Ты не виноват

Тебе десять. Чужие пальцы. В мозолях, в крови, они хватают тебя за шею, за горло, сдавливают до хруста в костяшках. Больно. Страшно. Впервые настолько. Тело становится ватным. Ты валишься на кафель. Ты проиграл. Они хохочут, кричат, освистывают. Рядом с твои лицом разбивается бутылка. Ногами бьют в живот. В живот, и в спину, и в голову. По лицу, по груди. Ты пытаешься закрыть затылок руками, но цепляешь ладонью осколки. Кто-то из тех, что помельче с другого конца коридора предупреждает: «Шухер». Удары становятся сильнее, крики тише, и вот ты уже можешь открыть глаза и увидеть что-то кроме пинающих тебя подошв. Тебя хватают за волосы, ставят на ноги. Равновесия нет. Ты падаешь на пол. Тебе бьют пощёчину, обирают твою кровь о грязный фартук и поднимают снова, теперь за порванную футболку. И кричат, и кричат, и кричат. Какой ты подонок и дурак, какой жалкий и неспособный к общению с коллективом, позор и несчастье группы. Кричат, что Разумовский и тот потолковее — он хоть учится хорошо. Спрашивают, с чего началась драка. Ты не можешь ответить, что с Разумовского: в голове всё звенит, а в глазах плывёт. И на ногах ты стоишь каким-то чудом с третьей попытки. Тебя пихают под кран, обливают водой. Ржавая, не слитая, она в секунду краснеет, и воспитательница ругается ещё больше. Звон и крик. «Что бы сказали твои родители, если бы увидели это?». Звон и крик. Разбитая машина. То же самое. Осколки впиваются в спину. Пинками и волоком доводят до мед-пункта, испугавшись, что тебя вырвало кровью. В белых стенах нашатырь, и бинты, и пластырь, а дышать всё не легче, хоть картинка и собралась в нечто единое. Тело – сплошной синяк, лицо – сплошной порез. Ты ковыляешь, опираясь о стенку, под лекцию о том, что дружить надо с ребятами. У тебя в кармане воронье перо. У тебя на плечах косые взгляды – их обладателей тоже отчитали. Они бы отомстили, но даже им бить тебя сейчас страшно: что уже после первого удара не встанешь, никогда. Ты падаешь, не дойдя до кровати. Никто не подходит. Все идут мимо, огибая тебя, рвано дышащего. Все на ужин, мерзко шушукаясь. «Видали, а ведь когда пришёл, такой смелый был». У тебя мир наизнанку от головной боли. Ты пытаешься встать хотя бы на колени, но не можешь найти опору. Комната переворачивается. — Олег! — Не кричи… От каждого звука всё внутри содрогается. Он поднимает тебя за плечи, каким бы тяжелым и высоким ты ни был. И вот ты уже наконец на кровати. И на плечо тебе ложится его рыжая прядь. Он шепчет тебе извинения, говорит, что должны были быть рядом. Ты лишь повторяешь сказанное – каждый звук. Чувствуешь, как к пятнам крови на рукав добавляются пятна слёз. Порезанной рукой ищешь его плечо, а найдя, цепляешься за так крепко, как позволяют ослабшие пальцы. — Не плачь, ты не виноват. Он действительно ведь не виноват. Не виноват в том, что ты не смог промолчать и сделать вид, что не видел. Что не видел, как его бьют, как отбирают вещи, как унижают толпой. Он не виноват, что твоя отвага оказалась сильнее разума, а желание помочь — инстинкта самосохранения. Что справедливость тебе дороже целостности костей, а его улыбка – твоей собственной жизни. Он не виноват. Никогда для тебя не будет.