Звёздная болезнь

Эта ночь свела их под ледяным шатром из триллионов комет, метеоритов, планет. Холодный ветер стекал в грудь, покалывал кожу, остужал организм после запылённого дня. В воздухе мерцал сумрак. В глазах учёного туманность. Пьянящая. Пьянящая от одной только мысли, что где-то там – наверху – будет происходить невероятное событие, и без него! Северин не просто учёный: он фанат, он ценитель, он чёртов корреспондент от Форбс в астрономии – ему нужно любоваться жизнью звёзд, которым до него нет дела никакого совсем. На Августа под боком и даром глядеть не желает. Ведь Август – не комета и не красивая звезда. Скорее уж заросший колючей щетинкой механик, пропитанный запахом смазочного масла, какого-то горючего и дыма от сварки. Человек, на лице которого прописан диагноз "отсутствие личной жизни во всех её проявлениях". Немец, в глазах которого застыло болезненное одиночество, когда-то попавшее в них, которое ещё и не замечено никем. Обыкновенный, никакая не загадка. Скучный, молескиновая курточка десятилетней давности, далеко не симпатичный, далеко не привлекательный, далеко не... Северин чихнул. Август вздрогнул от неожиданности. Ночь повысила громкость лишь на мгновение и тут же убавила, ставя звук на "единичку". Немец ворчит и подпирает подбородок руками. Промозглая ночь. Тёмная. Только керосиновая лампа на влажной травке перед Августом стоит и светит тускло. Вокруг неё порхали забавные мотыльки, а чуть Август дунул в их сторону, те и отлетели куда-то в сумеречный воздух. – Скоро? – Сейчас-сейчас... Я только исправлю здесь угол, вы не видели циркуль? Август усмехнулся. Он у него под бумагами на столе был, Северин просто рассеянный страшно. Надо руку протянуть и найдёт, а не может, мысли ведь не о том совсем. Вроде, влажно было, но горло всё сохло и сохло. А чай под рукой у Августа совсем остыл. Тот самый, который дала на радостях весёлая соседка Софья Саввична, когда на днях ей шкаф отремонтировал. Ягодный такой, с еловой шишкой, с терпкой кислинкой и железным привкусом от металлической кружки. Август отпивает из неё, невольно морщится. Казалось, такой необычайно-горячий и нежный чай, а вдруг взял, да остыл. Наверное, прошло гораздо больше времени, чем ему казалось. Уже не сумерки, а глубокая ночь, и молочная луна не просто так звездится ближе к северо-западу. – Ну что, друг мой опечаленный, видите? Это же комета! Там, над малой медведицей, всё как я и говорил! Да вот, блеснула только что, сейчас мы её рассмотрим ближе. Значит, мои расчёты действительно верны. Да-да, моя новая теория исчисления верна! Учёный отодвигается от телескопа, а глаза всё равно приковывает к бесконечной россыпи звёзд. Морщинки на его лбу приветливо заулыбались. Торжествующе хмыкнув, Северин поддевает носком кроссовка промокший комочек, валяющийся подле керосиновой лампы. Вещичка беспомощно завалилась на бок. Август хмуро поглядел на повеселевшего друга. Осторожно взял комочек, хорошенько прощупал и покачал головой. – Не просох. – К восходу, то би ж, через пару часов, должно высохнуть. Не переживайте, друг мой заботливый, – тут же отмахнулся Северин, самодовольно заправляя прядку тёмно-русых волос за ухо. В его голосе ласка, в глазах – отстранённость. Наверняка он только краем сознания здесь, а всем разумом там – в космосе. – Вы это видели! – вновь восклицает Северин, вскочив на ноги с табурета и указывая своей худощавой рукой куда-то на север. – Хвост кометы, той самой! Теперь вы точно должны увидеть! – Ja wirklich! – хрипит Август, снисходительно кивнув. Комету он так и не заметил, сколько ни приглядывался. Наверное, ему пора такие же сверхмощные очки, как у Северина, сделать, чтоб каждую пылинку неуловимым взглядом находить. Учёный