Вовремя заданный вопрос

Вода на поверхности Черного озера едва слышно колыхалась под легкими порывами ветра, забирающегося в волосы Драко и то и дело заставляющего пряди упасть на глаза. Малфой все время откидывал их назад, не позволяя им перекрыть обзор, распространяющий по его лишь недавно переставшей метаться в агонии душе спасающую от бесконечного количества вопросов тишину. Восьмой год обучения стал самым важным в череде прожитых лет. Начавшись практически полной изоляцией ото всех, кто вернулся в школу на повторное обучение, он заканчивался совсем не так, как Драко ожидал множество месяцев назад, оказавшись практически единственным слизеринцем их курса, вновь переступившим порог замка, в попытках разрушения которого принял непосредственное участие. Последний день обучения подходил к концу, завершаясь заходом летнего солнца за горизонт кристально чистого неба, и вместе с постепенно опускающимися на землю сумерками на Малфоя все отчетливее сваливалось понимание, что завтра с отбытием Хогвартс-экспресса начнется новая жизнь, такая же непредсказуемая, каким ему казался и последний учебный год в первый день в стенах родного замка. Ему вновь предстояло войти в воды неизвестности в надежде не потеряться среди волн ошибочных размышлений и пройти через ставший привычным поиск настоящей истины этого мира. И Драко думал, что продолжение нового пути станет гораздо сложнее, потому что якорь, который он случайно нащупал среди тех, кто год назад находился по другую сторону выставленной для атаки палочки, завтра скроется из вида так же, как исчезнут за горизонтом восстановленные после разрушений башни замка, на долгие годы ставшего его домом. За спиной раздались тихие шаги, и Драко, уперевшись локтями в согнутые колени, спрятал едва заметную улыбку в сцепленные в замок пальцы. Этот практически неслышный звук, который за последние пять месяцев тесного общения он научился досконально различать, всколыхнул в нем нить воспоминаний о том, как они с Грейнджер впервые сидели вместе на берегу Черного озера, кутаясь в одежду, через которую пробирался позднеянварский мороз, но так и не применили Согревающего заклинания, чтобы не нарушать воцарившуюся между ними тишину хрупкого мира. Вспоминая весь последний год обучения. Война закончилась для него условным сроком, обязанностью пройти повторный год обучения и полной неизвестностью, хлынувшей на него высокой волной, когда дамбу его представлений о мире прорвало осознанием всей глобальности совершенных ошибок. Стоило страху за собственную жизнь и судьбу семьи отступить, перестав перекрывать здравость рассудка, и реальность затопила сознание, не оставив ни единого глотка свежего воздуха. Первые месяцы после окончания войны напоминали ему бесконечное метание по крохотной комнате черепной коробки, по которой разбросан ворох разрозненных мыслей. Драко пытался нащупать смысл всего, что произошло за последние годы, но ответа не было. На протяжении нескольких лет он куда-то бежал, наугад пытаясь найти свой путь и истину среди всего того, что вкладывал в его голову отец, но, добравшись до цели, обнаружил лишь то, что истина скрывалась за занавесом привитой ему с молоком матери идеологии, прятавшей другие направления. А он, ни разу не оглядываясь, так и не увидел, что путей существовало огромное множество, пока его не развернули, рванув за волосы, и не ткнули носом в то, что все его попытки поиска являлись бесполезными, потому что он смотрел только в навязанную ему другими сторону. «Дивный новый мир» наступил, появившись из сгоревших представлений обо всем, что он когда-либо слышал, и сорвал с его глаз пелену. Драко получил один из ответов, когда огонь последствий войны поглотил его, превратив в пепел. И как воскреснуть из него, подобно фениксу, он не знал. Резко стало пусто. Оказалось, что его собственная глупая война против выбранных в одиннадцать лет врагов, заставившая его принять участие в настоящих боевых