***
20 мая 1980 года. Летний пионер лагерь «Артек». 10 дней до конца смены. 23:09. На улицу опустилась тёплая майская ночь. Неугомонный ветер и легкий моросистый дождь были спутниками этого дня. Двое парней быстро бегут по направлению к лагерю из ближайшего леса, ерзая голыми ногами по мокрой траве и звонко смеясь. Белые рубашки насквозь промокли, а волосы растрепались во все стороны. Только две яркие улыбки и озорные огоньки в глазах выдавали в них бунтарский настрой. — Напомни мне, почему я на это согласился? — со всей возможной строгостью в голосе и в этой ситуации спрашивает Воронцов. — Потому что не нужно играть в карты на желание, когда даже мастей не знаешь, дорогуша. — на лице парня промелькнула победная улыбка, а светло-голубые глаза подмигнули находящемуся в паре метров Диме. — Да ну тебя, Драгунский. — даже под самыми болезненными пытками Воронцов не признается, что в этот момент стал красным как рак. Благо на дворе ночь, а значит и Роман об этом не узнает. Наконец выйдя из леса парни подошли к металлическому ограждению. Позади уже виднелись очертания огромного комплекса, в котором ещё три месяца будет идти своя, отдельная от города жизнь. Роман как зачинщик пошёл вперед и максимально аккуратно отодвинув сломанную часть забора пролез внутрь лагеря. — Ну вот видишь! Ничего не случилось. Никто не умер. — в этот раз Рома говорил уже шёпотом, что бы ненароком не привлечь к ним дежурных вожатых. В ответ Воронцов посмотрел на него неуверенным взглядом. Густые, тёмные пряди волос под резким дуновением ветра упали на болотного цвета глаза, как бы подмечая нежелание хозяина лезть. — Ну же давай, пошевеливайся. А то нас поймают! И тогда нам точно больше не видать прогулок. И так уже третий день сидим за тот случай с дождём*¹. — парень кинул в Дмитрия слегка обвеняющий взгляд. Светло-русые брови свелись к переносице, пока Драгунский наблюдал как Дмитрий пролезает сквозь брешь в заборе, которую он сам нашёл ещё в прошлом году. — И чего тебе приспичило погулять именно в тот день. — договорить ему не удалось из-за плотно зажатого рта чужой рукой. Всего в паре метров от них прошёлся тусклый свет от фонаря. Парни застыли в ужасе, наблюдая как тени вожатых медленно, но верно приближаются. Первым очнулся Дмитрий. Не теряя больше ни секунды драгоценного времени, он схватил сидящего рядом товарища и с силой потянул в сторону кустов. В странной попытке бегства они покатились кубарем по всему газону и закатились за кусты. Положение было максимально неправильным и неудобным. Тёмные пряди волос, как и голова Димитрия покоились на холодной, отсыревшей после дождя траве. Одна рука все ещё крепко сжимала запястье Романа, который налегал на него сверху. Обе руки Драгунского были расставлены по бокам от плеч Дмитрия, одно колено согнуто между ног уже упомянутого, а другое чуть в стороне упиралось в камень не давая этой незамысловатой конструкции упасть. Но шевелиться, дышать, да даже моргать сейчас было смертельно опасно. Буквально в паре метров от них стояло два вожатых и детально осматривали территорию с фонариками, видимо пытаясь найти источник шума. То-ли сегодня был их день, то-ли судьба решила пощадить их, но все обошлось. Как бы глупо и нереально это не было, их не нашли. Ещё пару минут выждав и убедившись, что им больше ничего не грозит Драгунский с болезненным стоном свалился рядом с Воронцовым. Оба без единого слова поняли друг друга. Возможно действовал все ещё не спавший шок или что-то ещё, но они просто лежали уставившись на ночное небо. Тучи уже растянулись и ночную гладь было видно хорошо как никогда раньше. Возможно бы в свете другого дня этот бы разговор и показался им бы странным, но точно не сейчас: — А звёзды всё-таки горят. — Хотел бы я знать, зачем… — Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою? — Ни уж то ты такой романтик, а Дим? На долю секунды голубые глаза пересеклись с болотными и что то в них светилось по особенному, как только у них