--
Отдалённый звон сливается обратно в слова. — Кан Ёхан. Босс? Ёхан невидяще уставился на экран, его пальцы одеревенели от силы, с которой он сжимает в руках телефон. С поразительным самообладанием он задаёт вопрос: — Насколько всё плохо? — Я не в курсе подробностей. Слышал, что он в реанимации, — повисла короткая пауза. — Дела плохи. Ёхан уже смотрит расписание вылетов из Цюриха в Сеул. — Я знаю, о чём вы думаете, но не надо приезжать. После нападения на генерального прокурора на прошлой неделе и сегодняшнего инцидента обстановка накалилась. Приняты чрезвычайные меры по обеспечению безопасности. Ходят разговоры о возможных беспорядках. Вам известно, как популярен в народе Гаон. — Мне необходимо отдать кое-какие распоряжения, чтобы позаботиться об Илии. Есть рейс на семь часов. Я смогу прилететь в три утра самое раннее. — Ёхан, я серьёзно, — резко отвечает адвокат Ко. — Что вы собираетесь делать? Власти никого к нему не пускают. А вы даже не член семьи. Сказанное — точно удар под дых, тут же выбивает из него неистовое желание что-то немедленно предпринять. Ёхан оседает в кресле, вдруг перенесённый назад в детство, в церковь, где вспыхнул пожар, борясь с гнетущим ощущением беспомощности. — Босс, просто… оставайтесь там. Не действуйте сгоряча. Это нехарактерно для вас. Я наведу справки, буду вас информировать. Ёхан порывисто выдыхает: — Спасибо. — Не стоит благодарности. Гаон и мой друг, — слабая дрожь в голосе адвоката Ко является единственным свидетельством глубины его переживаний. — Я вам позвоню. Собеседник на другом конце отключается. Хорошо, что Илии нет дома, она на физиотерапии, и у Ёхана есть время обдумать произошедшее, успокоиться и приняться за работу — разведать информацию. Последний раз, когда он разговаривал с Гаоном, случился сразу после того, как кто-то подложил бомбу в машину нового генпрокурора, молодого человека, за назначением которого стоял в том числе Гаон. Генпрокурор получил серьёзные ранения, но выжил и постепенно шёл на поправку. В голосе Гаона не звучало особого беспокойства. Чёрт возьми, он звучал даже радостно, с энтузиазмом восприняв новое постановление министерства юстиции. Гаон наконец добился некоторого прогресса в реформировании судебной системы. За последний месяц государство применило жёсткие меры в отношении коррупции и взяточничества, ряд судей были уволены, несколько — понижены в должности, а инициатором всех этих решений выступил комитет по надзору под руководством Гаона. Ёхан должен был предвидеть ответную агрессию. Он должен был предостеречь Гаона. Власть имущие не любят, когда им чинят препятствия. И Гаон — это не Ёхан. У него нет богатства и ресурсов, чтобы на равных противостоять правящей верхушке, тем, кто являются истинными кукловодами. Было слишком поздно для сожалений. Ёхан не молился, когда находился на пороге смерти, истекая кровью на бетонном полу. Не молился, задыхаясь от дыма, распластанный среди обломков, наблюдая, как жизнь покидает тело его брата. Не молился, когда маленькая Илия очнулась в больнице и сказала, что не чувствует ног. Не молится он и сейчас. Но он не может не думать о том, что, если бог существует, пусть он позволит Гаону выжить.--
— Алло? — Босс, — слышится сдавленное, затруднённое дыхание. — Ёхан, Гаон… Ёхан закрывает глаза. — Гаон… — следуют глубокие, судорожные вздохи. — Мне сообщили, что ему нанесли восемь ножевых ранений. В его собственном доме. Он потерял слишком много крови. Он… Я… Гаона больше нет.--
