Кровь и вино

Успешно пробраться в родное гнездо удалось без особого труда, а единственное осложнение, позволившее себе так дерзко распускать руки, тут же было устранено отборной пощечиной. Правда, это чуть не сорвало всю операцию к чертям собачьим, но, как и обычно в подобных ситуациях, в Аделаиде мгновенно и красочно взрывалось чувство собственного достоинства и справедливости, почти всегда значительно перевешивающее здравый смысл. Она, все-таки, потомственная дворянка, а не какая-нибудь портовая шлюха, которых такие, как тот оборзевший солдат, лапают когда вздумается. Впрочем, тех несчастных дам она совсем не осуждала, в отличие от служивых. Беседа с утонченной, но до безумия недалекой, что портило все впечатление, барышней, принесла свои плоды, и волшебница, через каждые пару секунд поправляя чересчур короткую, даже для формы горничной, юбку, направилась в кладовую, где покоился последний кусочек пазла, который она так скрупулезно собирала последние месяцы. Если ей когда-нибудь доведется узнать, кому в голову пришло рисовать картину на куске уникальной в своем роде карты, ведущей не куда-нибудь, а на край света, просто чтобы ее спрятать, она обязательно крепко пожмет ему руку, когда окажется на той стороне. Как изящно, ловко и просто! Что вообще та дама нашла в Диего, раз он не смог найти вещь, которая столько лет валялась у него буквально под самым носом? Если пораскинуть мозгами и не полениться проверить, все становится ясно, как день, а учитывая, что какое-то время у него на побегушках были одновременно три духа, отряд опытных следопытов, Ник с его фокусами и целый штаб прислуги, так вообще сущая легкотня! Ах да, деньги, титул и возможность рвануть без сожалений в Испанию. Аделаида тяжело вздохнула и закатила глаза, от осознания плачевности ситуации. Интересно, знай барышня, что весь мир сейчас находится на грани апокалипсиса, переменились бы ее взгляды на жизнь и будущего супруга?.. В раздумьях путь прошел незаметно, и даже подозрительно пустынные коридоры родного поместья никак не напрягли целеустремленную колдунью. Кладовую, на счастье, никто не запирал, так что девушка, быстро осмотревшись по сторонам и убедившись, что за ней никто не следит, и, в случае чего, не застанет ее врасплох, юркнула в темную комнатушку, тихонько прикрывая за собой, оглушительно скрипящую в окружающей тишине, дверцу. Кучу хлама и пыльного старья пришлось разгребать утомительно долго, хотя старое фамильное ожерелье, весом, по ощущениям, раза в полтора больше, чем уже породнившаяся с рукой сабля Панцо, стало достойным промежуточным призом в этом деле. Вот и думай теперь, кому живется хуже: тем, кто сражается на войне, рискуя мгновенно распрощаться с жизнью в любую секунду, или тому, кто носит такое чудовище на груди целый день, при этом умудряется танцевать и с улыбкой принимать бесконечных гостей. Все-таки, балы гораздо более страшные враги, чем монстры. Против монстров хотя бы шпага есть… Раскопки все не кончались, пока из самого дальнего и темного угла, застланного паутиной и непростительным слоем пыли, девушке приветливо не улыбнулся край старой картины в потрескавшейся раме. Выцветшие от ярких солнечных лучей и морского бриза краски, и тусклый пейзаж всю жизнь раздражали Аделаиду, навевая ей какое-то тошнотворное чувство безысходности и отчаяния, но сейчас эта унылая работа начинающего живописца заменила ей все сокровища мира. — Ох, сколько лет ты мозолила мне глаза… Пора тебе послужить мне по-настоящему! — не выдерживая успеха, с улыбкой произнесла себе под нос дворянка, беспощадно разламывая раму руками. Она еще целую минуту провозилась с картиной, разглядывая последнюю недостающую деталь карты, как зачарованная, и даже не услышала как дверца сзади тихонько отворилась. В какой-то момент, навязчивое чувство постороннего присутствия взяло верх, и девушка, оторвавшись от куска ткани и резко развернувшись, подняла взгляд ко входу, о чем незамедлительно пожалела. В голове закрутился разрушительный водоворот мыслей, и обомлевшая волшебница даже не нашлась что сказать появившейся фигуре, силуэт которой едва освещал