Беспрерывочные петли.

Время давно потеряло свой ход в этих стенах. Брамс был почти не видем мной, что огорчало. Он был одинок, как и я, поэтому я чувствовал, что просто обязан быть с ним рядом. Однако, как только я подходил к нему, он отворачивался как маленький ребёнок, словно я его обидел лишь фактом своего существования. Пытался разузнать, будем ли мы избегать друг друга дальше, на это следовало лишь молчание и осуждающий взгляд из-под маски. Кстати о маске! Как-то я проснулся и на столе рядом лежала точь-в-точь такая же маска, как и у моего сожителя. Это меня заинтересовало, дальше я разузнаю то, что всю ту ночь он делал её лишь для меня. Но обо всём по порядку. Это и стало поводом нашей следующей встречи. Я подошёл совсем невзначай, оглаживая маску по краям и улыбался. Он смотрел на меня, (я клянусь!) смотрел чётко, ожидая от меня слов, но я молчал. Наклонил голову в ожидании, но я продолжал держать губы вместе, лишь иногда вздыхая. Он сидел на полу гостиной, я стоял рядом. — Ты собираешь надеть её? — Пискливым голосом прервал тишину Брамс, отчего я вздрогнул. Заговорил! А какой голос, детский, но это меня лишь обрадовало. Я пожимаю плечами, показывая, что скорее всего тут стоит подумать. Это его маска, заслуживаю ли я носить её? Скорее всего. Когда Брамс был со мной в детстве в виде куклы, он был куда разговорчивее, но здесь и сейчас, это кажется неправильным. Он кивает, соглашаясь со мной. — А достоин ли я? — мой голос охрип. Ну да, сейчас утро, воды не успел пока выпить. Он удивлённо шикает. — Достоин ли ты? — его голос сменился с детского и писклявого на более мужественный и низкий. Как он этому научился? — Мы давно не общаемся с тобой. Я не понимаю, то, что я вообще тут есть, это то, что тебе надо? — Да, — спокойно соглашается он, — да, конечно... — А если бы меня тут не было? Что было бы с тобой? Ответ был не высказан. Зато был выражен действиями: Брамс резко вскочил с пола, схватив меня за рукав его кофты (которая, кстати, была найдена в его шкафу!) и быстро потащив меня в сторону своей комнаты через стекло. Мы давно привыкли ходить именно через разбитое зеркало, тут короче всего путь и поэтому даже сейчас я понимаю, почему мы идём именно тут. А вот для чего и зачем: совершенно непонятно. Мы заходим в комнату, он проходит первый, а я за ним, совершенно как собачка. Моя маска до сих пор сжата в другой руке, но я об этом забываю. Моё внимание обращено Хилшеру и его занятием. Он застывает на месте на секунды, оборачивается и выхватывает маску из моей руки. Я вскрикиваю, на что он, должно быть, скалиться, но зато он сам надевает мне маску. Я не в силах сопротивляться стою прямо, не шевелюсь и ему это нравится, я уверен. Как только маска на мне была одета, он уберает свои руки. — Если бы тебя не было здесь сейчас, — его голос звучит напрягующе и волнительно, — я бы не смог сделать это. Он подошёл ко мне и потянулся к губам маски. Случилось столкновение фарфора, который стукнулся и отозвался в пустой комнате эхом. У меня включился страх, из-за которого я застыл, и недопонимание, которое подтолкнуло меня ответить на столь странную нежность. Как только я закрыл свои глаза и двинулся вперёд, пытаясь показать, что не против, меня швырнули в сторону стены, а затем и на кровать, не давая расслабиться. Я знаю, Брамс не причинит мне боли, но сама быстрость его метений меня напрягает. Он оказывается сверху. Такой расклад не то чтобы не радовал: скорее напряжение никуда не делось. Что он хочет мне этим показать? Прижимается к губам маски, и мне даже сносит крышу от подобного. Хочется избавится от преграды. Почувствовать его маску губами, а может даже и коснуться самих его губ... Вздрагиваю. Он параллельно водит руками по телу, вырисовывает на мне узоры и в общем наблюдает за моей реакцией. Я дрожу как осенний лист, беспомощный настолько, что хочется провалиться куда ниже, чем под плинтус. Он отворачивается, теребит своими пальцами край моей кофты и морально метается. Я приподнимаюсь на логтях и задерживаюсь в таком положении, привлекая внимание. Он обращает. — Могу ли я... Считать тебя тем, кто любит меня больше, чем мама с папой? — и тут я начинаю явно сомневаться в правильности своей жизни. Я не слышал о его семье многое, было лишь раз в детстве, когда он говорил со мной в облике куклы, и то кратко: мои родители думали, что я мёртв, поэтому решили заботится об этой кукле как обо мне. Как о ребёнке.. Становится стыдно и неудобно. — Я люблю тебя, но ответь на равне с вариантами родителями не могу. Этого оказалось достаточно, он потянулся к своей маске и, на моё оханье, снял её. Какой же он оказался красивым, вы бы только знали... Красивые глаза, сверкающие карим оттенком, хоть и были зелёные, завораживали. Градус пал мне отчётливо: будто такой и нужен. Однако были и ожоги на правой стороне лица. А его борода, которая выросла за всё это время, просто сводила меня окончательно на мысль, что я влюбился в его. Губы, - мать его дери, - какие же у него губы! Они и не очень пухлые, и не «линейные». Их хочется даже просто коснуться, без всяких «французских поцелуев» и не отцепляться вовсе. Я неуверенно приблизился и стал прерывно дышать в маску. Он двинул бровями вниз, хмурясь. Затем я почувствовал, как его руки обхватили резинку моей (теперь правда моей!) маски и стянули