действиях, являлась не чем иным, как войной с самим собой. Осознав все это, Малфой посмотрел в небо и перестал дышать. Он выжил, но смысла в его жизни не было. Весь пройденный им на протяжении множества лет путь завел в тупик. В бездну, темную, без единого просвета смысла. И он перестал искать. Растерянно остановился, не зная, какое направление выбрать на смену того, что необратимо растворилось. Он не двигался с мертвой точки до тех пор, пока, в очередной раз замкнувшись в собственной клетке безысходности, Драко не услышал за спиной осторожные шаги, дробью прошившие каменную кладку созданной им изоляции от всех, кто его окружал. Новые пути открылись вместе с приходом девушки, разделившей с ним место, которое негласно стало только его, и севшей рядом, поправив теплую мантию, и долго молчавшей, просто смотря вперед. Это было случайностью, закончившейся тихим рядом, так отличающимся от их обычных встреч. Не прозвучало ни единой привычной фразы, которые сопровождали все первые месяцы, пока они пытались разделить обязанности главных старост (Драко до сих пор считал, что МакГонагалл сошла с ума, назначив его на эту должность), договориться при выполнении совместных проектов (Слизнорт тоже, по его мнению, совершенно обезумел, решив перемешать учеников вне привязки к факультету, и стабильно объединял их в пару с Грейнджер), разобраться, справедливо ли снимались или начислялись баллы за действия представителей их факультетов (Малфой сомневался и в собственном рассудке, когда начинал спорить с Гермионой просто по инерции, а не потому, что хотел этого. В изменившемся мире их прошлые отношения стали единственной четкой определенностью. Тем, что позволяло жить, помня о том, кто он. Собственно, скорее всего, Грейнджер отвечала по той же причине). Оказавшись вдвоем в стенах, за которыми скрылся новый мир и взрослые проблемы, ждущие их возвращения, именно друг на друга они сливали свои потрясения после войны. Драко больше не окружали друзья, которые решили не продолжать обучение в отсутствие обязанности перед Визенгамотом, а Грейнджер оказалась изолирована от своих не спускающих с нее взгляда дружков, тоже отказавшихся от возвращения в Хогвартс. По иронии именно они двое, разделившие обязанности главных старост, оказались друг для друга чем-то привычным и понятным. Может, именно это и толкнуло их вернуться к довоенной модели поведения, которая была ясна до мелочей. Первые месяцы стали нескончаемым полем боя, но уже не за идеологию, а просто по причине их упрямства, но потом Грейнджер решила, что пора прекратить и вырасти. Именно в день, когда Гермиона пришла, села рядом и разделила с ним одиночество, все изменилось. Пропала причина бороться, потому что Грейнджер не хотела больше сражаться, устав от бесконечной войны. Потому что он сам потерял остатки последних сил, пока пытался понять, в чем смысл жестокости мира и как простые предрассудки могли привести к смерти множество людей. Следом случайность совершенно незаметно превратилась в череду подобных, в конечном итоге став закономерной традицией. Их взаимодействие в школе стало более спокойным, а эти встречи за ее пределами превратили их отношения во что-то отдаленно напоминающее специфическую «дружбу», не выходящую за пределы небольшой поляны на берегу Черного озера, сокрытой редкими невысокими деревьями от любопытных глаз. Она началась с простого «извини», высказанного одновременно одинаковыми осторожными тонами. У Драко было множество причин для того, чтобы просить прощения, но ее стремление осознать не смог. А Гермиона объяснять не стала. Просто сказала, что у нее тоже есть причины. И улыбнулась. Впервые в его присутствии. С каждым новым разом слов звучало больше, а говорить их становилось все легче. Грейнджер превратилась в его глазах в живого человека со слабостями и неопределенностями, перестав быть кем-то, у кого есть ответы на все. У нее оказалось не меньше неразрешенных вопросов и противоречий, которые