После пятнадцати лет

      У Освальда вошло в привычку оставаться в клубе после закрытия еще на час-два. Уборщики давно заканчивали со своей работой, персонал расходился, даже мистер Пэнн благополучно уезжал домой, и только Освальд оставался. Сначала его задерживали дела: бумаги, встречи, которые не проведешь, когда вокруг обычный люд, какие-то терки с персоналом, что по незнанию имел наглость работать на отъебись. Но потом Освальд начал испытывать к этому месту какую-то особую привязанность и тягу, причем именно в те моменты, когда клуб пустовал.       — Поцелуй меня один раз… — неосознанно начал напевать Освальд, проходясь вдоль барной стойки и проводя по ней кончиками пальцев в вычурных кожаных перчатках. — Затем поцелуй меня дважды, — эту песню играли сегодня молодые ребята. Кобблпот сам позволил им играть, и не пожалел. Музыканты оказались одаренными и были не обделены вкусом. Публика осталась довольной, а пока довольна публика, доволен и Освальд. — А потом поцелуй меня еще… — мотив застрял в голове и не выходил до этого момента. Кобблпот выдохнул и шагнул на сцену, к фортепиано. Ему не потребовалось много времени, чтобы подобрать подходящий мотив. — Это было так давно, — зал наполнила тихая мелодия. В коем-то веке Освальд мог поиграть чисто для себя, чтобы разгрузиться и выдохнуть после тяжелого дня, — никогда раньше такого не чувствовал, уже даже не могу вспомнить, с каких пор… — Освальд усмехнулся себе и специально невпопад нажал клавишу. И тем не менее, все равно закончил, вставая из-за инструмента, — это было так давно.       Из зала послышались одиночные аплодисменты. Освальду не надо было искать глазами источник звука, чтобы понять, кто его поздний гость. Эд Нигма был привычно одет с иголочки, тяга к хорошим вещам была их с Освальдом общим «грешком». И Кобблпоту не понадобилось много времени, чтобы разглядеть свой собственный галстук на чужой шее. Он вздохнул и не спеша спустился со сцены.       — Опаздываешь, — без какого-либо упрека констатировал Эд.       — Задерживаюсь, — поправил его Освальд, подходя ближе.       — Не имеет значения, — повел плечами Нигма.       — Неужели? — Освальд выгнул бровь, чуть склонив голову. — Ты должен быть уже дома.       — Ты тоже, — парировал Загадочник. — И я собирался, но решил позвонить мистеру Пэнну и убедиться в том, что ты прохлаждаешься здесь.       — Я работаю, Эд, — скрывая легкое раздражение выдохнул Освальд. Он подцепил свой галстук на чужой шее, пробегаясь пальцами по дорогой ткани, и потянул на себя. Не так сильно, чтобы придушить больше-не-судмедэксперта, но достаточно, чтобы тот понял намек. Нигма легко поднялся, и тут же стала заметна разница в росте, которая тем не менее не сильно смущала Освальда. Эд было потянулся за поцелуем, но Кобблпот его остановил, потянув за собой.       Просторный мягкий диван в отдаленной ложе клуба был любимым местом Освальда. Он мог сидеть здесь и в рабочее время, чинно наблюдая за развлекающимся людом. Занятие было полезным, а главное — довольно занятным. А сейчас на черной кожаной обивке устраивался Эд, на чьих коленях расселся устало Освальд, стараясь как можно удобнее устроить ногу. На улице в последнее время бушевала непогода, и это не могло не сказаться на его ноге. Эд, понаблюдав за чужими тщетными попытками, тяжело вздохнул и мягко столкнул с себя Освальда на место рядом и поднял его ногу к себе на колени. Сняв аккуратно чужую обувь, а после и носок, он закатил штанину брюк Кобблпота настолько, насколько позволил зауженный фасон.       — Ты как подросток, — не смог не прокомментировать Нигма.       — А ты думаешь, я только ради тебя так щеголяю? — чужой взгляд, брошенный на Пингвина, не предвещал ничего хорошего, так что Освальд рассмеялся, запрокидывая чуть голову и устраиваясь удобнее. — Я не ты, Эд. Не стану ради какого-нибудь молодого парнишки в очках похожего на моего бывшего отрицать очевидное.       — Ты мне всю жизнь это будешь припоминать? — Эд поморщился, аккуратно массируя чужую ногу.       — О, дорогой, даже после смерти, — Освальд дал себе слово, что никогда не простит Эду того эпизода в их жизни. — Нас похоронят рядом, и в своем менее качественном гробу, чем мой, ты будешь слышать упреки не только от меня, но и от моей почившей матушки.       — Ты мелочный и злопамятный агрессор, — фыркнул Нигма.       — А ты импульсивный эгоистичный придурок, Эд, — парировал Освальд.       Как бы не злился Освальд, манипуляции Нигмы всегда помогали снять напряжение в ноге. Пингвин не знал, как тот это делает, но был честно благодарен в такие моменты. Между ними сохранялась блаженная тишина, и Освальд уже более расслаблено потянулся и зевнул. Надо было ехать домой, но уютная атмосфера клуба и противная морось за его пределами способствовали особенно ленивому настроению и нежеланию куда-либо двигаться. Тем более теплые и умелые руки Эда до сих пор старательно массировали ногу, отчего вставать хотелось еще меньше. Тот, видимо, понял, что так они никуда сегодня не уедут, потому прекратил свои манипуляции и, оперевшись на спинку дивана, навис над Освальдом.       — Поехали домой, — Эд вновь попытался поцеловать Кобблпота, но тот избежал поцелуя, чуть усмехнувшись.       — Все дома. Не здесь, — он снял с Нигмы очки, нацепив их себе на нос, но, поморщившись от вида расплывающихся перед глазами предметов, поднял их выше, опуская ноги на пол и обуваясь.       В последнее время Эд все чаще проявлял знаки внимания на публике. Не то чтобы их отношения были большим секретом, в конце концов кольца на безымянных пальцах с уникальной гравировкой что-то да значили, но Эд все равно оставался противником показухи в отношениях. Они и так оставались личностями достаточно громкими, чтобы все, кому не лень, перемывали им кости, и Эду не хотелось, чтобы однажды утром в газетах он обнаружил попытки залезть к ним в постель и посплетничать.       И тем не менее, последние недели две-три Освальд все чаще замечал особенно длительные прикосновения, неоднозначные взгляды и объятия после или до каких-нибудь собраний или важных встреч. Пингвин признавал — он заработался. Дел как в клубе, так и в подполье, было невпроворот. После работы чаще всего он приходил домой и после душа тут же валился спать, успев разве что пожелать доброй ночи Эду и потрепав их пса за ухом. И Нигме ничего больше не оставалось, кроме как аккуратно лечь рядом и, притянув мужа к себе, зарыться носом в его растрепанных и мокрых после душа волосах. Освальд осознавал, что Эду, который настолько любит внимание, что готов весь Готэм превратить в кровавую баню, лишь бы побыть на слуху, явно не хватает его, но ничего не мог поделать — работа, особенно его, не терпела безалаберного отношения к себе.       Как только они заходят домой, Освальд сам тянет на себя Эда, легко касаясь его губ своими и чуть улыбаясь, когда тот отвечает с особым напором, но все еще в своей манере — не спеша. Он чуть целует, сминает чужие губы, громко выдыхая, и снова отстраняется, чтобы повторить сразу после свои манипуляции. От Освальда пахнет уже таким родным и заводящим с полуоборота запахом дорогих сигар, которые тот курит только когда агрессию деть совсем уж некуда, одеколона и его клуба. Эд утыкается в чужую шею носом, вдыхает поглубже и чувствует, как изнутри поднимается волна трепетного обожания ко всему, из чего состоит Освальд.       