Вверх, вниз

Первый раз Ван Ибо замечает этот подбадривающий жест абсолютно случайно. Команда Ван Цзяэра нервничает, последние поражения пошатнули их уверенность в себе. Они стоят тесным кругом, Цзяэр им что-то говорит, приобнимая за плечи рядом стоящих танцоров, и вот уже когда этот круг почти распался, Ван Ибо видит это. Ван Цзяэр разворачивается лицом к Цзян Дэчао, стоит почти вплотную, положив руки на его плечи, снова что-то говорит, ободряюще улыбается, а потом проводит рукой по шее Дэчао. Вверх, вниз. И еще раз. Взгляд Ван Ибо прилипает к этому движению, ощущение, что это его сейчас ласково потрепали по шее, вдоль позвоночника проносится табун мурашек. Вечером, когда съемки уже давно закончились, Ван Ибо обнаруживает, что этот момент отпечатался с обратной стороны век. Засыпая, он думает о том, какой была в тот момент ладонь Цзяэра – хочется думать, что она была горячей, но нервное напряжение было таким высоким, что может быть кончики пальцев были холодными. Когда на сцене танцует чужая команда – переживаешь о том, сможете ли вы быть круче, ярче, эмоциональней, слиться с музыкой еще больше. Когда на сцене танцует твоя команда – переживаешь об их волнении, чтобы не оступились, не запутались, не получили травм и при всем при этом выложились чуть больше, чем на полную. У Ван Ибо холодеют пальцы от волнения за своих ребят каждый раз, когда они выступают.. С этого момента Ван Ибо слишком часто ловит себя на том, что наблюдает за взаимодействием Ван Цзяэра с командой. У них абсолютно разный подход, но при этом действия и решения Цзяэра не ощущаются неправильными. Ван Ибо запоминает каждый момент и хранит глубоко внутри себя, на отдельной полке за стеклом: ободряющие улыбки, похлопывания по плечам, все виды полуобъятий. Он перебирает их, когда не может заснуть от усталости, когда в очередной раз застревает в аэропорту на несколько бесполезных часов, когда лежит на полу репетиционного зала, пытаясь собрать себя заново после тренировки. Однажды, когда так и не удается уснуть к трем часам ночи, Ван Ибо садится на кровати, надевает наушники, включает случайную песню Джексона, заводит руку за голову и проводит по шее. Вверх, вниз. Старается не вслушиваться в текст песни, слышать только тембр и звук голоса; Ибо знает, как ощущаются ладони Цзяэра – не на шее, а на плечах через футболку или в его собственных руках, но этого достаточно, чтобы представить. Это одновременно странно и успокаивающе, Ван Ибо чувствует, как наконец проскальзывает в дремоту. Он ложится обратно, не убирая руки. Ван Ибо не может перестать смотреть, и это становится проблемой. Каждый раз, когда он видит, как Ван Цзяер прикасается к кому-то – каждый раз он вываливается из реальности на эти секунды. В его памяти уже обширная коллекция воспоминаний о том, как эти руки прикасаются к кому-то, иногда – даже к самому Ван Ибо. Все становится хуже во время съемок очередного эпизода: Цзяэр обнимает его и случайным касанием мажет пальцами над вырезом футболки, и от этого у Ван Ибо простреливает током вдоль позвоночника и встают дыбом волоски на руках. Но витающее до этого напряжение слегка отпускает, эти объятия теплые и аккуратные, Ван Ибо малодушно хочет, чтоб они были настолько долгими, что цензуре Юку пришлось бы вырезать этот момент. Ибо кажется, что последний раз он обнимался с кем-то вне рамок сценария в прошлой жизни. Иногда Ван Цзяэр ловит его взгляды, но Ван Ибо никогда не отворачивается, не отводит глаз, лишь слегка улыбается. Он не делает ничего плохого, чтобы чувствовать себя виноватым за эти взгляды: он не подсматривает за чужими репетициями, не прячется в темных углах, чтобы наблюдать, смотрит только на то, что видно еще десяткам людей вокруг них. Ван Цзяэр обычно кивает ему в ответ и ничего не говорит на этот счет. Если попросит – то он перестанет смотреть, решает Ван Ибо. После съемок «Let’s chat» Ван Ибо усталой медузой ждет в общей гримерке, когда приедет его машина – неделя выдалась перегруженной, и, похоже, ему опять придется лежать несколько часов без сна, пока не остановится бесконечный поток мыслей о том, что не сделано, сделано недостаточно хорошо, упущено или забыто, и все же позволит усталости взять свое. – Вау, ты уверен, что все еще живой? – Цзяэр появляется в комнате незаметно, Ван Ибо был уверен, что он тут последний. – Мгм. – Ты сегодня особенно многословен, диди. – Цзяэр мягко улыбается, останавливаясь возле него, кладет на его макушку руку и заглядывает в лицо. – Надеюсь, у тебя есть время для отдыха? Ладонь Цзяэра ощущается приятной тяжестью, от которой волнами расходится