мешали ей жить, заставляя так же, как и его, бродить в бесконечном тумане в поиске себя. Вдвоем искать смысл стало сложнее, но при этом гораздо интереснее. В споре рождается истина, и, когда их разногласия перестали быть причиной унижения и вражды, а трансформировались в попытки нащупать ответ через объединение знаний, выяснилось, что, отбросив убеждения в ошибочности мировоззрения оппонента, гораздо проще посмотреть глубже, опираясь на что-то, что раньше бескомпромиссно отвергал. Малфой так и не понял, чем стала их «дружба» для Грейнджер. Попыткой высказать сочувствие, способом наладить отношения или необходимостью вкусить общую атмосферу спокойствия с таким же потерянным в собственных умозаключениях человеком? Причина становилась абсолютно несущественной, когда она смеялась, рассказывая порой абсолютно несусветную чушь о своей магловской жизни или выслушивая его истории о детстве, среди которых иногда встречались на самом деле веселые. И тогда Драко понимал, что эти встречи ей требуются точно так же, как и ему. Для него они стали заменой Успокоительному, которое в первые месяцы после окончания войны он поглощал в таком количестве, что это грозилось стать зависимостью, которая все равно не пугала его, потому что была гораздо лучшим исходом, чем потерять себя в непрекращающихся кошмарах, преследующих его не только во сне, но и наяву. Они принесли ему мир. Вечная агония ушла, сменившись тихим плеском волн, сопровождающих каждую попытку найти ответ. И оттого, что это время размеренного спокойствия заканчивалось, так и не ответив на еще один с недавнего времени мучивший его вопрос «Кем они стали друг другу?», сквозивший в каждом «случайном» прикосновении и румянце, украшающем ее лицо в такие моменты, по ребрам изнутри скреблась тоска, молившая озвучить его вслух. — Разве ты не должна сейчас бегать по своей спальне, наряжаясь на бал? — спросил Драко, стоило Грейнджер приблизиться, легким движением палочки наколдовать плед, накрывший траву, и опуститься рядом с ним на колени. — Мне не требуется много времени, чтобы поразить кого-то причесанными волосами, — насмешливо ответила Гермиона, прижавшись ягодицами к ступням. Заправив выбившийся локон за ухо, она выставила руку, протягивая ему магловский шоколад. — Я все еще ненавижу сладкое, — проговорил Малфой, но плитку, как и во все разы, что Грейнджер ставила перед собой цель приобщить его к магловским сладостям, забрал, легко коснувшись пальцами ее ладони. Гермиона смутилась и, одернув руку, неловко положила ее на колено, смяв край юбки. Драко оглядел ее с ног до головы, пытаясь запомнить, как она выглядит в форме, которую на ней он видел точно в последний раз. — Ты все еще ненавидишь меня, но принимаешь из моих рук то, чем я могла бы тебя отравить, — пробурчала она, устремляя взгляд на горизонт. — Если ты выбрасываешь все, что я с огромным трудом добываю, лучше не говори мне об этом. Не уничтожай мои иллюзии. — Я тебя не ненавижу, — возразил Малфой, мысленно дополнив, что его эмоции уже давно сместились в направление обратной озвученной полярности, и сдвинул брови, не получив практически никакой реакции. На ее лице на мгновение отразилось что-то, чему он не смог дать удовлетворяющего его описания, и то, что она оставила реплику без какого-либо ответа, лишь намекнуло на не самое лучшее настроение сидящей рядом девушки. — И кто же тот счастливчик, которого не поразить причесанными волосами? — спросил Драко, отложив шоколад на траву и посмотрев на озеро. Он поморщился оттого, что совершенно для себя незаметно задержал дыхание, стремясь не заглушить ее голос даже легким неслышным выдохом. Говорить с ней о чем-то абстрактном было очень просто, но, когда речь заходила о реальности, о том, кем они являлись сейчас, слова стекали обратно по горлу, спотыкаясь о характер их непонятной «дружбы». Грейнджер оказалась прекрасным человеком, во многом его понимающим, но она все еще оставалась героиней