Частная школа мадам Шмидт

Откуда в пустых домах столько пыли? Нет, ну в самом деле, откуда? Окна почти всегда закрыты, людей нет, собак и кошек тоже, никто не тащит с улицы грязь, ветер из Сахары не ложится песком на окна. Казалось бы, здесь всегда должно быть чисто, но нет, вездесущая пыль проникает через мельчайшие щели, вылезает из-под плотной ткани чехлов, просачивается через стекло из ветхих, наверняка желтоватых уже страниц книг и оседает там, где оседать как-то странно. На стенах, на раковинах, на чашках, спрятанных в шкафчиках, внутри посудомоечной машины и внутри стиральной, давно и безнадежно отключенных от сети — и кошмарно старых, — на полу, на чехлах, на кроватях и креслах, на каминной решетке и на венике. Ужас. И никуда от нее не деться. Сюзанн часто об этом думает, когда с насмешкой, когда с удивлением, когда со злостью — бывает, что и с отчаянием, когда пыли много, времени мало и надо за пару часов успеть то, на что обычно уходит пара суток. Ответа никогда нет. Пыль есть, была и будет всегда, неизменная и незыблемая. Даже горы когда-то исчезают, а пыль на подоконниках — остается. Сегодня у Сюзанн по плану особенный рассадник пыли. Место ее зарождения, вселенская пылевая бездна, черная дыра наоборот — частная школа для девушек с музыкальным уклоном под руководством мадам Шмидт. Так и написано на пыльной латунной потемневшей от старости и погоды табличке: мадам. Сюзанн регулярно умиляется, увидев это. Как будто там не школа находилась, а бордель, делающий вид, что он что-то невиданное. В городе говорили, мадам Шмидт — чем ей не угодило обращение "фрау"?.. — привечала… всяких девушек, не только талантливых, не только юных, не только девственниц. Сюзанн точно знает, что они врут. Просто потому, что видела школу, пусть и закрытую давно, изнутри, каждую ее комнату, музыкальные залы, общие гостиные, кухню, столовую, кабинет той самой мадам — и нет, ничего бордельного там не обнаружилось. Сюзанн пару раз доводилось приводить в порядок дома, в которых раньше квартировали бордели, и теперь она может уверенно заявить: в частной школе мадам Шмидт была именно школа. На завтра обещали плохую погоду, да и на послезавтра тоже. Это и радует, и расстраивает. С одной стороны, Сюзанн все равно планировала остаться здесь на три дня, чтобы неторопливо вымыть весь дом. С другой — ночевать она все же хотела в гостинице городка, с чистой кроваткой, горячей водой и вкусным ужином в любом, но лучше в ближайшем ресторанчике. Впрочем, о прогнозе она знает довольно давно и успела запастись и едой, и водой, и даже подушкой для спальника. По небу, кстати, и близко не заметно, что погода должна испортиться: оно пронзительно голубое, чистое, светлое, как на фотографиях океанских побережий в пляжный сезон. Так же ненатурально. Сюзанн переключает скорость: машина загружена под завязку и в горку тянет с трудом. Приходится выключить кондиционер, а это плохая идея. На улице слишком жарко, и остывший за время пути салон нагревается до состояния кипятка почти мгновенно. Нужно поменять уже свою старую машинку на что-нибудь более приличное. Что-нибудь большое, тяжелое, черное, мощное, широкое, стоящее на дороге как влитое в любую погоду. Сюзанн вполне может себе это позволить: уход за пустыми домами приносит ей весьма неплохой доход, и работы столько, что тратить его некогда. Да, нужно. Чуть позже, когда Сюзанн определится с тем, какую же марку — а потом и модель — она хочет купить. Возможно, к Рождеству или к Пасхе, зависит от того, когда будут скидки выгоднее. Машина наконец-то добирается до вершины холма и притормаживает, как будто ей тоже хочется посмотреть на долину, полную виноградников, разноцветных домиков и мелких речушек. Жаль, что длится это всего пару мгновений и всего не разглядишь, но останавливаться на смотровой площадке Сюзанн не будет. Во-первых, ей надо работать, а она даже не доехала. Во-вторых, там и так чересчур много людей — ну или туристов, которые за людей не то чтобы считаются. Сюзанн очень их не любит, несмотря на то, что именно туристы обеспечивают всему региону безбедную жизнь. Однако куда больше Сюзанн не любит себя в роли туриста и старается в ней не бывать. Дорога с холма вниз — длинная и крайне извилистая, тенистая, да и идет она по лесу, не сильно густому, но для приглушенных сумерек вполне хватает. Сюзанн замедляется, потому что места не много, и со встречным машинами — а еще с оленями и зайчиками — проще разминуться, если не нестись. Само собой, ее тут же обгоняют, какой-то кретин на пижонской двухместной тачке, оранжевой, дорогой и бессмысленной. Сюзанн предпочитает функциональные вещи. Бензиножорка без крыши, изливающая во все стороны волны омерзительной музыки, непрактична совершенно. Разве что ее хозяин мечтал показать всему миру свой омерзительный музыкальный вкус и маленький, эм, айкью. Дернув головой, Сюзанн включает радио, с ходу поймав местную радиостанцию, круглосуточно гоняющую джаз, и подпевает тихонько песне где-то с середины припева. Надо бы купить машину, которая может общаться с телефоном, да. Где-нибудь к Рождеству. В багажнике что-то обиженно грохочет, Сюзанн смеется и немного ускоряется. Сейчас очень рано конечно, но чем раньше она окажется на месте, тем быстрее начнет работать, тем раньше закончит и тем больше времени у нее будет на отдых перед следующим пустым зданием, бывшей клиникой для суперэлитных пациентов, огромной — и находящейся на другом конце страны. Дорога внезапно портится, потом снова улучшается. Сюзанн знает об этом месте, а вот туристы, говорят, всегда визжат от неожиданности. Какая-то даже легенда есть, связанная с этими выбоинами, но Сюзанн так и не спросила хозяйку пансиона, в котором она обычно останавливается, о деталях. Тогда в следующий раз, месяца через полтора. Не забыть бы, как в предыдущие пять. Еще километра три — и Сюзанн доедет до школы мадам Шмидт. Мадам, ну надо же. Представляется она крупной и высокой женщиной, черноволосой, одетой в обтягивающее платье и меха, а под платьем — чулки с подвязками и крохотные кружевные трусики. Глаза подведены черным, на губах лежит красное, ресницы веерами, и в волосах обязательно красный пион. Наверняка она была совершенно иной, но Сюзанн специально не ищет фотографии: мадам из ее фантазий нравится ей больше, да и подходит дому лучше, чем какая угодно другая. Песня на радио сменяется другой, дорога идет вниз, и Сюзанн вновь включает кондиционер, ведет плечами и стучит кончиками пальцев по рулю, подпевая глупой привязчивой попсовой песенке, главному хиту этого лета, солнечному, но какому же безмозглому. Вечером, до дождя, надо будет смотаться в городок за вином, оливками и сыром. Сюзанн не взяла их с собой, потому что не хотелось, а теперь вдруг вот хочется. Отказывать себе в удовольствии как-то глупо — жалко только, что захотелось так поздно, когда поворот на город остался за спиной. Не разворачиваться же. Дом от Сюзанн никуда не убежит, конечно, но она не очень любит менять направление движения, особенно так близко от цели. Современный хит сменяется хитом прошлого века, тоже глупым и прилипчивым, но ему за древностью лет простительно. Сюзанн насвистывает мотивчик, но получается у нее плохо, свистеть нормально она так и не научилась — да и зачем бы? Нужный поворот — и дорога резко портится, превращаясь из относительно гладкого асфальта в грунтовку, состоящую из ям и колдобин. Сюзанн с начала работы здесь жаловалась хозяину дома на ужасное состояние дороги, но он ремонтировать ее отказался, а община, на территории которой располагается придомовой участок, не могла. И денег не было, и разрешения хозяина. И сейчас-то лето и сухо, проехать получается относительно спокойно, пусть медленно и вцепившись в руль, но все же. Зимой здесь совсем плохо, и приходится брать другую машину — в аренду, само собой, потому что своей, умеющей ездить по густой и влажной грязи, у Сюзанн нет. Иногда ее тянет отказаться от этого дома — с другой стороны, платят за уборку хорошо, времени она занимает немного, и за те пару лет, что Сюзанн мотается сюда, у нее и друзья завелись в городке, и любимые кафе. Но если дорога станет хуже, то Сюзанн все же откажется: аренда машины съедает половину дохода от уборки. И даже то, что в окрестностях есть парочка других клиентов, положение не сильно улучшает. Грунтовка вьется между деревьев, между высоченных сосен посреди леса, прозрачного, но все равно опасного и темного. Как будто там кто-то живет. Сюзанн никогда не выходит ночью из дома, и окна закрывает, и двери запирает. Нет, в городке нет никаких легенд про чудовищ из леса — а вот про висельника из дома в самом центре старого города есть — но Сюзанн все равно страшно. Хорошо, что сейчас лето и темнеет поздно и ненадолго. За очередной сосной что-то мелькает, Сюзанн притормаживает еще немножко и практически подкрадывается к повороту. А за ним, ух… Несколько поваленных деревьев — неужели тут уже был ураган?.. — через которые ее машинка не переберется. Чудесно, просто чудесно. Не менее чудесна чужая машина, обшарпанный, но чистенький беленький старый пикап родом из всех фильмов про приключения в дороге разом. Мужчина же рядом с ней… Сюзанн забывает на мгновение как дышать, от восхищения этим высоченным, мускулистым, относительно скудно одетым красавцем, шоколадным настолько, что он кажется ненастоящим. Лица Сюзанн не видит, зато видит мышцы, перетекающие под кожей и под тонкой тканью футболки, и это, о боже, совершенно охрененно. Как-то Сюзанн считала, что таких красавцев делают в фотошопе, но нет, вот же он, живой. Потрогать бы... Ну и сначала выяснить, что он здесь забыл. Это явно не хозяин и не его родственник, и дело не в цвете кожи, а в старой машине и несколько потрепанных шмотках из масс-маркета. Красавец отворачивается от деревьев, которые до этого пристально рассматривал, оказывается и в самом деле красавцем, чувственным