Мама

Это я, Марк. Веснушчатый пятилетний ребёнок. Меня тошнит от запаха свечей, моя голова кружится от вида этих отвратительно высоких потолков, странное эхо со всех сторон давит на меня. Холодея от ужаса, я озираюсь по сторонам. На меня отовсюду смотрят какие-то люди. Они не знают меня, а я не знаю их, но почему-то они меня пугают. Ища защиты, я то и дело хватаюсь за мамину руку, но она отталкивает меня. Рука ей нужна, чтобы креститься. Тогда я смахиваю свечки и, сорвавшись с места, бегу к выходу. Мамино платье моментально вспыхивает, она кричит и хлопает по ткани, стараясь потушить её. А я, не оборачиваясь, выбегаю на улицу. Оказавшись на безопасном расстоянии, я наблюдаю за тем, как полыхает церковь, как люди в панике бегут оттуда, унося иконы. На одной из них я вижу себя, Марка, только другого. Восьмилетний мальчишка с лезущей в глаза чёлкой. Мои тонкие детские пальцы крепко вцепились в подол маминого платья, чёрного, в пол. Мама громко всхлипывает и стонет, утирая лицо платком. Папа же неподвижно лежит в гробу. Из-под прикрытых век он смотрит прямо на меня и зловеще улыбается, так же хищно, как и раньше, когда ещё дышал. Именно с такой улыбкой он подзывал меня к себе, затем мы играли в разные игры. Смысла этих странных игр я никогда не понимал, но они всегда вызывали у меня ужас и отвращение. Мама подходит к гробу и целует папу. После этого ящик для трупов закрывают крышкой и медленно опускают на дно ямы, глубокой-глубокой, словно уходящей в никуда. Мама стоит на самом краю этой бездны. Подойдя сзади, я резко толкаю её в спину. С протяжным криком мама летит вниз, затем удар, громкий хруст и слабый хрип. Кажется, она ещё не до конца умерла, но никому нет дела. Моих родителей засыпают землёй, сверху водружают блестящий каменный памятник. Присев на корточки, я внимательно всматриваюсь в него, там тоже я, Марк, только другой. Лохматый двенадцатилетний подросток. В моём кармане лежит старый отцовский нож. Мои руки покрыты глубокими порезами, свежими и не очень. Из одного только что сочилась кровь, а другой, кажется, начал гноиться. Я нарочно закатывал рукава, чтобы мама обратила на меня внимание, но она ничего не замечала. Выйдя из ванной, я медленно двигаюсь в сторону кухни. Мама сидит за столом и говорит с кем-то по телефону. Я шёпотом окликаю её: - Мам… Я поранился, - протягиваю к ней руки, демонстрируя искромсанные запястья и ладони. Она никак не реагирует. - Мам, - повторяю я уже настойчивее, - я руки поранил, что делать? Мама вздыхает и говорит в трубку: - Сейчас, погоди секунду, - и, отложив телефон, обращается уже ко мне, - Марк, ну что ты как маленький! Поранился, забинтуй значит, ну или пластырем заклей! Всё, иди! Она отмахивается от меня и возвращается к разговору, а я продолжаю неподвижно стоять и смотреть на неё. Нащупав нож в кармане, медленно подхожу ближе к матери. - Марк, ты чего? Она медленно опускает руку с телефоном. - Марк, это не смешно! Не сводя глаз с остро заточенного лезвия, она отклоняется назад, голос её дрожит. - Я и не смеюсь… Отклонившись слишком сильно, она падает со стула и пытается уползти на четвереньках, но я перегораживаю ей путь. Мама забивается в угол, по её щекам текут слёзы, но я совсем не испытываю жалости. - Марк!!! Ма… Она не успевает договорить, холодный металл протыкает её живот. Она истекает кровью, а я не останавливаюсь. Вытащив нож, я наношу новый удар уже в шею. Горячая кровь с шипение брызгает из раны, видимо, я задел артерию. Ещё один удар, ещё и ещё. Она уже не дышит, но мне всё равно, моя жестокость лишь растёт. Стоя над телом на коленях, я бью её ножом всё сильнее и сильнее, пока рука не начинает болеть. Лишь тогда я поднимаюсь на ноги и устало возвращаюсь в ванную. В зеркале над раковиной я вижу себя, Марка, только уже настоящего. Четырнадцатилетний парень: худой и бледный. Я сижу запертый в чулане, пока мама развлекается с очередным ухажёром – очередной копией её покойного мужа. Они одинаково отвратительны. В кармане у меня лежит старый отцовский нож, и я уже знаю, как с помощью него открыть дверь изнутри…