весело взглянул на немца и довольно улыбнулся. – А вы мне не верили! Эти ваши обсерватории пользуются слишком устарелыми данными исчисления световых лет, я поражён, почему они всё ещё не согласны с моими новейшими исследованиями. Ещё полчаса, и над нами небо станет уникально рассечённым к северу от Альтаира целым метеоритным дождём. Это событие происходит раз в сотню, нет, пять сотен лет! Жаль, все наши спят... Северин осёкся и удивлённо взглянул на Августа. Немец тихо рассмеялся, лукаво поглядывая на учёного. – Я никогда не сомневаться в тебе, – хохотнул механик. На шее у него ремешок с фотоаппаратом покоится, он только сейчас о нём вспомнил. Точно: надо не забыть сфотографировать. – Пускай спят. Им не нужны так эти звёздочки, как нам с тобой. Северин хмыкнул и отвлёкся на свои чертежи, в сотый раз что-то перепроверяя в них. Август едва слышно вздыхает, обращая свой взгляд на небольшую игрушку в руках. Большой мозолистый палец медленно поглаживает флисовую ткань и замирает на первой букве вышитого имени. Тузя. Игрушка Анюты, так неожиданно и столь случайно найденная в луже возле дома учёного, мило и забавно улыбалась Августу своей неживой улыбкой. Немец от чего-то сам улыбнулся, вспоминая, как Нюша возится со своим пёсиком, словно с самым настоящим зверем. Милая она. Механик выглядит спокойным, без единого чувства на лице. Характер нордический, ничего не сказать, лишь глаза поблёскивающие чем-то и ласковым и печальным выдают его с головой. Северин, на секунду оторвавшись от расчётов, заметил странный взгляд немца, и как-то сам растерялся. Замер, чуть склонившись над столом, и, уперев ладони по обе стороны от большого листа бумаги, негодующе охнул. – Тебе пора наладить личную жизнь, друг мой трудолюбивый. Ты слишком молод, чтобы посвящать себя только работе. Август не молод. Ему уже все тридцать пять. Наверное, это для Северина, которому уж далеко за сорок, он ещё числится в той категории молодёжи, которая едва университет окончила, но немец таковым себя уже давно не ощущает. Ответить не может – не знает, как. Он умолчит о своих старых эскизах искусственного интеллекта, который, если подумать, сможет заменить ему сына, и о других масштабных планах, на осуществление которых нужно столько же сил, сколько на создание семейного счастья, ведь, в прочем, его и не поймёт Северин толком. Хотя задумывается – Северин же сам живёт и без семьи, и без прекрасной женщины, и без... всего. Только наукой. – Спрашивай, – мягко просит Северин, чувствуя вопрошающий взгляд на себе. Даже не поглядел на Августа, во как. – Тебе дали Оскар, – начал тихонько, с извечной хрипотцой, говорить немец. Смотрит куда-то в пустоту, прикрыв такие добрые, но грустные глаза. – Предлагали хорошую работу в большом городе. Но ты здесь. В простой деревне, которой даже нет на картах, убиваешь жизнь на исследование мира, как любитель. А ты ведь звезда науки. Будущее нашего прогресса! Рассчитать прогноз лучше, чем самая точная обсерватория, это не шутка. А ты здесь баловаешься расчётами... Так нельзя. Он замолк. Тихо стало: необычно, неуютно. Учёный помолчал немного. После коротко выдохнул. Ответил он Августу далеко не сразу, отводя свои карие глаза в сторону. И начал как-то очень осторожно. – Да, я сделал много для науки, это просто невозможно скрыть. И я ужасно этим, так сказать, горжусь, но… Видите ли, друг мой любопытный, мне… не нужна эта слава. Мне не нужна работа в шумной, суетливой обсерватории. Мне не нужна эта тесная квартирка в душном загрязнённом городе, хоть даром мне её отдай. Понимаешь? Едва слышные шаги раздались в тишине. Северин сел против Августа на прохладную, влажную траву. Молча протянул свою руку, поманил ею. Заглянул в усталые глаза