***
Ночная прохлада остужала рассудок, луна едва освещала ведьминский холм. Травник сидел на скамье под боком лачуги неподвижно, будто одурманенный, глядел вдаль. Он был снаружи уже несколько часов. Испив волшебного зелья, оказавшегося на вкус действительно хорошим (такова на вкус была любовь?), он весь подорвался и сбежал – нечто, цапнувшее его будто крюком за брюхо, тянуло его куда-то наружу, и травник спешил за этим чувством. Однако, оказавшись на улице, он ощутил, как магия… прекратилась? Ослабла? Оно, направление это, исчезло, будто оборванная верёвка. И травник ждал, когда оно вернётся. Но укоренившееся «ничего» так и не покинуло его. Перед глазами травника проплывали образы Глафиры, лачуги, колдуньи… всё смешалось, как в дурмане. Будто в трансе, он сидел неподвижно и ждал. Колдунья вышла к нему спустя время – босоногая, но закутанная в шаль, она встала поодаль и глядела на луну, вслушиваясь в звуки ночи. Травник глянул на неё неясным взглядом, желая спросить, но язык не шевелился. Растёкшееся внутри вязкое и нежное чувство мешало ему соображать и действовать. – Судя по тому, как ты себя ведёшь, магия начала действовать. Ты уже ищешь свою любовь. Травник скривился, дёрнулся в желании съязвить, мол «правда? А не обманываешь ли ты меня, часом?», но тело его не слушалось. Колдунья почувствовала это его горячее желание и обернулась, сверкнув беззлобной улыбкой. Она подошла ближе и коснулась его плеча через шаль, отчего он вздрогнул. Ощущения были всё ещё странными. – Завтра. Теперь твоя правая рука – моя, и завтра она мне пригодится. Приходи после рассвета. Из глубин леса раздался звучный долгий вой. И травник, и колдунья обернулись на этот зов, слушая внимательно. Ни один из них не боялся волков и леса, но вой отчего-то показался им обоим тревожным. – А сейчас иди, – не оборачиваясь, обронила она, – и они не тронут. И травник поплёлся, едва ли не кубарем катясь с холма. Колдунья покинула его и вернулась в лачугу, и он отправился домой. Обещанная ей рука гудела, но не болела. До избы травник дошёл без бед и ночью спал крепко, пусть и несколько неспокойно. Утром он проснулся от тёплых рассветных лучей, пробежавших по подушке. И не сразу вспомнил, что произошло ночью. Голова всё ещё была тяжёлой, а мысли спутанными, но не так сильно, как в полночь. И рука не валялась отсохшей на перине, была весьма живой, и травнику даже казалось, что она вдруг стала сильнее и легче. Снаружи уже пели петухи и мычали коровы, скрипели колодцы, в которых бабы набирали воду. Утро наступило, и травнику нужно было вернуться. Теперь, согласившись на договор, он, кажется, должен был приходить по любому её желанию. Это мало отличалось от их предыдущих отношений, но разница состояла в том, что отныне у него не было возможности решать самому и сопротивляться. Его обязали. Всю дорогу до лачуги колдуньи травник рассуждал о том, на что пошёл ради Глафиры. Вынудив магию найти его любовь, он отдал свою руку. И не мёртвый обрубок, а живую и способную кисть. Не было ли это хуже, чем просто лишиться руки и жить дальше для себя, а не для подчинения колдунье? И когда это должно было закончиться? Вдруг она обязала его на помощь до конца дней? А как же его жизнь с Глафирой?.. Чем больше травник об этом думал, тем серьёзнее он убеждался в том, что не желает быть до конца жизни прислужником. Когда он подумал о том, что хочет заглянуть в волшебный гримуар и разобраться, перед глазами предстала колдунья. Она уже ждала его на крыльце – такая же босоногая и растрёпанная, как ушедшей ночью, но более уставшая. Когда их взгляды встретились, травник почувствовал себя неловко. Вина за простые думы обмануть её накрыла его с головой. Впервые в жизни он испугался того, что колдунья могла читать его мысли. Она глядела пристально и красноречиво, будто знала многое из того, что ему ведомо и неведомо. Страх сцепил его сердце сильнее, и травник постарался не думать о гримуаре. – Могу я спросить?.. – Однако колдунья не дала ему и закончить, отрезав: – Позже. Слетев с крыльца, она всучила ему корзину и опрометью метнулась в сторону леса. Не успев и опешить, травник помчался следом. Тонкая статная фигура колдуньи мелькала меж деревьев резво, и он подивился этой необычайной скорости и тому, как уверенно она передвигалась – будто знала, где и куда идёт. – Куда мы? – осмелился спросить травник, едва поспевая за мчащейся колдуньей и задыхаясь, но та не уделила ему и взгляда. – Так и будешь молчать?! – Приди ты вовремя, то знал бы, чем мы сейчас занимаемся, – ответила она, резко пресекая любые вопросы. Травник увидел её сдвинутые брови и решил помолчать до поры до времени – больно грозно и сосредоточенно сейчас выглядела колдунья. Нескоро они наконец остановились и травник, устав до безумия, согнулся пополам в попытке отдышаться. Он не знал причины остановки, но на мечущуюся по поляне колдунью глядел с настороженностью – вдруг сейчас снова ломанётся в кусты. Та, однако, окончательно остановилась и, приосанившись, уставилась себе под ноги. Оттуда раздавалось слабое попискивание. Травник несмело подбрёл ближе и уставился вниз. В небольшом кустарнике, неловко извернувшись, лежало существо. С маленькими лапками и небольшим тельцем, оно мелко содрогалось от боли и во все свои огромные глаза таращилось на колдунью и травника. Если бы не его мелкое иссушенное тело, то травник мог бы подумать, что видит младенца. Однако когда взгляд травника наткнулся на два некрупных рожка на узком лбу, он закричал дуром: – Чур меня! Чур! – его рука совершала хаотичные движения – он пытался перекреститься. Колдунья, до этого внимательно наблюдавшая за ним, захохотала звонко, едва ли не хватаясь за живот. Недоумение травника ещё время смешило её, однако она взяла себя в руки и, растирая лицо, объясняла: – Не бойся, это всего лишь чертёнок. В это время года они слабы, хотя проказничать да озорничать всё ещё горазды. Но что важнее – везде могут прошмыгнуть и оттого многое знают. – И, красноречиво глянув на пальцы травника, сцепившиеся на цепочке, заметила: – А крест твой ему вообще безразличен. От всех этих громких звуков бедное существо сжалось сильнее и попыталось поспешно скрыться глубже в кустах. Колдунья заметила и это и, прекратив посмеиваться, вернулась к делу. – Да не бойся ты так, помочь мы хотим, дружок. – Помочь? – опешил травник, всё ещё сжимая крест. Она кивнула и неспешно встала на колени перед чертёнком. Не видя, что происходит в это время над кустом, травник вскоре всё же осмелился и приблизился на несколько шагов. Чертёнок неподвижно и смиренно лежал на спинке, подставив беззащитное зелёное пузо рукам колдуньи. Старательно работая локтями, она творила что-то. Увлечённый происходящим, травник не заметил, как оказался на коленях по соседству с ней. Её руки грациозно летали над маленьким телом, сначала распутывая верёвки, а потом творя магию. Травник понял это, заметив едва уловимое свечение её пальцев. Оно было тёплым – травник был уверен – нежным, судя по довольно зажмуренным глазам чертёнка. Закончив, колдунья помогла тому встать на лапки, и он уставился на неё большими доверчивыми глазами. Он не убегал и ждал чего-то. – Не верь этому взгляду, – тем не менее шепнула она, наклонившись к травнику, – упустишь его из виду – и он цапнет. Хитрый и неподвластный народец. Травник кивнул, зачем-то помечая, что чертятам верить нельзя. Хотя, когда это он делал наоборот?.. Тем временем колдунья, взмахнув рукой в перстнях, приказала: – Отведи нас к Руте-траве. Чертёнок злобненько осклабился, дёрнув острым хвостиком, и просипел: – А знаешь, за чем шла, красавица. Отведу, коли не отстанешь. Потеряешь меня из виду – пеняй на себя, – и шмыгнул в высокую траву, только пятки его и сверкали. Травник было ломанулся вдогонку, но вид невозмутимо поднявшейся следом колдуньи вынудил его приостановиться. – Без следа не убежит, – сверкнув зубами в улыбке, она неспешно прошла туда, где скрылся чертёнок. Долго ли шли, коротко ли, да вышли на другую поляну – шли сквозь кусты и густо растущую траву, набивая ссадины и шишки на непроходимой дороге. Но таки пришли, куда чёртик вёл. Тот стоял на валуне, недовольно махая хвостиком и щурясь. – Умная ты, красавица. Заклинанием меня к себе привязала, чтобы не потерять. Выглядел он недовольным, но скользнувшие в его голосе нотки похвалы не скрылись от слуха травника. Колдунья самодовольно кивнула и, не наделив чертёнка и горсткой внимания, обернулась к своему спутнику: – Видишь жёлтые кустарники? Рви цветы, да смотри, лепестки не повреди. Используй только правую руку. Сложив