как сто чертей, и улыбается. И подходит ближе, пока Сюзанн открывает окно. — Ты, наверное, Сюзанн? — спрашивает он, остановившись в паре метров от машины. — А я Диего. Тебе же сказали, что я должен приехать? Я садовник. — Нет, не сказали. — Сюзанн решительно концентрируется на последнем вопросе и тоже улыбается: — Ты же не против, если я позвоню и уточню? — Конечно, нет, звони. Он отходит обратно к деревьям, наклоняется, потом приседает на корточки, как будто ему совсем неинтересно, о чем именно Сюзанн будет разговаривать с хозяином дома. Впрочем, красивый Диего знает, как ее зовут, и предполагает, что Сюзанн знает, зачем он тут. На всякий случай Сюзанн закрывает окно и лишь потом набирает номер хозяина дома. Отвечают ей где-то на шестом гудке, хозяин, сонный и хриплый, сообщает, что нанял Диего для ухода за домом, и описывает его почти так же, каким Сюзанн видит. Без восторга, но в общем нанятый садовник соответствует имеющемуся в наличии. Сюзанн очень-очень надеется, что у него нет подружки, или друга, или, не дай бог, жены. Помолиться готова кому угодно, лишь бы этот прекрасный образец мужчины оказался одиноким. Только это, остальное Сюзанн берет на себя. В конце концов, мужчины редко отказываются от секса, если он сам идет к ним в руки. Нет, есть, конечно, те, кому надо поохотиться за женщиной, прежде чем затащить ее в постель. Но Сюзанн рассчитывает на то, что красавец Диего к ним не принадлежит. Она вылезает из машины и словно попадает в сауну. Почему-то уличная жуткая жара не чувствовалась через открытое окно и наваливается вдруг, как будто ее включили. Те еще ощущения. И хорошо, что в доме всегда прохладно. Добраться бы теперь до него. — Ну что? — Красавчик Диего выпрямляется, разворачивается, вытирая о джинсы ладони. С ладоней сыпется древесная стружка, как мило-то. — Насколько мое присутствие здесь законно? — Если верить хозяину, то более чем. Прости, но я должна… — Не за что извиняться. Ты все правильно сделала. В конце концов, мы не знакомы и находимся вдвоем далеко от людей. Выяснить, тот ли я человек, за кого себя выдаю, — самый логичный поступок в мире. Сюзанн улыбается. Но недолго. — А эти деревья… — Она кивает на всякий случай на лежащие поперек дороги стволы, украшенные небрежной красной линией. — Их можно убрать? — Само собой. — Диего лучится счастьем, но тоже недолго. — Сначала распилить, потом погрузить в грузовик и вывезти. Но мы с тобой этого сделать не сумеем, увы. Я звонил в лесничество, но там, похоже, затянувшиеся выходные и трубку никто не берет. А сами мы не потянем. Вот это плохо. У Сюзанн в машине куча всяких крайне нужных вещей, и все надо перенести в дом. Некоторые из них тяжелые, а до дома еще с километр сначала до ворот, потом от ворот и до крыльца. Черт-черт-черт, ну как же хреново, а. Сюзанн растерянно оглядывается и расстраивается чуть ли не до слез. Можно попробовать объехать стволы по обочине или переехать их — но не на ее машине, слишком старой, слишком слабой и слишком низкой. Вот и накрылся запланированный мини-отпуск полной медным тазом, что было несколько непредсказуемо и неожиданно. — Что случилось? — очень сильно удивляется красавчик Диего. Видимо, вся радость от предстоящего внепланового физического труда разом отразилась у Сюзанн на лице, засветилась, взошла как солнце, включилась как строительная лампа. В общем, даже совершенно чужой человек заметил. Объяснить не то чтобы долго, но Сюзанн вдруг осознает, что расплачется сразу же, как откроет рот, и вместо него открывает багажник — дойдя до него сначала, конечно — и тычет пальцем в горы ценнейших приспособлений для уборки. Подошедший следом Диего уважительно хмыкает. — Давай переложим все ко мне. Твоя, кхм, машина через стволы не проедет, а моя — да. Переложим, перевезем, а твою припаркуем на съезде с трассы, там как раз закуточек есть. — Давай, — само собой, соглашается Сюзанн. Примерно на это она и рассчитывала и попросила бы сама, но раз предлагают, то еще лучше. Вообще, приятный он, помимо того, что чертовски красивый. И наверняка ведь подружка где-то есть. — Спасибо большое. Все это пешком таскать — я б до ночи провозилась. Или жена. Или муж, чем черт не шутит. Отсутствие кольца, в конце концов, сегодня никому и ни о чем не говорит, как и присутствие. Нужно будет потом спросить. Или плавно намекнуть как-нибудь, тонко и ненавязчиво. — Не за что. Я ведь не могу оставить даму в беде. — Теперь Диего улыбается с намеком, что ли. Сюзанн совсем не против быть дамой в беде на ближайшие пару дней. Потом-то снова придется вспоминать, что она у себя одна и очень сильная. — Показывай, что нужно перекладывать. И что удастся засунуть в багажник, а что должно пойти в салон. Вдруг у тебя там что-нибудь нежное. Сюзанн показывает, Диего восхищается количеством. Тут и качество весьма достойное, но вряд ли он разбирается в том, чем отличается один полироль от другого, поэтому все восторги достаются корзине, в которой этих полиролей — и всяких других средств — пятнадцать бутылок и банок, десятку тряпок, швабре, роботу-пылесосу и второй корзине, закрытой. В ней лежат тряпочки, мыло, воск, сменные насадки для пылесборника, перчатки, маски, фартук и красная косынка, чтобы прикрывать волосы от пыли. Как на картинках с пин-апом. Сюзанн убирает иногда под настроение в коротеньком платьице и шлепанцах на каблуках. Но очень-очень редко и явно не такие огромные площади, как предстоящие в доме. Диего — истинный джентльмен — не дает ей ничего носить. Да и сам управляется буквально минут за десять, аккуратно разместив аккуратные корзинки Сюзанн между своими устрашающими приборами, упакованными в чехлы. Тоже, кстати, аккуратные — чистые, по крайней мере снаружи. — Садись, — предлагает Диего, когда все вещи оказываются в его машине. — Прокатимся с ветерком, сеньорита. И сразу же кажется, что они на побережье, где-то недалеко от песчаного пляжа, и воздух пахнет морем, рыбой, близкими приключениями, миртом и молодым вином. Трепещет на ветру вуаль, крохотная шляпка на голове едва держится на трех шпильках, длинная юбка путается в ногах. Сюзанн смущается, краснеет слегка и отступает к машине. — У меня нет еды, представляешь? — Сюзанн придумывает это в одно мгновение и в идеальный момент. Вроде как ничего такого не произошло, но Сюзанн надо немного времени наедине с собой. Прямо сейчас, а не через час, когда они доберутся до дома, выгрузят вещи и разбредутся по туалетам. — Я смотаюсь в магазин, привезти тебе что-нибудь? Я ненадолго, ты как раз доберешься до дома прислуги. Он такой, одноэтажный, с красной крышей. Хотя она не так уж и придумала: ее еды на двоих не достаточно, к тому же она не подходит для романтичного ужина. — У меня есть. — Диего хмурится, но совсем недолго. — Конечно. Куда отнести твои вещи? — В кухню основного дома. Сюзанн буквально запрыгивает в свою машину, разворачивается и сбегает, как будто за ней гонятся. На самом деле ей как-то слишком жарко от представленного, хотя в летнем дне на море ничего такого нет. Да и с Диего пока ничего не понятно, будет что-то или не будет — помощь ни о чем не говорит. Может, его просто мама хорошо воспитала. А хочется — ну, чтобы было. Для начала один раз, а там посмотрим. В итоге до супермаркета, единственного на полтора десятка городков, Сюзанн добирается чересчур быстро: и торопится, и так задумывается, что не замечает дорогу. Да и внутри супермаркета несколько тупит, проскочив с разбегу мимо полок с орехами, но быстро замечает свою промашку, возвращается к нужной полке и после этого внимательно следит за тем, что набирает в тележку. Орехи, конечно же. Овощи на пару дней, огурцы, помидоры, все в мини-формате, перчики. Персики, абрикосы, лимон, инжир. Сыр, несколько видов, попроще на завтрак, подороже на ужин с Диего, хлеб с орехами, свежий сыр с зеленью, прозаическая пачка макарон и не менее прозаическая банка тунца, банка фасоли, нарезка салями и пастрами, крекеры, чипсы, сухарики, оливки в банке, оливки в пластиковой упаковке, три большие банки йогурта. Вино, само собой. Джин и тоник на всякий случай. В машине, к тому же, есть овсянка быстрого приготовления, миндальное молоко и сушеные фрукты. Хватит на какое-то время — все равно Сюзанн не собирается задерживаться в доме прямо надолго. Ну и докупить, если что, всегда можно. Уже возле кассы Сюзанн прихватывает презервативы — обычного размера и очень большого — и смазку. Мало ли. Вдруг пригодится. Ну и лимонный рулет в кондитерской, куда ж без него. Съест его Сюзанн в одиночестве, ни с кем не поделившись. Дорога до дома проходит спокойно — Сюзанн надеется, что бревна убрали, но — как же жаль — они на месте. Хорошо, что с продуктами Сюзанн купила еще и две огромные сумки. Ну а что, экологично, удобно и не надо нести в руках сорок пакетиков, злобно режущих пальцы. Первую сумку Сюзанн вешает на правое плечо, вторую — на левое, закрывает машину и, вздохнув, выдвигается к дому. Путь, прямо скажем, неблизкий, а сумки — тяжелые. Но и Сюзанн не нежная великосветская барышня, а вовсе даже барышня, зарабатывающая на жизнь физическим трудом. Порой ей приходится двигать мебель и таскать ее тоже — по сравнению с каким-нибудь диваном продукты и не весят ничего. Главное, удачно самовнушиться, а там и дом будет рядом. Дорога б была хоть немного получше, но увы-увы. Временами Сюзанн кажется, что до ее машины здесь ездили конные экипажи и прогуливались дамы в кринолинах. Конечно, это не так, частная школа закрылась каких-то десять лет назад, и в ней есть и свет, и вода, и отопление, и такие чудеса техники, как посудомоечная машина. Но иногда от этого места веет не то викторианской эпохой, не то эдвардианской — или это потому что Сюзанн не отказалась бы походить изящной, как колокольчик, в корсете, пышной юбке и шляпке, в шелке или тафте, под кружевным зонтиком? Сюзанн, безусловно, пошло бы классическое платье-торт. Жаль, что