...
19 сентября 2021 г. в 22:13
сегодня кузьма стоял у летовской двери, а не у окна, как обычно: времени и желания на инфантильные шалости не было. причина такой кузиной сурьёзности крылась в том, что егор узнал, что рябинов записывал песни вместе с боссом, что позорно сдал их в кгб и почему-то — интересно, почему же? — страшно разозлился и жаждал срочно поговорить. точнее, не поговорить, а совсем немного, слегка выразить свою злобу на весь дом.
только рябинов занёс кулак над дверью, как чудом она отворилась и его взору предстала сердитая анархистская моська. он без какого-либо приветствия пропустил друга в дом и захлопнул за ним дверь.
— будь добр мне ответить... — летов пытался говорить спокойно, но нетрудно догадаться, что у него ничего не получилось и егор сорвался на гневные порыкивания, — на кой чёрт ты записывал с этим предателем?!
— а чё, мне только с тобой записывать, что ли? — кузьма вполне понимал, какие последствия может понести этот проступок, но всё равно принялся себя отстаивать, упираясь руками в кухонную столешницу. — ты же не пуп земли...
— блять, кузьма, ты правда такой тупой или притворяешься?! он нас сдал! — ноздри игоря раздувались от ярости, как у дракона, — ладно, если бы ты с манагером записывал, или с лищенками, но с ним!.. чем ты, блядь, думал, когда шёл к нему на запись?!
— да, вроде, мозгами...
— а мне так не кажется! — егор злостно прикрикнул, все ещё держа между ними дистанцию, — ты не думаешь совсем ничем! на два фронта воюешь, падла?!
— да ты, фёдорыч, ебанулся со своим собственничеством! какие два фронта? — кузьма упорно не хотел признавать поражение, хотя егор тыкал его носом в его же ссанину очень даже оправданно: благодаря боссу и его матери они чуть не попали в психушку и на байконур, но, видать, думать рябинов начинает только тогда, когда у него начинает сжиматься очко.
— ты совсем дурак?! хотя, что тебе говорить...
егор приземлился на и без того опасно шатающийся стул и обиженно скрестил руки на груди, сверля взглядом свои колени. так, как летов был шкетом не хилого десятка, иметь с ним дело в такие секунды было бы довольно неприятно, даже опасно, и кузьме оставалось только внимательно наблюдать на вздувшуюся вену на его лбу, на ещё более опущенный в гневе кончик носа и на добела сжатые губы. почему-то при виде такого взбешенного егора ему чертовски хотелось сделать с ним что-то эдакое, нажать на какую-то особую точку, чтобы он наконец разжал губы под ним и раскраснелся... странные, однако, мысли у него проскальзывают.
спустя две минуты томительного молчания и пристального наблюдения из-под уменьшающих глаза очков егор наконец заговорил приглушённым от тишины голосом:
— злобы злобами, но я, вообще-то, тебя ждал, даже пельмени слепил, — кузя знал, как летов не любил монотонную работу: если бы это было связанно с написанием текстов или чем-нибудь таким, он бы вытерпел, но в приготовлении пищи ему нужно было движение, как и во всём другом; поэтому решил молча съесть, что предложили, ибо заботы от егора ещё надо было дождаться. — так что ешь и не выделывайся. всё в комнате.
под сердитым взором юноши рябинов развернулся и перешагнул порог хорошо знакомой комнатушки, чувствуя всей задней частью присутствие егора за собой. так же напряжённо он присел за потрёпанный журнальный столик, за которым очень неумело, но заботливо были сверчены салфетки, отдалённо напоминая розы... и две миски довольно больших пельменей со сметаной по углам.
— ты бы ещё, блядь, лебедей сложил...
— заткнись.
кузьме два раза говорить не нужно: уже через мгновение спокойно принялся за еду с приученным с детства правилом о неожиданно наступившей глухонемоте во время трапезы. ещё с семи лет у него была примочка раскусывать тесто, снимать его с мяса и жевать их отдельно, расставляя свой порядок даже межи собственных челюстей. он не знал, зачем так делал, но ему просто нравился факт того, что вкус продуктов не мешается между собой.
он ни капли не удивился тому, что пельмени у егора получились вкуснейшие — фарш нежный, губами есть можно! — и не менее нежное тесто. ну просто божья благодать, а не русский полуфабрикат.
егору, кажется, поедание собственной пищи приходилось не по душе. он от злости напрягал челюсти во время жевания так, что они становились ещё более квадратными, но в один момент он каким-то непонятным образом упустил вилку из рук. она резко влетела в оставшуюся жидкую помесь сметаны и расплавленного масла и смачно запятнала ему футболку, разбрызгивая белые потёки по всей черноте ткани.
— сука... — выругался он, отчего словил острый подкол от рябинова – куда же без них:
— с каких пор тебя не ебёт состояние твоей одежды?
он только злобно сверкнул на него взглядом и, к несчастью для кузи, стянул с себя футболку, обнажая слишком бледное для летней поры тело с мелкими, но выразительными сосками.
рябинов обомлел, ибо вид полуголо егора, к сожалению, представал перед ним не слишком-то и часто, как того хотелось: разве что под курткой на каких-то прогулках или на квартирниках. он всё же додумался ляпнуть что-то несуразное:
— ты чевой-это, решил мне приватные потанцульки устроить? мы вроде не в амстердаме...
— прикрой ебальник, а? я накинуть что-то хочу, — и полез прямиком на диван, где сидел кузя, чуть ли не тыкаясь в него плоским животом.
