Письма издалека

Дилюк издевается: медленно, упорно, сосредоточено. Наверное, так он пытал фатуи, хоть и пояснял в письмах, что обычно таким не занимался. «Обычно» — это не значит, что такого вообще не было. «Обычно» — это значит, что опыт у него есть. Глупо растрачивать его на одних только фатуи. С некоторых пор Кэйа почти каждый вечер видит Дилюка за барной стойкой в «Доле ангелов» вместо Чарльза. Каждый раз он говорит себе, что это не заставит его развернуться и пойти в «Кошкин хвост». Каждый раз он остается, чтобы не вызвать подозрений и не создать впечатление, что он от кого-то бежит. Кэйа стал чуть реже приходить на обеды в поместье. Он даже не отказывался от приглашений, просто говорил, что придет в другой день, и он правда приходил. А потом обещал прийти снова, но только не завтра, завтра он никак не может, у него дела. То продукты дома пропадают и пора бы что-то приготовить самому, то знакомый искатель приключений приглашает выпить вместе за успешную миссию, то ещё что-нибудь. Предлогов много, а Кэйа всего один. Разорваться не может. Он надеялся, что так сумеет сократить посещения хотя бы до двух раз в неделю; хотя бы до тех пор, пока не ответит сам себе, когда перестанет обманывать Дилюка. Видимо, Дилюк решил, что раз Кэйа не идет к ним в поместье, то он придет к нему в таверну. Теперь Кэйе даже не надо ковылять до винокурни, чтобы вообразить себе сцену с возвращением Глаза Бога, сгоревшим зданием, обугленными останками и разгневанной тенью, которая до сих пор иногда ему снится. Выходы Дилюка за стойку продолжаются уже вторую неделю. На одном из обедов в поместье Кэйа спрашивает, с чего это его потянуло так часто подменять своего бармена в «Доле ангелов». Дилюк отвечает, что Чарльз напомнил ему о такой практике, когда недавно отправился в заслуженный отпуск. Потом и сам Дилюк вошел во вкус: всё-таки он принялся заново осваивать семейное дело, и должен был контролировать процесс виноделия целиком, от взращивания виноградных лоз до подачи напитка клиенту. К тому же, посетители имели привычку обмениваться в таверне самыми занятными слухами со всего Мондштадта. Умение чувствовать народные веяния полезно для бизнеса. Для Кэйи это прозвучало не слишком убедительно, но он всё равно стал убеждать себя, что остальные причины просто выдумал. Дилюк не из тех, кто стал бы вот так... нарочно маячить перед глазами. Не сидеть же ему всю жизнь на винокурне. Естественно, что рано или поздно он стал бы чаще выходить в город и за стойку в таверне. С Кэйей это никак не связано. Так он думает до тех пор, пока Дилюк не забирает у ювелира заказ. Долгожданный подарок для Аделинды наконец-то готов. А раз Кэйа так здорово помог с выбором, он просто обязан прийти к ним на очередной обед в день вручения и наблюдать всё лично. Ладно, он пришел, потому что это вправду надо видеть. Не так уж часто Дилюк радовал подарками женщину, которая была рядом с ними больше десятка лет. После обеда они вдвоем тихонько крадутся в гостиную, и Дилюк выносит большой букет цветов — его он заранее купил в городе и припрятал у себя в кабинете, пока никто не видел. Как они и договаривались, Кэйа под пустяковым предлогом зовет Аделинду в гостиную. Та не сразу понимает, что происходит, а тем временем Дилюк медленно достает из-за спины букет и говорит: — Аделинда, во время моего отъезда ты многое сделала для меня и для винокурни. Я хочу отблагодарить тебя за то, что ты никогда не оставляла Рагнвиндров даже в самые темные времена. Пожалуйста, прими этот скромный подарок. Кэйа очень помог мне с выбором. Кэйа с ухмылкой вспоминает речи, которые капитан Рагнвиндр некогда произносил в стенах ордена по торжественным случаям. Подбирать слова Дилюк не особо умел, но по наставлению магистра научился. С тех пор все поздравления у него сдержанные и формальные, хотя в их искренности не усомнишься. Дилюк подходит к Аделинде и вручает ей букет, а вместе с ним — небольшую коробочку. Она стоит в ошеломлении, прикрывает рот рукой, будто от удивления и нахлынувших чувств. Глаза у неё чуть влажные. Чтобы Аделинда могла как следует рассмотреть содержимое коробочки, Кэйа ненадолго перенимает у неё цветы. — Господин Дилюк, Вы... Ох... Не успевает Аделинда открыть подарок, как Дилюк достает вторую коробочку. — Такую же благодарность