заниматься уборкой в нем будет… неудобно. В трех метрах от ворот дорога внезапно превращается в асфальт, пусть старенький, потрескавшийся и поросший травой, но идти по нему все равно приятнее, да и быстрее. Сами ворота Сюзанн за собой закрывает и запирает, чтобы никто снаружи не попал. Это, кстати, одна из удивительных особенностей школы: глухой трехметровый забор, рядом с которым не растут деревья, и высокие ворота, сделанные из тонких металлических полос, закрепленных друг от друга на таком расстоянии, что только драная кошка проползет. И пики наверху тоже внушительные. И все, зайти на территорию школы можно только тут, нет печальной задней калитки для поставщиков молока. Возможно, у воспитанниц мадам Шмидт было столько поклонников, что хоть отстреливай, но поскольку это негуманно, пришлось построить забор, чтобы хотя бы не лезли к девушкам. Сюзанн представляет себе толпы хорошо одетых мужчин, отчаянно штурмующих забор, как заправские зомби, буквально видит перед собой лицо одного из них, испачканного в облетающей с камней штукатурке, и смеется, вспугнув какого-то зверя в кустах. На смех из-за дерева появляется Диего, трогательно покрытый паутиной и сухой листвой, и кидается отбирать в Сюзанн сумки. Исключительно из побуждений помочь, а не из побуждений тут же все сожрать, конечно. Какой он все же обалденный. Очень жарко, и птицы щебечут просто невыносимо, как будто они и в самом деле где-нибудь на морском побережье. И пахнет как-то морем, солью, солнцем, песком, умирающей на жаре зеленью. Цикад не хватает, ну так еще и не вечер. — Много работы? — интересуется Сюзанн. А то вдруг придется есть и пить все в одиночестве, потому что Диего с утра до ночи будет пахать, а с ночи до утра беспробудно дрыхнуть. — Я не все осмотрел, но да, прилично. Недели на три, если не отлынивать. Меньше, если позвать людей, но с этим у нас сложно, сейчас самый сезон, все рабочие заняты то там, то тут. Собственно, и я должен быть не здесь, но больно выгодный заказ. Платят нормально, и жить можно в доме. — Но не в главном же, — Сюзанн фыркает, не сдержавшись. — В маленьком, для прислуги. Это его хозяин называет домом, а тот, где ученицы жили, виллой. — Упс. — Диего улыбается без капли смущения. — Значит, я не так понял. — Случается. Какой же он все-таки приятный. Очаровательный, галантный, отлично воспитанный. Все бы такими были. И красивый, конечно. Мечта, а не мужчина. По крайней мере, на ближайшие сутки-двое. А там уже посмотрим, будет что-то или нет. До дома прислуги они добираются довольно быстро. Сюзанн знает, что прислуга в нем не жила с середины сороковых, а потом здесь обитали учителя-мужчины, но название так и осталось. Кто-то ей об этом рассказал в самый первый приезд сюда. Дом симпатичный, тот, который для прислуги. Двухэтажный, с большими окнами и высокими потолками, беленький, чистенький, аккуратный словно игрушечный. В противовес ему махина самой школы кажется больше, тяжелее, массивнее, чем есть на самом деле, хотя и в ней огромные окна, высокие потолки и все беленькое. Однако вилла угнетает, а дом — нет. Сюзанн открывает дверь — с некоторой натугой, потому что пользуются ей редко, а смазка в петлях не особо хорошая. Нужно заменить ее, но от уборки до уборки Сюзанн об этом забывает. Записать, что ли. Или вон Диего… — Ох. В машине есть смазка, занесем твои вещи, и я займусь дверью. Если надо смазать что-то еще, скажи. Вот хоть замуж за него выходи, ну честное слово. Кстати. — Спасибо, — улыбается Сюзанн и косится незаметно на его руки. Кольца нет, следа от него тоже, но это ни о чем не говорит. Она спросит напрямую, но не сейчас. Сейчас у нее куча других дел. Она быстро включает холодильник и засовывает в него продукты. Хорошо, что в прошлый раз перед отъездом Сюзанн его вымыла с лимоном и чайные пакетики разложила по всем полкам и в дверцу, которую не закрыла. Теперь он не пахнет, ну а холод наберет когда-нибудь. Скорее, позже, чем раньше, ну да до ужина далеко, а в продуктах нет ничего, что может испортиться мгновенно. Ну а теперь — вилла. Она нравится Сюзанн, в общем и в целом, но жить там она не хотела бы. А так очень красиво. И витражные вставки в парадной двери, и колонны, поддерживающие крышу над входом, и балкончик на ней, и его резная решетка. Внешние ставни, белые стены. Наборный паркет комнат и коридоров, мелкая плитка на полу в ванной, более крупная, но в мелкий цветок, на их стенах, мебель в чехлах, огромные окна, светлые комнаты. Первым делом Сюзанн спускается в подвал и включает электричество, ну и осматривается на предмет повреждений и протечек, заглядывает в пустые открытые морозильные камеры, проводит пальцами по покрытым пылью полкам и вытаскивает на первый этаж робота-пылесоса с зарядной станцией. У нее есть еще один, само собой, но два всегда лучше. Кстати и свой надо занести, но это позже, зарядиться до утра он все равно успеет. На первом этаже Сюзанн находит пульт и поднимает жалюзи на всех окнах разом. Точнее, она надеется, что они поднимутся все, что ничего нигде не прикипело и не застряло, не сломалось и не обросло гнездами, перьями и всем таким. Шум вроде как однородный, но это тоже не гарантия. Часть окон она открывает, обойдя этаж по часовой стрелке. Два в холле, два в столовой, четыре в библиотеке, по два во всех классных комнатах числом десять. И везде пыль-пыль-пыль, как будто ее специально кто-то здесь рассыпает. Весь путь Сюзанн можно проследить по следам в ней — комнате к третьей она начинает наступать на них, чтобы притвориться, что в комнату что-то зашло да не вышло. Отдельно забавно то, что в доме совсем не пахнет затхлостью. Немножко пылью, но в основном деревом и едва заметно розами. Как будто сильно надушенная дама прошла здесь пару часов назад, и даже воспоминания о ней исчезли, а запах — остался. Сюзанн даже присматривается к полу, вдруг найдет какие-нибудь знаки присутствия той самой дамы, но на полу одна пыль, лежащая очаровательно-ровным слоем. На втором этаже расположены еще несколько классных комнат, пара гостиных с диванами, столиками, книжными полками, приемная, учительская, кабинет директрисы и небольшая спаленка при ней. Мадам Шмидт, видимо, была трудоголиком. В каждом помещении Сюзанн открывает окна, как и на третьем этаже, на котором находились девичьи спальни на двоих. И чердак осмотреть, вот прямо надо, ожидается шторм, крыша может протекать. Не хочется до ужаса. Там не страшно, просто Сюзанн не любит чердаки, с детства, с тех пор как старший брат запер ее на домашнем на сутки, без еды, зато с пауками. Если от арахнофобии Сюзанн со временем избавилась, то от всего остального… Логично попросить Диего. Конечно, это не область его ответственности, но вряд ли он откажется. К тому же, если дырки найдутся, Сюзанн может разве что ведра под них подставить: ремонтировать крышу она, увы, не умеет. Или поступить иначе: пожаловаться ему, а там уже посмотреть, как он себя поведет. Сам предложит помочь или посочувствует и не предложит. Вот это хорошая идея, да. Сюзанн выглядывает из окна и замирает от восторга — как всегда здесь — при виде леса и сада, глубокой зелени августовских деревьев. Нежное кружево листьев то там, то здесь прерывает несколько обшарпанная белизна беседок и скамеек, глубокие каналы дорожек и изумрудный всплеск затянутого ряской пруда. Обалденно красиво — ухоженное оно все наверняка выглядит и вовсе божественно. Интересно, у мадам Шмидт имелся садовник или это ученицы в свободное от уроков время подстригали деревья и косили траву? Сюзанн никогда не интересовалась, что именно тут была за школа и почему она закрылась. Но судя по тому, что одновременно в спальни помещалось не более шестидесяти учениц, да и уклон был музыкальный, плата за обучение стремилась в небеса, а значит, садовник прилагался. Что странно, так это отсутствие музыкальных инструментов, хотя их продали, вероятнее всего. Рояль — это вам не стены, он со временем портится, а денег стоит приличных. Сюзанн вздрагивает, заметив в саду шевеление, но вспоминает о Диего, всматривается и обнаруживает его, присевшего на корточки перед бывшей клумбой, теперь заросшей сорняками. Что он там делает, с третьего этажа дома не рассмотреть, зато Диего, похоже, чувствует ее взгляд, оборачивается через плечо, улыбается и машет рукой. Конечно, он ее не видит, но Сюзанн улыбается тоже. Он ей нравится — немножко слишком сильно. Ладно, спуститься и попросить о помощи. И прогноз погоды посмотреть опять. Небо сейчас неприлично голубое, и солнце светит, да и ветра нет, но в общем как-то душно и тяжело, как перед грозой. Не хватало еще, чтобы куда-нибудь налилась вода, все окна нужно будет закрыть и опустить все жалюзи. И двери запереть. Ну и крыша, да. Сюзанн спускается по ступенькам, оставляя рядом с цепочкой своих следов вторую, в другом направлении. Выглядит довольно сюрреалистично. Можно сегодня вымыть лестницы, а на ночь включить роботов. Завтра протереть пыль на всем, что не пол, послезавтра вымыть полы. Окна… Окна, да. Ну одно радует: вся сантехника в пыли, а не в жире, остатках шампуня, известковом налете и прочей дряни, так что с ней сильно заморачиваться не придется. Ладно, окна все равно не сегодня, потому что ожидается гроза. В саду Диего обнаруживается возле куста шиповника, грустного и явно бывшего когда-то розой. — Вот так и получается без ухода, — вздыхает Диего, когда Сюзанн останавливается за его спиной. — Имей в виду, если соберешься заводить розарий, то не оставляй его без присмотра на десять лет. — Откуда ты знаешь, что именно на десять? Он ведь не местный, Сюзанн успела посмотреть название фирмы, написанное на машине, загуглить и обнаружить, что находится она в ста сорока километрах севернее, почти возле моря, в крохотном курортном городишке. — Моя семья… точнее, дед и отец моего отчима работали здесь садовниками, потом хозяйка умерла и все пошло… испортилось. И было это