войны, одной из самых известных девушек магического общества, подружкой Избранного и той, у кого впереди маячили грандиозные перспективы, даже если она не могла определиться со своей жизнью. А он все еще являлся бывшим Пожирателем смерти, не имеющим права сжимать кулаки каждый раз, когда улавливал в коридорах школы приглушенные разговоры о планах пригласить на бал ставшую самой желанной для многих девушку. Но продолжающим стабильно это делать, не предпринимая никаких попыток повернуть ситуацию в свою сторону, а лишь по крупицам удовлетворяя свои желания на этом месте, которое стало изолированным маленьким мирком, не впускающим в себя реальность. Позволяя себе чувствовать что-то отдаленно напоминающее счастье в те несколько десятков минут, в которые он по-настоящему верил, что его извинение заслуживало быть принятым. — Никто, — равнодушно пожала плечами Гермиона, и он облегченно выдохнул, постаравшись сделать так, чтобы это действие произошло максимально неслышно. — Я иду одна. — А как же толпы убежденных в успехе претендентов? — спросил Малфой совсем не то, что хотел на самом деле. Набатом по вискам стучал другой вопрос. Почему? — Пришлось придумать отговорку, что я не собираюсь поддерживать притеснение женщин, которым навязывают обязанность искать пару на бал, чтобы не показаться в глазах окружающих кем-то незначимым и незаметным, — насмешливо ответила Гермиона, развеселившись от озвученных слов. — Кто-то дослушал ее до конца? — усмехнулся Малфой, живо представив, насколько поучительно и занудно могла Грейнджер произносить что-то подобное очередному заинтересованному в ее обществе парню. — Уильям. — Ему четырнадцать, — скептически прокомментировал ее слова Драко. Склонившись к нему ближе, Гермиона пояснила: — Думаю, ему вообще было неважно, что я говорила. Он не понял, что это отказ, пока я прямо «нет» ему не сказала. Заглянув ей в глаза, Драко вмиг стал серьезным, осознав, насколько близко их лица оказались друг к другу. Привлеченный кончиком языка, проскользнувшим по ее нижней губе, он опустил взгляд ниже, отчего Гермиона смутилась и, отодвинувшись, отвернулась обратно к озеру. — С кем идешь ты? — спросила она, и ему показалось, что ее голос прозвучал несколько напряженно, но, списав все на свое воображение, выдающее желаемое за действительное, он тоже посмотрел на постепенно сокращающуюся солнечную дорожку на поверхности воды. — Я решил пропустить этот праздник, — равнодушно пожал плечами Малфой. — Почему? — на грани шепота проговорила Грейнджер. Она бросила на него украдкой взгляд из-под полуопущенных ресниц, но он вновь лишь пожал плечами, не придумав достаточно убедительного оправдания своему нежеланию посещать последнее мероприятие, которое заканчивало его детство, коим и так являлось лишь номинально. — Ты веришь, что это конец? — перевел тему Драко. — Конец школы? — уточнила Гермиона, и он кивнул, хоть и подразумевал не только это. — Не верю, — честно ответила Грейнджер. — Представить не могу, что будет завтра. Как все окажется… — она замялась на мгновение, — там. Прошел год, а я все еще не могу решить, как жить дальше и куда податься. С каждым днем понять, что следует сделать, становится все сложнее. — Ты можешь делать все, что захочешь, — Малфой сцепил пальцы и наклонился чуть вперед. — Перед тобой открыты все двери. — Может, именно поэтому я и не знаю, что выбрать, — отрывистым шепотом ответила Гермиона. Опустив взгляд и посмотрев на лежащие на коленях ладони, она едва заметно покачала головой. — То, что сейчас творится в обществе, пугает меня. Люди боятся и стремятся причинить как можно больше боли тем, кто ассоциируется у них с теми, что заставили страдать их. — Тебя это не затронет. — Страх всегда затрагивает всех, утягивая за собой и заставляя идти против собственных убеждений, — печально прошептала Гермиона. — И я не понимаю, почему люди, пройдя через войну, все еще не видят ничего, кроме злости. — Ты не можешь рассчитывать, что