Für Elise

— Никуда не годится, фройляйн! Александр сердито стукнул тростью по полу. Элиза, выдохнув, согнулась в три погибели, растирая затекшие плечи. Спустя часы бесконечной ходьбы по коридору туда-сюда, поклонов, которые сначала получались из рук вон плохо, потом — чуть получше, а под конец стали еще хуже, чем в начале из-за уставшей спины и ног, она была готова проклясть и барона, и его гостя, и весь замок вместе с его гобеленами, неровным полом и безмолвно смеющимися рыцарскими доспехами. Дав ей короткую передышку, барон устало вздохнул и сам сел на стул. — Профессор поднимет меня на смех. — Это же не вы ходите криво, а я, — сказала Элиза, сложив руки на груди. — Пусть меня поднимает. Я не обижусь. — Фройляйн… — Александр устало вздохнул. — Черт с ним. Хватит на сегодня занятий. — Как прикажете. — Она поклонилась. — Я могу идти? — Идите. Будьте готовы через час — я собираюсь прогуляться и хочу, чтобы вы меня сопровождали. — Как… Как прикажете. Элиза развернулась и быстрым шагом, спиной чувствуя чужой взгляд, пошла в свою комнату. Таких приказаний она раньше никогда не получала — барон почти не выходил из замка, а если и выходил, то только затем, чтобы поработать в саду. Пару раз Элиза помогала ему обрезать кусты, норовившие стать непроходимыми розовыми зарослями, и раз в несколько дней ходила поливать клумбы, на которых росла мелкая россыпь бархатцев, словно кто-то проходил мимо и просыпал тлеющие угли. Вернувшись к себе, она, подумав немного, открыла гардероб. В мешок поместилась почти вся одежда, которая была у Элизы, и теперь она, выстиранная и отглаженная, не занимала даже половины шкафа. В конце концов, ее выбор пал на плотное серое шерстяное платье с глухим воротом — на улице сегодня было холодно и ветрено, так, что по замку эхом разносился стук хлопающих ставен. К тому же это платье, несмотря на свою простоту, выглядело строгим, и Элиза не выглядела бы на фоне барона деревенской дурочкой. Александр был готов ровно через час, как и обещал. На нем было темно-бордовое пальто, потертое, но когда-то стоившее очень дорого, и бежевые перчатки. Оглядев Элизу, он молча кивнул, и вместе они вышли за ворота замка, протяжно заскрипевшие в унисон с холодным ветром, налетевшим сразу же, как они вышли за толстые крепостные стены. Элиза сделала вид, что не заметила, как барон поправил платок и ворот пальто, безуспешно пытаясь защитить шею от холода. Ей показалось, что даже воздух за стенами Бренненбурга был другим. Спустившись с пологого холма, на котором располагался замок, Александр, вопреки ожиданиям, свернул на еле заметную в зарослях тропинку, которая шла вдоль просеки и медленно углублялась в лес. Элиза молча шла рядом, оглядываясь по сторонам. Рядом с бароном лес казался ей не страшнее, чем обычно — по крайней мере, пока они держались у края. — Вы часто здесь гуляете? — спросила она, нарушая повисшую неловкую тишину. Барон еле заметно улыбнулся. — Не так часто, как хотелось бы. В последнее время у меня не так много сил на такие прогулки. Элизе казалось, он прибеднялся. Каждый день Александр был чем-то занят: сегодня он работал в саду, завтра — проводил почти целый день в подземельях, а потом сидел за чертежами и планами, подготавливая все к ремонту подвалов, о котором думал уже несколько месяцев, потому что с каждым днем подпорки становились слабее и слабее. Раз в месяц он уезжал в Кёнигсберг почти на неделю, хоть и пока не брал Элизу с собой. Кроме этого, он не забывал и об образовании своей горничной, занимаясь с ней то этикетом, как сегодня, то науками. Они продолжали углубляться в чащу, придерживаясь извивающейся, как змея, тропинки, которая местами начинала пропадать. Элизу успокаивало только то, что барон, должно быть, хорошо помнил эти места — иначе она бы уже извелась, думая, что они заблудились. Чем дальше они шли, тем плотнее становились ряды деревьев, встававшие по сторонам сплошными стенами. В некоторых местах даже протиснуться между ними нельзя было — проскочить в узкие промежутки могли только зайцы или белки, которые на всем пути сопровождали их, давая о себе знать шорохами в кустах, но даже эти шорохи со временем становились все реже и все зловещее. — Дитя, что ко мне ты так робко приникла? — спросил он с доброй насмешкой, когда Элиза вздрогнула от очередного громкого звука, и в разноцветных глазах промелькнуло веселье. Она замялась, смущенная таким странным обращением, и только потом догадалась, что он снова читает стихи. — Простите, — пробурчала она, опустив глаза. — Я не знаю, откуда это. — Гёте, «Лесной царь», — Александр улыбнулся. — Одно из моих любимых стихотворений. Он начал читать, и его голос, негромкий, но в то же время звучащий веско и глубоко, разлетался вокруг, словно заставив все вокруг затихнуть и прислушаться. Элиза прикрыла глаза, представляя, как по этой же тропинке, усыпанной гнилой листвой, скачет конь, из-под копыт которого разлетаются комья влажной земли, а из-за деревьев — одновременно ниоткуда и отовсюду — раздается шепот Царя, почему-то так сильно похожий на голос барона. «Мне душно, мне тяжко дышать», — произнес в голове Элизы ее собственный голос, и она обняла себя за плечи. Александр закончил читать и взглянул на побледневшую служанку, смотрящую себе под ноги. — Вы в порядке, Элиза? — спросил он, дотронувшись до ее руки, но прикосновение показалось ледяным. — Да, — кивнула Элиза. — Просто… Жуткое стихотворение, вот и все. — Не без этого. — Разве вам не страшно? — она подняла глаза на барона. — Здесь, в лесу. Под «лесом» она имела в виду все — и легенду, на основе которой Гёте написал свой стих, и городские сказки о том, что водилось в окрестностях Бренненбурга, и саму глушь, опасную для старого человека, которому может стать плохо, и никто его не найдет и не поможет. — Нет, Элиза, мне не страшно. — Александр спокойно улыбнулся, но на короткое мгновение в его улыбке проскользнуло что-то недоброе. — Я хозяин здешних земель уже много лет. Это мой лес. Снова повисло молчание, прерываемое только тихим печальным свистом ветра между изогнутых, испещренных дуплами стволов. Барон шел спокойно, иногда отодвигая тростью с пути коряги, и явно наслаждался прогулкой, пока Элиза не могла не оглядываться по сторонам, боясь увидеть за деревьями что-то, чего там быть не должно. Наконец, их путешествие подошло к своему концу — тропинка вывела их на поляну, усеянную крохотными синими, желтыми и белыми цветочками. Барон смело шагнул вперед, и Элиза слишком поздно заметила, что мухоморы, поднимающиеся над травой, растут слишком ровно. — Господин барон! — выкрикнула она, но было уже слишком поздно. Звонкий девичий голос эхом отскочил от деревьев и повис над поляной. — Что такое, фройляйн? — Александр обернулся. Посреди грибного круга рос необычный цветок, за которым он, видимо, и шел. — Вы… Нельзя… Элиза хотела сказать о том, что нельзя, ни в коем случае нельзя заходить в круг из грибов — иначе демоны, феи, а может даже сам Лесной Царь, унесут тебя, так говорилось в сказках, не глупых Альтштадтских преданиях, а настоящих легендах, которые были записаны в книгах из старых архивов, но слова застряли у нее в горле. Барон смотрел на нее выжидающе, положив обе ладони на набалдашник трости. Органично — всплыло в голове у Элизы еще одно слово, которое она прочитала в книгах — вот как он смотрелся посреди мрачной поляны, посреди ведьмина кольца, словно ему здесь и было место. Словно Бренненбургские леса со всей водившейся в нем нечистью действительно принадлежали ему. — Вы об этом? — он показал тростью на торчащий мухомор. — Это сказки, фройляйн. В них впору верить вашей сестре, но никак не вам. — Простите. Александр сорвал цветок и положил его между страниц записной книжки, которую достал из кармана пальто. Он спокойно перешагнул через кольцо — хотя Элизе показалось, что в этот момент и цветы, и деревья, как будто содрогнулись то ли от страха, то ли от налетевшего порыва ветра, который разметал белые волосы Александра, — и кивнул ей, что пора возвращаться. — Что это за цветок? — спросила Элиза, надеясь, что барон снова начнет длинный рассказ и она сможет отвлечься. — Пополнение для моей коллекции, — ответил он лаконично. — Он цветет всего несколько дней в году, и мне никак не удавалось его поймать. Она оглянулась на поляну, лишившуюся своего сокровища. Между деревьями молочной дымкой белел туман, разливавшийся между деревьев.