руки на груди и кутаясь в шаль, она вновь отошла и встала поодаль. Повинуясь, травник собрал цветы, как было сказано, под пристальным взглядом колдуньи. Как с делом было покончено, он выпрямился и глянул на неё деловито. Своё работу он знал и справлялся с ней всегда хорошо. Наличие обеих рук было важно. Травник на мгновение вспомнил, как думал, что колдунья отхапает ему правую кисть и сделает калекой. Собранный им причудливый, будто погрызенный, пятилистный цветок почти до верхов наполнил корзинку. Колдунья глянула внутрь и, убедившись, кивнула. От сидящего на валуне чертёнка больше толку не было. Не переставая засовывать нос всюду, где не нужно, он мог добрести следом за ними до деревни, обосноваться в хатке и начать свои беснования. Колдунья это знала, потому махнула рукой прямо перед вздёрнутым любопытным носом – в воздух мгновенно поднялся ворох красного тумана. Чертёнок взвизгнул и ломанул прочь, так и след его простыл. Красная сажа осталась на валуне, только перепуганная тень существа отпечаталась на камне. Травник мазнул в ней палец, растёр меж подушечек красный осадок и смачно чихнул – пахло птармикой. Вполне безобидное растение, пусть и выглядит угрожающе. Колдунья тоже была спокойна, будто и не напугала до чёртиков… чёртика. – Теперь идём, травник. Пора домой. Солнце уже начинало скрываться за верхушками деревьев, когда они выходили из леса. Лучи окрашивали небо в малиновый цвет, с болот подступала прохлада. Колдунья наконец объяснила то, что произошло в лесу. Ещё до их отправления она знала, что чертёнок попал в беду – леший игрался и одел его в путы. И конечно она знала, где искать. Магия подсказывала ей, нашёптывала, направляла туда, где нужна была её помощь и где так кстати колдунья могла получить то, что искала. Найти чертёнка было не сложно, пусть и долго, да и заставлять помогать его не было нужно – любая нечисть, если её спасти, отплатит, чем сможет. Сложнее было наложить чары, чтобы чертёнок не убёг и не бросил их, обманув. И всё же колдунья смогла и это, а трава, которую травник собрал, в народе называлась правдой-травой и использовалась в магии для сыворотки, которая делала людей искренними. Травник не представлял, для кого она хотела приготовить это снадобье, да и не особо ему было интересно это. Увлёкшись их коротким путешествием, повстречавшись с нечистью и столкнувшись наконец лицом к лицу с магией… под впечатлением он не сразу вспомнил о своём договоре. Но вспомнил, когда оказался в лачуге один – колдунья осталась снаружи, чтобы промыть собранные цветки. Неловко топчась у порога, он огляделся с опаской – воспоминания ночи стращали его. Однако при свете дня лачуга выглядела совсем иначе. Вернее, всё в ней оставалось таким же – кустики трав, снадобья, черный котёл, стол и печь. Только через единственное окно, обращённое всегда к солнцу, мягко пробивался свет – тёплый, ласковый, он смягчал вид окружающих предметов. Жерлов печи был расписан витиеватыми цветами. Вместо костей позади были свалены полена. А травы над головой приятно пахли – теперь это чувствовалось лучше. Травник вздрогнул – глаз за стеклом всё так же следил за ним. Однако же как только взгляд его наткнулся на гримуар, беспечно лежащий на столе, он позабыл и свои мысли, и самого себя. Словно заворожённый, травник, покинув порог, уже тянул руки к золотым страницам, предвкушая их шершавость и колючую магию на пальцах, их шелест, когда он будет искать заклинание… Хлопок двери застал его уже нависшим над книгой через весь стол, и спугнул – травник отпрыгнул назад, неловко задевая лежащие перья и склянки. Колдунья неторопливо отряхивала платье от еловых иголок и мочила подол водой с рук. – А что это за перстни на твоих руках? – стушевался травник и облокотился о стол, стараясь придать себе как можно более расслабленный вид, будто и не пытался только что обманом завладеть волшебной книжкой. – Из богатой семьи ты что ль? Колдунья сверкнула кривой ухмылкой, будто готовая вот-вот разразиться надсадным хохотом. Со стуком поставив мокрую корзину на стол, она поиграла в воздухе пальцами – камни в перстнях игриво переливались различными цветами. – Это волшебные кольца, они не для красоты. Камни в них собирают магию из воздуха и помогают концентрировать её. Очень удобно, когда