Без названия

      Лечило ли Венди время?       То ли дело было в том, что в Константе время не двигалось в принципе, то ли в отсутствии у него хваленых целительных функций — но ей оно не помогало ни сколько. Оно не помогало дома, когда Венди часами смотрела немигающим взглядом в потолок своей пустой и тихой комнаты ночами, глотая горькие слезы. Оно не помогало здесь, когда Венди сидела у костра, вглядываясь в огненные переливы длинных языков пламени.       Все пять стадий принятия горя были давно пройдены Венди (и не один раз, возможно, даже не один десяток), однако легче ей все равно не становилось. На одно ее горе накладывались другие чувства, которые лишь увеличивали груз и без того нелегких чувств, разрывавших ее маленькое сердце. Время шло, переступая через нее, беспощадно пиная и задевая каблуками, а она лишь мечтала однажды потеряться в живой изгороди навсегда, забыв и о нем, и о прошлом, и о будущем… но все-таки ужасно боялась сделать это (к своему огромному стыду). Поэтому течение времени не делало ее жизнь лучше — оно лишь увеличивало вес той тьмы, которая капля за каплей наполняла душу Венди с той самой секунды, когда Абигейл последний раз взглянула на нее, стоя на краю обрыва над бушующим морем. С течением времени Венди лишь убеждалась, что никто и ничто не способно вытравить эту горечь из ее души, а уж тем более — залечить ее раны.       Лечило ли Венди время? Нет. Оно лишь усугубляло ее чувство потерянности, ошибочности ее существования. Оно лишь напоминало, что она здесь чужая, что она живет по ошибке. Оно шло, толкая и пиная девочку в спину, грубо пихая в будущее, где ей не было место. Одним словом… оно нигде не помогало и, очевидно, помогать не собиралось — и Венди давно перестала на него надеяться. Но хотя время и не лечило, а время в Константе вообще никуда не двигалось — оно все-таки куда-то шло, и жизнь шла дальше вместе с ним.       Абигейл, подпрыгивая и вращаясь, следует за Венди, когда та шагает по иссохшей траве куда-то на восток. Господин ученый наказал девочке собрать травы для веревок и факелов, и она послушно выполняет поручение. Она, может быть, и страдает от этой жизни, но огонь нужен всем, ведь даже смерть не разлучает их с необходимостью снова и снова выживать в этом застывшем безвременном мире. — Сегодня еще тепло, а со дня на день наступят холода… — в никуда говорит Венди. Она пытается обратиться к сестре, но Абигейл не особо вникает — тепло ли вокруг, холодно ли. Венди не понимает, слышит ли Абигейл ее, видит ли ее? Это отравляет ее душу изо дня в день — ее сестра кажется такой близкой и такой далекой одновременно.       Абигейл, снова затягивая свою призрачную песню, лишь вьется молочным туманом над сухой травой, и летит куда-то вперед, не оглядываясь, однако готовая в любую секунду кинуться к Венди на помощь (и это успокаивает последнюю — по крайней мере, Абигейл, кажется, помнит, что она жуткая размазня).       Они собирают траву, набивая рюкзак за спиной девочки под завязку, и, под шум ветра бредут обратно в безмолвии. Поле кажется бесконечным, пахнет осенью и сырой землей, шерстью биффало и тоской. Но вдруг по пути им встречается Честер, который, приветливо разевая свою слюнявую пасть, норовит лизнуть голые коленки Венди в знак приветствия. Девочка невольно хихикает и сама пугается такой дерзости — но кажется, Абигейл веселеет от звука ее смеха. Она заводит какой-то необыкновенный, невиданный прежде танец, вертясь вокруг сестры. Честер прыгает, пытаясь достать полы сестриного призрачного одеяния, а Венди с удивлением наблюдает за ними… и решает, что можно немного поиграть. Она сбрасывает рюкзак с плеч и осторожно идет вслед за Честером, который с азартом преследует Абигейл. Сестра с небывалой осознанностью улепетывает от пушистого монстра, прячась в зарослях травы. Под шелест ветра и сухой шепот полей они играют, прямо как в старые добрые времена, и где-то в картонном мире Константы облака расходятся в стороны, пропуская к земле лучи невидимого солнца.       