Сказка на Ночь

***

      В стране стран, где правили цари царей, жил не то юноша, не то старик. Он был без рода и племени, никто не знал, откуда он пришел, но почему-то были уверены, что он человек с чужой земли, им не знакомой и опасной. Однажды юношу-старика вызвали во дворец к султану…       И сказал султан тому юноше-старику: «ты чужой в моей стране и не любит тебя мой народ. Пойди на службу ко мне, станешь моими глазами и ушами за пределами дворца, будешь говорить, что думают обо мне». Юноша-старик согласился не задумываясь. Любая работа, даже самая грязная, была нужна человеку, особенно из чужой страны.       И стал он ушами и глазами, дымом благовоний, тонкими струйками, что проникали во все дома, во все сердца, выворачивая чужие души наизнанку, а те даже того не замечали. Султан хвалил его, одаривал подарками и говорил, что такого умелого информатора у него не было никогда. А юноша-старик, старик-юноша, оба вместе или всё же раздельно, чувствовали себя нужными, полезными. Впервые за много-много лет. Но шли годы, юноша-старик узнавал всё больше о стране стран, где правили цари царей, понял, какая сущность может скрываться за картинкой величия и благополучия. О разбойниках даже говорить не стоит, в этой могучей стране их было больше, чем песка всего мира. Он сам был вором, но вором честным, а эти…       Разочаровался он, и горько-горько заплакал, жалея, что не может изменить натуру человека, что стремится к разрушениям и разврату. Его волосы стали седыми, а глаза наоборот, потемнели. Раньше он был слеп и молод, теперь он стар и зряч. Только как быть человеку, за которого некому заступиться?       Новости с каждым годом всё меньше и меньше нравились султану. Он больше не слушал вестника, отмахивался, как от навязчивой мухи. Юноша-старик это понимал, но молчал, боясь за свою жизнь.       Султан ходил мрачнее тучи, неудивительно, что жена предпочла мужу, который в последние годы мог только бить её за мелкие провинности, скромную причину своих бед. Юноше-старику уже было плевать, и на себя, и на жизнь. Великая страна пошла трещинами. И он тоже. Их, конечно, поймали. Обоих. Султан в ярости приказал заточить жену в железной клетке и подвесить на самый солнцепёк, чтобы зажарилась мерзавка. А юноша-старик снова стал никем.       Его высекли ровно двадцать раз, по числу лет, что он состоял на службе у султана, и вышвырнули в пустыню, без еды и воды. Думали, что умрёт, мучительно и долго. Но он не умер. Встал и, хромающий, истекающий кровью из ран на спине, пошёл. Куда — не знал сам. Просто шёл, как делал это всю жизнь, то ли слишком длинную, то ли чересчур короткую.       Он шёл и шёл, пока не набрёл на караван, что держал путь в Исфахан, столицу государства, что воевало со страной стран, разваливающейся на части. Его накормили, чем могли, обработали раны, и предложили идти с ними, туда, где нет предрассудков к чужим. И он пошёл. А что оставалось делать?       Сел на верблюда, сутулый и сморщенный, как мумия. Но потом, много лун спустя, его макушка напиталась светом от красного солнца пустыни и теперь точно можно было сказать, что это юноша. Со взглядом старика.       В том городе он сгорел. Потому что задержался, слишком долго пробыл на чужой земле. Снова не был он своим. И ушёл. Больше его никто не видел.