хочу выразить тебе, Кэйа. С твоей помощью я начал вспоминать, кто я такой, и благодаря тебе я могу исправить ошибки прошлого, стать лучше. Спасибо, что ты рядом. — А?.. Все замирают, Кэйа ничего не понимает. Дилюк еле заметно улыбается и почти вкладывает коробочку ему в дрожащую руку. — Ах, как здорово! — восклицает Аделинда. — Господин Кэйа, давайте откроем вместе! Теперь Дилюк забирает цветы Аделинды из рук Кэйи, кладет их на столик, чтобы они оба могли открыть коробочки вместе. Аделинда открывает первой. Из своей коробочки она достает золотой кулон в форме совы: вместо туловища у той крупный изумруд, прямо под стать ярким зелёным глазам Аделинды. Камень обрамляют золотая маленькая голова и крылья, а на спине совы бледно выгравирована буква «А». Глаза у Аделинды лезут на лоб от такого подарка, и она начинает говорить, что это слишком, это, наверное, ужасно дорого, непозволительно простой горничной расхаживать с таким кулоном, но Дилюк мягко отметает все возражения. В коробочке Кэйи — такой же кулон, но с сапфиром, а на спине у совы выгравирована буква «К». Оба кулона выполнены очень искусно: у сов отчетливо видно каждое перышко, очерчены клюв и глаза. Мастер настолько кропотливо поработал с металлом, что мелкую резьбу можно разглядывать часами. — Ты заказал два кулона?.. — рассеянно спрашивает Кэйа. — Это должен был быть сюрприз. Так что скажешь? — О. — Кэйа пялится на кулон и всё ещё не верит, что это подарок ему, чувствует себя глупо. — Спасибо большое. Я просто не ожидал… и слегка растерялся. Это замечательный подарок. Притворяться благодарным за всё Кэйа тоже учился в стенах ордена. Хотел бы он сказать: «Спасибо, оставь себе», или «Спасибо, только я не заслужил», но Дилюк снова улыбается ему одними уголками губ, будто он никуда не уезжал, будто он прежний, будто не было этих четырех лет добровольного изгнания, и Кэйа прикусывает язык. Аделинда позволяет себе крепко обнять господина, а Кэйа просто стоит и смотрит на них, полных домашнего умиротворения. Дилюк обнимает Аделинду только одной рукой, а другая у него вытянута вперед и немного согнута в локте. Он в упор смотрит на Кэйю. О нет-нет-нет, думает Кэйа, только этого ему не хватало, как вдруг Аделинда одним мощным движением притягивает его к ним. Она слегка приобнимает за плечи Кэйи, а он её. Рука Дилюка несмело ложится меж его лопаток. Кэйа пытается скорее дружески похлопать его по спине, нежели приобнять, но они стоят вот так втроем слишком долго и близко, и он тоже кладет руку Дилюку на спину. От Аделинды пахнет цветами и заварным кремом — такой она клала в фирменные булочки, которые они обожали уплетать в детстве. От Дилюка пахнет виноградом и розмарином. Кэйю обволакивают эти необъяснимо домашние ароматы. На миг ему снова четырнадцать, он снова Рагнвиндр, он прячется с Дилюком в тени виноградников, тайком уплетает горячие булочки, стащенные у Аделинды, едва не обжигает пальцы и язык, но лишь смеется из-за своего маленького воровства и запрокидывает голову к небу. Он ненадолго расслабляется в объятии, льнет к теплым рукам. Даже в их неловкой позе Кэйа замечает, как колотится сердце Дилюка. Он снова весь горячий, это чувствуется даже сквозь его жилет, но сегодня Кэйа не брал с собой Пиро Глаз Бога. Они отстраняются. Кэйа почти отпрыгивает, будто невольно боится, что его снова обожжет. — Господин Дилюк, правда, спасибо Вам ещё раз, — говорит Аделинда. — Но лучшая награда для меня — это Ваше здоровье и Ваше счастье. — А я, — Кэйа прочищает горло, — я просто рад, если помог тебе, Дилюк. Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Он сам не уверен, говорит ли правду, но чувствует, что именно эти слова должен сказать человек, которому подарили такую вещь. Или ещё не поздно отказаться от подарка? Аделинда принимается с большим наслаждением и интересом разглядывать букет, убирает кулон в коробочку и идет искать вазу — тут Моко с Хилли застают её с цветами в руках. Приходится рассказать, по какому поводу цветы появились в доме, и горничные быстро уводят Аделинду, чтобы восторженно пошептаться о таком важном событии. Дилюк провожает их довольным взглядом. А потом останавливает его на Кэйе, который пытался придумать, как бы ему улизнуть. — Примеришь? Дилюк кивает на кулон, зажатый в руке Кэйи. До того не сразу