АниБис

— Что он сказал? — Ничего. Думаю, он не видел. Опавшая мокрая листва прилипала к подошвам их ботинок, и при каждом шаге подростков ночной лес наполнялся чавкающими звуками, словно под землёй сидело ненасытное, жующее чудовище и выжидало момент, когда кто-нибудь из них оступится, поскользнётся, чтобы схватить его за ногу и утащить вниз, не прерывая трапезы. Анна остановилась. Грохочущее небо предупредило о скором дожде, и девушка, оглянувшись по сторонам, поправила капюшон дождевика. — Хочешь вернуться? — спросил Борис. — Нет, — ответила она и пошла вперёд, цепляясь за влажные стволы деревьев. Борис последовал за ней. Они познакомились месяц назад, в этом же лесу: пока семья Бориса разбирала коробки после переезда в новый город, он удрал от рутинной работы в центр, где, спрятавшись в закусочной, приставал к её владельцу с расспросами о местности. Добродушный мужчина охотно рассказал ему о городе, о людях, проживающих здесь, угостил Бориса молочным коктейлем и попросил его не приближаться к лесу, опасному для чужаков. Борис спросил, есть ли в городе странные, но интересные места, вроде музея страшных кукол или дома с привидениями, на что мужчина пожал плечами и ответил, что живёт тут всю жизнь, но ни о чём подобном не слышал. В их разговор влез старик, потягивающий чёрный кофе: он сказал, что в запретном лесу есть домик на дереве, в котором много-много лет назад убили двух влюблённых подростков, и поговаривают, что их души не отправились ни в ад, ни в рай, а остались на земле охранять домик от любопытных глаз, а их кровь, которую никто не удосужился смыть, выливается из окон с наступлением темноты. Борис, чей желудок сделал несколько сальто подряд, будто готовился к соревнованиям по спортивной гимнастике, отодвинул стакан с недопитым коктейлем. Он знал, что маленькие города кишат мрачными историями, но не догадывался, какую жуть может нагнать старик-рассказчик, смакуя подробности смерти влюблённых: он причмокивал, когда погружался в детали, и Борис сомневался, что старик получает такое удовольствие от дешёвого кофе. Он поблагодарил хозяина закусочной за рассказ и угощение и вылетел из заведения. Свернув за угол, Борис сложился пополам: прокашлялся, вытер рукой слюни, заменившие подступавшую ранее тошноту, и, выпрямившись, прижался лбом к холодной стене. Он по-прежнему видел перед собой лицо обезумевшего старика и слышал, как тот стучит ложкой, размешивая сахар. Борис вспомнил, что в фильмах подобное поведение выдают за гипноз, и засмеялся, вообразив, как старик сутками сидит в закусочной, пьёт кофе и стучит ложкой то по ободку кружки, то по заляпанному кофейными пятнами столу в надежде загипнотизировать хоть кого-то. Отдышавшись, Борис вернулся на дорогу и замер: он забыл, с какой стороны сюда пришёл. Название нужной ему улицы также вылетело из головы, но направление следовало выбирать быстро: когда мать заметит его отсутствие, то поднимет панику. Борис сунул руку в карман шорт, нащупал монетку и решил, что пойдёт направо, если выпадет «орёл», и налево, если «решка». А если монетка встанет ребром, то он будет стоять посреди Центральной улицы, пока мать сама его не найдёт. Потемневшая от времени монета взмыла в небо вместе с катышками из кармана, упала на ребро и укатилась в водосток — узкую расщелину, едва различимую на бордюрном камне. Раскрасневшийся от жары, злости и нелепости ситуации Борис рванул в начало улицы: аккуратные домики — одинаковые, но непохожие друг на друга — растворялись за его спиной, словно неугомонное сознание стирало их невидимым ластиком: оно стёрло домики, но взамен нарисовало перекрёсток, на котором Борис остановился. — Куда он ведёт? — крикнул Борис женщине, возившийся на своей лужайке. Она подняла голову и нахмурилась. Обещанным дружелюбием здесь и не пахло. — Это перекрёсток