Дни становятся короче, сумерки обрушиваются на лагерь все раньше и раньше, свидетельствуя о приближении зимы. Холода все никак не наступают, несмотря на прогнозы Венди, но долгота дня безошибочно сообщает о скором завершении сезона. Венди сидит на плоском валуне поодаль от лагеря, ощипывает ромашку и размышляет ни о чем — день выдался сложный. С утра Уиллоу разнервничалась и подожгла кухню, в обед на лагерь налетели гончие, а после полудня Максвелл и Уилсон чуть не подрались, решая, на что пустить какие-то крайне ценные ресурсы. Абигейл ослабла после перепалки с дворнягами и отсыпается в своем цветке, а Венди с тоской щипает лепестки раздражающе-радостного цветка, будто находя в этом маленьком убийстве успокоение. — Венди, пойдем, скоро стемнеет, — слышится откуда-то из-за спины. Через секунду рядом оказывается Господин ученый.       Он озабоченно глядит на горизонт, будто пытаясь понять, как долго еще будет длиться вечер и насколько внезапно ночь нападет сегодня. В разговорах он почти никогда не смотрит на девочку, его взгляд всегда направлен в мир, который он изучает каждую секунду, и, кажется, не замечает вокруг вообще никого, весь погруженный в свои исследования и мысли. Кажется, ему даже нравится это все — самую малость. Венди немного завидует ему. Хотела бы и она быть такой погруженный мир, ей-то кажется, что она всюду чужая и живет тут взаймы. — Сейчас приду, — отвечает она, не отрываясь от ромашки.       Они пару минут молчат рядом, а потом Уилсон наконец-то отрывает взгляд от мира и направляет его вниз, в сторону — и будто сам удивляется тому, что Венди взаправду здесь. — Ты почему такая грустная? — спрашивает он, и тут же исправляется. — Ну, грустнее чем обычно…       Венди лишь пожимает плечами. Ей особо нечего ответить на этот вопрос. Потому что она не понимает, жива ли ее сестра хоть на какую-то долю? Потому что каждый день сомневается, видит ли призрак Абигейл ее, помнит ли ее? Потому что боится, что от ее непонимания Абигейл однажды исчезнет окончательно, и никто, кроме нее самой, не вспомнит о ней? Потому что устала от этой жизни, полной холода и одиночества? Потому что ей кажется, что умереть легче, чем справляться каждый день со всем этим грузом? Потому что смерть, вопреки всему, пугает ее? Сложно ответить на этот вопрос так однозначно и запросто — сидя на этом валуне, с лысой ромашкой в руках, с ее последним лепестком в кулаке. Все это слишком сложно… — Что хорошего в одной туфле без другой? — лишь горестно спрашивает она, глядя мистеру Хиггсбери прямо в глаза.       Он теряется от этого прямого взгляда, на секунду забывает, что он, вообще-то, очень умный молодой человек и непонимающе смотрит на девочку. Тишина растягивает секунды в часы, и молчание становится неприлично долгим. — У тебя что ли туфли сломались?.. — в конце концов спрашивает Уилсон, почесывая бороду. — Нужно сказать Вайноне, что тебе нужна пара новой обуви. Да и вообще, вам всем, холодает скоро.       Венди тяжело вздыхает, бросает скелет ромашки на землю и сползает с валуна. Она направляется в сторону лагеря, оставляя Уилсона стоять в замешательстве. Он несколько секунд смотрит ей в спину (вероятно, думая, что дети — слишком сложные для его понимания существа), а после догоняет, окликая, и пытаясь выяснить, что все-таки случилось с ее туфлями, и почему она спрашивала об этом. Венди горестно вздыхает, сетуя про себя, что Господин ученый совсем не понял ее изящной мысли (она сравнивала себя и Абигейл с парой туфлей, что тут непонятного!), но Уилсон так всерьез переживает о целостности ее обуви, что девочке приходится перенимать инициативу в разговоре на себя. Она успокаивает его, объясняя, что с обувью все в порядке, и прошлогодние зимние ботинки она еще не сносила, однако Уилсон уже что-то решил для себя. — Может, сделать тебе что-то красивое? Хочешь, черные туфли? Это не поднимет тебе настроение?       