Привязанный

Фредди. Мой взгляд уже не смущает тебя. Скорее, наоборот, вызывает любопытство и означает, что ты снова готов хлебнуть со мной того, что никто не мог тебе дать до этого момента. Ты смотришь хитро, и твои каштановые волосы касаются ресниц. Моя рука инстинктивно дергается, и я убираю локоны от твоего лица. Ты лукаво улыбаешься. И в зеленых глазах молниеносно вспыхивает желанный огонек. Огонёк согласия и азарта. Пальцы начинают динамичнее тревожить струны. Губы становятся чуть раскисшими, словно пряник, который обмакнули в горячее молоко. Ты весь ванильный. И вызываешь во мне желание лизнуть тебя, твою белоснежную аристократичную кожу. Хотел бы я иметь такую же красоту. А впрочем, нет. Она бы не была так контрастна рядом с твоей, когда я накрываю тебя смуглым покрывалом своего тела. Джон. Я чувствую твой взгляд и чувствую твой жар. Мне и страшно, и любопытно. Ты, словно мангуст, кружишь вокруг меня — огромная стихийная сила, заключенная в смуглом хрупком теле, готовая взорвать клуб, концертный зал, а когда-нибудь, я верю, целый стадион — и вся она подчиняется ритму моего баса. Почти. Стоит мне подманить, подыграть тебя поближе к себе, и я вижу, как ноздри твоего тонкого носа трепещут, словно у породистой лошади, твой мускусный запах усиливается, пронизанный нитями агрессивного возбуждения, и я боюсь. Я боюсь, но не могу остановиться. Мне хочется подманить еще ближе: совсем, до предела — и посмотреть, что будет дальше. Фредди. Ты склоняешь голову ниже, и медная грива оказывается совсем близко ко мне. Эль. Чуть сладковатый. Но с горчинкой. Я втягиваю его аромат. Твой аромат. Он раздувает мои ноздри. Проникает в меня. И я чувствую твое дикое желание…меня. Хмель превращается в животный секрет твоей кожи, которая источает возбуждение. Ты хочешь того же, что и я. Втянуть мой запах, впитать меня всего. Проникнуть в каждую частичку моего тела. Слиться со мной. Но ты еще не привык к этим инстинктам. И всякий раз отталкиваешь меня. Тянешься, но в последний момент воздвигаешь преграду. Даже когда я вхожу в тебя, ты не даешь мне больше, чем можешь. Чего ты боишься? Меня? Или все же себя? Мои ноздри нервно подергиваются, поглощая твой аромат… Дай мне возможность тебя впитать… Джон. За мной, пожалуйста, не отставай, пожалуйста, не иди так близко, пожалуйста, не трогай меня, мне слишком горячо. Тебя слишком много рядом, мне слишком жарко, слишком страшно, и я хочу еще. Я подхожу к двери в гримерку, замирая на пороге в нерешительности. Мне трудно дышать, мои ноги дрожат, а позвоночник стал каменным. Я словно стою на краю высокого обрыва, собираясь прыгнуть в воду. Твоя ладонь, которую ты кладешь мне между лопаток, обжигает меня через рубашку, словно плеть. Ты почти толкаешь меня в комнату и, скользнув следом, захлопываешь дверь. Щелчок замка звучит мне приговором. Без права на досрочное, без намека на амнистию. Как же хорошо. Я, не оборачиваясь, чувствую, как скользят по моей спине угли твоих зрачков. Мне кажется, я превращаюсь в пар, утекая прямиком в твои тонкие жадные ноздри. Я почти чувствую, как ты пьешь меня ноздрями, глазами, руками. Твои пальцы скользят по моим плечам вверх, затем по шее — и вот, зарываются в массу моих волос, массируя кожу головы. «Красиво», — шепчешь ты мне в затылок, а затем пальцы в моих волосах сжимаются в уверенный кулак, и ты разворачиваешь меня лицом к себе. Фредди. Кто придумал дать тебе бас? Какого черта эта деревяшка мешает мне ощутить твое