тускло-желтоватый свет чахлой лампы. — Знал, что ты найдешь ее первой, — неожиданно спокойно прозвучал бархатный голос старого знакомого. Наверное, его бы она узнала, даже если бы забыла собственное имя. Недолго думая, девушка с силой сжала руки в кулаки и в бешенстве кинулась на собеседника с воинственным кличем. Ее выпад, как ни странно, не остался без ответа, и высокий широкоплечий испанец в шикарном белоснежном мундире, тут же перехватил хрупкие девичьи запястья. — Думаешь получить все и сразу, урод?! — яростно проревела Аделаида. — Через мой труп! — Если прекратишь орать как блажная и попробуешь меня выслушать, можем обойтись без лишних жертв, — удивительно сдержанно ответил Диего в безуспешных попытках обездвижить неудавшуюся супругу. За дверью послышались чеканные шаги и приглушенные голоса солдатни, а от их острого слуха, как известно, укрыться не может ничего. Кроме важной информации, разумеется. — Дон Диего? Это вы? — донесся, после деликатного стука, грубоватый бас. Вот и все. Операция с концами провалилась, и опять все из-за этого проклятого вредителя! Как он, паршивец, вообще тут оказался?! Когда она шла за картой, никого рядом не было, да и быть не могло, а он опять как из-под земли возник. Гад ползучий! — Я, — привычно надменным тоном ответил губернатор, поудобнее перехватывая руки девушки своими. — Ты что творишь?! — шепотом возмутилась раскрытая шпионка, старательно отпихивая наглеца подальше от себя. Диего же не проронил и слова, пытаясь издавать как можно меньше лишнего шума, однако дворянке такой расклад пришелся совсем не по вкусу, так что она задергалась пуще прежнего, и, в добавок, начала пинаться. В итоге, благодаря невообразимому стечению обстоятельств и капле удачи, точнее, ее отсутствию, Адель оказалась плотно зажата между холодной каменной стеной и, нагретым солнцем снаружи и телом изнутри, расшитым золотом мундиром. — Я тебя на корм рыбам пущу, мерзавец, отпусти меня сейчас же! Испанцу ничего больше не оставалось, кроме как зажать строптивой леди рот, ради одному ему известной цели. Зачем он вообще ее тут держит? Отдал бы солдатам, приказал запереть в темнице, и дело с концом. — У вас там все в порядке? — В полном, — через пару секунд подал хладнокровный голос губернатор, под аккомпанемент гневных неразборчивых мычаний. Воздуха не хватало, и вовсе не из-за того, что в чулане было невообразимо душно. Аделаида перестала брыкаться, хотя напряжение, вызываемое стальными объятьями адмирала, его теплым дыханием, устремленным прямо в ее небрежно собранные волосы, и широкой жесткой ладонью, крепко прижатой к ее губам, и не думало спадать. В последний раз он находился так же близко, когда в первую их встречу, уже в качестве официального жениха, застегивал на ее шее дорогущую безделушку, подобно висельной удавке, но никогда - ни до, ни после того случая – это не вызывало в Аделаиде таких эмоций. Раньше хрупкие и бледновато-розовые, а теперь просоленные морской водой и изрядно загоревшие, девичьи щеки густо залились краской. — А что… Что вы делаете в кладовой? Все вещи еще утром перенесли на корабль, — не подумав, обронил второй офицер, с голосом повыше на пару тонов. Замешательство на его лице можно было разглядеть даже сквозь дверцу, и девушке даже показалось, что это ее новообретенные пособники из тыла врага. — Не твоего ума дело, кретин. Лучше объясните-ка, что вы, дьявол вас побери, забыли в доме? Я же всем приказал готовиться к отплытию! — В-виноваты, адмирал! — хором извинились вояки. — Шагайте работать, не то три шкуры с вас сдеру, балбесы. — Так точно! — так же синхронно отрапортовали солдаты, после чего послышался мерный отдаляющийся стук каблуков о каменные плиты и шепотки, из которых удалось разобрать только: «Очередную горничную зажал, не иначе...» Стоило тяжелым шагам полностью стихнуть, а Диего немного ослабить хватку, Адель тут же скинула с себя ненавистные руки вместе с совершенно неуместными мыслями, и прыгнула вглубь чулана, по пути яростно срывая с головы чепчик, а вместе с ним и маскировочную иллюзию. Волосы снова стали знакомого пепельного оттенка, к которому поначалу так нелегко