Время погладить Акулу

Он знал, что будет тяжело выдержать его целый уикенд, но надеялся, что присутствия Лизы и Алисии рядом будет достаточно, чтобы справиться с собой. Не справился. Сорвался в первый же вечер. Провалил спецзадание, строго данное самому себе еще с утра, перед тем, как встретить в аэропорту дорогих гостей — закодировать от Фассбендера помогало лишь расстояние, но никак не время. Теперь же Джеймсу, разгоряченному долгим и тесным присутствием рядом рыжего, не мешало бы немного охладиться. Срочно понадобилось выдумать нетривиальный способ сбросить напряжение, пока они наедине, а их девчонки сделали перерыв на ужин и отдыхали в ресторане неподалеку. Вручив Майклу бутылку, он придирчиво перебирает вешалки и останавливается на вечернем шелковом бежевом топе. Увлеченно крутясь перед зеркалом, он упускает из виду нечто чрезвычайно важное у себя за спиной. Майкл, который до этого потягивал шампанское, с улыбкой и пошленькими комментариями наблюдал за его манипуляциями, делает последний приличный глоток, выхватывает со стойки одну из вешалок, стаскивает кроссовки, бренчит ремнем, вжикает ширинкой, выбирается из джинсов, небрежно швыряет их поверх еще теплой одежды Джеймса. Следом в лицо летит футболка, горячим ароматом ирландской непосредственности уничтожив остатки его самообладания. Для Джеймса этот жест, этот родной аромат равноценен хорошему сексу. Старому доброму траху со старым добрым Фассбендером. Равноценен сильным чувствам, характерным по стремительно отъезжающей в его присутствии крыше. Но та довольно болезненная история осталась в прошлом. Погребена вместе с завершившейся франшизой Иксов. Вместе с гоночными делишками Фассбендера в команде преимущественно немцев Proton Competition, бог знает, чем они там… Надо полагать, пьянки после успешных соревнований у них столь же безрассудные, какие были у них после съемок и премьер. От Фассбендера нет инъекции, которая бы не сбоила, вызывая ломку, когда он рядом, нет спасения… — Нет, пошел нахер, это не твое. Джеймс судорожно вздыхает, болезненно вспоминая, резко дергает плечом, стряхивая с себя наваждение и комкая в руках чертов брендовый персональный афродизиак. Перед нетрезвым цепким взглядом МакЭвоя в зеркале мелькает узкая крепкая задница в спортивных плавках, сильные тонкие ноги, поджарая до худощавости спина, сухие тренированные мышцы. Джеймс снова опускает взгляд на маленький, подкаченный зад, обостренно отмечая, сбившиеся на левой ягодице спортивные плавки, которые Майкл не удосуживается поправить. Вечно девственная, не тронутая загаром задница. Сливки. Чистые. Сколько бы не серфил на теплых португальских волнах и не загорал на палубе яхты. Вечно этот аристократически бледный зад, развратно краснеющий даже от самого легкого шлепка… Джеймс помнит, каково это — врезать Фассбендеру по заднице со всей дури, когда чувства в упор и на вылет простреливают башку, до развратных синяков, до отбитой ладони, когда нежность кажется издевательством в сравнении с тем, что он в действительности испытывает к обнаженному ирландцу в своей постели. Майкл натягивает через голову коктейльное платье, покачиваясь с носков на пятки, растягиваясь и потягиваясь, эдакий расслабленный леопард, которому некуда спешить — в неволе далеко не убежишь, а если и охота — то исключительно ради забавы. Переодевания под градусом делают его движения плавными и замедленными, будто нарочито показными, а МакЭвоя — комиком — заведенным, ядовитым и психованным. Ревнивым. Ревность вспыхивает обжигающе горячей волной и разливается по венам, скапливаясь тяжелым комком в паху. Когда-то все это было. Было его. Было по его. А теперь эти скоростные немцы, эта Португалия, эта… «Не перегибай, — жестко одергивает он сам себя, — лучше пошевеливайся и сделай что-то с этим.» — Не надевай это, не смей, — орет он от возмущения и нервного накатившего хохота, прыгает на Майкла, обхватывает ногами его голые бедра, сглатывает, на миг коснувшись губами медно-рыжего виска, жарко выдыхает в ухо. Отозвавшись на остро желанную тактильность, встает член. А Фассбендер ржет и уговаривает, пытаясь