двух улиц, — прошипела она, — мальчик. По презрительному взгляду он понял, что изначально на её языке вертелось слово «болван», и она, как устройство, считывающее информацию, будто считала с лица Бориса его беспокойство и добавила: — Одна ведёт в лес, другая — к остальным улицам, — женщина разогнулась, сжала лопатки, издала звук, похожий на хриплое рычание, и опёрлась на черенок грабель. — Я вижу, что ты неместный. Ты потерялся? Лоб Бориса покрылся капельками пота. — Нет. — Ты потерялся, — протянула женщина и зашкрябала граблями по траве, отодвигая ногой мусорный мешок. — На какой улице ты гостишь или, — она вновь навалилась на черенок, — теперь живёшь? — Какая из этих улиц ведёт в лес? Женщина засмеялась: смех походил на рваный кашель, который пытались подавить. — Вон та, — она указала на улицу, начинавшуюся с покосившегося, заброшенного дома, — но будь осторожен, мальчик. И беги так быстро, как только сможешь. Он кивнул. — Лес небезопасен. — Улица небезопасна! — новую вспышку её хохота заглушил хлопок, точно где-то поблизости взорвался гигантский пакет поп-корна, а не раздувшийся мусорный мешок. Борис воспользовался советом и побежал так быстро, как только смог. Но в конце указанной улицы его ждал сюрприз: очередная дорога. Чувствуя себя хомяком, вращавшимся в бесконечном лабиринте сломанного колеса, Борис спустился вниз, прошёлся вдоль забора, ограждавшего лес от желающих туда войти, и присел перед рваной, будто выгрызенной в заборе дырой. Любопытство душило также сильно, как страх и трусость. Он боялся, но жаждал погрузиться в запахи, шум или тишину незнакомого места, и морщился от отвращения к самому себе: чтобы женщина не сочла его трусом, он устремился в лес, а не вернулся в центр. «Орёл — останусь, решка — вернусь, ребро — повторю». Борис пошарил по карманам, вспомнил, что счастливая монетка стала заложником водостока, и пролез в дыру. Когда мать узнает, а она непременно узнает, что он бродил по лесу, ужасающему местных, то подвергнет его наказанию, достойному Святой инквизиции — он проведёт две недели в обществе Макса. Борис не питал пламенных чувств к старшему на два года брату, они оба их не питали: их интересы разнились настолько, что порой Борис сомневался, что они с Максом вылезли из одной женщины. Никто в здравом уме не станет утверждать, что он — реинкарнация древнего египтянина, а Макс говорил об этом серьёзно и злился, если Борис или отец шутили на эту тему и предлагали ему отнести в миске жертвоприношение для их кошки — вероятно, реинкарнации Бастет. Мать поддержала новое увлечение сына: его зависимость от тяжёлого рока далась ей тяжелее, чем любовь к Древнему Египту. В конце концов, это история, а история не может навредить. Деревья шебуршали, как десятки одеял людей, ворочающихся в кровати из-за бессонницы: жара, плавившая мозги на улице, сюда не доходила. Борис понимал, что идти вглубь леса неразумно (Макс обрадуется, узнав, что младший брат заблудился и сгнил), но более неразумной казалась идея стоять на месте или вернуться обратно на дорогу. «Сто шагов. Сто шагов напрямую и сразу же назад». Спокойные шаги сначала превратились в ходьбу с ускорением, а затем в бег: топливом служила надежда отыскать знаменитый домик, чтобы вечером пугать Макса страшилками с жуткими красочными подробностями — наподобие тех, что использовал старик из закусочной. Борис посмеивался над братом: тот рисовал в тетради людей с головами животных, называл их своими богами, чуть ли не поклонялся грубым наброскам, но боялся подкроватного монстра и прятал ноги, чтобы тот их не откусил. Борис остановился, когда количество шагов перевалило за две сотни. Повсюду — шуршащий лес и пустота: деревья наслаивались друг на друга и создавали нескончаемый тёмный коридор, погружаться в который Борис не рискнул. Он повернул