тепло. И как же сумасшедше пахнут твои волосы. Вновь. Ты рвешься ко мне на встречу, как мотылек на свет. Но эти чертовы люди, этот дурацкий бас и даже музыка, которая звенит сейчас у меня в ушах. И я тянусь к тебе, словно магнит. Ты отводишь взгляд. Твою мать, ты закрываешь свои бесстыжие глаза, в которых опять горит, полыхает. Прикрываешься своим щитом из лисьей медной гривы. А она пахнет. Опять и снова. Хмель, животная страсть, похоть… Я вдыхаю ее, до боли сомкнув ноздри. Я боюсь выдохнуть. И выдыхаю. И ты смешиваешься, сливаешься со мной. Моей похотью, возбуждением, что заставляет меня действовать в противовес себе самому. Я отталкиваю тебя. Твой нагретый до предела бас. И тянусь. Твою мать, я сам не знаю, что творю. Хочу бежать от тебя, а бегу к тебе… Джон. Бас — моя крепостная стена — отброшен в сторону. Твои пальцы расстегивают пуговицы моей белой рубашки, нервно раскидывая полы. Моя кожа кажется совсем полосной, когда твои темные ладони скользят по моей груди. Я очарован твоими руками: их кожей цвета темной карамели, крашеными черным лаком ногтями и тонкими запястьями — очарован настолько, что не сразу замечаю, что они почти кусают меня. Ты впиваешься почти больно в мою кожу, словно проверяешь как сильно нужно сжать мои бока, чтобы почувствовать ребра. Несильно. Я удивительно тощий. Раскалённые руки скользят вниз, стягивая с меня тесные брюки вместе с трусами. Это происходит быстро, и я стою, словно ошпаренный смущением. Прости. Поверь, мне бы очень хотелось произвести на тебя лучшее впечатление, показать нечто большее, чем тело тощего мальчишки, но… Мои мысли обрываются сами собой, ухая куда-то вниз. Я вижу тебя, твой голод, твою жадность, и мной снова овладевает страх в доле с каким-то странным смирением. Твои глаза напротив кажутся совсем жидкими, твои скулы кажутся острей, ноздри дрожат хищно, губы распухли, и на атласных брюках вздулся бугор твоего члена — как предвестник хорошего секса. Понимаю: это все я. Фредди. Твоя защита пала. Баса нет. Тебе нечем прикрыть себя. И мой взгляд довольно отмечает это похотливым взглядом. Твои узкие атласные брюки скрывают от меня большой лакомый кусочек, который я буду смаковать с особым удовольствием. И я уже вижу, как твой таз подался вперед. Но не спеши. Я пытаюсь растянуть это мгновение, но проклятые руки не дают покоя и все тянутся к тебе. Да, я сгораю от нетерпения, жажду обнажить тебя полностью. Пальцы суетятся на пуговицах, нервно перебирая их одну за одной. Рубашка расхристана, и белое, молочное тело с почти впалым животом и торчащими, вздрогнувшими ребрами ослепляет меня. Ты весь светишься. Ты практически прозрачен, как тонкая кожица китайских яблочек. Я хочу тебя надкусить, чтобы сок брызнул мне в глотку. Я теряю рассудок, дрожу. Хорошо, что руки еще слушаются, они впиваются в твои тощие бока, пытаясь проколоть их ногтями, оставляя красные следы. Какой ты тонкий и юный. Совсем мальчик. Мой мальчик. Странно, но я ощущаю себя преступником, который покушается на невинность. Твой живот поджимается еще больше. Я чувствую, что ты трясешься не меньше меня. Хватит! Довольно! Я стягиваю с тебя брюки вместе с бельем. Они застревают где-то на уровне твоих острых коленок. И я понимаю, почему ты так запредельно пахнешь, где источник этой вопиющего по жесткости аромата, доводящего меня до ручки. Ты возбужден. Как я не повредил твой член, когда срывал брюки? Я жадно облизываюсь, понимая, что мои губы распирает от жажды, от желания