десять лет назад. Моя мама вышла замуж за отчима, когда вся семья переехала отсюда на север, но истории об этой школе до сих пор рассказывают. — Интересные? — Смотря кому. — Диего разворачивается к ней и белозубо широко улыбается. — Могу рассказать, но не прямо сейчас. Надо бы до дождя осмотреть весь сад, вдруг что-то сломано и надо отпилить или подвязать. — Договорились, — улыбается и Сюзанн. — А мне надо слазить на чердак, посмотреть, все ли там в порядке. Терпеть не могу чердаки, если честно. И Диего, зайчик, реагирует, как ей хотелось. — Могу помочь. Заодно и сверху гляну на сад, вдруг что-то увижу, что с земли не видно. Сюзанн для порядка немножко сопротивляется и соглашается, показывает Диего путь на чердак, а сама идет заносить в дом свои рабочие вещи. Переодевается в шорты и футболку, завязывает на голове косынку, поправляет косу и отправляется покорять пыльные горизонты. Первым делом лестница, благо она каменная и особого ухода не требует. Смахнуть пыль, протереть ступени, дождаться, пока они высохнут, радоваться. Конечно, потом их придется перемыть еще раз, но пока пусть хотя бы тут будет чисто. До дождя, если верить прогнозу, три часа, и что ж, их надо провести с пользой, хотя бы два. Потом закрыть окна, помыться и приготовить стол для совместного ужина. Легкого и красивого. Соблазнительного, такого , чтобы можно было кормить друг друга с рук, пить вино из бутылки— и целоваться. Понятно, что это… не обязательно должно произойти. Возможно, Диего просто уедет домой, или пойдет стричь под дождем кусты, или откажется, сообщив, что у него дома пятеро детей и беременный муж. Но Сюзанн надеется, что вечер они проведут вдвоем. В крайнем случае она съест все сама, ну а вибратор всегда с ней. Кстати, надо глянуть, заряжен ли он. Уборку Сюзанн начинает с самой последней комнаты правого крыла третьего этажа. Убирать здесь сложнее всего, потому что очень много разнообразных поверхностей, но Сюзанн вооружается метелкой и салфетками из микрофибры и кидается на пыльные бастионы. Она сделает сегодня три комнаты, а завтра весь этаж и запустит робота. Вперед. Большой встроенный шкаф, протереть в нем полки, выдвижные ящики, зеркало, положить свежие кольца из древесины кедра, чтобы пахло приятно и всякая гадость не завелась. Две кровати, с каждой снять чехол, пройтись пылесосом по матрасу, перевернуть его и тоже почистить, положить лавандовые подушечки. Чехлы отнести в коридор. Протереть пыль на столах и на книжных полках, смахнуть ее же с двух бра и небольшого креста над дверью. В ванной слить, ополоснуть обе раковины и душевую кабину, залить унитаз чистящей жидкостью, подождать, протереть, снова слить. Ну и пыль, конечно, убрать со всех горизонтальных поверхностей. И из шкафчика. Вымыть в обоих помещениях полы. Повторить два раза, как и хотелось. До начала грозы остается часа полтора, когда Сюзанн заканчивает. Можно было бы успеть сделать четвертую комнату, но вместо этого Сюзанн пробегается по оставшимся, закрывает окна, снимает с мебели чехлы и сваливает их горой возле лестницы. В подвале есть огромные стиральные машины и гигантские сушилки, но воспользуется ими Сюзанн завтра. Сейчас важнее закрыть все окна и искупаться до того, как первые молнии удачно попадут в трубу или какой-нибудь водоем, из которого водичка стремится в дом, и человек, находящийся в это время в душе, умрет от удара током. Это вроде бы невозможно, а если и возможно, то происходит раз в пятнадцать лет на Луне, но Сюзанн все равно предпочитает в дождь не купаться. На крыше, кстати, все прекрасно, как доложил Диего. Сюзанн ему поверила — потому что не желает проверять самой. Чердак ведь, фу. Времени достаточно, небо за окном все голубое, хотя стало чуть более душно и тяжело, и Сюзанн решает оттащить чехлы на этаж ниже, ну и там поснимать все, что удастся. И порадоваться, что штор в доме нет, иначе она бы затрахалась до начала уборки. Диего не видно и не слышно — заглянул после чердака, сказал, что все прекрасно, и свалил — скорее всего, он занят в саду. Сюзанн даже выглядывает из окон, но не находит его, разве что кусты шевелятся. Но там может и лисица копаться. Ладно, найдется, никуда не денется, рабочий день-то еще в процессе, да и садовнику уезжать перед грозой не стоит. Как и ехать во время нее через лес — а тут один лес везде. Закрыв окна и на первом этаже, Сюзанн выходит на улицу, снова оглядывается и идет к дому прислуги. Ну, в принципе, Сюзанн подходит чем-то под это слово. Кроме того, что зарабатывает куда приличнее чем те, для кого этот дом изначально строился. И выбрала для себя эту работу она сама, хотя и школу закончила на отлично, и в университет поступила, но решила отправиться в училище и заниматься тем, что на самом деле нравится: превращать запущенные до ужаса помещения любого размера в чистенькие и блестящие, как монетки. Мыть, натирать, стирать, гладить, полировать и так далее. И работать при этом на себя. Надо сказать, что ее никто не понимал, как же так, иметь возможность зарабатывать головой, а вместо этого пойти работать поломойкой. Сюзанн не обращает на них внимания. Хотя иногда, редко-редко, вот как сейчас, стоя в душе, отделанном мелкой разноцветной плиткой — и это в домике прислуги, да-да — под лейкой, пусть старой, но явно из первоклассной сантехники, Сюзанн хочется быть какой-нибудь принцессой. Чтобы платья с кринолином, атлас, кружева, чулки с подвязками и мушка на щеке, чтобы показать кавалеру, что дама готова станцевать вальс. Рубины, сапфиры, шелковые ленты, пудра, нежные духи и украденный в тени балкона поцелуй, корзины с цветами, блеск натертого паркета, музыка, словно льющаяся из воздуха. С другой стороны, во времена, когда все это было, женщина ни на что права не имела, а сейчас, ну почти везде, можно решать самой, выбирать себе занятие по душе, и это так приятно. Сюзанн моет голову, всю копну волос длиной до поясницы и не жалея наливает кондиционер, иначе на голове у нее будет метелка до потолка, и расчесать это никто никогда не расчешет. Потом намыливается вся, не любимым гелем с запахом огурца, а другим, пахнущим ванилью. На всякий случай. Вино, кстати, уже в холодильнике, и стаканы Сюзанн нашла. Не бокалы, как положено, а именно стаканы, с толстыми стенками и пузырьками и потеками краски в стекле. Сюзанн уверена, что для жары, грозы и вина под сырную нарезку с последующим сексом они подходят больше всего. Диего не слышно — впрочем, за шумом воды Сюзанн не расслышала бы и парочку танков. Пора заканчивать, гроза все еще приближается и наверняка уже бьет где-то молниями в беззащитные трубы, да. Смерть недалеко, гррррр! Жаль, что зеркало запотело — нужно натереть мылом в следующий раз — но, в общем-то, Сюзанн неплохо знает, как выглядит после душа. Мокрые волосы прижаты к голове, на лице вода, глаза прищурены и общий вид слегка обалдевший. Болит спина, но не сильно — видимо, Сюзанн где-то неудачно что-то подняла. Просто замечательно, что в доме имеется нормальная постель — плохо, что она в доме для прислуги, а заниматься сексом и спать, соответственно, Сюзанн планировала в здании школы. Ну да что-нибудь придумается, когда придет время. И одежду взять с собой в ванную Сюзанн почему-то не догадалась, хорошо хоть полотенце есть, целых три. Одно, самое большое, Сюзанн оставляет Диего, заворачивается в самое маленькое, а среднее наматывает на голову. Секси со всех сторон, как ни посмотри. Диего — которого Сюзанн никак не ожидала увидеть сразу за дверью — смотрит внимательно и явно с удовольствием. Сюзанн улыбается в ответ и бочком проскальзывает мимо Диего в комнату. Сначала вино и еда, потом секс. Хотя наоборот тоже было бы неплохо. Тело отзывается на чужой взгляд теплом, заполняющим все вены, участившимся дыханием и подскочившей, как температура при гриппе, чувствительностью. Переодевается Сюзанн стремительно и некоторое время потом стоит, неторопливо дыша, пропуская через себя прикосновение жестких кружев бюстгальтера к напрягшимся соскам. У нее давно не было секса, а Диего — прекрасен. И вот результат. В принципе, нет в нем ничего плохого: предвкушение только подогревает, делает предстоящий вечер окончательно прекрасным. В душе включается вода, с грохотом обрушиваясь на поддон, в то же мгновение темноту за стеклом прорезает яркая вспышка молнии, за ней следует удар грома, такой близкий, что кажется прямо над зданием что-то взорвалось. Сюзанн взвизгивает от неожиданности и прижимает ладонь к застучавшему слишком быстро сердцу. Испугаться она не успела, но гроза началась как-то уж совсем внезапно. Остается надеяться, что Диего не прибьет в душе молнией — это было бы очень-очень-очень обидно. Сюзанн оставляет Диего записку, собирает еду в корзину, прикрывает сверху пледом и отправляется в путь. Для сегодняшнего постельного приключения она выбрала гостиную мадам Шмидт: там есть камин, прекрасный ковер и низкий столик, на который можно поставить еду и вино. И диван, и ванная за стеной. Надо было захватить с собой полотенца, мда. Но нет, возвращаться Сюзанн не будет, как-нибудь так обойдется. Молния опять бьет где-то прямо над домом, совсем близко, прямо над головой, ворочается гром и бушует дикий ветер. Сюзанн видит за окном гнущиеся и мечущиеся в стороны ветки кустов — магонии, что ли? — и ускоряет шаг. Ей не очень хочется оказаться в узком, полном стекла коридоре, если учесть, какой снаружи творится кошмар. Машина, опять же, далеко, если что-то случится, то пока Сюзанн доедет до врача, трижды успеет истечь кровью. Так что лучше поторопиться. Странно, что окна коридора между домами не закрыты внешними жалюзи. Экономия или просто не подумали, что там тоже стекло и разбить его даже проще, чем стекла в доме, хотя бы потому, что там никого нет, никто не услышит лишний шум, и злодей — вор, насильник, какая разница, в конце концов, — доберется до мирно спящих учителей, слуг или там учениц. И забор