Илия вернётся домой через пятнадцать минут. Ёхан не встаёт с кресла уже больше часа. На его компьютере проигрывается новостной выпуск, периодически мелькает фотография Гаона, события преподносятся во всех сенсационных красочных подробностях. Но это лишь фоновый шум для Ёхана. Будто это неправда. Будто всё происходит не наяву. Он разговаривал с Гаоном по телефону всего неделю назад; он до сих пор в точности помнит их беседу, помнит тёплый голос Гаона, который звучал у него в ухе, такой живой. После того как Ёхан впервые услышал новости от адвоката Ко, он неоднократно набирал номер Гаона в надежде, что произошла какая-то путаница, однако все его звонки были перенаправлены на голосовую почту. Илия вернётся домой через десять минут. Как ему рассказать ей про Гаона? Он сам с трудом может в это поверить. Он не хочет в это верить. Пусть всё обернётся страшным сном. Когда Ёхан откроет глаза, наступит утро. А когда он позвонит, Гаон ответит, как и всегда, удивлённый, но довольный. Илия вернётся домой через пять минут. Она очень пунктуальна. Это установившийся распорядок. Ёхан захлопывает крышку ноутбука, звук стремительно прерывается. Тишина в доме оглушает. Он не понимает, как он до сих пор жив, когда ему едва удаётся дышать. Грудь сдавило так сильно, что, кажется, лёгкие вот-вот лопнут. Дверь открывается. — Я дома! — звенит в гостиной голос Илии. Сегодня она воспользовалась костылями (пересаживается в коляску, только когда слишком устаёт). — Ёхан, я дома. Что ты делаешь? — повернув за угол, она в нерешительности замирает, затем, увидев его лицо, бросается к нему. — Ёхан, ты… в порядке? Что случилось? При взгляде на племянницу внутри него что-то оборвалось. — Илия, — он берёт её за руки, останавливая их лихорадочное движение, крепко сжимает в своих и осторожно отводит её к дивану. — В чём дело? — спрашивает Илия. — Ты меня пугаешь. Он не может заставить себя произнести это. Не может. — Ёхан, что произошло? Почему ты плачешь? — он этого даже не заметил. Она обхватывает ладонями его лицо, утирает ему слёзы. — Илия, — шепчет он, вновь взяв её за руки, её пальцы влажные от его слёз. — Гаон… Она широко распахивает глаза, на её лице читается страх, читается ужас. — Что случилось с Гаоном? Ёхан, что случилось? Горло стиснуло так, что больно глотать, но он выдавливает из себя слова: — Гаон мёртв. Невероятно долгую минуту Илия безмолвно смотрит на него с окаменевшим лицом. Затем отворачивается, её глаза покраснели и уже полны слёз. — Ты ведь шутишь, да? Ёхан, из всех твоих шуток эта самая несмешная. Сделав глубокий вдох, он отрешённо цитирует: — Сегодня в шесть часов утра неизвестный совершил нападение на судью Кима, когда тот выходил из дома. Пострадавший был доставлен в центральную больницу Сеула, но, находясь в реанимации, ввиду множественных ранений… — Прекрати, — шёпотом говорит Илия, замотав головой и плача. — Это бред. Это ложь. Пропущенные звонки и сообщения, которые Ёхан получил из разных источников, подтверждают обратное. Илия просматривает новости на телефоне, порывисто и хаотично перемещая пальцы по экрану, затем резко прекращает, поникнув, безучастно уставившись прямо перед собой. Она не произносит ни звука, но слёзы градом катятся из её глаз. Ёхану нечего сказать ей в утешение. Он чувствует себя пустым, разбитым, словно сердце вырвали из груди. Словно мир внезапно лишился всех красок, лишился всякого смысла. Это ощущение ему знакомо. Однако Ёхан видит, что Илия, испытавшая боль утраты лишь в детстве, без шокирующего осознания смерти, которое приходит во взрослой жизни, всё ещё на стадии отрицания. — Илия. Она медленно поднимается, опираясь на костыли: — Я пойду к себе. На часах семь вечера. Илия не выходит из своей комнаты даже утром. Ёхан не смыкает глаз. Когда он наконец решается проведать Илию, то обнаруживает её лежащей на постели, прижимающей телефон к груди и смотрящей в потолок. Ёхан молча взбирается на кровать и ложится рядом с племянницей, притянув её к себе. Плечи Илии задрожали, он гладит её по волосам, пока её плач перерастает в громкие душераздирающие рыдания. Они не меняют своего положения длительное время. Снаружи запели птицы. Сквозь занавески пробиваются светло-жёлтые лучи восходящего солнца. Так начинается новый день без Гаона.--