Венди неожиданно для себя улыбается, дума, что они уже 15 минут к ряду говорят только о ее обуви, и Уилсон, кажется, всерьез переживает об этом. Хочет поднять ей настроение. Хочет порадовать ее… Улыбка быстро сползает с губ Венди, и привычные мысли о бессмысленности всего сущего мгновенно заполняют голову. Но Уилсон замечает тень эмоции, которая только что соскользнула с лица девочки, и улыбается сам.       С деревьев слетают цветные листья, грядки заполняются оранжевыми тыквами — осень, все-таки, даже здесь сезон рыжего цвета. Веббер и Уэс собирают урожай, пока большая часть выживающих отправилась на охоту. Лагерь почти пуст, только они трое ходят между грядок туда-сюда, складывая рыжие головы в деревянную телегу. Тыквы в эту осень выдались крупные и все как одна круглые, «ужасно красивые» — так говорит Веббер, очарованно рассматривая овощи. — Такая здоровенная! — восхищается мальчик, нагружая телегу. — Вот бы мистер Варли снова испек то тыквенное печенье, которое делал в прошлом году. Оно вышло таким чудесным!       Уэс не говорит, но всеми силами показывает одобрение идеей печенья. Венди равнодушно глядит на них, собирая семена, которые можно будет посадить на следующий год. И вдруг откуда-то слышится грохот и рык — девочка мгновенно понимает, что это за звук, и выхватывает из-за пазухи красный цветок, всеми силами взывая к сестре. Призрак Абигейл взмывает в воздух над выживающими белой стрелой и, нахмурив свои пустые глаза, кидается в атаку. Битва заканчивается, едва начавшись — гончая оказывается очень самостоятельной и глупой, поэтому решает атаковать лагерь одна. В пару ударов призрак разносит ее в пух и прах. — Вот это ты ее сделала! — Веббер выскакивает из-за тележки, кидаясь к Абигейл мимо Венди, которая стоит, прикрытая сестрой. — Спасибо огромное, Абигейл! И тебе Венди спасибо большое, вы — лучшая команда на свете!       Уэс пантомимой изображает, как великолепна была Абигейл, ринувшаяся в бой с адской псиной, и как ничтожны были силы врага. Абигейл, кажется, нравится его представление, и она начинает подпрыгивать на месте. Венди с удивлением замечает — никто не обращается к ней. Они видят Абигейл… такой живой. И благодарят ее. Странное чувство облегчение поднимается откуда-то из желудка, будто развязывая тугой узел, что лишал ее аппетита и покоя многие месяцы (или годы?). Это чувство не смывает ее страхи и не лишает ее тревог — но будто бы позволяет дышать чуть легче. — Спасибо тебе, Абигейл. Правда, — невесомо улыбается Венди, подходя к сестре. Она пытается обнять ее — держит руки широким кольцом вокруг призрачного тела сестры, хотя знает, что они обе ничего не почувствуют. — Ура Абигейл! — радостно восклицает Веббер, также окружая невесомую девочку объятиями.       Уэс безмолвно присоединяется к ним, обнимая Абигейл чуть выше, чем дети. Ему, кажется, это делать удобнее всего — он так естественно обрисовывает плечи Абигейл и так натурально гладит призрака по прозрачной макушке, что Венди тоже верит ему, едва-едва хихикая. Ее шелестящий смех заставляет мир замереть на пару секунд. Веббер, выражая удивление всеми своими восемью глазами, отстраняется от Абигейл и смотрит на Венди. — А я и не знал, что ты так умеешь! — искренне поражается он, рассматривая девочку, будто видя впервые. — А еще раз можешь? Так красиво смеешься!       