Обычные ангелы не знают усталости

— Какой же ты гемор-р-рный, — протяжно мяукает Куро, прыгая с верхней крышки пианино на колени Лихта, который лишь слегка вздрагивает, опуская взгляд вниз, но продолжает сосредоточенно нажимать своими (тонкими и приятными — именно когда тот его гладит, Куро становится до безобразия приятно) пальцами на белоснежные клавиши. А еще мгновенно фыркает себе под нос.       Они сидят вот так — Куро шатался временами по всяким местам этой комнаты, чаще всего на какое-то время оставался в самом комфортном и просто лежал, прикрыв сверкающие кошачьи глаза, но таких мест оказалось от силы всего три: большое, по сравнению с его маленькой формой, черное пианино, безумно мягкое кресло где-то в углу комнаты и обтянутые его обычными белыми штанами колени Лихта; пока тот продолжал, почти без какой-либо остановки на отдых, играть что-то на этом своем инструменте — почти часов около семи, по крайней мере, Куро считает, что столько прошло с ухода Махиру. Тому нужно было куда-то, но он так сильно мямлил, что понять получилось лишь одно. Он свалил, оставив Куро Лихту, — почему не мог выбрать кого-то другого, интересно, — буквально впихнув маленькое тельце в руки того, с единственными понятными им обоим словами: «Позаботься о нём».       Как оказалось со временем, заботиться тут явно нужно было не о самом Сервампе (хотя, в начале тоже было плохо понятно кому именно из них двоих Махиру говорил те слова о заботе, так что..) — за все те пройденные часы, Лихт практически не вставал со стула и продолжал тыкать по клавишам, не отвлекаясь даже на то, чтобы погладить демонстративно развалившегося прямо рядом с ним черного кота, который время от времени пытался привлечь внимание даже жалобным мяуканьем (какой позор!). Но пианисту было, мягко говоря, все равно на него даже тогда.       Беззакония рядом тоже тогда не оказалось. Где он был неизвестно. Но если Лихт до сих пор чувствует себя хорошо, не считая явной усталости на лице и в движениях, то он не убежал куда-то далеко, лишь бы наконец-то прикончить того. — Неужели ты не хочешь отдохнуть где-нибудь на кровати, поглаживая такого милого котенка как я за ушком и слушая мое мур-рлыканье? — он топает мягкими лапками на месте, чтобы привлечь внимание к себе ещё сильнее. Ухо нервно дёргается, когда Лихт не отвечает, а всё еще пялится на ноты, не взглянув на него должным образом. — Ты выглядишь уста-алым. — Ангелы не знают, что такое усталость, — бормочет Лихт, замирая на секунду. — А я ангел. — А я демон. И ты ангел. Который спокойно принимает то, что демон лежит на его коленях, — маленькая, пушистая и мягкая лапка тыкает в голое предплечье парня, слегка обвивая его после.       Лихт дёргается, моргая. — А демонам не положено контактировать с ангелами, как и наоборот. Значит ты необычный ангел... — И к чему это ты клонишь, Неко-Сан? — о, а называть именно так все равно не перестает. — К тому я клоню, — зевки в этой форме как обычно больше походят на обычное мяуканье, что бы он не делал, — Что ангелы необычные могут спокойно делать то, чего не могут обычные, а раз уж ты ангел необычный, а про усталость не ведают только обычные, ты можешь спокойно дать ей тебя поглотить. Точнее, просто отдохнуть. Ведь твой следующий концерт не настолько скоро, да? — Одиннадцать месяцев это очень даже скоро. — Не-а, не скоро, — лапа перемещается на торс, скрытый черной толстовкой. — Ну же, жестокий Ангел-Чан, давай отдохнём вместе. Ты ведь так и не покормил меня... — последние слова выходят тянущимися и жалостливыми, лапы начинают скребстись о ткань, не выпуская коготки. Больно ведь будет тому, да и одежду можно испортить, а Куро этого не нужно вообще.       Но обычный жестокий фасад Лихта всё равно не сломлен до самого конца — он перестает играть, но руки все еще лежат впереди на клавишах, слегка сжатые в кулаки. Одно веко мгновениями дергается, а глаза бегают по всему пространству вокруг, абсолютно не падая на вампира на лихтовых коленях. И почему с этим человеком так сложно? — Я и правда голодный, — гнёт своё Куро. А потом что-то в маленькой кошачье-вампирской головке щёлкает. — Мя-я-яу?       Он поднимается на двух задних лапах, упираясь одной передней в грудь пианиста, а второй проводит по носу того.       И именно в этот момент Лихт всё же ломается.       С громким вздохом он расслабляется, опускает руку к макушке Сервампа и слегка похлопывает того по лбу, тут же беря обеими руками под передние лапки и прижимая к шеи, пока вторая рука опускается вниз для более удобной и комфортной позы. Куро (даже как-то слишком) счастливо мурлыкает, расслабляясь сам. — Ну, и чего ты хочешь покушать, Неко-Сан? — Не зна-а-аю. Спать хочу.