Илия справляется с горем, практически впав в ступор, передвигаясь по дому как зомби и выполняя минимально необходимые действия, позволяющие ей функционировать. Ёхан справляется с горем, с головой погрузившись в работу. Он попросил начальника Чо, который всё ещё возглавляет региональное следственное управление, направить ему все материалы по делу. Джинджу и адвокат Ко работали в тесном сотрудничестве с Гаоном, и Ёхан потребовал от них доклада, чем именно занимался Гаон, что он стал настолько опасен и его убрали таким способом. На третий день его остервенелого расследования, запугиваний и возобновления былых связей, чтобы собрать все необходимые сведения до неизбежного возвращения в Корею на похороны Гаона, Илия заявляет: — Я хочу помочь. — У тебя физиотерапия через час, — напоминать не имело смысла. Она откладывала сеансы, и Ёхан не мог заставить себя принудительно отправить её к врачу, понимая, что ей требуется время совладать со своим горем. — Я могу больше сделать за час, чем ты сделаешь за день, — говорит Илия. — Просто скажи мне, какая информация тебе нужна. — Илия… От дальнейшего спора его спасает звонок в дверь. Ёхан бросает на племянницу предостерегающий взгляд и встаёт. Илия уже стучит по клавиатуре его компьютера. В дверь снова звонят. У них мало посетителей, в основном это терапевты Илии, иногда курьеры, но сегодня, насколько он помнит, они никого не ждут. С некоторой опаской Ёхан открывает дверь и застывает.--
— Привет, — произносит Гаон. Гаон. На нём мягкий серый свитер и коричневое пальто, за спиной виднеется небольшой чемодан. Он выглядит абсолютно нормальным, здоровым и живым. Таким живым, чёрт побери. Ёхан не понимает. Его сердце бешено колотится, рассудок помутился. Известный ему образ Гаона, обычно преследующий его во сне образ Исаака соединились в человеке, который стоит сейчас напротив, и Ёхан не может дышать. Он протягивает дрожащую руку и дотрагивается до плеча Гаона. Плечо твёрдое и тёплое, но Ёхан не может полностью поверить, что он настоящий. Гаон хватает его за запястье, широко раскрыв глаза: — Эй, всё в порядке. Ёхан, это я. Я всё объясню… Ёхан сминает его в объятии. Тело в его руках настоящее, тёплое и живое. Он чувствует, как вздымается и опускается грудь Гаона, как бьётся его сердце. Гаон жив. Ёхан не понимает, но ему всё равно. Он испытывает все эмоции сразу: гнев, замешательство, боль, радость, но главным образом облегчение, такое чёртово облегчение, что у него кружится голова. Руки Гаона успокаивающе водят вверх-вниз по его спине, он вновь и вновь повторяет «простите» и «всё хорошо». Ёхан ослабевает под напором эмоций, у него подкашиваются колени, и он тянет Гаона за собой на пол; по лицу струятся слёзы, он задыхается и сотрясается от рыданий, что, кажется, его сейчас вырвет. — Боже! Гаон! — кричит Илия. Она спотыкается об них, отбрасывает в сторону костыли, и все трое, плача, обнимаются в дверном проходе.--