было привыкнуть, а плечи обняла, ставшая родной за месяцы плавания, белая свободная рубашка. — Нам стоит быть чуть более осмотрительными, радость моя, потому что объяснять этим идиотам как так вышло, что злейший враг их генерала обжимается с ним в кладовой, пока ее ищут всем островом – наверняка невыполнимая задача, — поправляя мундир и слегка переводя дух, изрек губернатор, поднимая на девушку взгляд. — Все-таки платья тебе идут куда больше корсарских нарядов. Дон сделал небольшой шаг вглубь каморки и остановился, преграждая собой единственный путь к свободе. — Ты все равно не знаешь где остальные части карты, и даже если найдешь их – врата тебе так и так не открыть, — злобно выплюнула дворянка, взглядом сверля подозрительно спокойное и даже немного уставшее мужское лицо. Забавно, но со времен их последней встречи он изменился гораздо сильнее, чем за те пять лет, что она пряталась на острове у Панцо. Будто вечная ухмылка слегка подстерлась, едва заметную щетину и усы легонько тронула серебряная седина, а на смуглой коже то тут, то здесь стали виднеться морщинки. — Я не собираюсь больше ничего искать, — отрезал Диего, не отрывая от нее взгляд. Видимо, чтобы навсегда запомнить выражение ее лица. — Врешь, гад… — Отнюдь. Год назад мне явилась русалка. Прекрасная, с пшеничными волосами и глазами цвета морского бриза… — мечтательно вздохнул испанец, опираясь рукой на холодную стену и устало растирая пальцами глаза. — А ее талия, ох. Я уж было подумал, что брежу и пора прекращать баловаться кьянти по вечерам, но она поведала о твоих успехах в поисках карты. Как будто слава тебя не опережает. Мы разговорились, и она рассказала мне о Дейви Джонсе, о том, чего он добивался столетиями и к чему так близок сейчас, показала, что случится, если у него все получится. Сначала я, естественно, ей не поверил и придерживался своего первоначального плана, но чем больше продвигался вперед, к цели, тем яснее понимал, что иду по ложному пути. В конце концов, если хотя бы половина из того, что о нем говорят – правда, и Джонс все-таки выберется и соберется с силами, меч мертвых его вряд ли остановит, а люди, даже вроде нас с тобой, станут не опаснее фруктовых мух. Ему нужно помешать как можно скорее, и препятствовать этому я не стану. — Внезапно взыграло благородство? — уточнила саркастичным тоном колдунья. — Напротив – сухой расчет из чисто эгоистических соображений. Я ценю риск когда он разумен, а продолжать искать меч сейчас – чистое самоубийство. Поэтому мое предложение поэтично и беспритязательно, все как покойный де Фантазма-старший завещал: ты спасаешь мир от надвигающегося конца, в блеске возвращаешься домой и объявляешь о своей полной победе на весь Санта-Доминго, потом выходишь замуж за Себастьяна, и вы проживаете в статусе губернатора и губернаторши много счастливых лет, окруженные кучей детишек и хорошим вином, а подлый трус де Очоа тем временем под шумок вернется обратно в Испанию, потому что не сумел сдержать натиска повстанцев, и никто не станет его искать, чтобы отомстить или объявлять награду за его голову. Все счастливы и довольны, а главное – никто никому не мешает. — И ты правда думаешь, что я поверю в эту чушь? — вырвался нервный смешок у Аделаиды после недолгого обдумывания вышесказанного. — После… всего, что было? — Дорогая, не преувеличивай масштабы трагедии. Мы оба следовали своим целям, просто я использовал максимум из представленных возможностей. Это вполне естественно. — Естественно?! По-твоему, устраивать бойню посреди мирного города естественно? — Мятежники не дали бы мне уйти... — И ты уверен, что я дам. — Что ты, я всего лишь уповаю на твою благоразумность, любимая. В конце концов, я все еще адмирал действующего флота и мне ничего не стоит разнести этот чертов городишко в щепки, а после уплыть в закат, — не выдержал нападок вспыльчивый губернатор, чуть повысив тон, но тут же снова взял себя в руки. — К тому же, все ружья были холостые и никто серьезно не пострадал. Мне только нужно было убедиться, что ты в городе, иначе этот разговор не состоялся бы. А чем еще можно привлечь твое внимание, как не