нужно работать кропотливо и мелко. И травнику вдруг стало интересно, чем же ещё она пользуется для магии. Есть ли у неё метла и ступа, как у самой известной ведьмы? Есть ли чёрный кот (хотя вряд ли – он здесь таковых не замечал)? Есть ли костяная нога? А обглоданные кости заплутавших путников?.. Он вспомнил, что, опять же, колдунья изначально знала, куда и зачем они идут. И подумал, что она знает и может всё. Так почему же… – Когда я найду её?.. – Колдунья остановилась от звука его голоса. – Когда магия начнёт действовать? Руку я отдал, но где же то, что я обменял?.. Она взглянула на него из-за плеча и молчала несколько мгновений. – Будь с гримуаром осторожнее, Иван. Его магия слишком сильна для простых людей – да, тянет безмерно, но даже простое прикосновение может высосать из тебя всю жизнь. Не поддавайся соблазну, – закончив, она водрузила книгу обратно на полку, щёлкнув перевязью, и в тот же момент морок сошёл. Иван проморгался, словно только очнулся ото сна. Колдунья ласково на него смотрела. – А магия уже работает. Жди и всё поймёшь. Не веришь мне – верь в свою Глафиру.***
На следующий день они остались в лачуге. Колдунья приказала ему работать снаружи – огород нуждался в прополке и уходе. Сама она заперлась внутри, и только редкие вспышки и гром подсказывали, что работа в лачуге идёт полным ходом. Иван, не желая отставать, работал на грядках. В очередной раз разогнувшись над картошкой и вытирая проступивший пот, он заметил выглядывавшую из-за забора голову. Какой-то дородный мужик несмело вытягивал шею, пытаясь рассмотреть то, что было за частоколом. Из распахнутого окна валил клубами дым – смоляной и вонючий, похожий на грозовое облако. Временами Иван оглядывался на этот столп и косился на деревню – кабы не решили, что колдунья зло какое творит. А она ведь не творила… верно?.. Какое-то время наблюдая за мужиком, Иван всё же не отважился говорить, надеясь, что тот полюбопытствует, посуёт нос не в своё дело и уйдёт с миром. Но тот вдруг заголосил: – А колдунья… Агния… ведь здесь живёт?.. Тут уж Иван вздрогнул, занервничал. Уже было собрался что-то сказать и открыл рот, желая поспеть и убедить, что ничего страшного не происходит, но на сиплый голос чужака на крыльцо вышла колдунья – Агния, как назвал её мужик. Навьюченная, растрёпанная, она хмуро глядела по сторонам, пытаясь выяснить, кто же вновь решил нарушить её покой. И наконец нашла глазами крестьянина. Вдох застрял в её горле, и глаза едва ли не покинули глазницы. От обычно собранного и отважного образа её вдруг след простыл – оторопело отступив, она во все глаза глядела на мужика. И тот, кажется, тоже узнал её: – Агния! Это правда ты?! – громче прежнего голосил он, размахивая шляпой. Колдунья вздрогнула всем телом и, видимо, наконец взяла себя в руки – лицо её исказил гнев. Она вскричала: – Чего надо, старый дурак?! Иван впервые слышал, чтобы колдунья так грубо обращалась с теми, кто к ней приходил. Происходящее буквально пригвоздило его к месту меж двух огней. – Экая дрянная девка! – гаркнул в ответ мужик, махнув кулаком над забором – без магии калитка не появлялась и войти он не мог. – Как со мной разговариваешь?! Усвистала к ведьме, оставила без крошки хлеба! Понимаю, первое время тяжело было, но потом-то, потом! Живёшь в собственной лачуге без бабки, в деньгах и побрякушках, а о нас не поминаешь! А как же мы? Мы?! Агнию его слова, казалось, не впечатлили – надев маску хладнокровия, она свысока глядела на бунтующего мужика. – Закрой рот и уходи. – Мы все эти годы гадали, как ты, чего ты. Уже думали, может, ведьма тебя слопала и на косточках твоих спит! Или работать на себя заставила и извела до смерти! Так и считали тебя помершей, да вот услыхали недавно, что, оказывается, в соседней деревне колдунья объявилась рыжая! – глаза Агнии в гневе расширились. – С матерью спорили долго, да пришёл-таки проверить. И вот ты! Живёшь себе спокойно и плевала на семью! – Прочь!!! – дуром закричала она, да так, что гром в чистом небе раздался. Мужик осёкся, замолчал, во все озлобленные глаза глядя на скорчившуюся Агнию. Что-то звенело в воздухе – предупреждающее, опасное. Но не понял этого мужик. Только открыл вновь рот для очередных ругательств – и тут же взлетела окольцованная рука в воздух. Поднялся