вверх, открывая моё очарованное лицо. Он пах сводобой, спокойствием и ванилью. Не знаю, как уж так случилось. И мы грубо слились в том самом долгожданном поцелуе, что заставило мой живот свернуться в клубочек, а сердце стучать так сильно, что Брамс даже стал постукивать своей рукой мою, полностью совпадая с пульсом. Он слышит. Он видит. И он тоже всё чувствует. Безумие. Рычит на мои попытки дотронуться до него, кидает меня на кровать снова. Своими ручками он хватает мои, совприкасает их вместе и ведёт за мою голову, обездвиживая меня. На подобное я начинаю подавать сухие отголоски, он силён. Он спускается к шее, пытается доставить мне удовольствие поцелуями и вылизываниями, но когда дело доходит до укусов, я начинаю понимать, что снизу у меня беспощадно тянет. Со мной обходятся жестоко и мне это понравилось... Кусает меня за правую сторону шеи, за ключицу чуть ниже предыдущего укуса и усмехается надо мной. Отрывается от занятия чтобы стянуть свою кофту на мне и снова прилипает ко мне, только уже к более обширным территориям. Соски-пупок-бока-рёбра. На рёбрах он останавливается и каждую косточку облизывает, что заставляет меня согнуться в спине, поддаваясь ему вперёд. Он окончательно опускает мои руки и я снова не решительно тянусь к нему, на этот раз он позволяет. Я хочу снять его вязаный кардиган. И я снимаю. Затем идёт футболка. И недопонимание, что делать теперь. Немного отведу от темы рассказа, всем давно ясно, что в детстве я был на домашнем обучении и изучал очень мало, поэтому чисто что по биологии, я не знал, что делать нужно в тот момент. Брамс стал неким проводником и учителем. Он спустился ниже, к моим штанам и мы оба замерли. Я хотел было уже нащупать его одеяло руками, как пальцы вмигом сжались в кулаки. Брамс коснулся выпирающего из моих шорт возбуждающегося органа. Честно говоря, я прикусил щёку в этот момент и вкус железа растёкся по рту. Это не сильно отвлекало, лишь заставило немного поморщится. Брамс уже снимал с меня последние вещи белья, оставляя меня обнажённым и смутно замер, смотря на меня. — Кос-снись, — киваю я, ощущая, как мой голос прерывается и заикаится сам. Он послушно касается своей рукой моего члена и я шумно выдыхаю его имя. Не знаю, сколько прошло минут, но когда он сел рядом и показал шлепком рукой о свои ноги, я уже ничего не понимал. Он спустил штаны наполовину, оставаясь в боксерах и улыбался мне. Я привстал, остался ждать объяснений. — Ты точно готов к этому? — Я хочу принести тебе то, что могу. Своё тело... — я покрываюсь пятнами стыда, — Я люблю тебя. Он кивает и снимает теперь уже и боксеры. Я смотрю на его возбуждённый пах и смущаюсь: а что делать то надо? — Возьми его в рот. — Подробные инструкции были как никак к стати. Я опустился на руки, обводя языком головку и сразу попытался взять внутрь, отчего слегка подавился. На похожую неосведомлённость Брамс в полголос простонал. Я продолжил пытаться. И через три подобных захода, Брамс по-хозяйки грубо сжимает свою руку на моём затылке и прижимает больше к основанию, заставляет заглатывать и я послушно выполняю его желания. Я не знаю, когда успел оказаться почти сидящим на его члене, но он мне что-то говорил. Я сосредоточился. — Для начала тебя надо растянуть... — он достал из своей подушки «вазелин» (я прочитал с горем пополам) и вылил содержимое себе на пальцы. А затем обвёл полкруга моего тело и приставал их к жимающегося колечку мышц сзади. В ход пошли пальцы. Первый - абсолютное спокойствие и лишь лёгких дискомфорт. Моё возбуждение распирало мои рёбра и живот. Укусы на шеи и ключицы всё ещё мягко щипали, когда в ход пошёл уже второй палец. Затем я вспомнил его умение целоваться и играть языком, когда я почувствовал третий палец, что стал доставлять мне больше всего неудобства. Я поёжился, пытаясь привыкнуть, и от Брамса это движение не прошло мимо зорких глаз. Он не двигал ими, давая привыкнуть. А затем и начал растягивать меня ими же изнутри. Когда он посчитал, что я уже достаточно приготовлен, он убрал пальцы и «вазелином» помазал уже свой пах, распределяя его пальцами. Сам он лежит расслабленно, дышит равномерно. — Садись прямо на него, лад... — и я сел, что прервало его речь. Он стал глубоко дышать. Так же пожалел и я: меня будто распирало изнутри, но это приносило и эстетическое удовольствие в целом. Он приподнял меня руками (каким сильным он вообще считается?) и стал меня то отпускать, то поднимать. Когда в какой-то из таких действий он коснулся нужной точки, я глубоко вкрикнул. — Б-блять... — лишь и фыркнул старший, на что я вновь вскрикнул но уже более тихо. Я заставил себя вновь прикусить щёку и наклонился, чтобы поцеловать своего учителя. — Б-брамс... Я люблю! Тебя! — Только это и смог выдвинуть я, перед тем, как в глазах стало темнеть. Тело сладко дрожало, первоначальной боли совершенно не осталось и всё, что хотелось, это... И тут я кончил на живот Брамсу. Задрал при этом моменте голову вверх, пытаясь восстановить дышание и Хилшер кончил почти что следом, задыхаясь. — Любишь меня, говоришь? — Да, говорю. Люблю. — И я люблю. Маска теперь точно твоя! — Ох... — я свалился рядом, счастливо улыбаясь и приобнимая Брамса. — Какой же ты красивый, — лишь и проговаривает проводитель, перед тем, как затянуть в очередной поцелуй. Ощущает вкус крови и удивляется.