доходит, о чем вообще речь. — Давай помогу, — предлагает Дилюк и касается его застывшей руки. Кэйа раскрывает её скорее от испуга, но Дилюк явно видит в этом знак согласия. Рука Кэйи тут же пустеет. Дилюк молниеносной тенью оказывается позади него, кожи касается металл. Кэйа настолько рассеян, что сдуру думает, будто к его горлу приставили лезвие ножа, а потом слышит щелчок застежки и осознает: Дилюк надел на него кулон. Кэйа не просил. Ему не надо. Он готов сорвать кулон с шеи и сунуть Дилюку обратно. Да и вообще, что за странный жест — дарить кулон мужчине, а потом ещё и застегивать украшение на его шее? Конечно, Дилюк хотел сделать им с Аделиндой одинаковые подарки, но Кэйа отнюдь не Аделинда, он сделал для него несравненно меньше, чем она, и станет только хуже, если он... — Ну как? — спрашивает Дилюк, и его дыхание обжигает ухо. Кэйа дергается, но его плечи сжимают. Почти ласково. — З-здорово, — бормочет он. — Правда, я не вижу, что там. Дилюк вытягивает перед ним зеркало с ручкой, лежавшее на столике. Всё предусмотрел. Кэйа сглатывает и смотрит на отражение. Там он видит свое смятенное лицо с неверящими глазами, а позади — затаившего дыхание Дилюка, который ждет его ответа. Кулон опустился на самое видное место: ровно в вырез рубашки. Поэтому Дилюк в последнее время туда пялился? Представлял, как будет выглядеть кулон? — О. — Кэйа напряженно усмехается. Рука Дилюка всё ещё сжимает его плечо, мнет ткань рубашки. Свои накидки Кэйа оставил в прихожей. — Я никогда особо не носил украшения, только вот серьгу... Красиво, но слегка непривычно. Тоже вранье. Носил, но это было давно, ещё в Каэнри'ах. Мамина серьга — наверное, последнее, что осталось с тех времен. Отец вложил её в маленькую дрожащую руку Кэйи перед тем, как навсегда исчезнуть за горизонтом. — Хм, ясно. — Его серьгу слегка задевают пальцы. — Необязательно носить кулон всё время, можно по особенным случаям. Например... когда приходишь на винокурню. — Почти каждый день, получается. Ха-ха. — Да. Почти. Дилюк убирает зеркало. Рука сползает на предплечье Кэйи, и он слегка разворачивает его к себе. — Кэйа, я... — Господин Дилюк, Вы такой молодец! Очень вдумчивый вышел подарок! Их прерывают голоса в коридоре, и Дилюк мигом отходит от Кэйи. Моко и Хилли спешат поставить большую вазу в гостиной — если господин не против, разумеется, чтобы цветы радовали всех обитателей поместья, — и похвалить кулон Аделинды. Под шумок женского воркования Кэйа позволяет себе откланяться. Он напрочь забывает о том, что висит у него на шее. — О, господин Кэйа... Вы тоже..? — Да-да, приятно было со всеми повидаться! Спасибо за теплый прием и роскошный обед! — До встречи в таверне, — спокойно бросает Дилюк напоследок. Моко, Хилли и Аделинда недоуменно прощаются с Кэйей. Он почти выбегает из поместья через парадную дверь, идет как можно быстрее, мимо виноградников и деревьев, подальше отсюда, куда-нибудь к реке. Там дует ветер, там можно подышать свежим воздухом. Там не душит запах винограда и розмарина. Кэйа останавливается у реки, чтобы прийти в себя, и только тогда понимает, что забыл в поместье свои накидки, остался в одной рубашке — наверное, со стороны выглядит так, будто его ограбили, — но он не собирается возвращаться обратно. Вода в реке чистая и прозрачная, ничем не хуже зеркала, и он снова смотрит на свое отражение. Сапфир так и сияет у Кэйи меж ключиц. Он выдыхает и сжимает ладонь в кулак. Когда-то он держал бесценный камень куда более блеклого цвета, сжимал его окровавленной рукой и не понимал, досталось ли ему проклятие или спасение от огня. Кэйа расстегивает защелку на кулоне и снимает его с себя. Он думает выбросить его в реку, правда. Слишком много дурных воспоминаний. Но теперь есть и другое воспоминание. Руки на его шее, обжигающее дыхание. Колотящееся сердце Дилюка и его растерянный взгляд, будто спрашивающий: «что же Кэйа скажет, как же он себя поведет, вот бы он пришел ещё раз». «До встречи в таверне». Сердце Кэйи тоже забилось слишком часто — сам виноват, что стремглав выбежал из поместья, будто оно горело. В орден сегодня лучше не заявляться, будет слишком много вопросов о его внешнем виде. Кэйа чертыхается, кладет кулон в карман штанов и недовольно бредет в сторону города, пиная каждый камушек, который видит на дороге.