***

Профессор Герберт оказался веселым, шумным человеком — только войдя в замок, он заключил барона, улыбавшегося приветливо, но с холодком, в крепкие объятья, а Элизу смерил добродушным взглядом, спросив при этом, не стыдно ли барону держать фройляйн взаперти. Его помощник, полная противоположность профессора — высокий, худой и необыкновенно молчаливый, молча стоял поодаль. — Даниэль, верно? — барон пожал его руку и улыбнулся — точно так же, как на грибной поляне. Англичанин вспыхнул, кивнул, пробурчал что-то и торопливо отошел в сторону. — Не смущай его, Александр! — Герберт расхохотался. — Он привык общаться с древними горшками, но никак не с дворянами. — Конечно. Фройляйн, проводите Даниэля в его комнату. Может быть, ваше общество будет ему приятнее. За ужином профессору пришлось отдуваться за двоих — и за барона, необыкновенно молчаливого, и за Даниэля, не смевшего оторвать взгляда от своей тарелки. Элизе, стоявшей за их спинами с кувшином в руках, казалось, что висящая в столовой неловкость была осязаемой, полупрозрачной, прямо как белеющий над водой туман. — Даниэль, да что с тобой такое? — Герберт нахмурился, и его густые усы смешно вздрогнули. — Ты сам не свой. — Все в порядке, — отвечал он по-немецки с сильным акцентом. — Просто душно. Тяжело дышать. Только тогда, заметив, как Александр, игнорируя старого друга, впился взглядом в лицо бедного англичанина, Элиза поняла — ей в этой балладе была отведена совсем другая роль. Лесной Царь выбрал себе другую жертву.