коснуться набухшей головки. Влажной головки, которая заставляет меня мощно и гулко выдохнуть, спустить пар, словно я конь, загнанный марафоном. Джон. Ты изменился. Твой запах стал тяжелей, на острых скулах проступил румянец, движения твоего тела стали резкими. Даже просто стоя рядом, я почувствовал, как вибрируют мелко твои мышцы. Руки твои, обхватившие мою шею, бьют током, а губы, впившиеся в мои, обжигают воском. Ты целуешься жадно, торопливо и почти грубо. Крупные резцы покусывают мой язык, нижнюю губу, задевают щеки и подбородок. На мгновение мне кажется, что ты пытаешься съесть мое лицо. «Красивый», — выдыхаешь ты мне прямо в рот, и от этого слова я таю в твоих губах и руках, поддаваясь навстречу, пытаясь ласкать тебя в ответ. Я не слишком умелый, но я очень стараюсь для тебя. Тебе мало. Сильные пальцы сжимают волосы у меня на затылке, оттягивая голову назад и заставляя беспомощно подставить шею. «Все, что хочешь и как хочешь», — думаю я, чувствуя язык и зубы на кадыке, а затем ключицах. Рука в волосах сжимается до боли, но я не пытаюсь вырваться: есть в ней какая-то сладость. Есть странный мёд в твоих укусах, от которых по телу разливается жидкий огонь. Возможно, от того, что в эти секунды я чувствую себя твоим. Ты забавно сопишь тонким носом, уткнувшись мне в грудь, а затем в живот. Мой член ноет от предвкушения прикосновения твоего рта. Я алчно думал об этой минуте с тех пор, как впервые увидел тебя, как улыбнулись мне темные пухлые губы, блеснув светлячками зубов. Ты рядом, я кожей чувствую твой взгляд и уже почти ощущаю влажный рот, и… Сгибаюсь пополам, хихикнув, как глупая девчонка, когда ты невесомо и щекотно касаешься кончиком носа моего члена. Ты, отстранившись, поднимаешься и серьезно смотришь на меня. Я в ужасе. Я готов был бы провалиться сквозь землю, но это означало бы конец этих минут, проведенных с тобой, твоими глазами, руками и кожей. Я скорее готов бросится на колени и умолять не уходить и продолжить, дать мне ещё один шанс. Ты поворачиваешься ко мне спиной и уходишь в глубь гримёрки. Я остолбенел последи комнаты. Голый, с глупо стянутыми до колен брюками, чувствуя свое сердце в горле. От ужаса я забыл, как дышать. Ты вернулся внезапно, какой-то особой кошачьей походкой, вернув мне надежду и кислород. В черных глазах блеснула насмешка, а в тонких пальцах звякнул ремень. «Ложись-ка сюда, поближе к столу», — ты киваешь мне в сторону, и я радостно падаю на бедро к массивным ножкам и подбираю под себя ноги, — «Ты похож на русалку», — шепчешь ты хрипло. Фредди. Тонкие запястья, объятые ремнем, смотрятся вульгарно и трогательно одновременно. Ты испуганно смотришь на меня, пытливо разглядывая в моих глазах сценарий нашей то ли игры, то ли… Дергаешь посильней. Первый раз не удалось освободиться из плена. Но ты, на самом деле, не хочешь этого освобождения. Ты проверяешь, крепко ли я тебя привязал. Боишься, что в порыве сорвешь «оковы» и перестанешь быть жертвой? А тебе нравится ей быть. Я вижу это по твоему телу. Оно ждет, когда я начну властвовать. При этом твои бедра напряжены. Я ощущаю, как твой член упирается в мою задницу. И кажется, ты не отдаешь себе отчета, но ты начинаешь красноречивые движения тазом. Нет, мой милый и страстный пленник, я хочу полюбоваться твоей мнимой беспомощностью и немного приподнимаюсь, чтобы ты больше не смог касаться моих ягодиц. Ты недоуменно начинаешь хлопать ресницами, искренне не понимая, чего же я добиваюсь. Я нависаю над