Мы перья на крыльях рвем ради веселья

Сережу выкидывает из сознания незаметно. Пару минут назад он лежал в кровати, бездумно листая ленту соцсети и проверяя почту, а сейчас смотрит будто со стороны. На свою кровать, залитую утренними лучами солнца, оккупированную уже не им самим. Птица, сверкая затопившим радужки глаз золотом, жадно выцеловывает трепещущего под его заостренными когтями Тряпку. Тряпка пытается не смотреть, не издает никаких эмоций, кроме страха и паники. Лежит, весь сжимаясь, даже руками закрывая свое полностью нагое тело. Птицу такое положение дел конкретно не устраивает. Губы опускаются ниже, от уже красных, заласканных губ, к шее и ключицам. Кусают колюче, оставляя явные засосы с кровоподтеками внутри. Через пару часов они нальются багрово-синим, а спустя еще пару дней – желтоватым, контрастируя со светлой кожей. Укусы перемещаются дальше, на веснушчатые подрагивающие плечи, где становятся более явными и навязчивыми. Одним все не ограничивается – Птица кусает еще и еще в одно и то же место, слизывает выступающую в местах особо сильного нажатия клыков кровь, превращая все плечо в огромный синяк. Руки Тряпки скользят по черному оперению, по груди, по лицу, стараясь оттолкнуть. – Перестань, – тихо шепчет он, а голос держится на грани от того, чтобы сорваться то ли на стоны, то ли рыдания. Птица на это лишь ухмыляется, обнажая красные зубы, и вместе с тем и острые когти. Они царапают, ведут по бедрам, оставляя длинные полосы. Бледные ноги расцветают яркими неровными росчерками, будто ряды цветов на маковом поле, посаженные садоводом, уже испробовавшим семена красных бутонов. Волны дрожи то и дело проходятся по коже, стоит только Птице слегка задеть нежную плоть. Тряпка все еще пытается скрыть не совсем адекватную реакцию своего тела, но с каждым укусом, с каждым вогнанным глубже ногтем бороться с накатывающим желанием становится труднее. Хотя руки по-прежнему пытаются проявить сопротивление, пальцы все больше увязают в черном оперении, не отталкивая, а лишь невесомо поглаживая. Птица безо всяких усилий переворачивает поддающееся тело, ставит на колени, так и норовящие разъехаться в стороны. Смотрит на плавные изгибы тела, на следы, оставленные им самим, растрепавшиеся рыжие локоны, лезущие во все стороны и прикрывающие истерзанные плечи. Языком проводит по ягодице, кусает, а следом – ногтем, крест-накрест, играя в свою извращенную версию крестиков-ноликов. Вторую ягодицу он просто сжимает, оставляя пять кровоточащих пропастей. Дальше – прямо к анусу, вылизывает жадно, зубы убирает, но когтем все же обводит по кругу, не надавливая даже. Находит руку, добела сдавливающую одеяло, накрывает ее, обволакивая своим теплом. Костяшками пальцев поглаживает тыльную сторону ладони, чувствуя, как рука под ласками слабеет, отпуская ткань. Их ладони переплетаются, палец к пальцу, изгиб к изгибу – идеальное сочетание идентичных тел. Сейчас Птице хочется видеть лицо Тряпки, смотреть на заливший веснушчатое лицо румянец, на припухшие зацелованные губы, длинные ресницы и целовать-целовать, но он вовремя одергивает себя, заводя их руки за спину. – Давай, растяни себя. Не хочу царапать тебя там. Тряпка беспрекословно слушается, нехотя расцепляет их пальцы, и вот уже сам обводит ягодицы, проходясь по недавно оставленным следам. Птица лишь подкидывает тюбик смазки и выпрямляется, принимая удобную позу. Сидит, любуясь, как тонкие пальцы, средний и указательный, блестя смазкой, раздвигают стенки ануса, толкаются внутрь, бессовестно хлюпая. Тряпка выгибается в спине, добавляя третий. Движения плавные, он никуда не торопится, растягивая себя показательно, точно зная, что его жадно пожирают глазами. Так и есть: Птица сидит, раскинув ноги в стороны, украдкой, чтобы не кончить раньше времени, касается своего вставшего до пупка члена, силясь, чтобы не впустить свободную руку в истерзанную ягодицу. Смотрит, как Тряпка вгоняет три пальца глубже, до перепонок, разводит их ножницами внутри себя, показывая свое нутро. Капельки смазки стекают на фиолетовое одеяло, застывая там вязким потемневшим пятном. Следом идет четвертый, все так же легко входящий в разработанную дырку, но по его