люди просто забудут. — Нет, но... Разве то, что мы пережили, заслуживает продолжения страданий? Драко посмотрел на нее и, заметив проблеск какой-то очень интересной мысли в ее глазах, вопросительно вскинул бровь, ожидая продолжения. Гермиона вся подобралась, нацепив на лицо привычное поучительное выражение, не рассмеяться на которое стоило ему огромных усилий. Приподнявшись на коленях, Грейнджер достала палочку и, взмахнув ей, подняла несколько капель воды, трансфигурировав их в призрачные очертания, постепенно превратившиеся в белого и черного волка. — У маглов есть одна притча, которая отражает борьбу зла и добра в человеке, — начала повествование Гермиона, вновь взмахнув палочкой. Туманные волки бросились друг на друга, сойдясь в драке. — В каждом человеке идет борьба, очень похожая на борьбу двух волков. Один волк представляет зло — зависть, ревность, сожаление, эгоизм, амбиции, ложь… Другой волк представляет добро — мир, любовь, надежду, истину, доброту, верность… Волки перед его глазами с каждым мгновением сражались все отчаяннее, пытаясь впиться друг другу в глотки, но это, сопровождающееся тихим, успокаивающим тоном Гермионы, не выглядело жутко. Достав палочку, Драко едва заметно повел ладонью, видоизменяя иллюзию. Волки, отпрянув друг от друга, вытянулись, постепенно превратившись из крупных гибких животных в длинных, тонких змей. Изогнувшись так, словно на самом деле шипели друг на друга, они вцепились друг другу в хвосты, сплетаясь в практически неразличимый клубок, из-за наложения цветов местами ставший темно-серым. Гермиона прыснула и, вновь посмотрев на него, прищурилась. Драко лишь пожал плечами, не став углубляться в то, почему ему пришло это в голову. По правде, он и себе это объяснить не смог. Просто это показалось… более достоверным в обсуждаемом ими контексте. — Забавно, что ты сделал так, что я могу теперь высказать свою мысль более наглядно, — она кивнула на развернувшееся в воздухе сражение. — Согласно этой притче, побеждает всегда тот волк, которого ты кормишь. — Ты с этим не согласна? — Не с тем, что кто-то может окончательно победить, — покачала головой Гермиона и взмахнула палочкой. Змеи разделились, превратившись в кольцо, образованное двумя телами, пожирающими друг друга. — Противостояние добра и зла — это вечный процесс, а границы между ними не существует. То, что для кого-то является тьмой, для другого может быть светом. Все зависит от угла обзора. — Змеи становились все меньше, теряя опознавательные очертания, и в конечном итоге превратились в ровный круг, поделенный напополам двумя сегментами черного и белого цвета, по виду напоминающими капли дождя. — Но самое важное то, что тьма и свет рождаются и развиваются с единственной целью. В нескончаемом цикле жизни они всегда пытаются победить друг друга, поэтому они неразделимы. Свет мерцает для того, чтобы развеять тьму, и в ее отсутствие он перестанет быть светом, — посмотрев на Драко, она улыбнулась. — Может, в этом смысл? — попыталась Грейнджер вновь найти ответ на главный вопрос, который они друг другу задавали. Для чего в их жизни случилась война? — Может, мы должны были научиться находить важное, пройдя через трудности, чтобы затем оценить это по достоинству? — Интересная мысль. — Мне пора, — поправив разметавшиеся ветром волосы, Гермиона поднялась. — До бала меньше двух часов. Отдаляющиеся шаги моментально усилили давление тоски, продолжавшей биться в ребра на протяжении всего их недолгого разговора, и Малфой прикрыл глаза, выдохнув. Мысленно досчитав до трех, чтобы решиться, он все же окликнул ее до того, как она скрылась, унеся с собой шанс узнать, к чему могли бы прийти их отношения однажды, не завершись восьмой год обучения так скоро. Может, ему следовало пройти через войну, излом идеологии и мили неопределенности, чтобы увидеть… ее? За пределами школы начинался путь, повороты которого невозможно предсказать, но у него остался последний день, чтобы