Осознать свою зависимость от этого человека было сложно, как и всякую зависимость в принципе. Еще будучи подростком он игнорировал свои порывы коснуться его, провести по всегда странно уложенным волосам, коснуться губами чужой шеи, пока Освальд стоит к нему спиной. Но сейчас, признав свою безнадежную влюбленность в этого человека, и получив наконец абсолютную взаимность, он мог беспрепятственно проделывать все это хоть каждый день. Точнее, мог бы, если бы Освальд не убегал каждое утро на работу, и не возвращался потом за полночь, измотанным и без настроения.       Задумавшись слишком сильно, Эд и не заметил, как легкие поцелуи, которые так любил Кобблпот, сменились частыми, но слабыми укусами, отчего Освальд шумно выдохнул и, уперевшись ладонями в чужие плечи, чуть оттолкнул. Эд почти разочарованно отстранился, непонимающе пробегаясь внимательным взглядом по чужому лицу, пытаясь распознать эмоции.       — Душ, Эд, — напоминает Освальд.       — Точно, — Нигма расплывается в улыбке, и Освальд мог бы заподозрить, что тот пьян, если бы не знал, что по какой-то причине Эда алкоголь абсолютно не берет. Он проверял.       После душа, зная, что Эд еще какое-то время всегда торчит в ванной один, Освальд упал на мягкую кровать, довольно потягиваясь и прогибаясь. Но не успел он устроиться удобнее на свежих простынях, как почувствовал, как его наглым образом тянут на себя за здоровую ногу. Освальд хмурится чуть, приподнимаясь на локтях, но не успевает высказать претензии до того, как его вновь втягивают в уже более длительный, чем были до этого, поцелуй. Нигма любит быть главным во всем. Не всегда Освальд позволяет ему главенствовать, не всегда у Эда это получается, но в такие моменты Кобблпот позволяет себе доверить «управление» Загадочнику.       Эд едва заметно прикусывает нижнюю губу, и Освальд, подавив смешок, поддается — приоткрывает рот, пропуская чужой язык и позволяя Эду сейчас вести целиком и полностью. Он обвивает руками чужую шею и царапает ее совсем рядом с волосами. Он знает, как это действует на Нигму и быстро получает необходимую реакцию: Эд чуть вздрагивает и лишь сильнее льнет к чужому телу, стараясь как можно быстрее избавиться от шелкового халата, что Освальд накинул после душа.       Кобблпот шумно выдыхает, когда чужие ладони проходятся по его телу от талии до бедер, застывая на них. Нигма разрывает поцелуй, но только ради того, чтобы прильнуть губами к чужой шее, теперь уже не сдерживаясь и оставляя полноценные засосы. Освальд пробирается руками под футболку Эда и царапает теперь уже спину — он не любит засосы, если они слишком высоко, и Эд об этом знает, но все равно оставляет их там, где не скроет воротник рубашки. Завтра на работе Пингвин получит порцию подъебов от Зсасза, но думать об этом сейчас не сильно хотелось.       — Эд, — собрав всю волю в кулак, чтобы не позволить стону сорваться с губ вместе с чужим именем, зовет Освальд. Нигма в ответ лишь вопросительно хмыкнул. Освальд выдыхает и тянет его к себе, вновь целуя. Пользуясь чужой расслабленностью и уверенностью в том, что все идет по плану, Кобблпот подталкивает Эда и, опрокинув его на спину, садится на чужих бедрах.       — Жульничаешь? Как на тебя похоже, — Нигма закатывает глаза, но не выглядит сильно недовольным. Он скользит ладонями вниз по чужой спине, оглаживая и сжимая ягодицы сквозь боксеры.       — А ты у нас святой, — фыркает Пингвин.       Эд вздрагивает, когда чувствует, как Освальд прикусывает выступающие ключицы. Вот сволочь… Каждый раз их прелюдии были больше похожи на выяснение того, кто главнее, и, даже если Освальд делал вид, что готов предоставить первенство, все равно проворачивал нечто подобное. Нигма царапает чужую поясницу, заставляя чуть прогнуться, и не упускает момента, чтобы рассмотреть.       