реакции создается впечатление, будто он делает это впервые. Ноги Тряпки подрагивают, он еле держится, чтобы не завалиться на бок от нахлынувших эмоций, и спасает только рука, не выпускавшая клочок ткани с самого начала. Он держится неуверенно, покачивается из стороны в сторону при каждом особо сильном толчке, будто действительно сейчас упадет, упадет на свой член, придавив его своим весом. Тот стоит крепко, несмотря на то что в нем только свои пальцы, капельки смазки то и дело подтекают, тянутся перламутровой нитью вниз. Тряпка добавляет пятый палец, попутно задевая мошонку, от чего яйца поджимаются, и стонет уже совершенно блядски. Птице от этого сносит крышу, он не может больше бороться с желанием посмотреть в голубые помутневшие глаза. Когтистая рука медленно тянется к ягодице, оглаживает, ведет дальше, по пояснице, проходится по выступающим ребрам, сильным нажатием останавливаясь на каждом. Размазывает выступившие на пояснице капли пота, переливающиеся в солнечных лучах. Притягивает за талию к себе, переворачивая лицом к лицу. Тряпка поддается, рука с хлюпаньем выскальзывает из растянутой дырки, и не находит ничего лучше, чем уткнуться в темные перья сидящего теперь уже напротив Птицы. Тот даже не думает его отпускать, держит все также крепко, всматриваясь в заплаканное лицо, считывает малейшие эмоции, мелькающие на долю секунд. Крепкими руками он приподнимает Тряпку над собой, тянет ближе, чтобы пульсирующий вход касался его стоящего члена. Легко поддающееся тело подрагивает, и медленно, на неслушающихся ногах насаживается на изрядно облитый смазкой скользкий орган, увитый выступающими венами. Идет плохо, член у Птицы огромный, толстый, покрытый легким оперением у основания. Тряпка любит смотреть на него, облизывать, заглатывать, но принимать в себя – огромная мука, всегда сопровождающаяся криками и слезами. Птица ждать не собирается, знает, что, если не помочь – это может затянуться на долгие часы, не приведя в итоге к логическому финалу. Поэтому он в последний раз нежно поглаживает рукой по взмокшей спине, будто успокаивая, и резко дергает Тряпку вниз, прямо на член, до упора. Крепко жмет его к себе, буквально вплавляя в свое тело, потому что тот сразу же ныряет в пучину пронизывающей боли. Мгновенно распахивает глаза в ужасе, кричит, соленые капли наполняют бездонные голубые океаны, горячими струйками стекая по пунцовым щекам. Тряпка мечется из стороны в сторону, пытаясь соскочить, колотит руками по оперенному телу, пока самого колотит в судорогах боли. Он кричит на одной ноте, громко, так, что Птицу практически оглушает, он чувствует, как узкое нутро плотно сжимает его член, и сам чуть ли не скулит от боли, но удерживает все сильнее, не позволяя им обоим завалиться на бок. Вдвоем они пытаются привыкнуть к пронизывающему сотнями иголок ощущению, сидят несколько минут в тишине, заново привыкая к размерам друг друга, Тряпка больше не пытается вырваться, лишь иногда мелко подрагивает, силясь уйти от неприятных ощущений, а слезы все еще льются ручьем, солью склеивая черные перья. Птица, понимая, что Тряпка постепенно привыкает, убирает бережно придерживающие руки со спины, одной ведет к опавшему члену, а вторую запускает в растрепанные рыжие волосы. Перебирает их, массируя голову, наслаждается переливами оранжевого золота на солнце, когтями почесывает, наматывает колечки локонов на пальцы, и видит, как гримаса боли постепенно смягчается, и вот уже Тряпка льнет под успокаивающие движения руки. Второй ладонью он медленно ведет по члену, от основания к головке, задерживаясь на ней, дразня когтем вход в уретру. Член поднимается быстро, будто и нет распирающей боли внутри, напрягается в кольце плотно сжимающей его ладони. Тряпка сам пытается двигаться, приподнимается на неслушающихся ногах, чтобы потом снова заполнить себя до конца, выдавить новую слезинку из глаз. Птица все еще гладит с двух сторон, огненные локоны уже тянет на себя, вверх, заставляя слезть с члена и перевернуться обратно в коленно-локтевую. Входит медленно, уже не так распирающе больно, вторая рука продолжает ласкать член, пульсирующий при каждом толчке. С вздрагивающего органа ведет выше, двумя