Домициан

В смятой постели Кейт этой ночью снится: Домициан мчится на колеснице — тот, что последний из Флавиев правил Римом, — движется к стану хаттов неумолимо, Галлия пылью брошена под копыта; кто-то под них рухнет вот-вот убитый. Домициан — двадцатилетний лучник — выбрав стрелу, целит как можно лучше, и остриё ярко сверкнёт на солнце; воздух вспоров свистом, стрела сорвётся и попадёт метко врагу в глазницу. Домициан мчится на колеснице, Галлия за спиною ложится пеплом. *** — Я говорю, Кейти, они ослепли. Пальцы дрожат у Клинта, сжимая чашку. Правду сказать бы надо, но слишком тяжко; спит она без того беспокойно, мало, хоть до сих пор так и не осознала. Думает почему-то, что не убила. Тот, кто убил, может остаться милым, зваться героем, солнечно улыбаться. Клинт пережил это лишь в восемнадцать, Кейт — уже старше, опытнее, умнее. Но при попытках вспомнить — деревенеет. Клинт за неё помнит своё спасенье: красится ярко-алым вода в бассейне, стрелы у мертвецов — аккурат в глазницах. Из-за него стала она убийцей — только себя такую принять не может. Пластырей два десятка на бледной коже, чёрные волосы встрёпаны, взгляд туманный: — Я ведь стреляла лучше Домициана? — Лучше. Клинт эту правду себе оставит — так себе получился у Кейт наставник, — тронет едва-едва её лоб губами; в списке грехов больше одним обманом, пусть, если Кейт сумеет сомкнуть ресницы. *** Домициан мчится на колеснице, двадцатилетний воин и император, похоронивший мать, разлучённый с братом; кони несут, доспехи блестят на солнце. Если стрела отпущена, не вернётся; кто ослеплён величием, тот не встанет. Кейт ненавидит сны о Домициане.