попытаться отправить Хогвартс-экспресс, который завтра унесет их в настоящую взрослую жизнь, туда, где крылся еще один нужный ему ответ. И только практически упустив последний шанс, Драко смог в полной мере осознать, что, если промолчит, будет жалеть об этом так же сильно, как и о том, что пятном светилось на его предплечье, напоминая о совершенных ошибках. Может, это было бессмысленно. Может, неоправданно. Скорее всего, даже весьма наивно с его стороны. Но ему необходимо узнать, что она ответит, задай он вопрос. — Продолжим этот разговор? — он указал на иллюзию, остающуюся очень четкой даже тогда, когда Грейнджер убрала свою палочку. — Сегодня. Гермиона резко развернулась и окинула его недоверчивым взглядом. — Это приглашение? — скептически спросила она, но он лишь склонил голову и едва заметно улыбнулся, оставив ее вопрос без ответа. — Ты не собирался идти. — Мне кажется, что у меня все же есть веская причина, чтобы пойти. — Я уже решила, что зря все эти оправдания придумывала, надеясь непонятно на что, — пробурчала она себе под нос и испуганно на него посмотрела, заметив, что он все равно услышал и удивленно вскинул брови. — Это согласие? — Драко позволил себе расплыться в более очевидной улыбке, когда весь смысл сказанного добрался до глубин сознания, открыв глаза на то, что всегда лежало на поверхности прямо перед его носом. — Этот знак, — она перевела взгляд на продолжающий вращение круг. — Инь и Янь. Маглы считают, что он олицетворяет бесконечный цикл нашей жизни, в которой две противоположные энергии взаимно перетекают друг в друга. Жизнь сменяется смертью, Луна Солнцем, а свет тьмой, — на ее губах заиграла загадочная улыбка. — Они также считают, что Инь и Янь олицетворяют мужское и женское начало. Символично, — тихо продолжила Грейнджер. — Если опоздаешь, я не стану тебя дожидаться и пойду нести в массы идеи независимости женщин, — развернувшись, Гермиона быстрым шагом удалилась, через несколько мгновений пропав из виду за редкими стволами деревьев, окружающих Черное озеро. Драко вновь посмотрел на иллюзию и, развеяв ее небрежным мановением палочки, улыбнулся. Спросить оказалось не так уж и сложно. И ответ, хоть и не конкретный, прозвучал совсем не так, как он рассчитывал. Возможно, потому что вопрос был задан в нужное время? Он усмехнулся, нащупав еще несколько новых вопросов, возникших в голове. Для большинства из которых слова были не нужны, а последний вечер в стенах школы казался самым подходящим временем. И, обретя незнакомую ранее уверенность, он убедился, что через несколько часов обязательно их задаст, не опасаясь получить не тот ответ, который желал услышать. Больше не боясь, что истина отличается от того, чего ему хотелось. Может, истины и вовсе не существовало? Может, весь смысл заключался в том, чтобы постоянно его искать? Если это действительно было так, с каждым новым днем процесс нравился Драко все больше. И то, что та самая спутница, которая превратила поиск в нечто увлекательное, согласилась поучаствовать в новой попытке и, видимо, совсем не против согласиться на множество новых, давало надежду на то, что они могут выйти не только за пределы берега Черного озера, но и за границы бального зала школы, Хогвартса, условностей и ограничений, навязанных обществом, и всего, что еще может возникнуть на пути. Это давало надежду на то, что будущее, такое же неопределенное, как и его жизнь до первого сказанного вовремя «извини», станет таким же насыщенным, как последние месяцы, в которые, пытаясь понять покрытый темнотой незнания окружающий мир, он смог встать в начало пути по настоящему прощению самого себя. И Грейнджер, когда примет его протянутую ладонь и надежды на определенность, сможет сделать эту дорогу вперед еще привлекательнее и светлее. А в то, что вовремя заданный вопрос сделал ключевым «когда» вместо набившего оскомину за недели неуверенности во взаимности «если», у него не осталось ни единого сомнения.