тобой, оперевшись на руки, и пристально смотрю тебе в глаза. Ты распахиваешь их мне в ответ, смотришь прямо и даже немного упрямо и облизываешь губы в ожидании, что я поцелую тебя. Неужели я так предсказуем? Я перевожу взгляд на твои губы, изогнутые луком, но не совершаю то, что ты так страстно хочешь. Ты сильно зажмуриваешься, словно хочешь заплакать. А, может, плачешь? Или ты думаешь, что, закрыв глаза, мне будет легче тебя поцеловать? Я наклоняю голову чуть ниже, горячо дыша тебе между ключиц, в самый островок твоих вихрастых, непослушных, каштановых завитков. И мои густые пряди ниспадают тебе на губы. Ты по-прежнему пахнешь сексом и ванилью. А еще страхом. Он звучит, как морской бриз, холодком пробегая по твоему телу, вздыбливая волны мурашек. Ты покрываешься ими при каждом моем вздохе. Я дышу тяжело, густой массой обжигая твою гусиную кожу. Касаясь волос на груди. Я бы опустился ниже быстрее, но ты успел ухватиться зубами за пряди моих волос и неловко, осторожно потянул их. Теперь я готов хихикать, как девчонка, от твоей наивности и непорочности. Тебе так хочется скорее стать взрослее, показать свой львиный характер, запертый в тело котенка. Тш-ш-ш. Не торопись. У нас впереди еще много мгновений, когда я смогу в этом убедиться. Джон. Я ожидал, что на вкус они будут, как смола, но во рту остался вкус дорогой косметики, а в душе испуг, когда ты, улыбаясь, легонько ударил меня по щеке. Меня трясет, я теряю дыхание и не понимаю, от чего. Страх неизвестности это или желание того, чего я сам не знаю. Ты касаешься языком кончика моего носа, затем подбородка и кадыка. В полумраке сверкает жемчужный полумесяц — это ты улыбаешься мне необыкновенно открыто, прежде чем встаешь надо мной во весь рост. Ты стягиваешь с себя брюки, рубашку и нижнее белье, оставаясь в какой-то небесной золотой наготе. Стройный, словно деревце, со смоляными пушистыми волосами, которые блестят как странный нимб. Меня уносит куда-то, я словно забываю, что привязан к ножкам стола, что мое тело сводит от ожидания и что мой член, как мне кажется, готов взорваться. Ты возвращаешь меня в реальность, просто растягиваясь на мне неожиданно тяжелым для такой худобы телом. Сладковатый, немного тяжелый и ни на что не похожий запах твоего тела бьет мне сразу внутрь. Он буквально разливается внутри меня всего. Ты целуешь меня уже более жадно, и я непроизвольно извиваюсь, чувствуя, как по моему впалому животу елозит твой уже влажный член. Хочу тебя. В себя, внутри, вокруг, как угодно. Прошу тебя, сделай это. Ты жестокий. Соскользнув ниже, ты упираешься острым носом в мою кожу пониже пупка, затем в мои лобковые волосы. Ты глубоко дышишь. Я отчаянно дергаюсь навстречу, но ты прижимаешь мои ноги к полу, и я готов зарыдать. Ты порываешь мой член целомудренными аккуратными поцелуями, и мне плохо. Мне голодно и жарко. Но, когда ты берешь его в рот, резко и почти до половины, я вскрикиваю. Прости, я не хотел, Фредди, но это слишком. Слишком хорошо, слишком мокро и совершенно невыносимо. Мне трудно дышать, и по телу прокатываются судороги, словно у беспомощного эпилептика. Прости, я бы так хотел выглядеть красиво для тебя сейчас, но моё лицо не слушается, наверняка на нем застыла глупая гримаса, но не могу контролировать себя сейчас, мне хочется кричать. Ты сосешь неторопливо, скользишь по стволу губами и языком пытаясь распробовать, словно гурман, меня на вкус, и я очень надеюсь, что пришелся тебе по душе. Ты явно хочешь