угрозой кровавой расправы? Аделаида пребывала в оглушительном замешательстве. С одной стороны, верить этому негодяю было чревато, что подтверждали практически все его прошлые поступки, но с другой… Тогда на площади было действительно много гвардейцев, и когда был отдан приказ уничтожить бунтовщиков, началась ужасная суматоха, но после того, как люди разбежались, перед виселицей не осталось ни одного трупа. Утащить их вряд ли кто-то успел, да и кто вообще на такое решится, особенно под угрозой смерти от града пуль? — А команду “Первой Ласточки” ты тоже для привлечения внимания решил казнить? Диего недовольно хмыкнул и состроил серьезное лицо. — Они все-таки пираты. А корона и долг перед государством обязывают меня пресекать подобный промысел и всех, кто к нему причастен. Но, вообще-то, отчасти ты права. Это была всего лишь небольшая подстраховка. Девушка никак не могла примирить эмоции и разум, ведь каждая сторона настаивала на своей правоте. Перед ней стоял все тот же Диего де Очоа, ее, неудавшийся по личным отношениям и вполне удавшийся по всем документам, муж, ныне именуемый губернатором города Санта-Доминго и всех ближайших земель, самый гадкий и отвратительный человек, из всех, кого ей доводилось встречать, не считая Билли Бонса, высокомерный, напыщенный и до абсурда амбициозный испанец. Однако что-то в нем неуловимо и кардинально изменилось, и девушку крайне волновал тот факт, что она никак не могла понять что именно. Конечно, более-менее спокойный настрой, отличный от яростного отстаивания своих собственных интересов, застал ее врасплох, поэтому каждое его слово она воспринимала в штыки, готовая в любую секунду сорваться и продемонстрировать все результаты уроков Панцо. Но Диего не действовал, просто говорил начистоту: объяснял свои мотивы и даже посвятил в дальнейшие планы. К тому же, пока он тщательно скрывал ее присутствие от солдат, оказалось, что у него с собой нет ни шпаги, ни пистолей, которые можно было бы весьма удачно спрятать под плотной тканью мундира, а это довольно весомый аргумент в пользу его честности, хотя бы потому, что магией он не владеет. Благодаря всем этим умозаключениям, девушке удалось немного расслабиться и пораскинуть мозгами, отринув влияние ситуации. — То есть, если я все-таки приму твое предложение, ты отзовешь духов и военных от города и бухты, а когда мы отправимся в путь, не станешь нас выслеживать? — Очень хотелось бы, и это могло бы помочь мне вернуться на родину героем, а не побитым псом, но нет, делать этого я не собираюсь, и в доказательство серьезности своих намерений, — испанец вынул золотое фамильное кольцо Аделаиды откуда-то из закромов, — готов вернуть тебе это. — Боже, какой ты неоригинальный. Мы, помнится, уже проходили этот этап. — Тогда мы венчались на корабле, в ужасной спешке и только ради того, чтобы я мог полноправно считаться губернатором. И кольца, как ты помнишь, я не приготовил. Не слишком располагающая обстановка, не находишь? — Ах, то есть, грязный чулан – гораздо романтичнее? — Здесь мы хотя бы только вдвоем… — неожиданно вкрадчиво прозвучал голос вдруг оказавшегося слишком близко дона. — Ты позволишь? Не дожидаясь ответа, но помедлив несколько мгновений, Диего мягко подхватил девичью ладонь и аккуратно, даже нежно, надел на безымянный палец увесистое украшение, специально растягивая касание. Адель стояла в оцепенении не то от неверия происходящему, не то от растерянности, пока адмирал снова не отошел от нее на приличное расстояние, дабы не смущать девушку, роняя лишь: «Полагаю, это – весомый аргумент». Когда он вообще успел понабраться галантности? — Ты точно чего-то недоговариваешь… — портрет Диего, как бессердечного выродка и жестокого тирана в глазах дворянки, трещал по швам и чувства, которые она усиленно игнорировала, оправдываясь его насквозь прогнившей натурой, прятала, начиная с их встречи в Роко-Муэрте, с того треклятого воздушного поцелуя, робко постучались с другой стороны сознания. — Милая, ты слишком плохо меня знаешь… Если мы договорились, позволь откланяться, меня ждут дела, — с этими словами он, чуть склонившись, отошел от