Венди теряется от этого чересчур прямого вопроса, но Абигейл, кажется, нравится идея друга — она подлетает к нему и начинает подпрыгивать на месте, будто призывая сестру засмеяться еще раз. Уэс также подбадривает девочку всеми доступными жестами. — Нет времени для смеха, когда смерть стоит на пороге нашего унылого жилища, — меланхолично сообщает Венди, доставая платочек с завернутыми в него семенами из кармана юбки. — Я бы предпочла вернуться к работе.       Веббер и Абигейл (невероятно!) переглядываются и хмурят брови. Уэс изображает рыдания. Венди приподнимает одну бровь и отворачивается (но, кажется, все четверо знают, что на ее губах зреет маленькая, но ясная улыбка).       Среди ночи Венди вскакивает в темноте и едва не задыхается от крика — но кричать не получается, поэтому она лишь немо выдыхает тяжелый воздух из легких, чуть не плача. В следующую секунду где-то рядом раздается кроткий жужжащий щелчок и вспыхивает желтый огонек — пламя выхватывает из темноты лицо Уиллоу. Та подносит зажигалку ближе к Венди и с вопросом смотрит на девочку. — Сон страшный приснился… — коротко поясняет та, подбирая колени к груди. Абигейл дремлет рядом в цветке, звать ее нет необходимости, но девочка рефлекторно тянется к нежным лепесткам и поглаживает их рукой. — Ууу, знакомая ерунда, — понимающе вздыхает Уиллоу. — Я в свое время нашла идеальный способ бороться с кошмарами! Но я думаю, Мистер Занудный ученый не одобрит, если я использую его и подожгу лагерь. — Изволь не поджигать, — произносит Венди. Она все еще в ужасе от видений, что пробрались в ее сон, и даже темная ночь Константы, объятая руками Чарли, кажется почти уютной сейчас.       Дома ей часто снились кошмары — каждую ночь после гибели Абигейл, если быть точной. Она всегда просыпалась с криками в своей комнате, на ее рыдания приходила няня, но женщине не было особого дела до того, что там приснилось девочке, поэтому она лишь уговаривала юную леди улечься обратно в кровать и не будить семью до утра. Венди лежала до рассвета, ерзая и ворочаясь, но заснуть обратно не могла никогда. Спустя пару месяцев такой жизни под ее глазами и залегли темные тени, которые не исчезли и по сей день. Удивительно, но в Константе кошмары стали сниться ей реже — видимо, их было достаточно наяву. Но сегодня… — Я давно не видела страшных снов, — робко говорит Венди, все еще сжимаясь в комочек. — Такие жуткие видения… — Не переживай, я не погашу свет, — утешает ее Уиллоу, как может. — И надеру задницу любому ползучему гаду, который посмеет потревожить нас. Полежишь? Или хочешь поговорить?       Венди теряется от возможности выбора.       Вдруг в щель палатки вплывает еще один огонь — с факелом в одной руке и книжкой в другой, в их спальню входит леди Уикерботтом. — Тшшш! Почему нарушаете устав лагеря, юные леди? У нас отбой четко после наступления полуночи и сон до утра. — Вы же сами не спите, бабуль, — фыркает Уиллоу. — Попрошу, — укоризненно отвечает та, приподнимая одну бровь. Впрочем, спустя секунду она выдыхает и расслабляется. — Как будто тут есть хоть какие-то удобства для человека моей возрастной категории. Уиллоу хихикает, не сдерживаясь, и пламя ее зажигалки пляшет по стенам палатки, словно солнечный зайчик. — И все же, почему проснулись посреди ночи? Что-то произошло? — Уикерботтом гасит факел, с кряхтением присаживаясь на спальник Венди. — Приснился страшный сон… — сообщает она тихо. — Ох, дорогая, это, несомненно, ужасно. Мало нам кошмаров наяву — так наш мозг проецирует подобные глупости еще и в то время, когда должен отдыхать! — она притягивает девочку к себе, гладя ее холодное плечо своей сухой шершавой рукой.       