вокруг школьной территории никого не защитит. Впрочем, здесь наверняка была охрана, и вряд ли слабая. Недалеко от ворот Сюзанн видела домик, как раз для охранника. Или для привратника. Сейчас там никого нет, как и опасность — по идее. Сюзанн на всякий случай прибавляет скорости еще немного, чтобы побыстрее оказаться в относительной безопасности виллы. Его бы, кстати, надо обойти, но это после ужина. И после секса. Или, хм… Добравшись наконец-то до кухни в здании школы, Сюзанн выдыхает с облегчением и включает свет. Тусклый, он даже в полностью закрытом помещении не дает нормально рассмотреть дальние углы. Но Сюзанн бывала здесь достаточно часто, чтобы знать, что в них находится — ничего абсолютно, кроме пыли и обрывков паутины. Снаружи сильно и коротко грохочет, словно пустое ведро с размаху ударяется о ставни, заставив Сюзанн вздрогнуть, взвизгнуть и еще и отпрыгнуть в сторону, приложившись бедром о край стола. Нет, пожалуй, осмотреть дом стоит и сейчас, и после секса. На всякий случай. Сюзанн, конечно, не несет ответственности за повреждения, но она все равно здесь и может, приложив минимум усилий, предотвратить крупные траты, пусть и чужие. И счет потом выставить тоже может. Сюзанн выходит в столовую, включает свет и в ней: тут ничего не изменилось, пусто и грустно, окна закрыты, жалюзи опущены, в рожках огромной хрустальной люстры еле светятся три с половиной лампочки. Темно, страшно — наверное, — неприятно. Дальше. Свет она не выключает, во-первых, из-за Диего, который в доме никак не ориентируется, во-вторых, если что-то где-то все же случится, искать поломку будет проще при освещении. Хотя бы таком. Фонарик Сюзанн с собой, конечно, взяла, но толку от него мало, когда нужно использовать обе руки и ногу, чтобы что-нибудь закрыть. На первом этаже все в порядке — Сюзанн оббегает его быстренько, стараясь при этом не вспотеть, не зря же она так старательно мылась, — на втором тоже, ничего не скрипит, не шуршит, а если шумит, то в пределах нормы. Свет везде загорается и выключается, жалюзи опущены, куча чехлов с мебели как лежала возле лестницы так и лежит. Красота да и только. Правда, к концу обхода корзина начинает основательно так оттягивать руки, но это мелочи. Обратно ее понесет Диего, а может, и Сюзанн понесет он же, посмотрим. На втором этаже такие же тишина и покой. На этот раз Сюзанн оставляет корзину у лестницы, осматривает комнаты, закрывая за собой окна, и торопится на третий. Будет обидно, если она не успеет приготовиться, а Диего уже придет. Будет еще обиднее, если он не придет вообще или не найдет кабинет мадам Шмидт, заблудится, потеряется и станет местным привидением. Сделают здесь пансионат, или гостиницу, или какой-нибудь санаторий, или клинику для тех, кто хочет завязать с наркотиками, приедут гости, ну или пациенты, разложат в шкафах свои вещи, расставят в ванной баночки и бутылочки, спустятся в столовую или библиотеку, а там, в кресле возле камина, обнаружится Диего. Красивый, одетый в простые джинсы и рубашку с коротким рукавом, и какая-нибудь девушка, а возможно, и женщина, ну или молодой человек увлечется им, влюбится, бросит все на свете, чтобы быть с ним — и только потом, разорвав помолвку или оставив супруга с тремя детьми и собакой, поймет, что никакого Диего на самом деле нет. Грустно, конечно. Но и так тоже случается. Впрочем, не должно произойти ничего такого, Сюзанн ведь оставила ему подробную схему, как и куда идти. На видное место положила — на его чистые вещи, аккуратно сложенные на стуле. Третий этаж Сюзанн оббегает куда стремительнее. Закрывает окна, опускает жалюзи, пару раз притормозив и всмотревшись в тревожную застекольную темноту, густую, тяжело ворочающуюся дождем и громом. Сюзанн везет, и она не видит ни одной молнии — наверное, они вспарывают небо с другой стороны дома. Надо бы на чердак, но не в темноте, не во время грозы и не одной. Потом, после… задуманного, в компании Диего сходит. Или попросит его пойти туда одному. Попросит, если он откажется заниматься с ней сексом, вот. Так будет честно, по крайней мере, с ее точки зрения. Окно в кабинете мадам Сюзанн захлопывает, а жалюзи не трогает. Не то чтобы ей нравилась гроза снаружи, но Сюзанн собирается разжечь камин, и мало ли чем это закончится. Конечно, выпрыгнуть с третьего этажа и выжить сложновато, но можно открыть створку, если вдруг станет мало воздуха. Например. Пыль со столешницы Сюзанн вытирает свежеснятым с дивана чехлом и бросает тот возле двери, выставляет на столик сначала еду, потом бокалы и вино, выключает свет, зажигает свечи, которые до этого вытащила из одного из ящиков секретера. Спичками, которые обнаружила там же когда-то давно. Тогда здесь было много всяких мелочей — уборщики до Сюзанн старались разве что убрать пыль, совсем не замечая того, что внутри шкафов и под кроватями, на шкафчиках ванной и в столах библиотеки прячется миллион безделушек, принадлежавших обитательницам школы с момента основания до последних дней. В самую первую уборку Сюзанн нашла столько всего, что хватило бы, чтобы открыть свой магазинчик подержанных чудес, от очаровательных расчесок и новых, лежащих прямо в упаковках заколок, самых простых, с бабочками, украшенных тканью или стразами, до альбомов, полных прелестных рисунков. Тетради с нотами, миленькие кружевные панталончики сиреневого цвета, плюшевая змейка, чашки, ручки и карандаши, записки, поведавшие Сюзанн, что некая Мелисса была влюблена в некоторого Джейса и мечтала увидеть его лично. Сюзанн долго не понимала, в чем проблема, но потом, увидев в интернете описание фильма, догадалась, что речь шла о его герое. Ложки и вилки, платья, две совершенно разные портьеры, обе в шкафчике ванной кого-то из учителей, бутылочки с засохшим лаком, коллекция чаев, безнадежно испортившаяся, часы с совой, задвинутые на самую дальнюю полку шкафа, шкатулка с наклейками в ящике стола одной из учебных комнат, ведро, забитое сломанными барабанными палочками, а рядом два смычка с порванными струнами, документы и листы из контрольных. Свечи и спички. Что-то Сюзанн спрятала в доме, что-то сложила в ящики и передала хозяину, что-то выбросила, что-то — например, чужие рисунки — забрала себе, мысленно поблагодарив предыдущую фирму по уборке за общую безалаберность. Из кабинета свет можно выключить и включить во всем доме — даже в личных комнатах, — чем Сюзанн и занимается, оставляя освещенными только холл, лестницу до третьего этажа, часть коридора до кабинета — и хватит. Заодно этим она обозначает Диего путь. Логично ведь пойти туда, где пусть тусклый, но все равно свет? Логично. Ну и вот. Диего, правда, до сих пор нет, но вдруг, он просто привык мыться по сорок минут ежедневно, одновременно массируя пяточки. Да и времени прошло немного, минут двадцать может быть, имеет смысл еще подождать, а потом уже решать, что делать: идти искать Диего или поесть, выпить вина и отправляться в кроватку. Да, подождать. Сюзанн поправляет стаканы, выставляет блюдо с едой на центр стола, потом убирает его чуть в сторону и встает. Пробегается по комнате, задвигает посильнее ящик, из которого вынула свечи, потом открывает его снова и заглядывает внутрь: вдруг там что-нибудь новенькое появилось. Нет, конечно, потому что откуда бы, но мало ли. Привидение какое-нибудь прилетало, или, что вероятнее, Сюзанн не заметила что-нибудь в прошлый раз. Какую-нибудь забавную мелочь, заколку-резинку, ручку, записку, ножик для открывания писем, таблицу с именами учениц, не распакованный подарок, заячью лапку, ключ от сундука с сокровищами… В общем, что угодно, но увы-увы. После Сюзанн смотрит в окно, но за ним безнадежно темно, как в аду, и так же безнадежно мокро, как в аду, в котором прорвало все трубы разом. Наверное, ночью повалит деревья, и хорошо бы не на машину. С другой стороны, это будет прекрасным поводом купить наконец-то другую, мощную, черную, похожую на большую толстую кошку, устроившуюся на подоконнике. Шагов Сюзанн не слышит, движения не чувствует, но в отражении в стекле внезапно видит за своей спиной, близко-близко, в полуметре может быть, смазанную нечеткую фигуру. Вздрогнув и тихо, но крайне пронзительно взвизгнув, Сюзанн оборачивается рывком, прижав левую руку к сердцу, а правой пытаясь нашарить что-нибудь за собой, чем можно отбиться. Ничего не находит, конечно же, зато обнаруживает перед собой Диего, одетого в одни штаны. — Прости, — мягко улыбается он. — Я не хотел тебя пугать. — Ничего страшного, — улыбается в ответ Сюзанн. И только потом понимает, что сглупила. Надо было притвориться сильно испуганной, упасть ему в руки, например, или ослабеть, и чтобы он ее подхватил. Эх, жаль, но момент упущен. — Что-то интересное снаружи? Диего выглядывает в окно, Сюзанн вместо ответа пожимает плечами и, обойдя его, в два шага добирается до диванчика и падает на сиденье. — Ничего. Сад, дождь, тучи. Где-то далеко еще город, ну а совсем далеко — море. — И в самом деле ничего, да. Диего садится рядом с ней, закидывает ногу на ногу, а потом изящным и небрежным жестом поднимает с пола корзину. Сюзанн ее не заметила почему-то, хотя она белая, явно не местная, и выстеленная красной тканью в мелкий голубой цветочек — края ее переливаются через края корзинки, делая все невыносимо милым. — Еда, — сообщает Диего. — Ну… почти. Сладости, финские хлебцы с чили, инжир и орехи в меду и вяленая говядина. И ванильное печенье. Больше у меня ничего нет, но зато все, что есть, вкусное и свежее. Будешь? Ах да, еще вино, из ледяного винограда, сладкое. Очень сладкое. Любишь такое? Вообще не особо, как и в принципе все, к чему можно отнести слово “очень”. Но Диего принес это вино для нее, постарался, придумал что-то, нашел где-то — поэтому нужно попробовать. Сделать хоть глоток, а там уже как пойдет. Может, Сюзанн понравится, кто знает. Сюзанн вынимает еду из корзинки — тронув буквально кончиками пальцев