Освальд выпрямляется, но не дает чужому взгляду задержаться на себе, снимая с Эда очки и убирая их на тумбочку у кровати. Они мешают в такие моменты не только потому, что Освальд каждый раз их задевает, но и потому, что, пока Нигма будет ясно видеть, он будет мыслить и анализировать, а это раздражает. Эд выдыхает. Он видит без очков, и даже неплохо, но все равно недостаточно, чтобы в полной мере рассмотреть Освальда без четырех слоев одежды. Кобблпот лишь довольно улыбается и, поерзав, дразня, вкладывает в руку Нигмы лубрикант и резинку.       Эд ненавидит торопиться, и Освальда это убивает. Он упирается лбом в чужое плечо и едва не скулит, когда Эдвард в очередной раз особенно медленно и тягуче вводит лишь два пальца. Этого невозможно мало сейчас, но Эд не позволяет даже качнуться, чтобы насадиться быстрее и глубже, каждый раз царапая неприятно кожу на пояснице. Освальд тихо стонет, чувствуя, как пальцы вновь погружаются до третьих фаланг. Эд дает несколько секунд привыкнуть, и снова повторяет. Освальд ведет носом по чужой шее, чувствуя, как растрепанные волосы щекочут кожу.       — Блять, Нигма, если ты не начнешь двигать быстрее, я уйду спать в другую комнату, — полушепотом он проговаривает Эду на ухо, в следующую же секунду вздрагивая и снова пряча лицо в чужом плече, когда Нигма мягко, но без обычного педантичного предупреждения вводит третий палец.       — Так? — не без иронии в голосе уточняет Эд, двигаясь чуть резче обычного.       Освальд не находит колкостей, чтобы ответить, чуть ли не задыхаясь. Что тут можно ответить? «Да, господи, именно так, почему ты не делал так раньше?» или «захлопнись и продолжай»? В любом случае, он будет выглядеть проигравшим, а в таком случае лучше вообще молчать.       Кобблпот не может сдержать стона, который пытается заглушить, прикусив губу, когда чужие пальцы находят простату. Иногда то, что они выучили каждый миллиметр друг друга, играло злую шутку. Освальд места себе не находил, но Нигма быстро это исправил, поймав его губы своими и позволив простонать наконец полноценно в поцелуй.       — Твоя сдержанность раздражает, — замечает Нигма.       — Твоя медлительность — тоже, — огрызается Освальд.       Эд откидывается на спинку кровати, давая время Освальду устроиться. Кобблпот упирается одной рукой о дубовую спинку, другой — в чужое плечо, и находит позицию, в которой не так быстро затечет нога. Он знает сценарий сегодняшней ночи наизусть, но все равно пытается максимально оттянуть момент, когда его опрокинут на спину, как он это сделал с Эдом пару минут назад. Шелковая простынь под ногами скользит и липнет к коже, но заметного дискомфорта не приносит.       Кобблпот насаживается самостоятельно, самостоятельно же подбирает темп. Это тот момент, когда Нигма не пытается вмешаться, ибо знает, что Освальд сумеет сделать так, чтобы довести их обоих до края, с которого в бездну нырять особенно приятно. Он лишь укладывает руки на его талию, мягко целуя. Освальд чуть улыбается, отвечая на поцелуй и хочет уже снова уткнуться носом в чужое плечо, когда Эд берет его за подбородок, заставляя посмотреть в глаза.       Господи, и как Освальд посмел забыть. Нигма любит контакт. Физический, эмоциональный, но больше всего — зрительный. Особенно в такие моменты. Кобблпот приподнимается и снова опускается, глядя на этот раз прямо в чужие глаза, провоцируя. Он чувствует, как сжимаются пальцы Эда на его талии, как толкаются навстречу бедра, и не может сдержать триумфальной улыбки. Он чуть ускоряется, зная, что это не то, что нужно сейчас Эду, но поделать тот ничего не сможет, и срывает с чужих губ стон. Откровенный, настоящий. Черт, если бы только Освальд мог записать это на диктофон, но прерывать то, что происходит сейчас, было почти преступлением, за которое Кобблпот добровольно сдался бы в Блэкгейт на радость Гордону и всей полиции Готэма в целом.       