Гаон объясняет, что его смерть была частью плана по включению его в программу защиты. В его адрес поступало слишком много угроз, и в свете готовящихся жёстких мер Гаона было решено поместить под охрану ради его безопасности. После нападения на генпрокурора министерство юстиции не хотело рисковать. Необходимо было действовать быстро и безошибочно. Никто не должен был ничего узнать. — Я даже не мог поставить в известность Джинджу и свою команду. Мне так жаль. Я бы рассказал, если бы мог, — говорит Гаон, держа за руку шмыгающую носом Илию. — Наверное, видеть это в новостях было ужасно. Сначала они не хотели, чтобы я сюда приезжал, но я настоял. Швейцария достаточно далеко от Кореи, и я не думаю, что возникнут какие-либо проблемы. Ёхан садится подальше от них, устроившись в углу и разглядывая сад через окно. Теперь, когда он немного успокоился, он безумно зол, и ему невыносимо смотреть на Гаона. От плача у него раскалывается голова. Последние несколько дней стали худшими в его жизни, и выясняется, что Гаон не умер, что прекрасно, но это также означает, что Ёхан впустую потратил столько внутренних сил. Это неразумно, и он в дурном настроении, но что ему ещё остаётся? Он даже не может рассердиться, потому что тоже проделал подобное пару лет назад. Сам-то был хорош. — Послушай, какие бы у тебя ни были причины, это неважно. Я просто так рада, очень рада, что ты не умер. И что ты здесь, — Илия обнимает Гаона, широко улыбаясь. Ёхан фыркает. Она слишком к нему благосклонна. — Ёхан, брось, — поворачивается к нему Илия. — В самом деле? И это твоя реакция на то, что Гаон жив? Ёхан игнорирует обоих. — Илия, могла бы ты оставить нас одних на минуту? — просит Гаон. Илия пожимает плечами: — Мне в любом случае надо ехать на физиотерапию. Как будто она не прогуляла до этого три дня терапии из-за своей хандры. Ёхану следует заставить Гаона заплатить ему за эти пропущенные приёмы. Когда дверь за ней затворилась, Гаон откашлялся: — Ёхан… Тот вскакивает: — Мне надо выпить. Гаон следует за ним на кухню. — Простите меня, — снова извиняется он, наблюдая, как Ёхан плеснул себе в кружку виски. — Ты не должен просить прощения, — отвечает Ёхан, не поднимая глаз, и, запрокинув голову, осушает содержимое кружки одним глотком. Лучше ему не становится. Его руки по-прежнему трясутся. — У тебя не было выбора. — Мне жаль, что я заставил вас волноваться. Я знаю, каково это, и я бы так не поступил, если бы мог. Понимаю, что вы расстроены, но… — Я не расстроен, — возражает Ёхан, проходя мимо — точнее, пытаясь пройти. Гаон перехватывает его, положив обе руки ему на лицо, тем самым удерживая на месте. — Ёхан, мне жаль, хорошо? Пожалуйста, не надо так смотреть. Простите меня. Ёхан не знает, как он выглядит со стороны, но он смотрит Гаону в лицо и ощущает ту самую сдавленность в горле. Он сдаётся, устремляется вперёд и берёт Гаона за грудки, притягивает к себе, впившись ему в рот поцелуем, вложив в него всю свою досаду, все невысказанные чувства. Гаон ахнул, и Ёхан просовывает язык меж его разомкнутых губ, неистово и слегка ошалело целует его, целует и целует. Потому что может. Потому что Гаон жив и тихо постанывает, запустив пальцы в волосы Ёхана и отвечая на поцелуи. — Простите меня, теперь я здесь, — шепчет Гаон между исступлёнными поцелуями, отстранившись только после того, как упёрся спиной в кухонную стену. Он прислоняется лбом ко лбу Ёхана, закрыв глаза, его щёки покраснели, дыхание сбилось. — Я тоже прошу прощения, — признаётся Ёхан. Он должен был сказать это давным-давно. Сразу после того как провернул свою аферу. Ему не следовало оставлять Гаона одного в Корее. Гаон должен был находиться всё время тут, рядом, с ним вместе. Ёхан снова целует Гаона: — Ты остаёшься навсегда? — Пока остаюсь, — отвечает Гаон, обхватывая руками Ёхана, прижимая его к себе. Его губы растягиваются в улыбке, соприкасаясь с губами Ёхана. Позже у них будет время на слова, на разговор по существу, будет время строить планы на будущее. Они пришли к этому таким тернистым окольным путём, но теперь они наконец-то, наконец-то дома.