ветер, красный столп искр понёсся прямо на мужика – перепуганный, он с криками бежал прочь и затерялся среди домов внизу. Пыль осела, Иван узнал этот красный осадок. Сердце так и ходило у него в груди от этой сцены – короткая, но невероятно устрашающая и напряжённая, она пугала. Он оглянулся. Колдуньи тоже след простыл. Иван подорвался за ней. – Кто ты? Кем была? – не унимался травник, взлетая по ступеням вслед за спрятавшейся Агнией. – Почему сбегаешь?! В лачуге вдруг оказалось ещё темнее, чем ночью. Фигура Агнии, подобно статуе, застыла посредине комнаты и не шевелилась. Пока чёрный дым расступался, стремительно вылетая в окно и трубу, Иван насилу пытался разглядеть её – казалось ему, что нет места надменной усмешке или спокойствию на её лице сейчас. Когда в комнату проник чистый воздух и тьма спряталась в углы, оттесняемая светом, он наконец разглядел её – ссутулившуюся и дрожащую. Она глубоко дышала и не показывала глаз, а потом медленно присела в своё кресло. В руке её вдруг из неоткуда возник блестящий мундштук, и красные губы сомкнулись вокруг. Клубы нового дыма – не такого чёрного, но тоже пахучего – стали стремительно наполнять лачугу. Агния сидела без звука, перстни на её пальцах блестели теперь не так ярко, осанка больше не напоминала привычный стержень. Иван неожиданно ощутил глубокое сочувствие к размякшей колдунье. Что-то дёрнуло его неспешно приблизиться и присесть на колени подле. Она медленно перевела на него взгляд, будто едва узнавая. Кажется, Агния полностью была в своих мыслях. – Кто этот человек? Губы её дрогнули, в глазах, показалось Ивану, блеснули горькие слезинки. Она вновь отвела взгляд, глубоко втянула дым – аж в щеках образовались ямки – и, наконец, заговорила хриплым, почти скрипучим голосом: – Это мой отец. Травник распахнул глаза и рот открыл в удивлении. Отчего-то только сейчас он понял, что у колдуньи ведь тоже должны быть какие-никакие родители. Новое открытие его несколько потрясло. Всё же и она была… человеком. А он об этом забыл. Агния прочитала это в его движениях и усмехнулась, мол «ага, вижу, запамятовал». Вид у неё теперь был смиренный и несчастный. – Я ведь тоже из крестьянской семьи, Иван. Мать, отец, братья и сёстры – всё это было и у меня. Только ведьма выкупила меня. В обмен на свинью. А отец был только и рад. Свинья хворала, а мяса больше не было. А я… я была для него бесполезна. Он и до пришествия ведьмы не замечал меня, а когда замечал – побивал. Я была не более, чем очередной голодный рот. И то перепадало мне только с пола. Слабым я была ребёнком, тело было не пригодно ни для какой работы, а грамоте обучать было некому. Частенько батюшка побивал меня от обиды какой… Я, честно говоря, тоже не сожалею. Жизнь с ведьмой теперь кажется раем по сравнению с тем, что было до этого. Сейчас, благодаря бабке, я другой человек… И ничего общего с этой семьёй иметь не хочу. Иван, заслушавшись, упёрся подбородком в подлокотник кресла и всё это время внимательно слушал, не отрывал от Агнии взгляда. Она вновь смотрела на него, но как-то по-другому – мягче, светлее и осознанней. Будто все кошмары расступились. В самом воздухе ощущалось, что она теперь чувствовала себя лучше. – Но отныне они не представляют для меня опасности. Больше никогда, – и она, подцепив его правую ладонь, ласково улыбнулась, потёрла четвёртый палец. Одна горькая слеза всё же скатилась с её щеки и разбилась о камень в перстне. Тот сверкнул, как ночная звезда. – Ты и твоя рука помогли мне. Я больше не принадлежу той семье. Иван совсем не понимал, причём тут он и его конечность, но улыбнулся в ответ. История колдуньи оказалась по-настоящему человеческой, довольно обычной для деревни – насколько это вообще возможно. В скольких семьях и скольких деревнях дети были биты родителями? Сколько были проданы? Но в обмен на свинью… Сочувствуя, травник сжал её ладошку доверчиво, ласково. Улыбка на лице Агнии стала шире и нежнее. Клубы дыма завитками терялись в её рыжих кудрях, живые глаза блестели и губы всё ещё подрагивали. Но руки… руки были тёплыми. Ведьмы ничем не отличались от людей.***
