Ацуши вообще нечасто мог похвастаться тем, что полностью понимает и контролирует ситуацию. За всю свою короткую жизнь он привык к этому чувству постоянной растерянности, привык полагаться на случай, стечение обстоятельств или вовремя подставленное плечо. Как последний оптимист, он каждый раз надеялся, что в распоследний момент всё обязательно сдвинется к нужной точке, к тому, как всё в итоге и должно было быть.
Он плыл по течению.
Но в последнее время делать это становилось куда как сложнее. Не только потому, что его жизнь в принципе круто изменилась, стоило ему выловить из своего течения (ха!) одного суицидника. И даже не потому, что он, наконец, научился ладить со своей способностью, нашёл своё место, и появилась та самая уверенность. Хрупкая, ещё только зарождающаяся, но всё-таки уверенность в том, что он, Ацуши, может что-то менять.
Нет, в последнее время он снова усомнился в своём умении контролировать хоть что-то, когда у Акутагавы появилась одна странная привычка, которой Ацуши почему-то не мог сопротивляться. Не то чтобы Акутагава раньше отличался нормальным поведением, но тут превзошёл сам себя. Иначе как ещё назвать картину, где вот уже который день его без объяснений затягивают в тёмные переулки, толкают к стене и жарко целуют?
В первый раз это было настолько внезапно, что Ацуши, уже готовый к нападению, чуть не выпустил когти. При виде знакомого чёрного плаща промелькнула мысль — мафия разорвала партнёрство, и Акутагава пришёл-таки его убивать. Очень мило, думает Ацуши, что спустя столько времени Рюноске всё ещё одержим им настолько сильно, чтобы сразу сорваться, выдернуть по дороге в общежитие и затащить в первую попавшуюся улочку на разборки.
Все мысли исчезают, стоит только губам Акутагавы оказаться на его собственных. От удивления расширяются глаза и чуть ли волосы не встают дыбом: что происходит?..
В первый раз он не отвечает — просто не успевает и боится пошевелиться, оглушённый происходящим. Акутагава в это время бесстыдно пользуется тем, как Ацуши удивлённо приоткрывает рот, и целует глубоко, совсем не нежно и как-то… остро. Поцелуй — нетерпеливый, смазанный и окончательно сбивающий с толку — длится едва ли больше полуминуты, и затем Накаджиму снова отпихивают в стену и скрываются в тени, оставляя без единого слова объяснения.
Той ночью Ацуши не спал — перебрал в голове все диагнозы, что могли ударить в голову мафиози настолько сильно, чтобы он пошёл на подобное. Может, он кому-то проспорил?.. Ацуши даже знал парочку человек, которые могли бы загадать настолько идиотское желание. Неужели в мафии настолько туго с делами сейчас? Или это был какой-то знак? Или издёвка? Или это был вообще не Акутагава?
«Да, определённо не Акутагава», — думает Ацуши, слушая сухой голос напарника по телефону на следующий день. Они договаривались насчёт следующего совместного задания, и Рюноске отвечал совсем как обычно — холодно, коротко и по делу. Ну разве мог бы он…
Задание проходит ещё обычнее, если опустить, что Ацуши всё время не сводил с мафиози напряжённого взгляда, пытаясь выцепить хоть какие-то изменения в его поведении. Хоть какой-то для себя знак, что это именно он вчера сминал его губы своими.
Ничего, вообще. Очередные оскорбления, со временем начавшие звучать больше как ехидные подколы. «Тупой» тигр сменился на «глупого», «наивного» и даже «маленького». А спросить прямо Ацуши так и не решился — всё ждал, что Акутагава сам начнёт этот разговор.
Они разошлись каждый в свою сторону, и Ацуши, сбитый с толку больше прежнего, шагал по улице с твёрдой мыслью — ему это всё привиделось. Ну мало ли эсперов в Йокогаме, правда? Вдруг появился кто-то со способностью, схожей со способностью Танизаки? Иллюзия, только и всего. Или ему просто стоит больше высыпаться. Да, высыпаться.
Не успел он помечтать о подушке, как случилось дежавю — ленты Расёмона опутали его за запястья и лодыжки и потянули в тёмный пустой переулок. Ещё через несколько секунд он уже был пригвождён ими к стене, а его губы накрывали чужие. Ацуши протестующе мычит, извивается, сжимает зубы, на что ленты Расёмона только сильнее обвивают его тело, а нижнюю губу раздражённо прикусывают.
Ацуши с удивлённым вздохом открывает рот, и Акутагава тут же углубляет поцелуй, прижимается чуть ближе, кладёт ладонь ему на шею, поглаживая, будто награждая за послушание. От прикосновений холодных пальцев по чувствительной коже бегут мурашки. Этот поцелуй получается уже не таким, как первый — он более медленный, тягучий, изучающий. И несмело отвечающий Ацуши уже не замечает, как тянется за ним сам.