тепло. Это прекрасное ощущение, Ван Ибо хочется большего. Взгляд Ван Цзяэра странный, похож на тот, каким он смотрит на свою команду, когда поддерживает их, но сейчас в нем есть что-то еще. Ибо слишком вымотан, чтобы расшифровывать. – Ван Ибо? – Цзяэр слегка шевелит ладонью, привлекая внимание. – Да, у меня завтра выходной, и я собираюсь спать, есть, а потом снова спать. – Отличный план, – смеется Цзяэр, ероша волосы на макушке. А затем он опускает ладонь и проводит ей по шее Ибо. Вверх, вниз. И опять. Вверх, вниз. Толпа мурашек сносит с Ван Ибо всю сонливость, он подается под теплую ладонь, впитывает в себя каждый отголосок ощущения чужой кожи на своей и то, как к середине движения рука Цзяэра чуть сжимается, снова расслабляясь в конце, как большой палец в верхней точке движения задевает кожу за ухом, как ладонь слегка захватывает границу роста волос; впитывает чужую улыбку, взгляд, каждую эмоцию. – Увидимся! У Ван Ибо слишком сильно пересохло в горле, чтобы ответить; без ладони Цзяэра кожу покалывает, воздух гримерки кажется неприятно прохладным. После этого все неуловимо меняется и в то же время остается как прежде; Цзяэр все чаще ловит его взгляд, и пристально смотрит в ответ, не отпускает, но все также никак не комментирует происходящее. Однажды Ван Ибо чудится в этом взгляде непонятное обещание, но это ощущение тут же пропадает. Взаимодействий на площадках становится больше, но они все еще держатся в границах разумного и никто не делает им никаких замечаний. Ван Цзяэр прикасается к нему чаще, чем обычно, но не чаще, чем ко всем остальным. Ван Ибо столько раз вспоминал вечер в гримерке, что воспоминания начинают казаться плоскими, выцветшими; в какой-то момент он начинает думать о том, что было бы дальше, если б Цзяэр не ушел. Чего бы хотел Ибо на самом деле. Пора было признать, что его желания давно вышли за пределы дружеских объятий и прочих невинных проявлений заботы и симпатии. Точнее, стали включать в себя не только их. В полуфинале команда Цзяэра буквально выгрызает себе победы в баттлах, но Ибо не может открыто смотреть на то, как они все обнимают друг друга и своего капитана, как Цзяэр обнимает их, радуясь победам – во время съемок это опасно. Ибо бросает короткие взгляды в их сторону, наблюдает боковым зрением. Хочет быть среди них, чтобы обнимать, заглядывать в лицо, стоять плечом к плечу. Цзяэр находит его после всех съемок, когда большая часть людей уже разошлась по домам: догоняет в очередном коридоре, приобнимает за плечи, говорит ему что-то, но Ибо плохо слышит – его слегка оглушает неожиданной близостью. Они добираются до гримерки, и Ибо приходит в себя от щелчка замка. – Мы от кого-то прячемся, Цзяэр-гэ? Цзяэр не отвечает, смотрит нечитаемым взглядом и теснит к ближайшей стене. Ван Ибо не понимает, как ему реагировать и чего ждать: обвинений, претензий, вопросов? Когда на плечо Ибо ложится рука, он на мгновение сбивается с дыхания, а затем расслабляется. Цзяэр мягко ведет рукой по плечу, перемещаясь к шее, и воздух в легких Ибо раскаляется. Его рука аккуратно ложится на шею сбоку, большим пальцем проводит по кадыку, и Ибо окончательно нечем становится дышать. Ощущение, что вместо кожи у Ибо оголенные нервы, и каждое новое движение только усиливает напряжение. – Надо же, мне не показалось тем вечером. – Голос Цзяэра тягучий, как патока, вместо глаз – чернота. Цзяэр делает еще один шаг к нему, расстояние между ними – не больше ширины ладони – ощущается болезненно, Ибо уже чувствует исходящее от него тепло, ощущает дыхание рядом со своим лицом, но физического контакта до одурения мало. Хватка ладони на горле становится приятно жесткой, Ибо тяжело сглатывает, не отрывая взгляда от Цзяэра. Когда Цзяэр начинает двигать рукой по шее, Ван Ибо кажется, что если бы Цзяэр так водил рукой по его члену — это не ощущалось бы острее. Он с трудом проталкивает спертый горячий воздух в легкие и обратно, вдоль позвоночника прошивает дрожью. Ибо ничего не видит перед собой, но не отводит взгляда, иначе он просто рухнет на пол, это он знает наверняка. Весь мир стирается, нет больше никаких ощущений, кроме тех, что дарит рука Цзяэра: трение кожи о кожу, приятное и правильное давление на горло, поглаживание кадыка, легкие касания к коже за ухом. Вверх, вниз. Ван Ибо кончает с сиплым выдохом, ноги все же подводят его, он падает вперед, и Цзяэр ловит его в объятия. Держит, мягко гладит по спине. – Это было классно, – говорит Ван Цзяэр практически в ухо Ибо. «Это было охуенно», – думает Ван Ибо, устраивая голову на его плече и расслабляясь в чужих руках.