назад, когда за его спиной — в конце того самого коридора — раздался крик. На мгновение Борис подумал, что кто-то — возможно, Макс, — его разыгрывает. Если он прав, и брат следил за ним от закусочной, значит, остаток лета он проведёт под его несмешные шутки про мокрые штанишки. Борис посмотрел через плечо: чаща не манила его, а мысль, что в лиственных глубинах прячется не Макс, а маньяк, только подогревала желание рвануть к забору. Но что если там нет ни брата, ни убийцы? Если там заблудился любопытный маленький ребёнок? Борис тряхнул головой: если в лесу заблудился ребёнок, он не выведет его — он сам знает лишь один выход и то, если, замечтавшись, нигде не свернул. Крик не повторялся, и это настораживало: заблудившийся кричит до хрипоты, как и преследователь, с той разницей, что первый ищет помощи, а второй пугает жертву, подавляет её психику, чтобы она или застыла на месте или помчалась вперёд. Борис потоптался и, едва передвигая ногами, направился к коридору: когда-то он тоже потерялся в лесу, из которого его вывел незнакомый мальчишка — не старше, чем был сейчас Борис. Коридор, вопреки ожиданиям, заканчивался искомым домиком: перекосившийся, с выцветшими досками, словно неумелая поделка из засохшего пластилина, он прилегал к дереву, по виду — его ровеснику, однако, Борис отметил, что покачивающаяся верёвочная лестница была новой, а следы от ботинок на ней — свежими. Он поставил ногу на последнюю ступеньку из интереса, ради чувства выдуманной им свободы и еле теплившейся в душе детской, наивной страсти к приключениям и, обуреваемый сладким вкусом азарта, поднялся наверх. Дверь в домике отсутствовала. То, что Борис издалека принял за чёрную дверь без ручки, оказалось пустым проёмом, открывавшим вид на преступление: повисший на лестнице Борис наблюдал, как девушка перебирала на полках вещи — некоторые из них чуть ли не разваливались в её руках. — И долго ты собираешься там висеть? — спросила она, перелистывая страницы пыльной книги. — Это ты кричала? — Да. Сорвалась с лестницы, — она показала на разбитую коленку, — я не подрассчитала, лестница получилась хлипкой, так что тебе лучше зайти внутрь, если не хочешь, чтобы птицы выгрызли тебе внутренности, когда ты будешь валяться под деревом со сломанным позвоночником. Анна, — не отвлекаясь от чтения, девушка протянула ему руку. — Борис, — он забрался в домик и пожал её. Они подружились, несмотря на психическое расстройство Анны. Она не скрывала, что страдает от клептомании, которую, благодаря курсам психотерапии и медикаментам, удалось свести к минимуму: вспышки случаются пару раз в месяц, и Анна старается по-своему их контролировать. Например, она не ворует в магазинах и жилых домах — выбирает заброшенные постройки такие, как домик на дереве: в них всегда что-то остаётся от прошлых хозяев. Её честность впечатлила Бориса, и он выдал ей все семейные тайны: разве что не рассказал, в какой коробке родители хранят деньги. Не забыл он и про особенную тягу старшего брата к Древнему Египту: целую неделю развлекал подругу импровизациями, в которых изображал Макса наследником фараонов. Анна хохотала и подбивала Бориса выкрасть тетрадь — всего на один вечер, чтобы посмотреть, что Макс в ней рисует. Борис не соглашался, пока не подловил момент, когда отец загрузил Макса работой в гараже, и тетрадь, с которой он не расставался даже ночью, осталась в комнате, чтобы он случайно не схватился за неё немытыми руками. Борис притащил тетрадь в домик, где они с Анной до поздней ночи читали карандашные записи. Псевдокожаная обложка выглядела потёртой, хотя Макс завёл тетрадь меньше месяца назад. Первая страница предупреждала: «Мои боги накажут тебя». Друзья, переглянувшись, засмеялись и перелистнули её. Ничего особенного в охраняемой тетради не было: какие-то даты, кривые