растянуть удовольствие, но я не могу поддержать этот неторопливый ритм, я могу сейчас только сходить с ума. Прости. Я откидываю голову и выгибаю спину, уже ничего не видя и чувствуя только дрожь в теле, гром, прокатившийся вдоль позвоночника и почти болезненный кайф в паху… Кажется, я потерял сознание. Открыв глаза, я испуганно ищу тебя и, найдя, чувствую толчок радостного узнавания. Вот он ты: сидишь рядом, скрестив ноги, в своей бесподобной наготе и наматываешь мою прядь на смуглые пальцы. Твое лицо словно залито воском от брови до подбородка. А потом я понимаю. Сперма. Скула, губы, даже слипшиеся ресницы левого глаза превратились в острые стрелки. Ты, улыбаясь, проводишь пальцем по перепачканной щеке и подносишь его к моим губам. Я втягиваю его в рот так, словно от этого зависит моя жизнь. — Ты вкусный, Джонни. — мурлычешь ты сверху. Фредди. Пунцовый румянец вспыхивает фейерверком на твоей нежной белоснежной коже. И на щеках, на подбородке, оставляя розовые следы на шее и даже вниз по груди. Ты хочешь быть лучшим для меня. Я знаю. Я это чувствую и понимаю, что ты и есть лучший. И будешь им всегда. Глядя, как я успокаиваю твои пятна стеснения одним взглядом, скользя по их маршруту, ты все еще волнуешься и вновь подтягиваешь свои колени к животу. «Тш-ш-ш», — я шиплю змеей, и моя смуглая ладонь ложится на колено, убедительно его придавливая, — «Все хорошо». Твои ноги вытягиваются по струнке на полу, а я начинаю поглаживать их. Ты вспотел. И опять легкий бриз прохлады твоего тела напоминает о страхе. Ты ждешь, когда свершится главное. Я провожу рукой по голени, взъерошивая против шерсти твои пшеничные волоски на ногах. Не спрашивая разрешения, поднимаюсь выше. Ты инстинктивно пытаешься сомкнуть колени вместе. Как девчонка, Джонни… «Раздвинь свои ноги, милый». И моя рука горячей смолой растекается по внутренней части твоего бедра. То ли от тембра моего голоса, который стал похож на кошачье мурлыканье, то ли от смысла самой фразы, но ты наконец-то расслабляешься под током моей ладони и позволяешь мне властвовать в твоих пределах. Я облизываю свои пальцы, словно подражая тебе, и аккуратно дотрагиваюсь до сжатого колечка, легонько проникая внутрь. И снова напряжение настигает тебя, ты поджимаешь ягодицы. Боишься впустить меня дальше. Ты мне не доверяешь? Я становлюсь нетерпимее и настойчивее. Играть в невинность уже неактуально. Да, это был первый раз. И, возможно, он был не так успешен, как мы мечтали. Слишком спонтанно и порывисто мы решили покончить с твоей прежней жизнью. Но сейчас все будет совершенно иначе. Обещаю. И мой палец вновь толкается внутрь. Ты встревоженно дергаешься, руки, привязанные к столу, по-прежнему в западне. И мой второй палец входит в тебя уже решительнее и жестче. Ты издаешь звук, похожий на рык тигренка. Я выхожу из тебя, вновь облизывая пальцы, и нагло, по-хамски въезжаю так глубоко, как позволяют фаланги, подцепляя тебя на крючок. Начинаю ритмично трахать тебя рукой, нетерпеливо растягивая. Ты начинаешь тихонько постанывать, и я вижу, как твой обмякший после минета член вздергивается и поднимается. Это заводит меня еще больше. Хочу снова увидеть твой красивый фаллос. Твое дыхание сбивается и переходит на короткие вздохи. Ты млеешь у меня на глазах. Мне становится легко и свободно двигать пальцами внутри тебя. Все, мой мальчик, ты уже готов. Как же я ждал этого момента. Я с силой хватаю тебя за бедра и рвано тяну к своему горячему паху, проезжаясь своим