Теннисит

По углу. Мимо. Снова. Рука напротив — всегда быстрее. Первый раз Стив здесь — по-хозяйски швыряет мячи. Бен научился различать его руку за полчаса — ровно тридцать минут назад она вросла в ракетку. Каждый раз, когда он плетется за пропущенным мячом, приходится смотреть на настенные часы. Стиву остается замахнуться — как он умеет, невыносимо — и разбить циферблат. Столетнее стекло лопнет под мячиком — горничной не придется тереть его по утрам, падая со стремянки. Бен избавит всех от хлопот, себя — от Стива. Стив безупречно лупит по столу. Отскок. На шахматный кафель зала, где не разобрать мячик на белых клетках. Бен не успевает. — Не теннис. — Что? Стиву стоит бездумно крутиться, облокачиваться на стол, кидать вверх, как букет, ракетку и ловить ее так же быстро, как бы справилась подружка невесты, так же идеально, как полчаса назад первым ударом он сломал Бена. Вместо этого Стив пугается. — Настольный теннис — не теннис, — Бен будет гнуть любой бред, пока Стив перед ним бледнеет — да куда еще белеть светлой коже? Стив походит на призрака. С самого начала по-касперски влетел в дом за родителями. Бен с лестницы, перешептываясь с картинами на тяжелых обоях, не верил, что в этот раз отец втянет его, притащив Бену сверстника. Бедному Бену. За что? Но Стив тоже не знал, для чего его, неготового, вытащили на Юг. Ему без выгоревших волос и загорелой кожи придется прятаться от Бена под пальмами. — Так откуда ты? — Какая-то там Дакота. — Дает по мячу. Даже не думает, каково Бену. — Хватит. За пластмассовым пустым мячиком Бен больше не поскачет. Только Стив, приехавший со своим семнадцатилетним ростом, пока не готов к тому, что полголовы высоты между ними не будут ничего значить. Наверно. Он как-то скромно кладет ракетку на стол. Больше ее не трогает. Бену не о чем говорить. Сам Стив чаще извиняется, чем спрашивает и отвечает. Как он эту ракетку убогую — короткую и хлесткую, — еще не запустил Бену в лоб? За все разы за все полдня, что они провели в перебиваниях, молчании и настольном теннисе. — Бен, — говорит Бен себе, — заткнись. — Это дебилизм, а не игра, — говорит Бен Стиву. — Ты как аутист машешь этой мухобойкой, даже не видя, куда. — Бен не принял ни одной подачи. — Я тоже могу стоять и мячами бросаться, если первым начну. — Бен не успел принять ни одной подачи. Он мог лишь заранее обернуться назад, чтобы быстрее найти, под какой диван закатится мячик. — Извини. — Ты играешь в теннис? Стиву не шло извиняться — ему шло бегать по корту с нормальной, длинной ракеткой, отбивать пушистые яркие мячи, поправлять белые шорты на жаре. Наверно. Никак не проверить. — Корт во дворе. Ты играешь? — Нет. — Пошли. Пытка продлится неделю. Пытка выбирать Стиву ракетку для обидевшей Бена руки. Пытка вбивания в Стива азов, без которых Бен не потерпит его на корте, в столовой, в неудачной ванной, соединивших из комнаты: «Джек-энд-Джилл» — самая уродская планировка. Зачем им теннисный корт во дворе, если в доме они не могут построить достаточно туалетов и душевых? Нельзя забывать про пытку бассейном: не проронить о нем ни слова, чтобы не тащиться туда со Стивом. Не забывать про пытку Стивом. Не забывать, что это — пытка. Прямоугольник, расчерченный, словно классики мелом, Стиву стоит потрогать. Никогда не касался такой ровной, плотной, такой твердой резины? Для этого Бен подталкивает его — пинает в спину. (Рукой. Коленом до спины Стива он бы не дотянулся). Стив, собака, подкашивается, но держится — упускает возможность стереть колени о лучшее теннисное покрытие в мире. Это не дырявый придирчивый грунт и не искусственная трава, после минуты бега облепляющая кроссовки. Стиву бы научиться ценить это. Все это. — У вас только теннис? — тупо спрашивает он. Он удивляется прямым линиям. Ему нужны баскетбольные полукруги, баскетбольные кольца, баскетбольные корзины и чуть ли не баскетбольные мячи. — Спортивные площадки обычно комплексные. У нас такая дома. Там и сетка, и… — Какая мне разница, что у тебя дома? Уже трет мокрый лоб и щурится от пота — плохо. Терпимое солнце, лето, включенное на середине. Бен тоже обмахивается: подошла бы ракетка, ну та, из-под пинг-понга. Но корт идеален: спасение — деревья за ограждением. Целый угол в тени. Угла хватит для Стива. — Научишься отбивать. Просто так Стиву с Беном не справиться. Кто бы не затеял с Беном пародию на игру, ему — иногда даже ей — предстояла сумка, из которой высыпались мячи до тех пор, пока рука не устанет их отбивать. Бен, бесконечно их подающий, никогда не