Венди неожиданно для себя прижимается к леди, чувствуя себя в такой позе чуть более защищенной от кошмаров из ее сновидений. Уиллоу побирается к Уикерботтом с другой стороны и тоже присаживается около нее. Они сидят втроем, освещенные зажигалкой Уиллоу, Уикерботтом мерно поглаживает по плечу Венди, а та смотрит куда-то в пустоту, но ощущает себя намного более спокойно, чем в своей собственно постели за много лет и километров от этого места. — Давайте вы ляжете в свои постели, а я немного почитаю для вас. Вернее будет сказать, я почитаю для вас на память, расскажу несколько сказок, — предлагает библиотекарша, глядя на девочек по очереди. — Идет! Только что-нибудь, — Уиллоу делает вид, что подбирает слово. — Погорячее! Зажигательное! Ха-ха-ха! — Неисправимая, — Уикерботтом закатывает глаза, но улыбается сквозь эту маску недовольства. — Дать тебе Берни? — спрашивает Уиллоу, протягивая Венди потрепанного медвежонка. — Он хорошо защищает от кошмаров. — Нет, спасибо. Думаю, теперь я достаточно защищена, — Венди берет в руки цветок Абигейл, легонько прижимает его к себе, и так и укладывается в спальник обратно.       Леди библиотекарша начинает рассказывать историю про принцесс и драконов (которые, к радости Уиллоу, дышат огнем, сжигая королевства). Руки Чарли прячутся где-то в тени леса, не в силах спугнуть огонек в их палатке, тени из кошмаров отступают куда-то в прошлое. Страшные сны превращаются в неразборчивый туман и скоро совсем растворяются в сонной пелене, что застилает глаза Венди, погружая ее в небывало спокойный сон, где она, впервые за много-много дней, чувствует себя защищенной. В этом сне леди в книжных доспехах читает им с Абигейл сказки, а волшебница с огнем в руках освещает небо лучше любого солнца.       Дни сменяют друг друга, тепло держится за лысеющие ветви деревьев из последних сил, и, несмотря на ранние закаты и долгую ночь, днем в блеклом мире Константы стоит теплое солнце. Венди задумывается — который сейчас месяц-то? Закончился ли уже сентябрь? Есть ли здесь октябрь вообще? И… осень ли это, в принципе? С этим вопросом она обращается к дяде, когда тот сосредоточенно чертит какие-то карты, согнувшись над деревянным столом. — По моим подсчетам сейчас ноябрь — сухо сообщает он. — 10 число, если я не ошибаюсь. — Оу, — коротко сообщает Венди. Как-то некстати спросила. — Есть ли у вас еще вопросы, мисс? — бесстрастно интересуется Максвелл, не отрываясь от сложного процесса картографии. — В целом — нет. Спасибо вам, — Венди вежливо кивает головой и уходит прочь. Остаток дня выходит каким-то сумбурным и помятым. Десятое ноября — день накануне. Завтра — их с Абигейл день рождения. И зачем она решила узнать это именно сегодня! После смерти сестры «День рождения» звучит как насмешка для нее. Будто напоминание, что она все еще здесь. По какой-то чудовищной ошибке. Никому не нужная, бесконечно одинокая, потерянная, утратившая…       Из грустных мыслей ее вырывает Абигейл. Сестра скользит мимо ее руки, и Венди чувствует легкое колебание воздуха. Абигейл выглядит озабоченно. Раньше Венди казалось, что ее лицо не меняется и не выражает никаких эмоций. Спустя время, благодаря пантомимам Уэса и проницательности Веббера, она стала замечать какие-то маленькие, но значимые изменения в призрачной мимике Абигейл. Когда призрак хмурится. Когда радуется. Когда с чем-то соглашается или выражает резкое недовольство. Когда грустит. Когда веселится… Это дало понять ей, что Абигейл все еще здесь. Пусть ее и сложно понять. Сейчас сестра будто была задета мыслью Венди. Будто спрашивала: «Кого же это ты утратила? Я вот здесь! Летаю прямо перед тобой!». — Ты здесь, — говорит она призраку. Абигейл подпрыгивает, выражая радость. Венди прислушивается к своим ощущениям и утвердительно кивает головой сама себе. — Я не потеряла тебя. Мы все еще вместе. Мы можем играть, Абигейл!       