пальцами, чертит ногтями пару краснеющих дорожек поверх мелких волос, к животу. Под подушечками пальцев на белоснежной коже чувствует свой плотный член, толкается, чтобы точно убедиться, и под ладонью, изнутри, выпирает головка. Тряпка тоже ощущает это, прогибается сильнее, втягивает живот, чтобы выделялось сильнее. Обоих от этого чувства мажет, Птица, до этого молчавший, нависает прямо над ухом, прикусывая, и рывками произносит: – Тряпочка... От этого совершенно разъебывает, внутренности сжимаются, хотя казалось, больше невозможно, а слезы мешаются со стонами, и Тряпка заводит свою ладонь вниз, находя оглаживающие выпуклость пальцы, тянется потрогать сам. Птица царапает живот уже остервенело, будто желая схватить через плоть свой же член, а Тряпка и не думает его останавливать, надавливая на когти еще сильнее. Необходимо теперь видеть лица друг друга, необходимо целовать истерзанные губы и собирать вытекающие слезинки. Птица снова переворачивает мягкого, как пластилин, Тряпку, садит на колени, на член. Вглядывается в лицо, клюет невпопад, то в нос, то в скулы, отдельно останавливается на глазах, любуется подрагивающими ресницами, а каждую вытекающую соленую слезинку слизывает горячим языком, едва она успевает попасть на кожу. – Твои слезы – самое вкусное, что я пробовал, – продолжая собирать падающие капли, севшим голосом хрипит Птица. У Тряпки от такой нежной откровенности глаза аж закатываются, а руки, не находя другой опоры, цепляются за крепкие перья на спине, оттягивая их. Птица порыкивает, вбивается сильнее, глубже, рукой сдавливает налившийся член до боли, до посинения, и двигает рукой так же резко, как и бедрами. Тряпка стонет так громко, что скорее кричит, руками перья вырывает, выгибается в неестественной позе. Перед глазами оранжевый огонек мелькает, хриплое рычание раздается, и это последнее, что он осознает перед тем, как провалиться в пучину оглушающего оргазма. В ушах звенит, перед глазами пелена, непрекращающиеся потоки слез, и только чувство, как Птица делает последние толчки, льнет к шее, хрипит в нее, возвращает его в сознание. Чтобы увидеть, как прекрасно искажается лицо Птицы в оргазменных судорогах, как топорщатся перья, а когти проезжаются по коже уже невпопад, не царапая даже. Пока Птица пытается восстановить дыхание и прийти в себя, Тряпка наконец выпускает руки из теплого оперения и чуть ли не вскрикивает от увиденного – к побелевшим от сильного сжатия пальцам липнут черные перья, перемазанные в крови. В панике он стряхивает их, позволяя тем разлететься по кровати, и снова запускает руки туда, откуда достал пару секунд назад, с ужасом ощущая проплешины в оперении и кровоточащие раны. – Бля, опять ты мне перья повырывал, – уже успокоившись и заметив, как прямо перед его носом тревожно разглядывают руки в кровавых разводах, говорит Птица. Без нотки злости или укора, так, с легким сожалением. Тряпка постоянно вырывает из него клочья, Птица оставляет на нем царапины, все как обычно, все как всегда. Тряпка тут же поднимается, чтобы пойти за заживляющей мазью, обработать их общие раны от бурного выражения чувств. А Сережа смотрит на это не отрывая глаз, так и не посмев отвернуться хоть на секунду, ловя каждое их движение. Смотрит, а в ответ получает усмехающийся блеск золотых глаз Птицы, теперь смотрящего на него в упор. Будто спрашивает губами: "Что, понравилось представление?" Сереже понравилось. Тряпка возвращается в кровать, уже грея между пальцев вязкую мазь, касается нежно ран на спине под шипение Птицы о том, что мазь отвратно пахнет и вообще, почему ты не можешь купить что-то более приятное. Тряпка на эти слова лишь весело улыбается, губами проходится по нетронутому оперению на шее, одновременно с этим постепенными движениями втирая мазь. Птица хорохорится, перья выставляет, но лишь для вида капризничает, принимая с благодарностью заботу. Момент – и Сережа ощущает, что теперь в своем сознании он один. Яркая картинка перед глазами пропадает, пустота обволакивает и остается только одно – член, неприятно натягивающий ткань трусов. Лишь каркающий смех на задворках сознания напоминает о том, что происходило на этой кровати буквально пару минут назад.