иероглифы и рисунки, поразившие Анну, — она таяла, рассматривая силуэты, а, когда они закончились, предложила создать нового бога. Борис занервничал: Макс убьёт его, когда обнаружит пропажу, а если в тетради появится лишняя чёрточка, — убьёт с особой жестокостью. Но воодушевлённая Анна уже творила. Она назвала его «АниБис». — Как Анубис, — пояснила она, — только АниБис. Ан — Анна, Бис — Борис. Анубис судит мёртвых, а наш бог пусть станет справедливым судьёй для живых. Паника Бориса дошла до предела. Разыгравшаяся фантазия рисовала, как Макс закапывает его в лесу заживо, объясняя, почему не стоило брать тетрадь и уродовать её своими чудовищами. — Почему у него голова лося? — выдавил из себя Борис. — Согласно записям твоего брата, у богов туловище человека и голова животного, — улыбалась Анна, добавляя к лосиной морде мелкие штрихи. — У АниБиса моё тело, поэтому, голова должна быть твоя. А ты похож на лося — такой же испуганный и уставший. Борис не представлял, где она видела испуганного лося, и как отличала уставшего парнокопытного от неуставшего, и не оценил сравнение Анны, но не спорил: если Макс не подвесит его за кишки, он готов быть кем угодно. Ему повезло: когда он вернулся, брат по-прежнему ковырялся в отцовских железяках. Борис выдохнул и запихал тетрадь на полку между книгами по истории. * Анна торопилась, словно за ней гналась стая голодных собак. Борис едва поспевал за подругой, но не задавал вопросов: если она позвала его ночью, в непредсказуемую погоду, значит дело срочное, и насторожился лишь, когда Анна обогнула их домик и понеслась дальше. — Стой! — крикнул он. Капюшон дождевика падал на лоб и закрывал обзор. Анна прижалась спиной к дереву. — Прости меня. — За что? — придерживая капюшон, Борис подскочил к ней. Она достала из кармана скомканный лист бумаги, исписанный рукой Макса. — Я вырвала его, когда ты приносил тетрадь, — сказала Анна прежде, чем Борис обвинил бы её в воровстве. — Зачем? — Последняя запись — это шифр. Он зашифровал координаты, где проходят их собрания. — Какие собрания? — На которых они поклоняются богам, — ответила она и побежала. Борис ринулся за ней. — Стой! — догнав Анну, он сжал её запястье. — Ты что-то напутала. У Макса нет друзей в городе, ему не с кем ходить на собрания. — Есть! — Давай вернёмся, — он потянул её на себя. — Нет! — она выдернула руку. — Ты не выберешься из леса без меня. Мы отошли от домика, и ты уже не ориентируешься. Так что или стой здесь, или догоняй. От бешеного бега Анны хрустели ветки, валявшиеся на земле. Она права: дорогу к забору Борис без неё не найдёт. Сердце распухло и стучало, как отбойный молоток, но Борис никак не мог поравняться с подругой: она подпрыгивала, огибала деревья, протискивалась под невидимыми препятствиями, а главное не оборачивалась и не издавала ни звука, в отличие от пыхтевшего приятеля, который одной рукой обхватывал стволы, а другой вытирал пот. Борис замер, когда Анна, пригнувшись, спряталась за деревом. Вдалеке горел свет, будто посреди леса включили огромный фонарь, и расшалившееся воображение обнажило Борису мелькавшие в темноте тени. Он не шевелился. Страх сковал ему горло, рот, точно до краёв, наполнился ледяной водой, а дрожь он ощущал даже в локтях. Анна, сидя на корточках, выглядывала то с одной стороны ствола, то с другой. Она развернулась и подозвала Бориса жестом. Он покачал головой, и тогда Анна, также на корточках, перебралась к соседнему дереву: взвизгнула, вонзила в него ногти и исчезла — что-то утащило её во мрак. Борис шагнул назад и упёрся затылком в твёрдую поверхность. На его плечи легли мужские руки с грязными пальцами. Прорычав Борису в ухо бессвязные слова, фигура толкнула его. Он не сопротивлялся. Фонарём оказался костёр без дыма, вокруг которого стояли человеческие тела в чёрных плащах. Они