В третий и последний (по словам Агнии) раз они отправились в ночь. Так и не найдя в себе сил уснуть, Иван до положенного времени без толку сминал простыни. В нужный час он встал и, не помня себя от предвкушения новой встречи с магией, бежал через всю деревню к лачуге колдуньи. Деревенские уже спали – редко в окнах горела свеча (молодые девицы могли допоздна плести пряжу), и Иван не боялся быть пойманным «на горячем». Взойдя на холм, он не обнаружил «хозяйки» своей руки, что было странно, ведь оба прошлых раза она, словно зная, что он вот-вот придёт, ждала его на крыльце. В единственном окне, закрытом наглухо, не горел свет, и дым не поднимался из трубы. Лачуга выглядела будто бы совсем нежилой и заброшенной. Однако вдруг раздался стук и скрип, и в следующее же мгновение явилась она. Иван в этот раз засмотрелся больше положенного. Рыжая красавица выглядела точно так же, как и всегда, если не считать колдовского колпака на косматой голове: такая же загадочная и прекрасная, как обычно, но… заворожила. Агния, приподняв поля колпака, блеснула своей знакомой ухмылкой – в ночи теперь светились оба её зелёных глаза! – и потянулась за дверь. В следующий миг в руке её была крепко зажата… метла. – Неужели? – одними губами произнёс Иван, поражённый. Происходящее всё больше напоминало сказку. То, о чём он думал так недавно, превращалось в жизнь. – Сегодня будем на болотах. А это, – она коснулась своей головы, золото пролилось из её пальцев, и тут же с одного колпака с её головы был снят второй, – надень по самые уши. Оторопев, Иван без лишней мысли подчинился – в свете последних дней он и не думал о том, что Агния может его обдурить. Взгромождая на голову колпак, он всё ещё во все глаза смотрел на выжидающую Агнию. Болота?.. – Во всём слушайся меня, – тем временем наказывала она, уперев руки в бока, – и всё пройдёт спокойно. Обещай, что будешь. Что бы ни случилось сегодня ночью. Ему казалось, что ей не нужно ему этого говорить – за последнее время он был готов безропотно подчиняться любому её приказу, пусть даже принадлежала ей только его правая рука. Однако её серьёзный вид и взгляд с залёгшей в нём тревогой вынудил его произнести вслух: – Обещаю. Агния вновь пристально смотрела ему в глаза. Долго, будто мысли считывала. И, убедившись в его уверенности, спустилась с крыльца. – Сегодня доберёмся не пешком, – ох, как ему хотелось и одновременно не хотелось услышать эти слова. Агния неторопливо толкнула метлу, и та, не коснувшись земли, приняла горизонтальное положение на высоте их бёдер. Выглядело до крайности ненадёжно (хотя бы потому, что Иван НИ РАЗУ не пользовался метлой с такой… целью) и настолько же сказочно, не по-настоящему. Иван протёр глаза для большей уверенности (вдруг он на самом деле смог заснуть?), а в это время Агния уже, приподняв подол, присела на древко и с ожиданием глядела на него. В этот раз она не торопила и сама не спешила, словно позволяя ему свыкнуться со всем этим. Иван всё же тянул время, боясь, что как только он оседлает волшебную метлу (насколько же это должно быть неудобно!) – та сразу сиганёт в звёздное небо. А ведь и ухватиться не за что! Разве только… – Так… – вздохнул он нервно и, перекинув ногу, присел позади Агнии. К счастью, метла с места и не дёрнулась, пусть вдруг и загудела под ним. – Может, тяжело?.. – озвучил вслух он. Агния тихо посмеялась, но покой ночи и то, насколько близко она теперь была, усилили перелив её голоса. Сидеть оказалось на удивление удобно. Могло ли неживой метле быть тяжело, как лошади? Иван покраснел. – Лучше держись за меня, если не хочешь свалиться где-нибудь на ель, – сказав это, она слегка наклонилась вперёд, и метла тут же степенно поднялась над холмом. Пусть и медленно, но всё же испугав Ивана – чуть не упав, он ухватил Агнию поперёк узкого стана, вновь рассмешив. Вскоре они поднялись над самым лесом и летели уже прочь от деревни. Безоблачная ночь была холодна и мрачна, но Иван не замечал и этого – звёзды, оказавшись так близко, увлекли его куда больше. Агния молча направляла метлу к туманным болотам. – Она тебя всему научила? – спросил Иван, опустив взгляд на её рыжий затылок. – Вырастила себе на замену, – хмыкнула Агния. – А деревня всё это время баяла, якобы ты та ведьма и есть, – хмыкнул он. – Не видели ведь тебя до смерти бабки. Агния, кажется, нисколько не была удивлена. Не оборачиваясь, она загадочно ответила: – Магия любит тишину. – И, вероятно, одиночество?.. – Вопрос был