— я тут ем, вообще-то... — подзатыльник от егора после этой фразы не заставил себя ждать, а кузя охуел так сильно, что даже перестал есть и втупую пялился на укрытый бесцветными волосками торс музыканта. он упорно подавлял в себе рвение прикоснуться к этому телу и заесть его с потрохами своими засосами и поцелуями, да так, чтобы его обладатель благодарил его за это ночами напролёт... но он не мог, ибо не догадывался, как на это отреагирует тот, кто сейчас активно рылся в своём несчастном ящике и нежно насиловал его желания таким откровенным видом. — ты...
егор на секунду оторвался от своего увлекательного занятия, при этом не смотря вниз:
— чё "ты"?
кузя не ответил. он замер возле низа его живота, будто думал, нужно ли делать то, что собирался, не заметив, что он дышит прямо ему в ширинку. летов тоже заметно напрягся, но упорно ждал ответа от кузи, и ответ поступил: костя, нежданно обвивая руками его лопатки и талию, прикоснулся к нему губами.
он услышал, как егор втянул в себя воздух через зубы и, испугавшись этого звука, отстранился, робко поднимая глаза к его лицу. перед кузьмой открылась замечательная картина в виде напряжённого подбородка и ужасно красных щек, которые отчаянно хотелось целовать, но только после самого важного.
— мне продолжать?
вместо слов егор медленно положил руку на разбросанные по голове патлы рябинова и почти прижал его к своему животу, тут же упираясь обоими локтями в торец полки. костя любезно принял молчаливое предложение и положил свои руки на бледную грудь, потихоньку облизывая каждое вкрапление родинок, что обычно было скрыто за слишком высокими штанами.
он осторожно всасывал кожу, играл с его сосками между пальцев и неловко лизал его живот то кончиком языка, то всем им, оставляя на нём влажные следы с привкусом сметаны. наконец после уж очень интенсивного сжатия сосков егор жалобно заскулил, да так, что затылок рябинова тут же покрылся мелкими мурашками. колени летова стремительно подкосились.
— м-м... можно я сяду? — еле слышно полупрошептал-полупростонал юноша, на что руки рябинова спокойно, без применения силы развернули его и опустили на диван, которому придётся пережить достаточно мощное потрясение. вдруг кузьма осмелился поставить свою ладонь в дюймах от промежности егора, чем пригласил его раздвинуть ноги ещё шире, а он и не сопротивлялся.
костя осторожно сел на колени, дыша егору в штанину на месте внутренней стороны бедра и не до конца понимая, что происходит. он не выпил ни грамма, но голова у него почти совершала пируэты, игнорируя стабильность вестибулярного аппарата. он ткнулся носом в уже приличный бугор и протянул похолодевшие руки в ширинке, расстёгивая её, будто собственную и вытягивая из егора возбуждённое дыхание.
он невероятно волновался, ведь ещё никогда не делал никому минет... бывало, пробовал в самоотсос, чисто ради науки, но до сторонних тел ещё не добирался — его бы просто посадили, прямиком по сто двадцать первой, но случай, подвернувшийся ему серыми боксёрами, заставил его забить болт... и стянуть этот самый "случай" до колен егора.
было жутко видно то, насколько юннат был смущён, но в глубине души доволен положением: а ведь минуту назад они были напыщенны на друг дружку просто до невозможности...
кузьма, страшно зардевшись, наконец взял дело и член егора в свои руки, неспешно ему надрачивая, будто дразнясь. летову ничего не оставалось, как просто откинуть голову на спинку софы и прерывисто задышать, время от времени срываясь на скулёж и тонкое мычание, ублажая уши рябинова и толкая его на легендарное.
без лишних слов костя, положив руку на затерроризированный сосок, заглотнул его головку, нарочито глубоко втягивая щёки и создавая некий вакуум, медленно сводящий егора со здравого смысла. он легко облизал его уздечку, не выпуская член изо рта, и спустился по нему ещё больше, не добираясь до основания. даже с отсутствием опыта в таком деле, кузьма понимал, что нужно сделать по собственным ощущениям и тому, как бы он хотел, чтобы отсосали ему.
егора чуть ли не подрывало вверх, так что ему пришлось зарыться пальцами в кудри юноши, направляя его на нужное русло, но вместо заданного направления тот пошло выпустил своё сегодняшнее яство изо рта и спустился к яичкам, мучительно медлительно обсасывая каждое из них и снова возвращаясь к налитой головке.
к этому времени на летове уже совсем не было лица: он сидел с абсолютно алым невинным личиком и только стонал под костиными, набирающими интенсивности движениями: страшно представить, что бы было, если бы рябинов прыгнул выше головы и отымел бы его прямо сейчас, но такого яркого отсоса было вполне, даже слишком достаточно.
кузьма осторожно перехватил член рукой и, не спуская темпа, начал дрочить ему, еле ловя его губами и спешно целуя венец головки, и делая это так фантастически, что летов от резких порывов чувств обвил его поясницу ногами, придвигая к себе ещё ближе.
признаться честно, кузьма сосал хорошо. даже слишком. юноше порой казалось, что сейчас этот невозможно кудрявый басист просто разорвёт его в клочья, если будет заглатывать его так старательно и дальше — даже не верилось, что он делал это впервые, ибо у егора складывалось откровенное ощущение, что подобными делами он только и занимался.
в конце концов, всё стремительное возбуждение егора наконец возросло до своего пика и он обильно кончил, случайно попав кузьме на щеку, пока тот развратно шлёпал головкой прямо по основанию своего языка: и как это у него ещё не сработал рвотный рефлекс? хотя... от такого блаженства его точно не будет.
— ох, я... я попал тебе на...
— я знаю, — вместо лишних церемоний рябинов сглотнул остатки вязкой жидкости и мазнул пальцами по испачканной щеке, тут же суя их в рот и обсасывая их так, что егору на миг показалось, что без повторения в сию же секунду он в этом мире точно не выживет. — а я же говорил, что ем...