Призрак вертится вокруг девочки, Венди, немного посветлев, сбавляет шаг и сворачивает с поля на дорожку. В размышлениях, Венди шагает по брусчатке, которая ведет в деревню свиней. Абигейл кружит рядом, напевая свою призрачную песенку, откуда-то из кустов выныривает мохнатый, слюнявый и как обычно раздражающе радостный Честер. А Венди идет и думает. Такая уж ли она утратившая? Такая уж ли она потерянная? Такая уж ли она одинокая?..       Эти слова кажутся ей самыми привычными на свете, удобными для нее, но… будто прошлогодние туфли– чуть-чуть маленькими на подросшую ногу. Все еще привычные — но уже не совсем подходящие.       А потом случается утро 11 ноября — и Венди просыпается.       Просыпается под звон трещоток, под хлопки и поздравительную песню. Мсье Варли подносит к ее сонному лицу торт, на котором изображены две девочки — одна украшенная красно-белой глазурью, а другая сделана из прозрачного желе. Венди, не медля, зовет сестру, чтобы та тоже полюбовалась тортом (который, очевидно, сделан для них двоих). Абигейл выныривает из розовых лепестков и сразу же принимается кружить над угощением, выражая наибольший восторг, на который только способен призрак. — Мы даже свечи сделали! Только, пожалуйста, не загадывай на них умереть… — жалостливо просит Веббер. — Я расстроюсь, если с тобой что-то случится из-за нашего торта. — Юная мисс свободна сама выбирать свое днерожденческое желание, даже если это будет смерть, — флегматично заявляет Максвелл. — Однако мне кажется, свечи тут не помогут. — Да что вы про смерть, да про смерть, Mon dieu! Лучше поглядите, какой крем мы приготовили на этой ужасной кухне! — Варли едва сдерживается от активной жестикуляции и торт в его руках явно помогает ему в этом. — С ДНЕМ ПРОИЗВОДСТВА НА СВЕТ, ДИТЯ! — шумитWX-78 над ухом, заполняя палатку гудением и стрекотом своих гаек. — Крошечный робот прав! С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ПУГАЮЩИЕ ДЕВОЧКИ! — добродушно кричит Вольфганг, сотрясая не только палатку, но и весь лагерь своим низким голосом. — ГИП-ГИП УРА! — УРА-А! — хором кричат все выживающие, и Венди, вытирая пальцем подступившие к глазам слезы, задувает свечи на торте — за себя, и за Абигейл.       В лагере устраивают праздник, которого выживающие не видели уже давно. Стол, украшенный грубой скатертью, ломится от блюд, которые мсье Варли не готовил никогда прежде. Повсюду заготовлены костры, которые должны будут освещать ночь (ведь такой праздник грех заканчивать засветло), Варли и Вайнона устраивают небольшое музыкальное представление (играют на бутылках и барабане), а Уэс показывает пантомиму о подвигах Абигейл и Венди в Константе. Максвелл категорически против радио и танцев, но Уиллоу это не мешает плясать под музыку, которую слышит лишь одна она, вовлекая в танец Вигфрид, и кружиться с ней за руки, заливаясь хохотом. Венди растворяется в празднике настолько, что забывает думать о смерти. Играет с Абигейл, Вурт и Веббером в салки, прячется от Честера под столом и ожидает, кого монстр найдет первым. С Волтером и Воби собирает цветы для венка себе и сестре и невольно улыбается, когда венок Абигейл просто шлепается на землю сквозь призрачное тело сестры. Абигейл, кажется, тоже весело.       Ближе к вечеру наступает время подарков. Обычно им с Абигейл дарили что-то одинаковое, или одно на двоих — книги, кукольные домики, сервиз для кукольного чаепития, музыкальные инструменты… Сегодня им дарят разное.       