оставлен без ответа. Дальше они летели молча и, впрочем, недолго. Метла опустилась недалеко у болот – там, где ещё можно было пройти. Спрыгнув первым, Иван ступал нетвёрдыми шагами. Он схватился за первое попавшееся дерево, потому что ноги с непривычки подкашивались после долгого полёта, и уставился на то, что было дальше, на болотах. – Берёза моя, берёза… Что это? – спросил он, указывая пальцем на мелькавшие среди тумана огни. Агния, пристроив метлу среди деревьев, подошла ближе и с прищуром всмотрелась вдаль. Молчала она недолго: – Блуждающие огни, – и посмотрела на него. – Знаешь о них? – Души умерших… – оторвав взгляд от огней, он обернулся, – губят путников на болотах. Агния, улыбнувшись, кивнула. Взгляд её был тёплым, независимо от холода болот. – Но нам они не угрожают, – рука в перстнях указала на колпаки. – Благодаря этому никакая нечисть нас не тронет. Потому ни за что не снимай. Иван активно покивал, посмотрел вновь на болота и огни, поёжился – зябко было даже от взгляда на них. – И что же мы здесь делаем? Праздник какой у волшебного мира? – Что-то вроде. Ступай след в след, не то утопнешь – и поминай как звали. То ли Агния пошутила неудачно, то ли попыталась показать, что с ней он в безопасности, однако навела лишь больше жути. Вновь поёжившись, Иван пошёл, как было сказано, удручённо приговаривая: – Что я, на болотах ни разу не был… Чем ближе они подходили, тем больше становилось огней и тем ярче они были. Освещённая топь обнажала свои секреты: отовсюду тянулись существа, лишь отдалённо или вовсе не напоминавшие человека. То в мутной воде, то среди зарослей камыша, то на сухом островке виднелись худощавые тела, покрытые чешуёй или затянутые в лиственные одежды. Рогатые, хвостатые, лохматые и косматые, но неизменно молчаливые. От мала до велика лесные и болотные существа стягивались к самому глубокому месту топей. Как Агния и сказала, здесь начинался какой-то праздник. К счастью, никто и правда не собирался причинять им зло – более того, ни одно существо не обратило на них и толики внимания. Впрочем, не общались они и между собой. Ступая за Агнией, Иван безостановочно глядел по сторонам, пытаясь угадать, кто же перед ними представал. Вон там, одетый в листву и покрытый деревянной корой, наверняка брёл леший. Он шёл совсем неподалёку – старался идти более сухими участками. В самых топях над водой то и дело поднимались стеклянные глаза и гибкие жабры – никак водяной со своими дочками. В воздухе среди огней метались совсем маленькие феи. Ещё меньше них были только уже знакомые травнику чертята – обладая самым игривым и своевольным характером, они единственные вовсю резвились и шумели. Но так же, как и остальные, не обращали внимания на Агнию и Ивана. Дальше остальных, у самой кромки темнеющего леса, там, куда блуждающие огни не могли дотянуться, ступало нечто четвероногое и большое. Его скользкое маслянистое тело временами блестело, но больше всего в нём пугали гортанные рыки и клацанье железных зубов. Если здесь были упыри, то Иван начинал думать, а не раздастся ли над их головами хлопанье мощных крыльев – глядишь, и Змей Горыныч будет тут как тут? И всё же нечисти здесь было большое множество – кого-то Иван даже не узнавал. Воспринимая всё это как интересную, но опасную прогулку на чужой праздник, он протянул руку и уцепился за Агнию. Обернувшись, она лишь раз взглянула на него, но ничего не сказала. Ему так было спокойнее, потому она молчала. Всё было мирно настолько, насколько возможно. Пока Иван не заметил жмущихся у воды барышень. Издалека они казались людьми – тонкие бледные фигуры в исподних платьях. Однако когда свет упал и на них, он увидел скользкую зелёную кожу и речную траву вместо волос. Кикиморы, догадался он. Хихикая и перешёптываясь, они держались друг друга и вели двоих молодых людей – тянули за собой, а те не сопротивлялись, будто манимы были. Молодцы были одеты так же легко, как и кикиморы, но выглядели едва ли здорово. Бледные, с ввалившимися глазами. Молчаливые. Иван смотрел на них с жалостью, пока не узнал в одной из кикимор… Глафиру. Она лишь отдалённо напоминала саму себя: длинные волосы, игривая улыбка и ловкие движения. – Глафира… – не смог молчать он, потрясённый. Та, будто услышав, обернулась. Их взгляды встретились. Какую-то