прохода, уступая дорогу даме. Аделаида все еще не верила происходящему. Вот так просто? Без поединка, словесной перепалки, отрубания головы проигравшему в пылу битвы? Даже без ожидаемого предложения объединиться и править миром вместе под стаканчик рома. Хотя, учитывая, что этот прохвост, все-таки, говорит серьезно, можно сказать, что произошло чудо, и упускать такой шанс в угоду уязвленному самолюбию и варварскому кровопролитию во имя отмщения, особенно когда над головой висит угроза пострашнее обычного властолюбивого человека – просто самодурство. Девушка перебирала в голове разнообразные варианты развития событий и последствий, размышляла о возможности выбора, медленно следуя к выходу на свежий воздух, как вдруг ее осенило. Он даже не заикнулся про цену такого чудесного подарка. Вот оно! Сейчас она все спросит, и вдруг окажется, что ей нужно расстаться с кем-то или чем-то очень важным, а там и до дуэли недалеко. Ах, почему же любимая шпага сейчас не рядом? Ее можно было бы всадить этому хитрому мерзавцу прямо промеж глаз. — А цена? — почти самодовольно спросила барышня, слитным движением разворачиваясь на каблуках высоких черных сапог. — Не может быть все так просто, только не с тобой. Какова цена за столь щедрое предложение? — Дай подумать… Помимо того, что я смогу беспрепятственно выйти из бухты со своими кораблями, без организованных несчастных случаев доплыть на них до Испании, и после этого никто из твоих друзей не придумает там меня караулить? Девушка коротко кивнула, уже готовая колко осадить беспринципного ублюдка, порушить все его грязные планы и сбежать поскорее на волю, туда, где гремят пушки ее родной «Черной Жемчужины», прямо на встречу битве. Диего все это время не сводил взгляд с внезапно просиявшей собеседницы, пока шальная мысль, отказаться от которой оказалось невозможно, не посетила его темноволосую голову. — Поцелуй, — не сдержав ухмылки сказал он, глядя вмиг оторопевшей девушке прямо в глаза. Улыбка тут же спала с ярко-розовых губ бывалой пиратки. — Всего один поцелуй. Но настаивать не буду, мы же, все-таки, пришли к соглашению. Думала Аделаида совершенно неприличное количество времени. Пару секунд смакуя в разуме это предложение, она почти моментально оказалась прямо перед, на мгновение растерявшимся, адмиралом, одним движением смела с его головы роскошную треуголку и, замешкавшись буквально на мгновение, впилась в его губы жарким поцелуем, руками притягивая за шею и лацканы мундира как можно ближе. Долго сгорать в одиночку не пришлось: горячие крепкие ладони не заставили себя ждать, и, словно клубы дыма от сигар Барона Субботы, поползли по юному телу сначала стремительно вверх, прямо к часто вздымающейся от нехватки воздуха груди и изящной нежной шее, а потом мучительно медленно, тягуче, вниз, останавливаясь на пояснице и беззащитных бедрах. Сила, с которой, с виду хрупкая, девушка впечаталась в широкоплечего испанца, заставила их тела потерять равновесие, и они, двигаясь, как одно целое, сделав пару пьяных шагов назад, встретили приятную поддержку в лице прохладной каменной стены, молчаливо запоминающей происходящее и освежающей их всепоглощающий пожар. Диего, очередь которого пришла быть зажатым между горячим желанным телом и прохладной каменной опорой, и словно захмелевшего от такого потрясающего контраста, лениво подумал, что опять не смог взять инициативу в свои руки, и опять, прямо как той теплой ночью, в капитанской каюте «Триумфа», позволяет вести неугомонной женушке. Не то что бы это большое упущение, скорее приятная особенность. С ней все было по-другому, совсем не так, как с другими: приходилось все время искать компромисс, изворачиваться, или до конца бороться за первенство, и, самое парадоксальное – ему, человеку, привыкшему брать свое несмотря ни на что и любыми способами, это нравилось до мелкой дрожи. Быть бравым завоевателем с ней не получится, придется думать оригинально, искать обходные пути, и быть предельно честным, даже в такой нехитрой вещи, как поцелуй. Её не хотелось брать силой, как очередной охотничий трофей, который всю оставшуюся жизнь будет пылиться на стене