К третьему поцелую Накаджима почти готов — даже успевает вставить требовательное:
— Да что ты!..
— Молчи, тигр.
Снова целуют, снова нетерпеливо вжимают в стену. Сегодня они не виделись, и жадные прикосновения будто восполняют пробелы. Расёмон на этот раз держит совсем легко, и Ацуши осторожно пересиливает его, зарывается пальцами в тёмные волосы, лишь прижимая ближе. Ловит губами довольную ухмылку, чувствует сжимающую бедро руку и внезапно сам для себя тихо стонет сквозь поцелуй. Щёки горят от смущения, а мыслей совсем нет.
Следующие несколько поцелуев Ацуши уже не пытается что-то спрашивать — ему настолько нравится, что он боится прервать эту идиллию. Он позволяет всё — забираться руками под свою рубашку, слегка болезненно оттягивать волосы, прикусывать подбородок, сжимать пальцами бёдра. Когда его ногу за колено закинули к себе на талию и вжались пахом в его пах, Ацуши простонал даже неприлично громко. Казалось, прямо сейчас он смог бы позволить и это. Ведь в штанах уже тесно, а мокрые глубокие поцелуи совсем не делают ситуацию проще.
Только в общежитии, находясь вдали от горячих нетерпеливых рук, Ацуши наконец в полной мере осознаёт происходящее и как это выглядит со стороны. Ему ведь ничего не обещают — просто берут, что хотят, а он и не сопротивляется. Неужели он сможет впустить Акутагаву так далеко? Не сказав ни слова, будто это нормально — столько времени целоваться, не обсуждая, что это вообще для них значит? И кто он сам для него после этого…
От собственных мыслей вдруг стало обидно и грязно. А что, если им всё это время просто пользовались? И когда дело логически дойдёт до близости, всё закончится? Может, он и вправду настолько наивный тигр?
Когда Акутагава затягивает его в переулок на следующий день, Ацуши не сопротивляется, но и не тянется в ответ, как раньше. Его снова настойчиво целуют, пока не понимают, что реакции не будет — глаза Ацуши потухшие, разочарованные (в себе, в нём, в обоих?), а руки не тянутся зарыться в тёмные пряди волос.
— Тигр? — Акутагава хмурится, недовольный такой внезапной переменой. Что-то случилось? Если бы что-то произошло в агентстве, мафия бы об этом узнала первая. Внешней угрозой пока тоже не пахнет, да и о внезапных смертях сегодня не докладывали. Ну и что тогда?
— Ты закончил? — спрашивает Ацуши бесцветным тоном, смотря прямо в глаза настолько… умоляюще, будто котёнок, которого вот-вот выбросят у обочины. От такого взгляда в груди что-то сжимается.
Акутагава всё так же недовольно хмурится, ожидая ещё слов, но их нет. Ацуши продолжает стоять, безвольно повесив руки, и это так раздражает, что хочется хорошенько его встряхнуть.
—
Мы не закончили, пока ты не объяснишь, что с тобой.
Ацуши вспыхивает мгновенно, как спичка. Будто только этого вопроса (или намеренно прохладного тона) не хватало, чтобы эмоции наконец выплеснулись на адресата.
— Я объясню, что со мной? Может, это
ты должен сделать? Объяснить, что значат все эти твои встречи в переулках, когда ты и слова не даёшь мне вставить?
— Я бы не сказал, что ты очень хотел
разговаривать в последние наши встречи.
Накаджима колкости не оценил, продолжая сверлить взглядом — наполовину злым, наполовину чего-то ждущим. Акутагава тихо откашлялся в ладонь и продолжил:
— Если тебе не нравится, мог бы так и сказать.
— Да, с твоим языком в моём рту это так удобно делать, — огрызнулся Ацуши, теряя последние остатки терпения. Был бы в обличье тигра — явно бы выгнул спину и предупреждающе зашипел.
— Ты хочешь это прекратить? — спокойный, равнодушный тон обдавал таким холодом, что инстинктивно хотелось съёжиться, обхватить себя руками и спрятаться. — Я полагал, что нам обоим это приятно, но раз это не так, то…
Глаза Ацуши, до этого ещё горевшие какой-то надеждой, теперь потухли окончательно. Всё так, как он и думал — для Акутагавы это просто приятное времяпрепровождение. Он молодой парень, у него есть потребности, а в последнее время все вокруг только и галдели о том, какой из них сложился прекрасный дуэт, какие искры между ними летают. Дазай так вообще всеми силами способствовал их сближению, а Акутагава к нему прислушивается до сих пор, даже если отрицает это.
Ацуши медленно обходит мафиози, выкручиваясь так, чтобы случайно даже плечом его не коснуться, и на выходе из переулка бросает только:
— Ты идиот.
***
— Что?!
— Ты, Акутагава, идиот!
Из кабинета Накахары Чуи уже с минуту доносился его же заливистый смех. Рыжий мафиози и рад бы уже остановиться, да только вид мрачного, недовольного и одновременно ничего не понимающего Акутагавы вызывал только ещё один приступ громкого хохота.