напротив, добродушно улыбнулся. Август протянул ему свою ладонь в ответ. Учёный взял Тузю как-то бережно, укрывая длинными пальцами, словно живую зверушку. Продолжил он совсем тихо. – Я хочу спокойствия. Тихой жизни. Чтобы все близкие мне люди были рядом. Где мне их взять в городе? Где мне их взять вообще? – Таких как ты все любят. И там тебя полюбят... – За что? За то, что я открыл какие-то малозначительные, не до конца изученные объекты? Неужели мне это надо, друг мой наивный? Знаете, августейший мой, это ведь всё прихоть молодости. Вся эта слава, уважение в широких кругах... Раньше, лет двадцать назад, я, может, именно для этого и ударился в науку: мне было просто необходимо стать знаменитым. Стать важным, главным, бесподобным и бесконечно любимым всеми. Возможно, потому я и приехал в эту долину, чтобы мне никто не мешал работать, становится... звездой. Северин метнул ввысь свой мечтательный взгляд. Август уловил, как учёного передёрнуло от холода. Конечно, мороз такой, а он в лёгком плаще и тоненьком бадлоне. Август никогда не понимал, почему Северин одевается так прохладно. На такого худого и бледного жалко было смотреть. – Жизнь в большой жизни на меня давила, сжимала в рамки, в ней было тесно. Я нестандартных размеров, как видите, потому мне необходим был какой-то покой. И хотя бы капелька внимания, неподдельной заботы, которую я так добивался. И я получил её... именно тут. Просто так. Просто за то, что я существую прямо здесь и прямо сейчас. Поразительный парадокс! Северин мягко поглаживал игрушку, скосив свой задумчивый взгляд в бок. С тонких губ исчезла слабая улыбка, глаза подделись отчуждённой пеленой. Туманом... Август покачал головой. – Звёздная болезнь? – Да... точно, – как-то удивлённо произносит Северин. – Всё, чем я жил раньше – это бассейн славы и любви ко мне-единственному. Мне было просто необходимо стать важным, я даже не знал, как это сделать... – Ja-ja, – отзывается Август, отпив ледяной чай, – Понимайт. Получается, всё, что нужно для твоего счастья, ты нашёл здесь? – И именно здесь я нашёл то, что так долго искал... – Проговорил учёный, вторя словам друга. Наверное, хотел сказать что-то ещё, но тонкая нить слов оборвалась. Краем глаза он уловил что-то быстро мерцающее в небе и тут же вскинул голову вверх. Кадык на жилистой шее нервно дёрнулся. Август метнул взгляд на небо. Стало светлее. Над травой расстилается рассеянный туман. Горизонт такой грязно-голубой, даже немного синий. Воздух прохладнее. Утро. И крохотные светлячки на небе начинают стремительно соскальзывать вниз по небосклону. Они смотрят. Смотрят на поток звёздных хвостиков, так цепко и легко стекающих по глади тёмного неба. И глаза у Северина загораются, начинают блестеть, сиять, как Вега и Альтаир, мимо которых мчатся метеориты. Август, сделав одну фотографию, переводит несколько гордый взгляд на заворожённого учёного. – Всё как ты и сказал. Четыре часа, сорок минут. Метеоритный дождь. "Феноменально" – одними губами шепчет Северин, поправляя оправу очков, без возможности оторвать свой взгляд от тающих звёзд в ночной мгле. Губы немца вдруг расплываются в счастливой улыбке. Северин счастлив. Счастлив... У Августа в груди душа согретая и дышать легче становится. Как же легко почувствовать счастье, если счастлив кто-то родной. Поразительно просто. – Надо же, – спустя какое-то время роняет учёный, только сейчас отряхивая плечи, покрытые сосновыми иглами от ближайшего кедра. – В который раз вижу, всё равно как в первый... – Sternenfieber – хрипло усмехается немец и кладёт свою ладонь на руку Северина, в которой тот до сих пор держал Тузика. В глаза заглядывает ему и улыбается по-доброму. – Всего лишь твой небольшой Sternenfieber.