Пропущенные моменты

В подземелье холодно, стужа проходит сквозь мелкие щели огромных белых острых камней, сквозь приоткрытые двери — это страже жарко. Жар шел из пыточной. Человек неторопливо спускался по крутой лестнице, держа факел, освещая паутину на низких потолках, пригибаясь время от времени, когда переходил в новое помещение. По его одежде нельзя было сказать, полный ли он и грязный или стройный и красивый — она висела на нем мешком. Он спрятал голову под капюшон, сделанный из грубой ткани, грозно сверкнул серыми глазами на охранников, едва те посмели загородить ему вход. Фигура удалялась, таяла во мраке, стража и смотрела ей вслед несколько удивленно. Он прошел по неотесанной старой дорожке, перед глазами мелькали железные пруты. Он хладнокровно прошел мимо стариков, женщин и мужчин, мимо детей… Но что-то заставило его остановиться и внимательно приглядеться в дальний сырой угол камеры. Фигура остановилась и жестом подозвала к себе заключенного. Ей оказалась девочка лет пяти, одетая в серое потрепанное временем платье. Она была худа и бледна, с разбитыми коленками и ободранными локтями, но улыбалась, будто у нее была какая-то надежда. Голубые глаза уставились на него, посмотрели на коричневые кожаные сапоги. Светлые, потемневшие от грязи и пыли волосы, слегка блестели при сумерках. — За что тебя? — спросил человек, пристально глядя на ребенка. Девочка ничуть не смутилась, она продолжала улыбаться и разглядывать его лицо. — Я не знаю. Нас схватили в нашей деревне и привезли сюда. — Вас? — Меня и родителей. Но их теперь нет. — Где же они? — Их сожгли, — улыбка поблекла, и человек разглядел дорожки слез на детском лице. — И ты не грустишь? — выдавил из себя незнакомец, пряча высветившуюся морщину в полумраке — Нет, ведь скоро я с ними встречусь. Сначала грустила, — быстро доверительно зашептала она, — сегодня утром. А потом объявили, что меня тоже сожгут, только завтра на рассвете, вот я и радуюсь, что скоро их увижу. Правда… это же больно? Когда тебя жгут? Человек молчал. Его глаза широко раскрылись, руки, спрятанные под балдахином, подрагивали от этого детского откровения. Раньше ему, казалось, было все равно на казненных, обличенных в магии. К детям он испытывал лишь сочувствие, но оно проходило минут через десять после казни обвиняемого. Сейчас же его будто чем-то ударило, резануло. Детская наивность, детская невинность… Может, его околдовали? Вот только сам он об этом даже и не подумал, несмотря на всю его ненависть к колдовству. А ведь она верит, что тоже… Господи, как же она похожа на его покойную жену! — А ты такая же, как твои родители? — Что? — девочка склонила голову к левому плечу. — Ты причиняешь зло другим? Она словно застыла, вдруг ее губы задрожали. Она прерывисто задышала и села прямо на холодный пол, обняла колени. — Мы никогда никому не причиняли вред, мы лечили людей… Ее тихие всхлипы прерывало шуршание крыс в далеком углу. Она перестала плакать, но все так же дрожала. Молчание. Человек протянул руку и докоснулся до ее пыльных светлых волос. — Как тебя зовут? — тихо спросил он через несколько минут. — Мира, — она взялась грязной ладошкой за прутья, снова встала притянулась к ним. — А тебя? Он присел на корточки, теперь они находились на одном уровне. Его поражала эта искренность, эта нетронутая, не испорченная ложью и предательством, чистая душа. Он покачал головой, провел по лицу рукой, сгоняя сон. Он вспомнил крики и проклятья колдунов, когда огонь с треском и шипением лизал их ноги. Бесшумно вытаскивая из кармана ключ, он хмурился, правильно ли он поступает? И одновременно вспомнил мальчика, ее ровесника, которого вчера отравили, дабы не доводить до суда. Рука дрогнула. Вспомнился смех Игрейн. Семь лет назад он звучал постоянно. Рука опустилась, он тяжело вздохнул. Не сможет… она погибнет… не..сможет. Он поднял глаза, девочка вновь отошла в угол и села на скамью. Осужденная, скорее всего, завистливыми соседями. Без надежды, куда уж теперь, полдня жизни. А впереди минуты страданий, жуткой боли, жара и злорадного улюлюканья жителей Камелота. Несчастная. А он тиран, да, самый настоящий. Скрипнула дверь камеры. Он в два шага оказался около ребенка, вытащил из-под плаща свою куртку и завернул в нее девочку. Он не думал, что будет дальше, забудет ли он свою ошибку или нет. Он думал лишь о том, чтобы их не заметили. Она оказалась легкая, что человеку показалось, что он несет корзину с шишками. Решетка поддалась неохотно, лениво, с третьего раза. Оба одновременно вдохнули чистый воздух. — Иди по той дороге, — он указал вдоль леса, — около пруда будет деревня, зайди в крайний дом. Я уверен, тебе окажут помощь. — А ты? Тебя не накажут? Он вымученно улыбнулся. — Я сам себя наказал. Иди с миром, девочка.