вставшим членом по твоему. Похоже, я сделал это грубо, ты снова рычишь, и я вижу, как ремни на твоих руках скользнули вдоль руки и оставили красные полоски. Но я не могу остановиться. Прости. И я вхожу в тебя сильно и глубоко. Джон. Больно, черт… Безумно больно. Так еще не было. Боль почти отрезвляет меня, бьется злым пульсом где-то в заднице и заставляет стискивать зубы. Я почти забыл, где я, кто я и как долго шел к тебе — весь мир перед глазами какое-то темное марево, и я прилагаю усилия чтобы не остановить тебя и не заплакать — это кажется мне сейчас самым важным на свете. Моей щеки касаются пальцы, но я вздрагиваю и непроизвольно выгибаюсь: тело мое, не слушая глупую голову, пытается соскочить с твоего члена, и руки совершенно всерьез тянут путы. Крепкие, слишком, как и твои руки, что держат меня за бедра. Я успеваю удивиться, сколько же силы в твоем хрупком на вид теле, прежде чем тону в реке собственного болезненного напряжения. Толчок внутри меня пробный, осторожный и медлительный. Больно. Я с шипением выдыхаю сквозь зубы. Второй — ты выходишь из меня бесконечно, кажется, почти полностью, чтобы втиснуться обратно до упора, и я — словно бутылка, которую заткнули слишком большой пробкой. Толчок внутри, еще и еще — боль не затихает, и я молюсь, чтобы это побыстрее закончилось и чтобы не кончалось никогда. Сквозь мой личный туман, с каждым движением внутри меня все отчётливей проступает пряный и тяжелый твой собственный запах. Твои волосы, кожа… даже в бреду я не спутаю его, и он не отпустит меня. Сейчас он достиг пика и стал особенно густым — перцово-сладким. Моя анестезия… Я дышу полной грудью, стараясь напиться им, а тело мое теперь движется само к тебе навстречу, словно ловит эти все более тихие болезненные искры, которые гасит волна странного кайфа. Это прекрасно сейчас и это больше, чем я даже смел мечтать, но мои ноги сами обхватывают твои скользкие от пота бока, и я сам же грубо толкаю тебя внутрь снова и снова, чувствуя болезненные вспышки от грубых рывков… — Дики, детка, расслабься, не нужно так… — Туман почти расселся, и теперь я, открыв глаза, все явственнее вижу твое лицо. Вернее только твое лицо. Оно словно небесное тело освещает золотом мой маленький мир. Ты красиво и тяжело дышишь, ни на секунду не прекращая двигаться внутри меня в ровном осторожном темпе. Мне хорошо сейчас, я раскидываю ноги пошире и расслабляюсь, чувствуя тебя внутри. Уперевшись в пол пальцами ног, я даже нарочито замираю, словно статуя, чтобы полностью прочувствовать всем телом, посмаковать твой ритм. Каждое движение внутри отдается острым кайфом, слишком сильным, чтобы я мог себе его позволить, кажется, я жаден, и я прижимаю тебя крепче, ближе, как можно сильней. Мои колени скользят по влажной коже, дыхание срывается на стоны, твои или мои — я не понимаю. Открыв глаза, я тянусь всем телом к твоим порозовевшим скулам, распухшему красному рту и к налипшим на мокрый лоб вороным кудряшкам. Я забыл, что руки мои привязаны, и я бессильно падаю назад. Ты сам снисходишь ко мне, закинув мои ноги на плечи и наклоняясь к моим губам. Это слишком. Как только я чувствую прикосновение к своим губам, даже не твоей плоти, а лишь твоего дыхания, я взрываюсь, заливая собой свой собственный живот. Твой поцелуй остается где-то на стыке нахлынувшей на меня темной волны и запаха костра, который, я уверен в эту секунду издавало твое тело. Фредди. Как я не хочу этого делать. Но мне приходится прервать наш