двоих могло. — Признаюсь, не знаю почему, но глядя на звезды мне всегда хочется мечтать. — уставившись на небо ответил Воронцов. А в голове набатом все билось новое обращение, такое обыкновенное имя с чужих уст стало таким неземным, это тихое «а, Дим» звучало… не привычно. Не Воронцов, не Дмитрий, не излюбленное «дорогуша», а «Дим». — Возможно такова уж особенность звёздного неба: у всякого, кто глядит на него, сладко щемит сердце. Возможно, мы и в самом деле родом откуда-то оттуда? — в тон ему отвечает Драгунский. — Думаешь, где-то там есть жизнь? — Среди ста миллиардов галактик, в каждой из которых сто миллиардов звезд и почти столько же солнечных систем? Вероятность того, что мы во Вселенной одни, почти равна нулю. — со звонким смехом отвечает Роман, будто говоря самую очевидную вещь в мире маленькому ребёнку. А Дмитрий смотрит. Смотрит на эту улыбку из сказок и понимает, что пропал. Заблудился в россыпи веснушек, как на карте звёздного неба. И не капли об этом не жалеет. И дело тут далеко не в том, что чужая ладонь совсем слегка обнимает запястье в ответ, обжигая своим прикосновением. Не в том, что они лежат мокрые на холодной траве, и обсуждают звезды, когда нормальные бы люди пошли бы сушиться и отдыхать. И уж тем более не потому что его впервые слушают. А Роман ловит взгляд. Ловит свет болотных глаз и видит в них ответ. И дело вовсе не в таких моментах. И не в переплетенных меж собой ладонях. И даже не в запомненных моментах, что не должны храниться в сердце. Но он все помнит, знает… Тогда они вернулись в жилой комплекс под три утра. Пролежав ещё несколько часов болтая о все и не о чем одновременно. Одни лишь звезды стали свидетелями тех разговоров. Тогда впервые Дмитрий поверил, что запах сигарет не так уж плох — Тогда впервые Роман поверил, что запах мяты и киви очень даже сладок. Но главное они оба верили, что звёзды — это желания, и в один прекрасный день они сбудутся. Секунды превратились в минуты. Минуты в часы. Разбитые ожидания. Старые страхи — все сплелось воедино. И только призрачное касание губ палящим жаром обдавало губы. Падающая звезда стало тому доказательством, но кто же знал, что желания должны быть загаданы чётче.***
20 мая 2000 года. Чапаевский парк. 00:00. Опустелый парк и тихое ухание старого филина. Ни одного намёка на присутствие здесь когда либо человека, только одиноко лежащий лис застарелой бумаги с идеально выгравированными на нем буквами, что слаживались в незамысловатую поэзию выдавал в этих местах чьё-то присутствие. Обыкновенный лист, а сколько в нем было откровений. В то время за такую записку можно было лишиться не только свободы, но и жизни. Но несмотря на это он все же сохранил его, как одно из самых ценных своих сокровищ. Оно вызывало немыслимую тоску, но самое главное напоминало о его трусости. Слова выучите когда то до идеала, медленно всплывали в памяти: |Я до сих пор все помню наизусть! И даже те твои дурацкие идеи: — Пойдём гулять? — Там ливень. — Ну и пусть! И выбегал в пальто за двери. Я помню как ты терпеть не мог мой кофе. «Какая гадость, как ты это пьёшь?!» И что безумно ты боялся крови. И от царапины казалось, что умрёшь) Как верил ты всему беспрекословно, Следом коря себя — свою наивность. Я помню даже почерк твой не ровный И твою резко-бурную активность.*¹ | Но как бы Дмитрий не хотел бы учиться на ошибках прошлого, он все ещё цепляется за него. Вот и в этот раз, спустя почти 20 лет ему не хватило смелости заделать шаг вперёд за пусть уже и повзрослевшим, но Романом. Они снова разошлись, так и не сумев пересечься. Они как две параллели вечность будут рядом, но так и никогда не встретятся, оставшись порознь бродить в осколках прошлого. Только красные ленты, что когда-то давно ещё служили галстука и снова переплелись. Воссоединившись, снова сформировал узел. На одной был вышит золотистый серп, на другой же молот*².***
Люди больше не услышат наши юные, смешные голоса.... Теперь их слышат только небеса....