Нигма не выдерживает и пяти минут, и это личный рекорд Освальда. Он даже не так расстроен, когда оказывается на спине. Эд смотрит на него мутным взглядом, и Кобблпот не уверен, что у хоть кого-то из его знакомых могут настолько расширяться зрачки. Или это все освещение, или Эд и правда окончательно отключил свой треклятый мозг, но глаза его казались сейчас абсолютно черными, и Освальд солгал бы, если бы сказал, что не считает такого Эда наиболее красивым.       Освальд запускает пальцы во взмокшие и растрепанные волосы Эда, чуть съезжая на подушках для общего удобства. Нигма подхватывает начинающую уже ныть ногу так, чтобы сбавить давление на нее, а вторую Освальд сам закидывает ему на бедра, лишь бы почувствовать ближе. Кожа к коже, взгляд ко взгляду, дыхание к дыханию. Кобблпот не сдерживает стона, запрокидывая чуть голову, когда Эд входит до самого основания.       Эд двигается жестко, но все так же медленно, и Освальду приходится очень постараться, чтобы подобрать правильный ритм. Господи, однажды он заставит Эда ебаться под метроном, и никакие претензии его не остановят. Только сейчас Освальд, наконец, касается себя, и по ощущениям это, словно взрыв сверхновой. Нигма ловит особенно громкий стон губами и вторит ему, заставляя потеряться в ощущениях и звуках.       Весь остальной мир прекращает существовать до того самого момента, пока Кобблпот не прогибается, жмурясь до цветных точек перед глазами. Стоном он наверняка разбудил Ольгу, пускай та и спала чуть ли не за коридор от их с Эдом комнаты, но это сейчас мало интересовало. Эд заканчивает позже на несколько секунд, замирая и даже после оргазма умудряясь сделать еще пару движений в нем. Освальду не надо смотреть на Эда, чтобы понять, что тот стягивает презерватив, завязывает его и кидает черти куда, чтобы завтра Ольга нашла его где-нибудь под шкафом, выкидывая с абсолютным безразличием на лице. На ее месте Кобблпот бы как минимум с отвращением поморщился.       Освальду понадобилась по меньшей мере минута, чтобы хоть немного унять пульсацию во всем теле и до конца вернуться в нынешнюю реальность. В голове до сих пор шумело, и он не был уверен, что это пройдет до утра. Что ж, секс после длительного перерыва и правда принес просто море ощущений, от которых было и плохо, и хорошо одновременно.       — Ты мне всю спину исцарапал, — пожаловался Эд, падая рядом.       — Заслужил, — выдохнул беззлобно Освальд.       — И кусаешься ты больно, — продолжил причитать Нигма.       — Прекратить? — Освальд приоткрыл глаза, косясь на мужа, что потянулся к лампе на прикроватной тумбе и погрузил щелчком выключателя комнату во тьму.       — Только попробуй, — Эд устроился рядом, вовлекая Кобблпота в объятия. — Я уже дважды приносил тебе все справки, уверен, что нам до сих пор нужны средства индивидуальной защиты?       — Если после следующего раза ты отнесешь меня в душ и помоешь, я буду лишь за то, чтобы ты прекратил разбрасывать презервативы по комнате, — проворчал Освальд, ворочаясь в чужих объятиях до тех пор, пока не нашел удобную позу, закинув одну ногу на чужую.       — А вот в детстве ты не позволил поднять себя на руки, — усмехнулся Эд Освальду на ухо.       — Чего? — Кобблпот даже чуть отстранился, чтобы взглянуть Эду в лицо и удостовериться в том, что тот реально запомнил тот случай.       — Тогда, на лестнице. У меня был сломан лифт, у тебя повреждена нога, и мы… — договорить он не успел.       — Боже, Эд, просто закрой рот и спи, — Освальд поморщился. С момента, как они убили компанию, что побила тогда Освальда, прошло пятнадцать лет, а Эд до сих пор помнил все в деталях.