Солнце

Бомгю обожал милые прозвища еще до того, как они с Тэхеном начали встречаться. Мама всегда называла его медвежонком, а когда гладила по голове – самым сладким мальчиком в мире, старший брат ласково звал его дурачком, а папа обнимал и звал взъерошенным котенком. Все эти прозвища уже текли по его венам, и когда Тэхен предложил встречаться, Бомгю думал, что они перейдут эту черту "Бомгю-хена" и "Тэхен-а". И со стороны Бомгю так и получилось: он звал Тэхена и милым, и сладким, и золотом, даже накаченной булочкой. Последнее, конечно, было ошибкой, да и это прозвище ему не шло, – не то что Субину, которого Енджун круглыми сутками сравнивал с хлебобулочными изделиями – но это ничего не меняло: Бомгю перешел к прозвищам. Тэхен же – нет. Он еще долгое время называл Бомгю хеном, словно ничего и не изменилось, просто чаще обнимал и целовал. Но Бомгю старался не злиться. Это ведь Тэхен, он не очень хорош в любовных делах. И все же терпение имело свойство заканчиваться, и еще быстрее оно заканчивалось из-за того, что Енджун и Субин постоянно миловались поблизости. То целовались на диване, видимо, позабыв обо всех на свете, а потом устраивали бессмысленный спор на тему "кто более сладкий и кого стоит так называть", то просто переговаривались разными прозвищами. Что-то вроде: — Какой же ты милый лисенок. — А ты прекрасный крольчонок. — Котеночек. — Булочка моя. Бомгю не знал, его тошнит от этого или он хочет так же. Но Тэхену говорил, что тошнит. И все же, когда тот начал называть его солнцем, Бомгю расцвел и вновь стал генератором самых безумных прозвищ. А Тэхен все никак не заходил дальше, и это уже начинало расстраивать. — Субин тебя тоже сначала называл только одним прозвищем? — В смысле? — Енджун замер, так и держа в сковородке лопаточку, которой помешивал пасту. — Прозвища? — Ну, милые прозвища. Котенок, лисенок, персик, кто там еще. Судя по лицу Енджуна, тот сразу понял, в чем дело. Он всегда понимал, поэтому Бомгю обычно обращался к нему или Каю, но последний был еще слишком маленьким для романтики. И пусть ему почти столько же, сколько и Тэхену, Бомгю пока плохо представлял Кая в отношениях, хотя знал, что тот будет самым любящим и заботливым. И явно расширит словарь различных прозвищ, если такой существует, а не обойдется одним "солнцем". — Нет, Субин сразу начал заливать меня сахаром, — засмеявшись, Енджун продолжил готовку, улыбаясь себе под нос. Бомгю ему завидовал. Немного. — Правда. Сначала я был сахарком, потом конфеткой, теперь просто животные. А что? Тэхен называет только одним? — Ага, — вздохнул Бомгю. Енджун посмотрел на него с жалостью в глазах. — Это ведь уже что-то. Это же Тэхен, ты ведь знаешь... — Знаю. И иногда кажется, что я слишком многого жду от него, но я ничего не могу с этим поделать. Мне просто... хочется чего-то еще. Я его много как называю. — Да уж, я слышал... — и вновь смех. — Накаченная булочка. — Не издевайся, — буркнул Бомгю. — Не могу не. Но, правда, почему бы тебе просто у него не спросить? Не бойся. Он же знает, что ты у нас тактильный, любвеобильный и любящий комплименты и всю эту нежность. Давай, подойди сегодня. В этот день Бомгю не осмелился сказать Тэхену о прозвищах, хотя долго настраивал себя. И на следующий тоже. Он боялся, что это будет слишком, что Тэхен после этого будет думать, что его недостаточно, хотя это не так. Его достаточно. И прозвищ, на самом деле, тоже. Просто Бомгю не понимал, почему Тэхен называет его именно этим дурацким газовым шаром, а не кем-то еще. Никакой оригинальности. И только через неделю и десять вопросов "ну что, как там?" от Енджуна Бомгю смог собраться и спросить у Тэхена, в чем же дело. Почему солнце, почему не медвежонок, почему не онигирька? — О, я знал, что ты спросишь, — Тэхен улыбнулся, покачав головой, и это расслабило Бомгю. Раз он улыбается, никаких самоуничтожающих мыслей не должно появиться. — Ты специально называл меня только солнцем? — уже с интересом спросил Бомгю, без всякого страха. — Ну... почти. Тэхен замолчал на пару мгновений, но потом вновь заговорил: — Я считаю такие прозвища бессмысленными. Честно. Не хочу тебя обидеть, но... Когда Енджун называет Субина пирожком, это как минимум странно. Субин ведь не пирожок, логично? — А как же "милый"? Я не милый? — Это просто констатация факта. Одна твоя черта. В этом тоже нет особого смысла. Я ведь просто так говорю тебе, что ты милый. Правда, Тэхен говорил. Когда Бомгю жевал рамен с набитыми щеками, когда, сонный, падал прямо в его объятия и чуть ли не засыпал в них, когда они пересматривали выступление и в конце он корчил рожицы. Тэхен говорил ему, что он милый, но милым при этом не называл. — А "дорогой"? — То же самое. Бомгю нахмурился. Так в чем разница между пирожками, милыми, дорогими и солнцем? — Думаешь, почему тогда "солнце"? — с все той же улыбкой спросил Тэхен. Бомгю кивнул. — Ты знаешь, что было бы без солнца? — Ночь? — Бомгю тут же почувствовал себя тупым. Ответ не может быть настолько очевидным. — Ага. Настала бы вечная ночь. Планета покрылась бы льдом. И вся Солнечная система разлетелась бы по Вселенной. И человечество могло бы вымереть. — И что? Без меня ничего из этого не случится. — Да. Но метафорически... если тебя не будет в моей жизни, в ней настанет хаос. В моей душе будет вечная ночь, а сердце покроется льдом. И, кажется, я умру. Этот я точно умрет. Поэтому ты солнце, Бомгю, а не пирожок в микроволновке. На глазах Бомгю выступили слезы умиления и даже какой-то гордости. Пока он тут убивался, что его не называют цветочками и милашками, Тэхен, самый умный парень на этой планете, буквально говорил ему, что он самый важный человек в его жизни, одним только словом. Солнце. Он солнце для Тэхена. Незаменимое солнце, которое делает мир ярче. — Ты что, плачешь? — тихо засмеялся Тэхен. Ничего не говоря, Бомгю крепко его обнял. Лучше уж быть вечно греющим душу солнцем, чем согревающим желудок пирожком или милым лисом, охотящимся на своего любимого кролика. Правда?