под потолком; ею хотелось обладать, кичиться, как самой дорогой наградой за опаснейшие испытания, которая достается одному из бесконечного множества, самому отважному и дерзкому. Ее хотелось прижимать к себе гораздо ближе, чем это могла позволить чертова одежда, и наслаждаться, выпивать до самого дна, как лучшее вино, что выходило из-под человеческой руки, не оставлять ни капли для кого-то другого и смаковать, чувствовать ее вкус так долго, насколько это возможно. Его, пропитанные кровью и коньяком, упрямые и своенравные, под стать его строптивой натуре, губы, редко когда позволяющие себе оторваться от бархатной чувственной кожи пленительной доньи, врезались в ее, мягкие и податливые, чуть обветренные от соленого морского ветра, с остервенением только поначалу. Потом они встречались смиреннее, как морские течения – плавно, но неотвратимо, сливаясь в общий поток нарастающего желания и наслаждения. Руки благородного адмирала, прежде видавшие многих искусительниц и благочестивиц, и безошибочно знавшие где у них находится корсет и как его побыстрее ослабить, вдруг заробели, несмело проходясь по всем вожделенным изгибам тела напротив. Ни один сантиметр кожи не остался обделенным лаской и страстью, которой, по правде сказать, Диего делился далеко не со всеми. Мысли, в обычно разумной девичьей голове, беспорядочно всплывали и тут же улетали куда-то за грань: “У него такие мягкие волосы”, “Нечем дышать”, “Хочу еще”, “Он просто изумительно пахнет”, “Боже, как же хорошо”, “Надо остановиться”, “Еще!”, “Еще!!”, “Еще!!!”. Она таяла в его руках, как восковая свеча в старой часовне, но, видят все духи этого мира, настолько долгожданной и сладкой пыткой можно упиваться хоть целую вечность. Безумное желание сорвать сейчас с него этот омерзительный в своей роскоши позолоченный мундир вместе с жабо, что так подло скрывает за собой небывалое сокровище всех морей и океанов, жгло Аделаиде руки адским синем пламенем, и отдаться этому животному порыву было бы настоящим благословением. Она ощущала его дыхание так, будто это было и ее дыхание тоже, зарывалась в темные каштановые кудри пальцами, только бы прижать его ближе, услышать едва уловимый, но по-настоящему сладострастный и бесхитростный стон и тихо ответить ему тем же, пройтись горячим влажным языком по сильной напряженной шее туда, где очерчивается белым шейным платком негласная граница дозволенного. Как неистово ей хотелось почувствовать его руки там, где слегка жарче и совсем немного распутно, как раз там, где он не позволяет себе прикасаться на грани провала в сладкую негу, потому что осознает так же четко, как и она – пройдя этот рубеж, они не смогут остановиться. Как бы ей ни хотелось всегда поступать правильно и честно, быть примером для подражания, сейчас, в руках своенравного и непреклонного соперника, смертельного врага, счеты с которым можно было бы свести разве что смертью, она чувствовала себя гораздо больше собой и на своем месте, чем отдаваясь всегда немного скованным порывам Себастьяна или чмокая в лоб возмужавшего, но в душе оставшегося настоящим ребенком, надеющимся на взаимность, Уилла. Бесчисленное количество раз она прокручивала в голове один единственный вопрос. Почему он? Вот надо было ей влюбиться именно в этого заносчивого высокомерного паршивца. Почему он, а не галантный и самоотверженный Хорхе, или веселый и добродушный Джеки, почему не один из матросов с «Сюрприза», почему не любой человек или даже дух, с кем шансы построить отношения хотя бы кажутся чуть более осязаемыми, чем призрачные? Адель знала, что если откроет сердце хоть немного, оно тут же распахнется и после этого никак не получится просто откреститься, обойтись малой кровью или забыть. Она знала об этом, сбегая вместе с тысячами других преступников из Роко-Муэрте и посылая тот злополучный воздушный поцелуй, знала, когда увлекала Диего за собой в темную каюту под предлогом дознания, знала, когда отправляла голубя с издевательской запиской “С любовью, Аделаида”, в тайне надеясь, что когда-нибудь сможет написать ему эти слова серьезно. С самого начала она все знала и наивно думала, что сможет