ткань, оказавшуюся слишком нежной для чего-то, предназначенного для переноски — расставляет посуду на столе, задумчиво вертит в руках бутылку. К ней нужен штопор, а у Сюзанн его нет. Ее вино закрыто стеклянной пробкой, которую легко вытащить пальцами. — В корзине, — в очередной раз улыбается Диего. Там же пара других свечей, пахнущих ванилью, длинная зажигалка, пачка бумажных платочков, упаковка экстратонких презервативов и крохотный пузырек с ванильной смазкой. Какой-то ванильный фетишизм — надо же, как Сюзанн угадала с запахом своего геля. Наверное, после сегодняшней ночи — и возможных двух-трех следующих — от ванили ее будет тошнить, но это не точно. И вот что странно — а откуда у Диего с собой достаточно редкое вино, свечи и штопор? Ладно презервативы со смазкой, у одинокого — вероятно — красивого мужика такое должно быть разложено по всем карманам, сумкам, рюкзакам и машинам. Но вот вино и все остальное — откуда?.. Вариантов не то чтобы много. Первый: Диего ест и пьет такое не только на свидании, а каждый заурядный вечер дома в одиночестве. Второй: Диего успел смотаться в город, пока Сюзанн работала или мылась, и купил все это специально для вечера с ней, то есть планировал секс. Третий: это походный набор юного джентльмена, обновляемым, скажем, раз в неделю. Сюзанн понятия не имеет, какой из этих вариантов реальнее, а главное — какой из них ей нравится больше. И решает не забивать себе сейчас голову глупостями. Бутылку с вином открывает Диего, он же разливает его по стаканам, на дно капельку, словно они собираются пить из приличного хрусталя. Сюзанн не против, совсем наоборот, она берет свой стакан, прихватывает с блюда пару хлебцев и кусок сыра, подтягивает к себе ноги, тихонько вздыхает и, куснув свой бутерброд, делает первый глоток. Совсем крошечный, буквально чтобы попробовать, чуть ли не кончик языка мочит осторожно, как будто там отрава или что-то кислое или горькое. Но нет, вино сладкое, не приторно, а как-то в меру, ровно столько, сколько нужно, чтобы правильно оттенить тонкие хлебцы с семечками и сухофруктами и слегка острый ореховый вкус сыра. Сюзанн даже зажмуривается от того, как ей вкусно. И стонет тихонечко, сделав нормальный глоток. — Вижу, тебе нравится. — И Диего пьет, само собой. — Это местное вино, кстати, прошлогоднего урожая. Я купил, когда приехал, думал выпить, как с садом закончу. Вот и ответ на незаданный вопрос, неизвестно, насколько правдивый, но вполне правдоподобный. — А там придется покупать вторую. — Допив, Сюзанн неженственно тянется к бутылке и наливает себе приличную порцию в полстакана, а не в полглотка. — Я думаю, я это как-нибудь переживу. — Диего ухмыляется и тоже тянется к ней. Они почти сталкиваются лбами и задевают пальцы друг друга над блюдом, задерживаются так на мгновение и возвращаются с добычей на диван, чуть отодвинувшись друг от друга. Нет, они не стесняются, ну, по крайней мере Сюзанн чувствует себя совершенно нормально, но торопиться и продлевать прикосновение пока не хочется. Хотя бы потому, что для начала стоит поесть, выпить еще немного и таким образом расслабиться. — Или купишь что-нибудь другое? — Или так, да. Или вообще не буду ничего пить, а отмечу новый вид сада как-то иначе, кто знает. В любом случае, это не сегодня. За нас, трудяжек? Он подносит стакан к стакану Сюзанн — так невовремя запихнувшей в рот половинку инжира — касается краем края и улыбается как-то так, что Сюзанн становится жарко. — За нас. Нет, она планировала сегодня секс, но не вот сию секунду, жрать потому что хочется. Хотя бы перекусить перед тем, как от всей души предаться разврату прямо на диванчике в директорском кабинете. На нем наверняка сидели когда-то давно родители, а вот сами ученицы либо стояли или мучались на кошмарно жестком узком стуле с высокой спинкой. Сейчас он обретается в углу, куда его изгнала Сюзанн после самой первой уборки здесь, в процессе которой она на него присела и чуть не отбила себе всю попу. — Ты обещал мне рассказать про мадам Шмидт, — напоминает Сюзанн и ловко хватает со стола персик. — Не самая приятная история для ужина, но если ты настаиваешь… — Я настаиваю. — Конечно. Ты знаешь, как она выглядела? Диего не дожидается ответа, лезет в свой телефон, копается в нем уверенно и протягивает его Сюзанн. — Вот, смотри. Сюзанн смотрит и невольно восхищается собой: мадам выглядела именно так, как Сюзанн себе ее представляла. Унылое каштановое каре с легким отливом в рыжий, черная блузка с высоким воротником, нитка крупного жемчуга вокруг шеи, черный кардиган крупной вязки, жемчужный браслет на руке, темная юбка длиной до середины икры и в заключение унылые темно-коричневые тапки на низком каблуке и с закругленным носом. Ничего такого, вот вообще ничего, и лицо тоже унылое, строгое, глаза прикрыты, губы, накрашенные вызывающе, неправильно красным цветом, поджаты, брови, выщипанные в тонкую нитку, сведены вместе, а лоб прорезает тонкая же морщинка. Мадам держит крохотный черный клатч с золотой окантовкой, и длинные паучьи пальцы с распухшими суставами сжимают его крышку до вмятин. Мадам на фотографии — какого-то журнального снимка, что ли, судя по глянцевому отблеску в левом верхнем углу — явно злится и непонятно, кто и зачем ее в этот момент снял. — Ее звали Франциска. Франциска Шмидт, а почему мадам, я не знаю. Отчим тоже не знает, как и дед не знал, хотя я спрашивал, мне это всегда покоя не давало, с чего вдруг мадам, если она не хозяйка борделя. Сюзанн тихонько хмыкает, потому что ее посещали абсолютно те же мысли, но вслух этого не говорит. — А здесь, — Диего ведет рукой с зажатым в ней бокалом, указывая на комнату, — была частная музыкальная школа, очень дорогая, очень хорошая, раз почти все ее выпускницы сейчас так или иначе знамениты, и очень строгая. Мадам терпеть не могла мужчин вообще, молодых в частности и отдельно не выносила каких угодно цветных, поэтому девочки в ее пансионе учились исключительно белые, а те несколько мужчин, которые все же были нужны для тяжелой физической работы, проживали либо в домике возле ворот, либо в учительском доме и крайне редко показывались в, как ее хозяин называет, вилле. Дед мой рассказывал, что даже на то, чтобы кусты подстричь возле окон классных комнат, нужно было разрешение запрашивать, да еще и письменное. Сюзанн, пользуясь тем, что Диего занят рассказом, ест, но старается при этом выглядеть не бешеным от голода медведем, а сексуальной женщиной. Диего на нее прямо не смотрит, видимо увлеченный историей, но нет-нет да посматривает, поэтому лицо приходится держать все время. Кстати, непонятно, зачем Диего отдельно упомянул цветных. — Надо заметить, что девочек мадам держала в ежовых рукавицах, и даже на каникулы к родителям отпускала редко. На Рождество разве что, да и то — неохотно. Потому что за пределами школы девочки могли познакомиться с каким-нибудь никчемным мужчиной, влюбиться, выйти замуж и этим похерить свою карьеру. Слухи ходили, что сама мадам так когда-то и сделала, но тут ничего сказать не могу, не уточнял. В принципе, почему бы и нет. Сюзанн тоже знает женщин, которые похерили абсолютно все, выйдя замуж. Впрочем, знает она и тех, кто все похерил без всякого мужа, а также тех, кто с мужиком и без успешен, весьма или не весьма, по-всякому. — Но ей все равно не повезло, одна из девочек, Эмилия вроде бы, во время визита домой, вроде бы даже на чьи-то похороны, познакомилась с мальчиком, да еще и черным, влюбилась и не особо это скрывала. Телефоны и компьютеры девочкам выдавали только для учебы и на строго определенное время, а переписку по обычной почте почему-то не контролировали, так что общалась девочка с мальчиком, а когда это выяснилось и девочка общаться из-за запрета перестала, мальчик приехал и решил ее украсть. Диего допивает вино, забрасывает в рот помидорку, пережевывает ее, пока наливает себе новую порцию, и откидывается на спинку дивана. Сюзанн, безусловно, ценит все усилия ее развлечь, но и на секс потом тоже рассчитывает, поэтому осторожно вытягивает ногу и кладет ее Диего на бедра. Сидеть сразу становится не удобно, но Сюзанн терпит, заодно и пресс свой тренирует. — Впрочем, они оба были не сильно умными, и вместо того, чтобы просто сбежать, спрятаться где-нибудь, пожениться или что они там хотели, они пробрались вот сюда, в этот кабинет, может, денег пытались украсть, может, просто гадость сделать — в любом случае мадам их услышала, вышла на шум и застала мальчика копающимся в ее собственном столе. Она пыталась их обоих задержать, и никто точно не знает, что именно происходило здесь той ночью, но мадам нашли утром в холле с десятком ножевых, а мальчика с девочкой где-то на южной границе страны, не особо вменяемых. К концу истории Диего понижает голос до таинственного шепота и наклоняется к Сюзанн, и камин так удачно потрескивает дровами, но весь эффект портят пальцы Диего, уверенно скользящие по внутренней стороне бедра Сюзанн вверх. Не пишутся они в атмосферу страшной истории. Вот вообще никак. Да и — чересчур много деталей, ну если Диего не тот самый мальчик, конечно. Но вряд ли, скорее, просто выдумщик и посредственный сказочник. Но поскольку Сюзанн не собирается писать с ним в соавторстве книги, то и плевать на его таланты в этой области. — Вот так вот, — шепчет Диего прямо ей в губы, оказавшись неожиданно как-то слишком близко, и замирает. Ждет какой-нибудь реакции, наверное, да. Сюзанн, посильнее сжав стакан, подается вверх к нему, касается губами губ, осторожно, намекая на поцелуй, потому что вдруг она неправильно все поняла. Но нет, все правильно, все так, как и хотелось. Сюзанн не замечает, как, куда и когда делся ее стакан, потому что позорно, очень романтично и как-то глупо тонет в поцелуе. Совсем не глубоком, без языков, одни губы касаются друг друга, неторопливо и сладко, и это почему-то так возбуждает, что Сюзанн, не сдержавшись, стонет, хотя