— Не понимаю, что здесь смешного.
А Чуя уже откровенно ржёт, закидывая голову и теряя шляпу где-то на полу. Он так сильно наслаждается происходящим, что и не сразу замечает потерю.
Кое-как отдышавшись, Накахара с лёгкой улыбкой наконец выдаёт что-то цельное.
— Мальчишка прав, ты идиот.
— Но вы же сами сказали…
— Я? Я сказал тебе перестать тянуть кота за яйца и взять дело в свои руки, а ты что сделал? Ещё бы он был в восторге, что его уже неделю лапают по подворотням, как какую-то портовую… кхм. Это всё, на что у тебя хватило фантазии?
Оскорблённое и вместе с тем поражённое лицо Акутагавы говорило само за себя — бедный мальчик, ему и в голову не пришло, что желание сблизиться с тигром будет расценено в таком ключе.
Чуя прыснул, наблюдая за такой реакций. Уже такой взрослый, видевший смерть чуть ли не ежедневно, ещё и от своих собственных рук, но не знающий, как правильно сказать парню «ты мне нравишься». Детский сад, штаны на подтяжках.
— Ладно, — сжалился Накахара, надевая шляпу обратно и принимая более-менее серьёзный вид. — Я удивлён, что твой тигр так долго терпел эти твои выходки — видимо, это у вас и правда взаимно.
Акутагава на это ничего не ответил — гордость не позволяла сказать вслух, что ему нужен совет.
Из кабинета он выходил в состоянии мрачной задумчивости, прыгая с мысли на мысль, но отчётливо понимая, что оттягивать объяснение нельзя. В руке была крепко сжата визитка самого дорогого ресторана Йокогамы.
Прежде чем вернуться к работе, Чуя берёт в руки телефон.
Сообщение для: Скумбрия
Сегодня в баре. Ты, блять, не поверишь, до чего додумался твой бывший ученик.
***
Когда ленты Расёмона сплелись вокруг его запястий на этот раз, Ацуши сразу же зашипел и возмущённо вскрикнул: «Ты серьёзно?!» Он уже готов был трансформировать руку — ну серьёзно, разве так сложно не издеваться над ним после случившегося? — но сообразил, что тащат его вовсе не в переулки, а к чёрной тонированной машине, к Акутагаве, опирающемуся о капот.
— Теперь ты решил меня просто похитить? — съязвил Ацуши, упрямо выворачиваясь из лент. К его удивлению, его толком и не держали, отпустили спокойно, напоследок ласково (
ласково? ему не показалось?) пройдясь по рукам. — Что потом — запрёшь меня в…
— Я зову тебя на свидание.
— …каком-нибудь подвале портовой ма…
Ч-что?
— Ты и в первый раз меня хорошо услышал, тигр, — спокойно повторил мафиози, не сводя взгляда с медленно алеющего лица детектива. — Свидание.
Ацуши открывал и закрывал рот как рыба несколько раз, прежде чем окончательно понять и переварить сказанное. В итоге не получилось ничего лучше, чем растерянное:
— Я…
М-меня?
Акутагава раздражённо закатил глаза. Вот угораздило же влюбиться именно в этого глуповатого тигра, так очаровательно краснеющего ушами от одного только предложения провести время вдвоём? Свой лёгкий румянец Рюноске предпочитал игнорировать — сегодня наверняка самый тёплый осенний день, вот и вся причина.
— А ты знаешь ещё тигров? Расскажешь по дороге, мафии было бы интересно знать такое.
Тем не менее, Ацуши выглядел сомневающимся, будто не был до конца уверен, что Акутагава в своём уме. И причины так думать у него, несомненно, были — вся последняя неделя как достойный повод. И всё же Рюноске не казался, да и не был человеком, предлагающим такие вещи кому попало. Даже в его напускной уверенности можно было различить лёгкое замешательство и даже
страх — он понятия не имеет, как нужно вести себя в таких ситуациях.
Акутагава пристально смотрит, прежде чем говорит:
— Кажется, мы неправильно начали.
—
Мы? — губы Ацуши трогает лёгкая улыбка, и Акутагава даже под пытками откажется признаться, что загляделся на неё. — Если так посмотреть, то при первой нашей встрече ты вообще мне ногу оторвал.
— Я и сейчас могу, если будешь насмехаться, — фыркнул Рюноске, отводя взгляд в сторону, подальше от довольного тигра. Говорить о своих чувствах всегда было непросто, каждое слово приходилось вырывать с клещами, а этот тигр ещё смеётся над ним! Бесит. Неужели так трудно понять его без всяких идиотских пояснений и просто… просто…
Додумать мысль он уже не успевает. Думать с чужими тёплыми губами на своих вообще затруднительно. Да и кому теперь нужны слова? Иногда действия говорят гораздо громче.