это контролировать. А теперь мораль, долг, честь, верность, благоразумие, друзья, семья, даже великая цель, от достижения которой зависит судьба всего мира – все, на чем стояла ее жизнь до сих пор, сейчас лежит прямо напротив ее необъяснимой любви и выбирать между ними так больно, тяжело и так не хочется, но не выбирать вовсе – невозможно. От злости, досады и осознания, что ничего уже изменить нельзя, девушка гневно сжала челюсти что было сил, совершенно не догадываясь, что в эту секунду происходит с ее губами, и только через мгновение улавливая краем сознания лишь судорожный вздох и сдавленное «Ох, родная...». Тут же по языку вязко и неторопливо пополз пряный, болезненно отрезвляющий вкус теплой крови, и та, что девушке удалось обманом ненадолго усыпить уговорами и обещаниями, больше не сомкнет глаз, преданно служа своей единственной хозяйке и наставляя ее на истинный путь. Адель так жаждет забыть все свои обязанности и тревоги, сделать вид, что их не существует, просто провалиться в бесконечное блаженство, навсегда покидая жестокую реальность, но вот сейчас она, изредка, но так по-девичьи стыдливо, прятавшая пунцовое личико в смуглый изгиб вожделенной шеи, жадно глотая нагретый их телами спертый чуланный воздух, будто пыталась вдоволь напиться прохладной живительной влаги, чтобы позже вновь продолжить путь по бескрайней пустыне. Их знойный запретный танец скоро подойдет к концу, спадет пелена страсти, и ей придется лицом к лицу столкнуться с собственной совестью и последствиями выбора. Смирившись с этой мыслью, Аделаида, собрав в кулак все мужество, волю и остатки чести, что в ней были, сомкнула искусанные, припухшие от сладких пыток, губы и, плотно закрыв глаза, дабы не встречаться взглядами со своим личным ночным кошмаром, отстранилась от мужчины. Стоило ей только убрать руки с его плеч и сделать решительный шаг назад, ясно обозначая конец пьянящего сна, как груз сотен тысяч грехов тут же свалился на ее истосковавшееся сердце. На секунду ей даже показалось, что она вот-вот упадет и закончит свое существование. Глубокий вдох не принес совершенно никакого облегчения, от него дышать совсем перехотелось и девушка, находящаяся на последней грани отчаяния, отвернулась от того, к чему стремилась всю свою жизнь, скрестив на груди руки, будто закрываясь огромным щитом и с силой зажмурившись, словно от этого могли испариться все ее невзгоды. — Полагаю... наше соглашение вступило в силу… — безуспешно пытаясь отдышаться, уточнил раскрасневшийся адмирал, параллельно высматривая на полу свою треуголку и утирая тыльной стороной ладони кровоточащую нижнюю губу. — Ты знаешь, что будет, если снова меня обманешь, — нарочито холодно бросила она, не оборачиваясь. Лучше умереть, чем позволить ему увидеть блестящие от копящихся слез, глаза, подобные прозрачным бриллиантам. Хорошо, что стук сердца можно слышать, только если подойти вплотную. Сзади послышался шорох одежды и глухие хлопки о жесткую ткань, а следом тихое «Прощай» и вот, несносная, ужасная, приносящая столько боли и потерь, неправильная, но все же любовь всей жизни, навсегда покинула Аделаиду, оставляя ее бороться с собственными страхами один на один. Его прикосновения, дыхание и поцелуи, все еще теплились на нежной девичьей коже, и оставляли огромные тлеющие дыры на ее душе, зажить которым было суждено еще очень нескоро. Пару раз истерически всхлипнув и заставив себя глубоко дышать, дворянка открыла глаза. Чулан давно опустел, добавляя, и без того невыносимой ситуации, скорбной тяжести. Семейная реликвия все так же покоилась в левом кармане ее парусиновых шаровар, а последний недостающий кусок карты – в правом. Только взглянув на него, вытащив дрожащими руками, она решила, что обязательно разберется с этим всем. Наплачется вдоволь, напьется кьянти до отвала, проспит целый день подряд, а проснувшись, еще полдня проведет в постели. Она обязательно займется своим несчастным сердцем, подлатает его и вылечит, и не важно сколько времени это займет... Но не сейчас. Сейчас есть кое что поважнее. «Что может быть важнее разбитого сердца?». Кто знает... Спасти мир, например?