еще рано, они же только начали. — Ш-ш-ш-ш-ш, — выдыхает Диего Сюзанн в рот, горячо, как будто у него внутри небольшая печка. — Тихо. Не сейчас. Подожди немного. Непонятно чего, но Сюзанн не спрашивает, увлеченно изучая кончиками пальцев подвижный позвоночник, отвлекаясь на упругие мышцы, переливающиеся под обжигающе горячей кожей. Это так хорошо, что просто не верится, и быстро становится лучше, когда Сюзанн ухитряется все же раздвинуть ноги и выгнуться, прижавшись на пару мгновений к обалденно твердому члену. У нее слишком давно не было секса, да и времени на себя саму тоже не особо оставалось, поэтому сейчас простенькие совсем ласки вызывают какие-то совершенно дикие эмоции. Сюзанн хочется кусаться и кричать, и член в себя хочется без всяких прелюдий, все равно между ног уже мокро, соски напряженно и болезненно трутся о тонкую ткань маечки, и в собственной коже Сюзанн тесно, жарко и слишком светло. Она замирает, подставив Диего под губы шею, застывает, пытаясь понять, что же ей помешало, что не так в густой и сладкой неге, в которую ее секунду назад затягивало с головой. Все вроде как в порядке, снаружи шумит дождь, внутри потрескивают в камине дрова и смешивается хриплое дыхание двух человек, свечи горят, по стенам пляшут тени, а одна стоит возле окна, неподвижная, вязкая и темная, как тростниковая меласса. А вокруг нее — свет. Вообще во всей комнате свет, холодный, белый, абсолютно чужой, мелко мерцающий, как в фильмах про инопланетян. Что за?.. Впрочем, ладно, понятно что. Сюзанн дергает Диего за уши, бьет локтем ему в плечо, потом умудряется вывернуть ногу и упереть ее куда-то Диего в грудь и толкнуть его, оторвать от себя и от сосредоточенного облизывания шеи. — Что?.. — удивляется Диего, приподнявшись на руках над Сюзанн. Мелассовая тень не двигается, не издает ни одного звука. Надо же, какой кто-то молодец. — Я сделал тебе больно? И какая Сюзанн дура. — Нет. Но ты попытался, а я тебе поверила. Вот это бесит сильнее всего. Что Сюзанн такая доверчивая и не подумала о том, что тут что-то не то. Интересно, чем сделали свет? Какими-нибудь диодами или там краской? — О чем ты? Диего склоняется обратно к Сюзанн, тянет с нее майку — возможно, его дружки даже снимают все это сейчас, — но Сюзанн прижимает ладони к его груди, толкает опять, потом начинает вырываться всерьез. Если их двое, у нее есть шанс, а если больше — никакого. Вопрос в том, чего они хотят: только пошутить так глупо, напугать — или убить, предварительно изнасиловав и замучив. Правда, хозяин дома знает, что Сюзанн здесь и что Диего тоже здесь, поэтому очень глупо ее убивать: его же первым будут подозревать. Но, может, ее сейчас запихнут головой в мешок, сунут в багажник и уедут с ней вместе куда-нибудь далеко, где ее никто и никогда не найдет. Сюзанн вымерзает вся, от кожи до того, что там внутри костей, в одно мгновение, и через секунду вскипает от злости. Посмотрим, кто кого. В конце концов, она не маленькая глупая девочка и не сдастся без боя. Она выдирается из-под Диего, несколько раз куда-то его пнув, в мягкое и податливое, садится, поправляет лямку на плече, вдруг почувствовав себя унизительно неодетой. Тень становится еще гуще, а свет вокруг нее еще злобнее и холоднее. — Да что с тобой? Сказала бы сразу, что ты с психозами! — Теперь Диего злится, что не вполне логично. Какой реакции он от нее ждал, восторга, что ли? — А ты мог бы сказать, что ты тут не один и не секс планируешь, а дебильный розыгрыш! — рявкает Сюзанн неожиданно зло и громко даже на свой собственный взгляд. Почему-то при этом она остается сидеть, а мелассовая тень как будто сдвигается к окну. — Какой розыгрыш, дура? — орет Диего в ответ. — Что ты несешь? — Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь про своего же дружка, вон там, у окна? Странно, что об этом Сюзанн не подумала. Что тень может не иметь к Диего никакого отношения, а быть банальным маньяком. Ну насколько маньяки вообще бывают банальные. — У какого о… — начинает Диего, но догадывается все же обернуться. И тут же вздрагивает, дергается назад, к Сюзанн, явно закрывая ее собой. И шепчет: — Что это? Тень отвечает на его вопрос, двигается, делает пару шагов вперед, выходя на относительный свет, обретает глубину и объем — и оказывается… мадам Шмидт. Прямо такой, какой Диего показывал ее на фотографии, те же украшения, та же одежда, те же старухины туфли и та же неподходящая красная помада на сжатых в нитку губах. Сюзанн щиплет себя за руку, надеясь не то проснуться, не то перестать видеть глюки. Ну или чтобы мадам Шмидт превратилась в какого-нибудь там Альфонсо, или Альфредо, или, чем черт не шутит, в Тристана — дружка Диего, такого же идиотского любителя идиотски пошутить. Мадам остается самой собой и делает следующий шаг к ним. — Сюзанн, — очень тихо говорит Диего. — Вставай, медленно, и иди к двери, а оттуда беги и вызывай полицию. Мадам растягивает губы в улыбке, как будто ей нравится предложение Диего, и вдруг становится видно, что зубы у нее в помаде. В чем-то красном, во всяком случае, и Сюзанн очень хочется думать, что это именно помада. — С чего вдруг? — Вообще то, что он предлагает, крайне логично. Однако кто сказал, что там, в темноте дома, не прячутся другие друзья Диего, настроенные на игры. Сюзанн совсем не мечтает свернуть себе шею на лестнице, убегая от них. Уж лучше остаться здесь, потому что тут есть бутылки, ножи и вилки, смазка, в конце концов, ее можно разлить по полу и надеяться, что на ней кто-нибудь поскользнется. Короче, есть чем защищаться. А там? — Твои дружки, ты и иди! Мадам подходит еще ближе, на пару шагов, но неслышно и как-то мгновенно, словно она умеет телепортироваться. — Это не мои дружки, — возмущается Диего сдавленно. — Я не знаю, кто это. Я отвлеку ее, а ты вызывай помощь. Сюзанн ему не верит, а вот в то, что за дверью комнаты ее поджидают другие желающие повеселиться — вполне. И то, что Диего старательно прикрывает ее от мадам собой, не заставляет Сюзанн усомниться в собственных убеждениях. Ей хочется сказать, что она не настолько идиотка, чтобы купиться на это, и что шутка его — тупая, и что хватит, великие актеры не справились с ролью, сценарист дерьмо, и все сделано слишком по-дилетантски. И что не надо было показывать Сюзанн снимок мадам, или в крайнем случае нужно было нарядить мадам иначе, узнаваемо, но не в то же самое, что и на снимке из какого-то журнала. В общем, много чего Сюзанн хочется, но она не успевает открыть рот, и даже запищать у нее не получается, потому что мадам вдруг странно дергается, и это совпадает со вспышкой молнии прямо за окном и грохотом грома прямо над домом. Непонятно почему, но эти звуки вдруг изменяют мадам, делают ее отчетливо неживой, высвечивая смутно белеющие в гниющем, желтоватом мясе кости, копошащихся в коже белых червей, темные провалы глаз — абсолютные пустоты, которые, тем не менее, смотрят! Драная, грязная ночнушка с идиотской аппликацией в виде слоника с воздушными шариками на животе — розовая вроде — отдельно подчеркивает, что мадам давным-давно не на этом свете. Возможно, потому что на ней отчетливо видны потеки засохшей крови. Ну и прорехи от ножа, что ли. — Мама, — жалко стонет Диего. Нифига себе у него мамочка… А еще она просвечивается, не сильно, но качающееся на ветру дерево за окном через нее получается разобрать не присматриваясь. — Бежим, — решает Сюзанн, не потому что пугается, а потому что это логично. И бежит, под грохот грома над головой. Благо недалеко, до лестницы, потом вниз, наружу — и все. Если поторопиться… — Бесполезно, — нежно выдыхает бесплотный, хриплый голос ей в ухо, и мадам вдруг оказывается перед ней. — На этот раз ты не уйдешь, Маргарет. — Меня зовут Сюзанн, — почему-то ей важно об этом сообщить. Может быть, мадам услышала бы ее и поняла, что перепутала девушек, после чего повторно и на этот раз окончательно умерла бы на месте от стыда. — Ты не уйдешь, Маргарет, — повторяет мадам и касается щеки Сюзанн, протыкает ее и гладит язык пальцами, мерзкими, склизкими, холодными. Непонятно, почему Сюзанн не выворачивает сразу же. Особенно когда мадам сжимает ее язык всей ладонью, прямо во рту. Диего тоже возникает из ниоткуда, сзади, дергает Сюзанн назад и в бок, тянет вперед и вываливается вместе с ней в коридор. Через мадам, как через бочку, полную слизи. И Сюзанн визжит, захлебываясь слюной и плеснувшим в рот из желудка вином. Мадам вцепляется в ее волосы, но Сюзанн продолжают волочь вперед, к лестнице, и Сюзанн пытается перебирать ногами, пытается держаться за что-нибудь, пытается дышать, но вместо воздуха вокруг нее кисель, холодный и липкий, и он забивается в легкие, забивает глаза песком, а уши — визгом. Ее собственным визгом, боже, и Сюзанн затыкается со всхлипом, прикусив язык. Затыкается в основном от резкой боли где-то в затылке и от ощущения смешанного с ледяным киселем мокрого тепла. Мадам выдрала ей клок волос, с кровью, дрянь такая. Сюзанн бы отомстила, разозлилась, но может только хватать воздух ртом, беспомощно, как лягушка в замерзающем пруду — такая же глупая и деревянная. И почти мертвая. Вот именно, почти. В какой-то момент, возле лестницы где-то — прошло всего пару секунд, а казалось, пара часов, — Сюзанн начинает двигать ногами, старается, по крайней мере, изо всех сил. Получается так себе, но они вроде как идут быстрее. Ступенька, ступенька, следующая. А всего их семьдесят две, это Сюзанн знает точно. Диего тяжело дышит над ее ухом, и прижимает ее к себе, слишком сильно, так, что трещат ребра. Где мадам, Сюзанн не знает, но где-то близко. Где-то рядом, за спиной, касается волос, одежды, кожи наверняка. Еще чуть-чуть, и она нагонит Сюзанн, засунет пальцы ей в рот и выдерет язык, как до этого выдрала волосы. Эта мысль придает Сюзанн ускорения, но ненадолго. Ступенька, вторая, третья, четвертая, и Сюзанн путается в собственных ногах, теряет равновесие