Кукла

Вечерний туман медленно ложится на землю, покрывая сырую кору тонким слоем из похожих на молочные испарения. Фиалковый цвет заката переливается с розовато-абрикосового и обратно. Свет оттеняет склоняющийся силуэт. Цвет электро, власти. Страха. Бесконечной ночи. Вечной жизни. Религиозных исканий. Цвет твоих немигающих глаз. Они страшные, будто сделанные из стекла. Вдали вырастают дома, иногда там видны очертания людей, которые напряженно вглядываются, пытаясь разглядеть недавно образованную сиренево-красную воронку на земле. Это похоже на глину. На этих людях стоит печать молчания от травмирующего события. По телу рекой ходят электрические вспышки, заряд напитывает внутренние органы, а дыхание выходит будто вперемешку с разрядами молний. Они наполняют легкие на вдохе, со свистом жаря ткани до черной корки. Кончики пальцев парализуются, а вверх по локтю проходят морозные мурашки. Его молчание обозначает невысказанность. Тарталья не боится этой субтильной фигуры с георгиновыми волосами, алеющей, словно горящая спичка. Он подходит к нему медленно, зная о чужой боязни прикосновений и вообще нелюбви нарушения личного пространства. Слишком аккуратно для бойца, но обыденно для настоящего Аякса. Чужое лицо напрягается, а мимические морщины напоминают то, насколько он ещё жив, а насколько застрял в вечной недвижимой смерти. Эта рука аккуратна, серебриста, будто дерево, покрытое инеем. Пальцы тонкие настолько, что хочется их сломать от основания. Никто не поверит, что эти пальцы могут сжимать чужой кадык с таким остервенением... Они покрыты запекшейся кровью и издалека непонятно, собственная ли она или чужая. Чужая кожа похожа на фарфор, белоснежная, без изъяна, настолько кукольная, как и красная тушь, прочерчивающаяся вокруг глаз, а теперь попавшая на абрис лица. «Насколько в этом образе отражаешься ты, а насколько в нем проживает эхо Эи?» Эти сахаристые части тела хочется ломать, как и твое вечно недовольное лицо, Сказитель. Долговязая фигура Чайльда пугает. Он энтропичен. Он до ужаса страшен в гневе. Он пугает своей хаотичностью. Он... Приковывающий. Особенный. Его знания о внутреннем строении бездны... Полезны. Он потрошит свои воспоминания на различные полюса и раздражает множественные умы. Его ненавидит половина Предвестников. Пальцы Чайльда опускаются на трясущиеся в лихорадке мертвенно-бледные плечи. Скара. Мучча. Имя маски. Он боится быть объектом, он мечтает быть индивидуумом. Он ищет в себе вещи, которые бы отличали его от воли Эи. Он не хочет быть её тенью. Он не хочет... Чужие пальцы приятно обвивают еле дышащую шею. Я боюсь смотреть на тебя. Я боюсь дышать так, чтобы ты меня не прибил. Тому парню с рыжими волосами, самостоятельно сломавшему свою судьбу в разных местах временного континиуума, мнения которого ты не принимаешь, ибо они не входят ни в какую из существующих систем координат, больно видеть тебя таким. Он считает тебя личностью и не хочет, чтобы ты убивал себя. Хотя бы сегодня. Указательный палец проводит по линии скул, оставляя холодный, от гидромантии, отпечаток. Лезвия из воды идеальны. Смертоносны. Освежающие. Иногда они смешиваются с кровью. Болезненное лихорадочное дыхание медленно утихает. Утихает и мерно вздымающаяся грудь, утихают шумы в легких. Хочется прислониться к чужой теплой груди. Сердце, которое лично хотели вырвать из груди бесчисленные множества людей. Вслушиваться, пытаясь почувствовать чужую волю. Этой оболочке так больно и она так устала. Это тело не доведет до вечности. Максимум — до вечной смерти. Временами Скарамуш не хочет говорить человеку напротив, что он видит что-то оторванное от реальности. Сказитель на то и Сказитель, чтобы видеть части Сангономии на главной площади Мондштадта. Но он чувствует, что в его грудную клетку попали те водянистые медузы — настолько липко и жжет до невозможности. Голова болит до треска в ушных перепонках. Скарамуш только сейчас почувствовал запах крови. Ноги пригибаются, хочется в ужасе отшатнуться. Тошнота. Но он держится до момента, пока на небе не расплываются голубые разводы. Тарталья держит его за локти и нежно целует в покрасневшую макушку. Спокойствие его Царства Эвтюмии нарушено.