греться

Наконец перед глазами встаёт старый, почти развалившийся закуток воспоминаний. ветер пронизывает до костей, заставляет щеки и костяшки гореть алым, сочным, прямо как закатным солнцем на просвет. Неловкое движение - и резь обеспечена, а так красиво. Николай сверяется с часами; нужно быть дома к четырем, он сам так написал - листочек из пака, фломастер в руки и ровные строчки, чтобы не искали, не тревожились по пустякам - и теперь дико отклоняется от своего же графика, улыбается, ведь до смешного абсурдно не признавать авторитетом даже свое чуть устаревшее "я". В чём, ему не удается понять, толк обременять мир волнением и идущими за ним расчётом и правильностью. Она самая - один только факт рождения, справка о том, что теперь даже бездушная природа будет руководить тем "что", "почему" и "куда это заведёт". Совсем, совершенно не ты. На заиндевевшей стене остаётся горящий след. Теперь даже ярче солнца, ещё насыщенней, до сверхновой. Так правильно. Так - полно и живо. Так - он сам. Тут все равно никто не ходит и слава богу, чужакам, таким до зависти обычным, не следует тут быть. Николаю кажется, что сейчас он полностью растворен в реальности, оттого боится, что если кто-то в нее напросится, то непременно оборвет ощущение, убьет его навсегда. Может так даже было бы правильней, но такая конвергенция сродни эйфории. Плевать, если однажды маленькая точка опоры, смеясь, решит уйти из под ног. Это будет хороший конец. выбранный его собственными глазами, руками, чувствами. Это будет, пожалуй, один из лучших, самый мягкий конец. зачем страдать тут... Голова кружится от навязчивых мыслей, его тело тошнит и морозит, хочется кричать, но он лишь беззвучно открывает рот, пытаясь сделать нужный вдох и бессильно опирается о ту же стену, забывшись, пачкает рубашку, чувствует что опять сходит с ума, так хочет забыться, но это страшнее, чем кажется. Нужен кусочек реальности. Мысли судорожно двигают ящички событий. Первое - он встал; второе - он умылся, третье - выпил апельсинового приторного сока, кажется, он начал скисать; четвертое - важная записка; пятое - куртка. Первое - земля цвета плесневого хлеба из-за инея; второе - рука почти белая; третье - рука красная; четвертое. Четвертое - это полосатые штаны, а пятое к несчастью расплылось. Первое - под рукой земля чуть шуршит; второе - ветер воет в стенах; третье - каркает ворона; четвертое - тяжёлые вздохи; пятое - голос Сигмы. Уже вошёл в мир на равных, хороший мальчик, научился фокусам, так хорошо его стал понимать. Милый. Первые секунды Николай уверен, что сознание поплыло и даровало, наконец, счастливое забытьё. Но светлое пятно не расплывается. светлое пятно смотрит внимательно и осторожно. Сигма. А тот возносил всех богов за то, что смог разобрать смутные картинки до вполне четкого воспоминания что это и где. Его привычка красть с утра первым делом небольшой кусочек дня вместе мимолётное касанием, кажется, Коле очень нравилась, хоть относился он к ней со смехом, не заботясь о тайнах. А позволить, потерять единственного человека в закоулках его же сознания и бесконечных карт города - этого себе Сигма не мог позволить никак. Не эгоистично? И вот он - самым виноватым взглядом в пол вперился, только иногда осмеливается глаза поднять и пытается ненавязчиво улыбнуться. Они уже давно условились, что запрут свои сердца от привязанности требовательной, ни за что не упадут, если один из них действительно захочет уйти и до сих пор считают это лучшим решением. Оставляя за недомолвкой то, что грани чужие знаю лучше своих. На них осталась только чистая и безусловная любовь. Поэтому сейчас почти одновременно протягивают ладони друг к другу. Сигма облегчённо выдыхает, тихо выходит, наконец, из своего укрытия, медленно вплывает в объятия. Сигма не смог сегодня пропахнуть ежедневной порцией выпечки. Его нежный взгляд пробегает по макушке, пальцы касаются щеки и поглаживая аккуратно у самого уголка глаза. Сигма на пару секунд вдруг вздрагивает, что-то шепчет сам себе и смотрит испуганно, вводя в ступор. Ах, нет, всего лишь достает из-под пальто ещё один шарф и свободно обвязывает вокруг открытой шеи Гоголя. Он хочет сесть на корточки и заплакать, хочет чтобы кто-нибудь забрал все опухоли из его сознания и оставил блаженную пустоту. Так хочет быть чистым для него. И только стоит с закрытыми глазами, безнадежно пытаясь перевести дыхание. -пойдём, м? --- •быть дома(!) к четырём шести