стряхнуть его с себя: — Да дай же мне завершить образ, слезь с меня, придурок… МакЭвой еще не разобрался, зло смешит его это неожиданное представление или весело злит. Ясно одно — здесь и сейчас ему остро необходимо разыграть собственное мощное представление. Иначе гарантированно взорвется и сдохнет. Он стекает с посмеивающегося друга, и Майкл заканчивает процесс переодевания, с пьяной укоризной оглядывает себя и что-то ворчит о том, что шедевр Лизы чудом уцелел. Джеймс не слушает. Вся кровь прилила к члену, а мозг отказывается воспринимать чужие возражения. Он прислоняется спиной к холодному зеркалу, перетекает по его гладкой поверхности и становится перед Майклом, оглаживая, пощипывая его за пресс и бока, узкие бедра, прищуривается на выпирающий член, как оценивающий шлюху сутенер. — Не нравится ему… — скалится Фассбендер, погладив чуткими музыкальными пальцами по прохладному атласу вишневого оттенка, который подчеркивает его нетрезвый румянец. — Знаю я тебя… — Отвратно выглядишь, дорогуша! — с агрессивной экспрессией признается Джеймс, у которого руки чешутся содрать лишнюю женскую тряпку с совершенства. Майкл хлопает на него очами, в которых плещется жидкая ангельская сталь. Если такое вообще возможно. Для Фассбендера — норма жизни, когда он затевает проказу. — Вырубай сучку и полюбуйся на меня. — Я любовался. В прошедшем времени, смекаешь? — Пошел ты, мне удобно! Пожалуй, я куплю его для себя. — Не продается. — Это кто сказал? — Ну я. — Да? А ты тут кто? — Я тот, кто вложился в это дело. — Это не дает тебе права решать, что тут продается, а что нет. — О, еще как дает, друг мой. Одним движением ты превратил творение моей любимой женщины в жалкую тряпку. И что за надобность спорить со мной на моей территории? — недобро хмыкает Джеймс. — Ах на твоей территории? Ты ее уже пометил? — Каждый дюйм. Целкой остался только ты на моей территории. — Целкой? — Майкл обезоруживающе мальчишески ухмыляется. — Куда это ты клонишь, а? — Сними это, сказал! — А как же «ты никогда не выглядел лучше, дорогуша?» — Ты нас с Ксавье не путай… — бормочет Джеймс, и Майкл в ответ любовно скалится: — Я очарован! Когда тебе удобно, ты к нему примазываешься. Кончай, хочу девочкам так показаться. — Я сам! — как-то уж слишком серьезно рявкает МакЭвой, угрожающе порывистыми движениями стаскивает с себя женскую шмотку, оставаясь полуобнаженным, в одних джинсах и со вздувшимся стояком. Майкл весело-озадаченно задирает бровь на этот брутальный стриптиз. — В этом ты будешь долго ждать, пока я кончу. И потом, не хочу кончать на платье жены. — Отвали, самец, — Майкл игриво шлепает по руке, поползшей по его бедру, но та уверенно и напористо задирает подол и ползет выше. Джеймс сжимает в кулаке затрещавший по шву кусок ткани, больно прихватывает кожу, Майкл вздрагивает, шипит сквозь зубы, вспоминая, что Джеймс под дозой сильных эмоций не всегда умеет соизмерять силу, делает шаг назад, позволив МакЭвою зажать его у зеркальной стены. — Тише, тише, зверюга, ты же не хочешь испортить его. — Спустить на него — нет, разодрать на тебе — я бы поспорил. — Не дури, дай повеселиться! Фассбендер сейчас — добродушный, расслабленный и доверчивый, и это оказывается слишком просто — чувственным движением обхватить длинную сильную шею сзади, с наслаждением взъерошить, засосать, утянуть в глубокий, развратный поцелуй, от которого у обоих сильно кружится голова, как так что Фассбендер медленно съезжает спиной по зеркалу… — Тихо, тихо, тихо… — лихорадочно шепчет Джеймс и опускается перед ним на корточки, рывком стаскивая с него плавки. — Тихо, тшш… — Чего, ну чего «тихо»? — Хочешь поорать? Тогда поехали со мной. — Умхв…. куда, твою мать... о черт, Джейми… МакЭвой четко осведомлен обо всех своих сильных сторонах. Одна из них — у него сильный шустрый язык, жадные, оттенка разврата, мокрые губы и непревзойденный талант к глубокому отсосу. Он вынослив и всецело включен в процесс, его не пугают ни размер, ни повышенное внимание, что требуется такому классному члену, как у его рыжего дружка, чтобы заставить его кончить за рекордно короткое время. МакЭвой