и летит вниз. Прямо на кучу покрывал, боже, как же хорошо, что Сюзанн сложила их именно сюда. Она ударяется, конечно, но не сильно, и дыхание перехватывает буквально на пару мгновений, да и только потому, что часть покрывал обрушивается на нее сверху, погребает под собой и лишает воздуха и света. Диего приземляется рядом, но на пол, и что-то страшно хрустит, абсолютно безнадежно. Сюзанн замирает, сжавшись: вдруг мадам не увидела, куда она делась. Вдруг нужно просто переждать, дожить до рассвета или до конца грозы, и все закончится. В конце концов, когда Сюзанн однажды занималась в кабинете мадам сексом, никаких мертвых хозяек не появлялось. Сюзанн и Джейс спокойно поели, потрахались, кончили и там же уснули, перемазанные в смазке и сперме, и Сюзанн потом задолбалась чистить тот диван, да. Сверху над Сюзанн кто-то протяжно и жалобно стонет. Низко и страшно, как будто скрипят огромные ворота, закрываясь, отрезая от Сюзанн весь мир. И Сюзанн скулит, не выдерживает, хотя понимает, что надо молчать. Надо молчать, не двигаться, не дышать, прятаться, делать вид, что ее здесь нет, и тогда пронесет. Тогда мертвая мадам съест Диего, который падение с лестницы все равно не пережил, а Сюзанн выживет, сбежит отсюда и больше никогда не будет заниматься сексом в пустых домах с привидениями. Никогда-никогда, честное слово. Снаружи, за пыльной и пахнущей пустотой стеной покрывал тихо, как будто там никого нет. Как будто мадам уже ушла — а может и ушла, она же мертвая, она же не стала бы есть кого-то, чавкая и отрывая куски мяса прямо от тела гнилыми зубами. Ей такое не нужно, нет. Наверняка она питается душами, ну так это быстро и беззвучно. Не то чтобы Сюзанн знала, чем и почему питаются привидения и с каким звуковым сопровождением, но ей кажется, что все должно быть именно так. Снаружи тоже тихо, слышно только далекий шелест дождя по стеклу. Сюзанн ждет, запихнув в рот кусок ткани, чтобы не издавать лишних звуков, сжавшись в комок и притворяясь, что ее тут нет. Ждет хоть чего-то, какого-нибудь знака, что все закончилось или что это все шутка — вот последнее было бы просто прекрасно, но вряд ли осуществимо. Но Сюзанн все равно надеется — что ей еще остается?.. Время идет, кажется, что прошло уже часов тринадцать, но на деле вряд ли хотя бы пара минут. Сюзанн почти не дышит, почти ни во что уже не верит, и совсем не понимает — а что же дальше? Как же теперь быть? Наверное, стоит все же посмотреть, как там Диего, вдруг с ним все в порядке, и все это — шутка. Плохая, затянувшаяся, но шутка. Все остальное… Нет, пожалуй, не стоит об этом думать. Сюзанн прислушивается, но не слышит ничего, кроме шума собственной крови в ушах и едва заметного шорох покрывал, которые кто-то так же едва заметно тащит в сторону. Тащит. В сторону. Кто-то. Визг получается полупридушенным, потому что во рту у Сюзанн по-прежнему полно ткани, зато двигается и она, и покрывало очень быстро. И в разные стороны. Нет, Сюзанн не знает точно, где именно лестница вниз, но ей важнее убраться не туда, где находится противник. Мадам, а может, Диего, а может, и какой-нибудь неучтенный дохлый месье или мадемуазель, или что-нибудь такое же отвратительное. Без разницы, ей нужно в другую сторону. И ей даже везет, потому что снаружи только мадам, и висит она неподвижно вдоль мертвого Диего, и словно пьет его, хотя никаких… движений материи между ними не видно. А покрывало соскальзывает с лестницы, куда его столкнула сама же Сюзанн, когда упала. Теперь вниз, осторожно-осторожно, мимо мадам и тела Диего, поджимая пальцы на ногах зачем-то. Мягко-мягко, почти нежно, главное, чтобы тихо и незаметно. Не дыша, втянув живот на всякий случай. Сюзанн холодно и мокро в районе попы и спины, но как-то по разному, и еще больно, стопа, ребра слева, затылок, и голова кружится совсем чуть-чуть, но прямо сейчас это не важно. Важно убежать. Уйти. Скрыться, пока ее не заметили. Мадам поворачивает голову ровно в тот момент, когда Сюзанн становится на первую ступеньку, ведущую вниз, и выдыхает от облегчения. Видимо, слишком громко, а может, мадам просто наелась или изначально знала, что Сюзанн крадется к выходу. Неважно. А вот то, что мадам медленно взлетает, выпрямляется, и даже в относительной темноте дома прекрасно видно, какая она мертвая, дырявая насквозь, и ребра сломанные тоже видно, и куски обсыпающегося с мадам призрачного мяса в белесых хлопьях сухой кожи. И зубы видны через вывернутые наружу губы, и мозг — наверное, что-то склизкое и липкое на вид — через пустую глазницу, и осколки бедренной кости через драную ночнушку. Сюзанн вроде бы визжит и совершенно точно стонет, пятясь по лестнице вниз. Надо бы бежать, но Сюзанн не в состоянии повернуться к мадам спиной и выпустить ее из поля зрения. Почему-то Сюзанн кажется, что мадам бросится на нее, как только поймет, что ее не видят. А так взгляд держит ее на месте. Абсурдная теория, но мадам и в самом деле не двигается и ничего не говорит, болтаясь на одном месте, как идиотский поплавок, все то время, что Сюзанн истерически нащупывает за собой ногой ступеньку, встает на нее и так же истерически тем же способом двигается дальше. Интересно, а она может выйти в сад? А попасть в коридор между домами? Или вообще спуститься с этажа?.. Надо было все же послушать местные легенды, выяснить, как мадам умерла, в деталях, чтобы быть готовой вот… к такому. В следующий раз, если Сюзанн, конечно, выживет сегодня, она сначала послушает сплетни, а потом уже решит, наниматься на эту работу или нет. Или лучше все же свалить до того, как проснутся мифы и легенды, восстанут зомби и вампиры выберутся из своих гробов, да. Если она когда-нибудь еще осмелится войти в здание, в любое, особенно ночью. Сюзанн как-то сползает на площадку между вторым и первым этажом, и даже вдохновляется немного близким выходом. Или близкой развязкой. В общем, почти заметным концом событий. А потом за окном, за спиной Сюзанн, внезапно вспыхивает молния, заливая холл слишком ярким светом, до пятен перед глазами. Следом на крышу обрушивается гром, такой, что звенят стекла, и мадам, склонив голову к плечу, устремляется вниз. Сюзанн взвизгивает и, сделав по инерции шаг спиной вперед, разворачивается и кидается вниз, к дверям. Мадам находится где-то за ней, но оглядываться на бегу — глупая идея, а остановиться и даже замедлиться Сюзанн не в состоянии. Хорошо, что Сюзанн вымыла здесь пол, пусть небрежно, но на нем нет мелкого мусора, осколков или каких-нибудь фантиков, на которых она могла бы поскользнуться или пораниться, и до двери Сюзанн добирается без приключений, мадам ее не догоняет, и двери оказываются открытыми почему-то. Сюзанн вылетает на улицу и тут же натыкается пяткой на что-то острое, оглядывается, но не останавливается, бежит, потому что очередная вспышка молнии за ее спиной высвечивает растрепанную густую тень. Значит, мадам способна выбраться наружу, и что там с домиком прислуги, Сюзанн решает не проверять и мчится по скользкой размокшей грязи к воротам. До них далеко, но выбора у Сюзанн нет. Если она хочет жить, то придется бежать, а иначе… Миллион вариантов того, что мадам может сделать с ней, ни в чем не виноватой, но докажи это привидению, уже убившему одного человека. Пахнет дождем, мокрой землей. За волосы цепляются ветки — или это пальцы мадам, она совсем близко и дышит в затылок и не схватила ее только потому, что ей нравится играть. И нет, Сюзанн не оборачивается, и не замедляется, и продолжает бежать, несмотря на то, что легкие горят огнем, и в боку колет, и пятка, кажется, вот-вот отвалится от боли и еще потому, что в ней что-то торчит. Все поправимо, кроме смерти, и Сюзанн намерена сделать все, чтобы она не наступила слишком рано. Как для Диего. О котором Сюзанн подумает потом. Ворота возникают перед Сюзанн внезапно, она врезается грудью в завитки на густой решетке створки, толкает ее собой и вылетает наружу, в лес, за пределы территории дома, туда, куда мадам, по идее, не имеет возможности выйти . Сюзанн спотыкается и падает, приземляется коленями и ладонями в липкую жирную грязь, удержаться в которой невозможно, все конечности расползаются в разные стороны, Сюзанн плюхается в грязь животом, и лицом, и открытым ртом и, конечно же, задыхается, силясь вдохнуть. Надо ползти. Надо встать и бежать дальше, но это невозможно, потому что силы у Сюзанн закончились, но хотя бы ползти. Она пробует, вытягивает одну руку вперед, но толку от этого ноль. Перевернуться тоже не получается — только раза с двадцать пятого, наверное, после того как Сюзанн перестает пытаться выплюнуть легкие. Мадам обнаруживается близко, но за воротами, и выглядит как обычный человек, разве что сухой, несмотря на тонны обрушивающейся с неба воды. Мадам не прозрачная, и не подергивается, не мерцает, как плохая голограмма. Хотя и на земле не стоит, но это Сюзанн замечает, лишь когда ухитряется как-то сесть. — Глупая девочка, — качает головой мадам, и голос ее снова звучит где-то под костями черепа. — Ты опять убежала, но на этот раз одна. А мальчишка достанется мне, как давно должен был. А ты живи. Как и должна была. И она просто разворачивается, чтобы уплыть назад к вилле, беззвучно летя над дорожкой. Это как-то глупо, у нее же нет крыльев, но она все равно летит, при этом не двигаясь. Крякнув и вздрогнув от боли, Сюзанн заставляет себя встать на колени, а потом подняться на ноги, цепляясь за створку. Надо что-то делать дальше, надо вернуться в виллу или пойти к машине, попытаться поймать попутку, вызвать полицию, чтобы суровые большие дядьки в синей форме зашли в дом и тут же все исправилось. Надо, да. Но вместо этого Сюзанн во все глаза вглядывается в пелену дождя и мутную фигуру в ней. Явно мужскую, бредущую, покачиваясь и прихрамывая, к воротам. К которой приближается мадам, медленно, но совершенно неумолимо. И которой Сюзанн ничем, вот вообще ничем не может помочь.