поцелуй. Твое тело тому причина. Оно все еще лихорадочно бьется пойманной птицей подо мной. Зрачки расширены настолько, что почти не видно зеленых омутов твоих глаз. Внизу моего живота пульсирует твоя плоть, беспощадно выдавая весь твой накопленный потенциал и желание. Горячо, мокро, липко. Я пытаюсь остановить твою агонию, но бесполезно. Телесная истерика длится еще пару минут, и ты потихоньку стихаешь, изредка сотрясаясь последними всполохами удовольствия. Я пытаюсь приподняться, чтобы дотянуться до твоих застывших острыми углами локтей, чтобы их опустить. Наши тела не хотят разлучаться, мы как срослись, слились в нечто диковинное и нелепое. Щедро выплеснутая сперма и правда сомкнула нас. Я с трудом отрываюсь от тебя. Твой взгляд по-прежнему шальной и беспросветный. Я начинаю волноваться. Не перешел ли я границы, которые не сможет выдержать твоя тонкая и ранимая психика? Ты приходишь в себя и пытаешься сомкнуть локти, закрыв свое лицо. Мне становится страшно. Ком в горле перекрывает его как плотина реку. — Дики… — я хрипло выдавливаю из себя и распускаю ремни. Твои руки застывают в воздухе. В полумраке они выглядят белыми лилиями, опоясанными тонкими алыми лентами. Ремни оставили следы. Ты выглядишь беззащитно, и я готов провалиться сквозь землю. Я сделал тебе больно. Но, взглянув украдкой на тебя, я понимаю, что ошибся. Ты смотришь на меня не как жертва, а как ангел, которому подарили крылья. Твои глаза спокойного зеленого цвета, и, кажется, в них стоят слезы. Слёзы счастья… Ты так прекрасен, что я сам готов расплакаться от такой красоты. Безусловной и беспощадной. Мои губы касаются «алых лент» на твоих изящных белоснежных запястьях. Я целую их, благодаря тебя за чудо, что ты мне подарил. Ты и есть чудо. Твои ресницы срываются в трепетное моргание. Да, ты ангел. Чистый ангел. Я провожу ладонью по меду твоих волос и шепчу: «Все хорошо, Дики, все хорошо. В следующий раз не будет так больно», — успокаиваю я тебя, и ты отвечаешь мне своей самой восхитительной, светлой улыбкой. И мне действительно хорошо. Джон. «В следующий раз, следующий раз, следующий, следующий, следующий…» — это сладкое слово — я пью его всем тем, что осталось от меня сейчас. Оно наполняет меня, словно гелием, и, мне кажется, я взлетел бы, если б не твои руки, которые обвили меня, словно виноградная лоза. Я оказался, словно ребенок, прижат к смуглой, покрытой черной шерстью груди, в эпицентре твоего запаха. Ты прижимаешь меня к себе, словно сокровище, а я, боясь улететь под потолок, прижимаюсь крепче, уткнувшись носом во влажный мускус твоих мужских волос чуть повыше крохотного соска. Ты покачиваешь меня, словно ребенка (прости, что так молод), гладишь по спине (прости, что узкая), твой острый нос задевает кожу на моем виске и зарывается кончиком в волосы (каштановые, густые, словно у красивой женщины — надеюсь тебе по душе). Я готов врасти в тебя сейчас, чтобы никогда больше не ощущать пропасти твоего отсутствия. — Следующий, следующий… — бормочу я в твою кожу. Мне так нравится это слово. — Да, будет не так больно. Я обещаю. Мы сделаем иначе и так больно не будет. — ты сверху говоришь горячо прямо мне в макушку что-то лаковое, заманчивое и совершенно для меня неважное. Все, что важно для меня, это тепло твоей кожи сейчас, это легкий, чуть влажный шелк твоих губ, что ласкают мое запястье, твой взрослый запах, что заполнил меня изнутри и твое сладкое «Следующий раз». Я буду ждать, Фредди, всегда буду ждать.