четко осведомлен и о всех своих слабостях. Одна из них — брать в рот у Фассбендера. В каком бы ни был состоянии — уставший, пьяный, обдолбанный, расстроенный, разозленный — не было ни единого раза, чтобы он не выложился в этом деле на полную. Весь секрет в том, что МакЭвоя щекочет одна азартная, собственническая, подлая мыслишка, цель, если угодно — он упорно, год за годом добивается того, чтобы Фассбендер возвращался к нему за этим ни с чем не сравнимым кайфом, а после, получив, просил еще. А уезжая, испытывал жесткую ломку. МакЭвой мстил ему за отъезд тем, что изумлял доведенной до совершенства техникой, а после в личной переписке удовлетворенно отмечал, как Фассбендер нет-нет, да припомнит, нет-нет, да натурально его заебет распущенными заигрываниями. МакЭвою неинтересна виртуальная дрочка, спускать в кулак — забава для подростков. Член крепко-накрепко вставал на рыжего, стоило тому приласкаться, но разрядки никакой… Тоскливо. Фассбендеру дрочка тоже неинтересна, он ненасытен до тактильности и любит чувствовать партнера целиком, они оба вдохновленно и абсолютно поглощены процессом, как и всем, что любили и чем занимались в жизни, — на том и сошлись, — но воспоминания жгли, и от них ломало со страшной силой. МакЭвой добивался своего, в меньшей степени гомосексуальный дружок начинал сладко ныть о трахе с ним, расписывая его в диких, иной раз даже для МакЭвоя, красках. Их чат был похож на нестабильный вулкан — несколько суток обнаженной жаркой похоти сменялись месяцем ледка отчуждения. Иногда МакЭвой позволял себе быть холодным и отстраненным именно тогда, когда был нужен больше всего. Прикидывался сверхзанятым и невнимательным. Пылкий Фассбендер велся и заводился сильнее, позволял себе огрызаться на очевидную манипуляцию, но гребаные обстоятельства и его тянули назад во взрослую жизнь. А в последние пару лет их переписка и вовсе сошла на нет. Поднявшись, Джеймс облизывается и звякает ремнем, расстегивает ширинку, приспускает свои джинсы с такой сочной и тяжелой, адресованной исключительно ему, порочностью в синих очах, что Майкл дарит ему самую пьяно-распущенную ухмылку, на какую только способен, жалея, что кончил, не успев вдоволь наcладиться конкретно этим зрелищем. Вылизанные мощным языком яйца ноюще поджимаются, упругая пульсация в члене постепенно утихает, как и взбесившееся сердце, оставляя приятную негу во всем теле. МакЭвой делает добрый глоток шампанского и немного плещет себе на ладони. Бутылка чудом не заваливается на бок, когда он ее выпускает из скользких пальцев, поскольку Фассбендер в его руках важнее, все еще тепленький и немного дезориентированный, требует куда больше внимания, чем правильно поставленная бутылка. Он помогает Майклу стащить через голову мокрый от пота дизайнерский шедевр Лизы и пристраивается сзади. Не отказав себе в удовольствии врубить хорошенько по заднице влажной от шампанского рукой, ею же приглаживает свой член, с нажимом водит им между ягодиц, напористо массирует пальцами промежность и нежный вход, дополнительно пуская по стволу слюну; не оставляет в покое, без без остановки целует, лижет, покусывает покрытые испариной плечи, спину, лопатки. Сливки, которыми невозможно налакаться досыта. — Гребаный педик, — Майкл, не понятно, то ли смешлив, то ли хнычет, — в этом платье я чувствовал бы себя шлюхой, зачем снял… — Ты и без платья шлюха, тебя снять — как поссать. Легче некуда. — Ну ты и… Последнее слово Майкл выстанывает мурчащим бархатистым тембром, облокотившись рукой на зеркало и уткнувшись лбом в острый локоть, потому что Джеймс, обхватив его поперек, припечатав ладонью влажный от его слюны, медно-рыжий пушистый лобок, берет его одним плотным рывком, и после короткого перерыва, убедившись, что все в норме, вторым, третьим, четвертым. Что удивительнее всего, Майкл абсолютно расслаблен и с кошачьей пластичностью подставляется ему, чуть срываясь на хриплое шумное дыхание. «То ли совсем пьяный и не соображает, то ли…» «Узнаю, что до меня кто-то успел мою целку сорвать…», — проносится в мозгу агрессивная мысль, и с этой мыслью он кончает в рыжего