мычали и синхронно вращали звериными головами; чудаки напялили то ли маски, то ли чучела, и Борис, разглядывая их, веселился: в бормотании фигуры с мордой шакала он распознал голос Макса. Происходящее походило на дешёвое шоу с посредственными актёрами. Незнакомцы играли роль безумных сектантов, а верещавшая прежде Анна ковыряла землю носком стоптанного ботинка. Пленников не связали, не держали за руки; мозаика сложилась: Анна сговорилась с Максом и другими жителями, чтобы напугать Бориса. Макс, молившийся на свою тетрадь, не мог не заметить в ней вырванную страницу и человеколося, который для усиления эффекта должен вот-вот появиться из-за деревьев. — Ну и где наш главный бог? — съязвил Борис и обратился к подруге. — Напомни, как ты его назвала? АниБис? — она кивнула. — Выходи, АниБис! Мы заждались тебя! — сектанты склонили головы. Борис ухмыльнулся и последовал их примеру (если играть, то отыгрывать до конца!) и покосился на Анну. — Какое неуважение! Немедленно склонись перед богом! — человек, стоявший за спиной девушки, вцепился в её шею и сдавил, чтобы Анна поклонилась. Она хныкала, и Борис решил, что из присутствующих в лесу актёров она — лучшая. Призванная им лосиная морда встала напротив костра. — Что она сделала? — спросил он, делая паузу после каждого слова. Костлявый палец указывал на Анну. — Она украла мою тетрадь, — ответил Макс, — испортила её, насмехалась над нами и ворвалась на собрание. — Сжечь! Борис прыснул со смеху: лосиное божество отдало приказ тем же будничным тоном, каким мать просит поджарить тосты на завтрак. Он принимал всё за розыгрыш даже, когда умоляющую его о помощи Анну подвели к костру, даже, когда её толкнули в костёр и не давали из него вырваться; он принимал всё за розыгрыш, пока уши не заложило от криков девушки, а в нос не ударил запах горящей плоти. — Что он сделал? — бог направил палец на Бориса. — Нет, пожалуйста! Макс! — Борис упал на колени и обхватил ноги брата. Макс не шевелился и на стенания Бориса не отреагировал. — Он помогал ей. АниБис снял маску, за которой скрывалось лицо пожилого мужчины. — Встань! Макс, не отличавшийся силой, поднял брата за капюшон дождевика. Мужчина отогнал его и вплотную приблизил своё лицо к лицу Бориса. — Что скажете? * — Делирий? * — ответ Макса, теребившего бейджик, прозвучал неуверенно. Мужчина, изучив глаза Бориса, выпрямился. — Почему? — Галлюцинации, — бейджик вращался, как звериные головы из леса, — подвижные галлюцинации. Зоологические. Зоологические, подвижные галлюцинации, — Макс повторял одно и то же, словно помешательство было у него, а не у пациента. Психиатр кивнул Борису. — Помнишь что-нибудь? Он приподнялся на локтях. — Лес. Огонь. Анна. — Кто такая Анна? — шёпотом поинтересовался Макс у психиатра. — Одна из пациенток больницы, они дружат. Меня узнаёшь? — Да. Вы мой врач, а он, — Борис запнулся, — я видел его где-то. — Ученик, — подсказал мужчина, — он мой ученик. Вы столкнулись в коридоре во время твоего «люцидного окна» **, поэтому ты запомнил его. Он думает, что у тебя делирий. Что скажешь? — Да, — ответил Борис, впившись взглядом в Макса, — всё так. Месяц назад я попал с родителями в аварию, когда мы переезжали сюда. Я получил травмы, которые привели к делирию. — Он быстро развился до стадии галлюцинаций, — добавил психиатр, — и мы положили Бориса в больницу под наблюдение, — он поставил галочку в карточке. — Идём. — Сколько вам лет? — встрепенулся Борис. Они задержались в дверях. — Вы выглядите чуть старше меня. — Генетика, — хмыкнул врач. — У Макса хорошая генетика. Идём. Он вышел из палаты, а Макс, улыбнувшись Борису, произнёс одними губами: — Мои боги наказали тебя. *Делирий — синдром помрачения сознания, характеризующийся галлюцинациями ** «Люцидное окно» — уменьшение выраженности симптоматики, появляющееся днём