долю секунды Иван думал, что магия наконец сработала – он нашёл свою любовь, и сейчас они кинутся друг к другу в объятья. Однако Глафира, переменившись в лице, скривилась и беззвучно прошипела. И он увидел, какой странно худой и вытянутой она всё это время была. Бледно-зелёной, скользкой, с водорослями вместо волос, как и её сёстры… Глафира никогда не была человеком. – Не успела я тебя заманить, – тем временем она вдруг оказалась очень близко. Лицо её было искажено от брезгливости, и Иван мог видеть, что глаза у Глафиры блестели, словно у рыбы. – Кабы не был ты обречён, утопила бы тебя в болотах. Ты ведь сам шёл ко мне в руки, даже искать бросился, а всё равно до болот не добрался. Пошёл к этой… ведьме! Плюясь желчью, она отскочила назад, утягиваемая своими сёстрами, которые не обратили на него внимания, и вновь скрылась среди камышей. Иван только теперь обнаружил, что процессия продвинулась далеко вперёд, а сам он стоял на месте. Агния обнаружилась рядом. – Как?.. – спросил он слабым голосом, ошеломлённый. – Твоя правая рука – моя. Иван нахмурился, с непониманием поглядев на Агнию. Отпустив её ладонь, он вновь смотрел на свою отданную руку, пальцы... И тогда ему вдруг всё стало ясно. Вот, почему Глафира звала его на болота, почему в конце концов оставила его. Вот почему Агния перестала принадлежать своей семье. Правую руку отдают при венчании. Он был женихом колдуньи с того самого момента, как выпил зелье. Став её, Иван больше не был интересен кикиморе, которой нужен был жених – она нашла других, тех несчастных двоих, и он чудом не стал третьим. Чудом ли… – Иван… – она редко звала его по имени, и он, словно окаченный холодной водой, вздрогнул и задышал глубже. Агния смотрела на него с жалостью и чем-то, что он замечал уже не впервые… с нежностью? Её окольцованные пальцы вновь потянулись к его правой ладони, но нерешительно замерли. – Ты привела меня сюда за этим, – догадался он. – Чтобы я знал, кто она… Агния кивнула. Им обоим уже было плевать на ушедший далеко вперёд праздник. Вдвоём они стояли посреди болота в полной темноте и тишине – лишь преданные звёзды и луна освещали округу. И никого не было рядом – ни деревенских дураков, ни пугающей нечисти. – Ты забрала мою руку, сделала меня своим женихом. И кикимора ушла, оставив меня в покое. С каждым днём я думал о ней всё меньше и меньше… – продолжал Иван. С толикой удивления он наблюдал, как их пальцы медленно соприкоснулись в воздухе. Ему показалось, что один из перстней Агнии и его безымянный палец слабо светились. – Но зачем?.. – Ты попросил. Он вспомнил, с каким раздражением Агния слушала его просьбу и с какой неохотой выполняла. Как часто предлагала подумать и не торопила… – Ты говорила, что в обмен на руку я найду любовь… И Глафира ею не была. – Похоже на то, – слабо улыбнулась Агния, в этот раз не глядя пристально, чтобы прочитать его уверенность. – А я никуда не уходил всё это время. Магия вытянула меня за порог твоей лачуги, но никуда больше… – Иван взглянул на их сплетённые руки, несмело поиграл пальцами, и камни в перстнях задорно подмигнули. – Агния, это ты… Как только он произнёс это, ладонь её дрогнула, и травник поднял взгляд. Щёки Агнии горели непривычным румянцем, глаза живо блестели, и губы дрожали. Но она не была печальна, как в прошлый раз, когда Иван видел это выражение. Она, казалось, выглядела осчастливленной. В то же мгновение в небо из травы взмыли светлячки – целая стая горящих тёплых огней, будто растревоженная порывом ветра, осветила болото. Или то, что от него осталось. Вокруг Агнии и Ивана вдруг зацвело поле – ни следа от камыша или топей, лишь пышущие красотой маки, васильки, лютики, ирисы и тюльпаны. Прекрасные, пёстрые и сладко пахнущие, освещаемые огоньками светлячков, они вдруг зацвели в конце праздника нечисти. И Агния всё равно была красивее всего на свете, думал Иван. Так, в деревне, на самой её окраине, на дремучем холме, жила колдунья. Не злая, не добрая, просто жила. Исполняла людские желания и брала равноценную плату. И хаживал к ней один травник – добрый и простодушный парень, мухи не обидит. Крестьяне гадали, стращали, а всё было ясно как день. Травник и колдунья были женихом и невестой. И венчание их было в волшебном лесу. Задолго до праздника нечисти.