дружка, после чего Майкл, оставшись без его поддержки, все-таки съезжает на пол. — Ты что сейчас… ты меня поимел? — вслух жалобно изумляется он, когда Джеймс сзади, сидя на полу привалившись к зеркалу, обнимает его бедра коленями и обхватывает крепкой рукой поперек груди, резко прижимает к себе как можно крепче и звонко чмокает в шею, оставляя очередной красный след. В этом порывистом движении, почти грубом захвате решительно все, что язык не поворачивается вывалить на голову семейного человека. Майкл ловит решительно все и шумно, длинно выдыхает, принимая поражение. На губах дрожит все та же распущенная улыбка, серо-голубые глаза жалостливые и искренне ошалевшие. — Взял и выебал? Вот так вот? Взял и… — Майкл сопровождает слова красноречивым пошлым жестом и трагично откидывает влажный от пота, взъерошенный темно-рыжий затылок Джеймсу на голое веснушчатое плечо. — Ну, дела… Джеймс мрачно пожимает плечами, цедит сквозь зубы «поимел, поимел», тянется свободной рукой за сигаретами и вытаскивает две. Курят в молчании, осмысливают произошедшее. Майкл первым приходит в себя. — Нет, но это… что-то новенькое! Раньше ты сам просил меня присунуть тебе. — Или я новенький, — бормочет Джеймс, отстраняется, тяжело поднимается с пола и принимается одеваться. Озадаченно запустив пальцы во влажно вьющиеся, короткие волосы, Майкл рассеянно смотрит, как джинсы тесно обтягивают его мускулистые ляжки. — Давно ли ты меня видел? — Только вчера по фейстайму видел я твою недовольную чем-то заспанную рожу. Ничто не предвещало, как говорится… — Ты все еще до боли трогательный, когда наивен, — застегнувшись, Джеймс снисходительно ерошит непослушно торчащие короткие медно-рыжие волосы. — Моя недовольная рожа была адресована тебе — я знал, что этим все и закончится, и меня заранее нервировало, что я должен буду преодолеть целую полосу препятствий, чтобы добраться до тебя. — Да нахрен тебя с твоей полосой препятствий, — Майкл ухмыляется с легким смущением. — Ты не особенно напрягался. Я не успел даже осмотреться тут, как ты уже залез на меня. Теперь ты понимаешь, почему я так редко у тебя бываю? — Боишься меня? — Вообще перестаю понимать происходящее. — Для чувака, который привык держать свою жизнь под контролем, это недопустимая беспечность. — Глумишься? — Бинго! — Дерьмовый ты друг, МакЭвой. Дерьмовей я еще не встречал. Бьешь все рекорды по дерьмовости. Джеймс ловит его шальную нежную улыбку, и губы сами собой расползаются в ответной улыбке. Влюбленной по уши. Ну надо же… С Фассбендером никак не получается долго оставаться угрюмым типом. — Может, однажды, лет через сорок я им наконец стану. Хорошим другом для тебя. Ну, знаешь, когда стоять перестанет. — Самонадеянный срок, засранец… — Не обламывай кайф, а? — Я похищаю тебя на сегодня, — напоследок тихо и кидает ему Джеймс, прежде чем выйти из гардеробной навстречу ворвавшимся с улицы женским голосам. — Найди повод свалить из отеля один. Заеду за тобой на байке и встану за углом. — У нас на завтра… я забыл… — Майкл задумчиво хмурится, трет костяшкой пальца нос, — мы же не только к вам заехали… короче, какая-то амбассадорская хрень от Louis Vuitton, светское мероприятие, я не успею выспаться, а жене важно, чтобы я там был с ней. — Соглашайся, иначе я не захочу ее задерживать, и объяснять, почему ты в моем присутствии голый, будешь сам. Ай-яй-яй, как неловко. Она ведь знает о нас. Не сомневаюсь, она знает о тебе все. — Знает, знает… — вздыхает Майкл, поднимаясь на чуть дрожащие ноги. — А зачем скрывать, если наше милое приключение давно осталось в прошлом? — Наивен до неприличия, — укоризненно-хмуро качает головой Джеймс. — Алисия, дорогуша! — Майкл дернулся, когда уже за плотно захлопнувшейся дверью тихий, заговорческий шелест МакЭвоя сменился на яркую, громкую и быструю речь с сильным шотландским акцентом с шутовскими нотками — Джеймс так намеренно трещал, когда хотел кого-то заговорить и сбить с толку, уйти от неудобных расспросов. — Вот и вы! Как ресторан? А, Фассбендер? Отошел отлить и пропал с концами. Я тут кое-чего придумал со светом, пойдемте-ка, дамы, я все вам покажу…