Венди преподносят новую теплую шапку с вывязанным узором из черных цветов. Утепленный меховой жилет. Несколько чулок грубой вязки, однако невероятно теплых и приятных к коже. Новый рюкзак в виде малыша биффало (они нравятся ей, такие нелепые) и даже альбом для рисования с перьевым карандашом. А еще — обещанные черные лаковые туфли (где их тут удалось достать — Венди не представляет). Абигейл дарят цветы, целебные зелья и венки, букеты и медовые бинты. Венди хочет плакать от мысли, что каждый из присутствующих дарит им с сестрой что-то особенное. Что-то нужное каждой, что-то подходящее именно ей. Каждый из них всерьез видит ее и Абигейл. Каждый из них думает о ней и об Абигейл…       Венди, устраивая ворох подарков на столе, пытается украдкой вытереть снова подступившие слезы. Господи ученый крайне не вовремя застает ее за этим занятием. — Оу… хм… — он делает вид, что не замечает слез Венди и демонстративно кашляет куда-то в сторону. — Спасибо, — сдержанно произносит Венди. — Это чудесный праздник… — Да. Но… я вот тут. Принес подарок, — неловко произносит он. Будь он сколь угодно гениальным ученым — он, при этом, иногда ужасно неловкий взрослый. Это смешит Венди. — Но вы же уже подарили мне туфли! Они очень милые, — девочка не совсем понимает, к чему ведет Уилсон. — Даа, но. Я тут еще кое-что сделал для тебя.       Он протягивает ей коробку. Конструкция неплотная, поэтому развязать шнурок оказывается достаточно, чтобы ее стенки упали в стороны, представляя вниманию девочки… — А что это? — недоумевает она.       Абигейл, парящая около сестры, также заинтересованно смотрит на подарок. В руках Венди держит сапог, в котором растут цветы. Две белых розочки аккуратно тянутся из земли, коей сапог засыпан под завязку, к небу, и пахнут. — Это… ну. В общем. Ты спрашивала, что хорошего в одной туфле без другой. Я сразу не понял, о чем ты, но потом понял.       Венди ощущает сдавливающую желудок неловкость и подступающие к глазам слезы. Эта фраза слишком больно бьет в незажившие раны и напоминает ей обо всем плохом, что есть на свете. О ее одиночестве. О ее ненужности. О ее ошибочности. О ее потерянности. О ее… — В общем. Я думаю, что даже в одной туфле очень много пользы. Ты потеряла один сапог весной на болоте, помнишь? И мы не знали, что делать со вторым. Но я принес его в лагерь, и так как он резиновый — долго использовал его как сосуд для воды, — Уилсон неловко потирает затылок. — Я знаю, что может быть звучит плохо, но я думаю, что во всем есть смысл, и в одиноком сапоге тоже. Им можно кого-то побить, или перенести в нем что-то, использовать как лекало для другой обуви или раскроить. А я вот сделал горшок для цветов. Вот, с днем рождения, Венди. И Абигейл тоже. Одна туфля очень важна сама по себе, даже если у нее нет пары. Или если ее пара приведение. Или… в общем.       Уилсон понимает, что его мысль уходит не туда, и измучано выдыхает. Улыбается. А затем, откуда ни возьмись, огненным смерчем к нему подлетает Уиллоу и хватает за руку. — Пойдем! Там Максвелл и Вуди собираются доставать яблоки зубами из воды. Хочу посмотреть, как этот придурок замочит свой костюм, ха!       Уилсон, увлеченный обещанием невероятно зрелища, дарит Венди еще одну неловкую улыбку и убегает вслед за Уиллоу к месту, где происходит весь праздник. А Венди стоит около каменной стены, смотрит на две белых розы в своем одиноком сапоге и понимает, что по щекам ее катятся самые горячие слезы на свете. Со слезами из ее души выливается и чернота, и тоска, и одиночество. Со всхлипами наружу вырываются чувство вины, обида и страх. Рыдания вымывают из сердца стыд за то, что Венди жива, а вид белых розочек в ее красном сапоге заполняет сердце чем-то другим. Новым. И, кажется, приятным.       Абигейл бездвижно парит рядом с сестрой, будто бы обнимая ее, а Венди плачет, ощущая, что ее внутренние часы наконец-то начинают свой ход, давая ей возможность жить, а не ждать смерти. Время не лечит ее, но, кажется, наконец-то перестает ее ранить так сильно, как ранило дни и месяцы до этого момента. Всхлипывая, Венди поднимает голову, и замечает, что с темнеющего неба срывается первая одинокая снежинка.       В конце концов, обещанные холода все-таки наступают, но, кажется, в этот раз, Венди готова к зиме. И к будущему.