Пряничный Домик.

— Ты мой сладкий, — жирный кусок торта отправляется в рот, предварительно успев измазать не только руки отправителя и губы получателя, но и все валяющиеся поблизости подушки. Обращение – конечно, не к торту, а к тому, кому он предназначался – звучит гротескно нежно, напевно и так приторно, что кажется, будто уши тоже могут почувствовать вкус. Впрочем, возможно, все дело в комнате – здесь так много сладостей, что поневоле чувствуешь себя гостем пряничного домика. Губы чуть приоткрываются, выпуская на свободу алый язычок. Пробежав быстро по ним и слизав остатки крема, тот шустро прячется обратно, а вот неторопливый рот закрыться так и не успевает: тонкие пальцы ласково придерживают подбородок, отбирая у сладкоежки очередной поцелуй. Тот в долгу не остается, немедленно отвечая еще более высоким сладким голоском: — А ты мой милый пушистый котенок, — будто ища доказательств своему утверждению, рука в белой перчатке, из-под которой проглядывает что-то красное, зарывается в густые иссиня черные волосы, ероша их и почесывая кончиками пальцев за ухом. Брюнет щурится, чуть ли не мурлыча от удовольствия, ластится к среброглазому мальчику, поднося к его губам большую бледно-розовую зефирину в форме сердечка, щедро сдобренную взбитыми сливками – так, что многочисленным подушкам опять приходится играть роль «слюнявчиков». Дождавшись, пока седоволосый слижет остатки сливок с кончиков изящных пальцев, мечник, не забыв восхищенно улыбнуться напоследок, наклоняется за новой порцией вкусностей, тихонько бормоча себе под нос: — И так отъелся, как индюшка перед рождеством. Когда ж этому проклятому Стручку жрать надоест? Услышав бурчание, Аллен, тут же встрепенувшись, переспрашивает: — Что ты сказал, родной мой? – опешивший Канда охает от неожиданности и быстро тараторит срывающимся высоким голоском: — Ничего-ничего, дорогой мой… Я просто сказал, что люблю тебя больше всех на свете, — шоколадное суфле исчезает во рту у сероокого, довольно облизнувшись, тот ядовито шепчет, пока голова Юу снова скрывается из вида в поисках нового угощения: — Баканда, я же сейчас лопну к чертям собачьим! Сколько можно запихивать в меня эту гадость, идиот! Отголосок шепота долетает до чутких ушей мечника, тот поднимает непонимающий взгляд, и Уолкер тут же спешит исправить положение: — И я тебя люблю, мой милый, — а на лице потихоньку расползается, перебираясь из одного уголка рта в другой, страдальческая мина. Наконец, не выдержав натиска очередного кремового пирожного, седоволосый давится, закашливаясь и измазав Канду. Тот вопросительно, уже с нескрываемым раздражением смотрит на мальчика. Наконец, отдышавшись, тот протягивает жалобно: — Канда, я больше не могу-у, — речь прерывается парой бессвязных всхлипов, — долго ты еще будешь пичкать меня этой дрянью? – Ехидная ухмылка поблескивает откуда-то из-под копны белоснежных волос. – Или ты и правда настолько туп, что не можешь понять? Даже в меня такое количество сладкого не влезет! Тучи сгущаются. Юу Канда все еще сидит с абсолютно инертным лицом, любовно поглаживая острые уголки рахат-лукума. Аура бешеной ярости вокруг него уже расползлась до ужасающих размеров, но он продолжает сохранять спокойствие, чем только еще сильнее наводит ужас. В конце концов, тот неторопливо отвечает: — Мне тоже это порядком надоело, тупой Стручок. Я все думал, когда же ты наконец лопнешь. Видимо, сегодня на это посмотреть не удастся, но ничего, я потерплю до следующего раза… Точно ничего страшного? Сегодня ведь день Святого Валентина, все-таки, — брюнет задумчиво взвешивает в руке увесистый кусок пирога. Сероглазый, расплывшись в счастливой улыбке, благодарно восклицает: — Конечно, ничего, придурка кусок! – И первым успевает отправить в лицо Юу здоровый кусок лимонного желе. Канда тут же расцветает каким-то бесконечно обрадованным воинственным оскалом, запустив в Аллена миску с ягодным пудингом, взревев: — Это кто еще из нас придурок, мелочь безмозглая! — Имбецил недоделанный! — Умалишенная сволочь! — Патлатая тварь! — Да на себя посмотри, у меня-то хоть башка не седая и лицо не разрисовано! — Зато я на девчонку не похож! — Да-а? А что ж вечно ноешь, как девчонка?! — Т..ты… Бессердечное чудовище! — Сам виноват, идиотское ничтожество! Восхищенно уставившись друг на друга горящими от счастья глазами, двое остановились ненадолго, чтобы отдышаться и протереть глаза от липкой сахарной пудры. Влюбленным взглядом косясь на оппонента, Аллен сбивчиво и хрипло восклицает: — Как же я, все-таки, тебя обожаю, гад заросший! Канда, тепло улыбнувшись, нежно шепчет в ответ, подхватывая в руку очередную увесистую тарелку сладостей-снарядов: — А я тебя, мой тупой Гороховый Стручок. FIN.