злился, только смеялся. Пусть не по-доброму. Дойдя до границы — вычерчивался вечерний горизонт, — в похожее время все бросали ракетки и соглашались пожаловать в дом добровольно проигрывать в пинг-понг. Только Стив, самый умный, сказал: «Настольный теннис». Только Стив начал с него. Только Стив. — Стью, — так Бен называет Стива, поправляя себя на стучащей «тэ», — неправильно держишь ракетку. Стив, стоя от него по другую сторону, успевал отбить мяч. Успевал отбить мяч в сетку. Бен, довольный, бежит к нему через весь корт, чтобы сообщить радостную новость: — Ты ракетку неправильно держишь! Теперь им понадобится угол: Стив будет бить по мячам, пока Бен рядом будет ругать его, кидая новые. Тень позволит продержаться до вечера, если Стив не психанет. Не психанет. Смутился и сказал «спасибо» — Бен научит его играть. И отработает на нем свои фетиши: Бен натягивает ему на руку, отказываясь от помощи, белоснежный даже на бледной коже напульсник, не объясняя, зачем. — Ты правша? — спрашивает он, готовый объяснять инструкцию для левой руки. — Нет. — Не слышит ответ Бен. Ракетку Стиву в ноги он опускает слишком уж аккуратно — это больше не повторится. Растерянному высокому Стиву остается только глубоко поклониться в попытке поднять ее за самую ручку. — За низ, — уточняет Бен, видя, что все, вообще-то, правильно. — Да возьми нормально, господи, — все и так нормально. — Не заступай за линию. Самая приятная часть: настраивать Стива. Брошенный перед собой мячик Бен отбил как можно быстрее, чтобы Стив ничего не понял. Оставил лишь шанс: выделил, как за ударом заводит руку назад. Свою правую — за левое плечо, опуская ракетку так, чтобы лопатки коснулась. Что-то касается его лопатки. — Ты понял? — спрашивает он, будто хлещет себя по спине ракеткой в пятидесятый раз. Через час Бену так же весело с ним, как всегда с самим с собой — оскорблять зеркало он полюбил с первого отражения. А Стив, без труда с задней линии отправляющий мяч за сетку, все еще извиняется, стоит ему — ученику — промахнуться. Каждый шаг Бена — брезгливый бросок надувного шарика, который отточенным расчетами чудом долетает достаточно, чтобы Стив принял подачу. Ни разу, почему-то, не жалуется — хоть бы каплю поныл, хоть бы раз махнул вяло, хоть бы предложил заняться другим. Может, стоило согласиться на баскетбольные кольца несколько лет назад, а не закатывать истерику. — Еще есть бэкхенд. — Бэкхенд — лучшее, что могло для Бена случиться со Стивом. Теперь он не отделается легким — в касание — наклоном. — Двумя руками, Стью. — Будто Стив мог знать об этом заранее. — Держишь двумя руками. Ты правша же? Ой. Левую пониже, правую сверху. Расстояние между ними. Обхвати большим пальцем. Стив понимает все слишком хорошо и слишком быстро. Единственное, от чего ему не отвертеться — вертящие его за запястья руки Бена. Здесь — прямее, там — косо. Бен выставил его в позу, комфортную для себя. Кинул мяч. Стив все отбивает. Стив все понимает. И бьет. И бьет. И бьет. Столько, сколько Бену захочется. Еще раз: «Бам!». — Классный звук. — По звуку можно определить, правильно ли ты бьешь. — А я правильно? — спрашивает Стив наконец. — Бью. — И смеется зачем-то. Бен бурчит про «нормально» и замечает, что теперь им нужен только один мяч. Мяч. Ночью мяч своим едко-зеленым светится в темноте: его удобно подкидывать. Из окна Бен видит пустой чистый корт, не зная, как затащит туда Стива завтра. Был бы рад про него забыть, но полоска света под дверью — общая ванна — напоминает, что у него есть зубы, которые нужно чистить. Поэтому мяч вверх из руки, поэтому мяч вниз — на ладонь. Ни разу не уронил. В одиночном подкидывании мяча Бен лучше всех. Годы тренировок. Главное условие — пустая голова. Но Бен много думает. Достаточно, чтобы мяч отправился в потолок. Сам придумал. Стук в дверь — дверь ванны. В проеме — Стив. — Спокойной ночи, — заговорили они впервые после корта. Стук в дверь — «классный звук», за которым Стив захлопывает ее быстрее. Скатившийся мяч, за которым сейчас Бен точно ни за что не пойдет. На третий день Бену все же удалось швырнуть мяч Стиву в голову. — Я случайно, Стью, — слышит Стив за спиной, подбирая печальный мячик. Это у Бена вместо дружеского похлопывания. Жара не спадает, и Бен может натянуть ему на голову собственную повязку. — Я бы сам справился, — Стив сводит на нет всё намеренно унизительное, чем заигрывает с ним Бен. И, конечно, ему проигрывает, но походит на теннисиста. На третий день догадался одеться в белое. — Молодец, — сорвался Бен, когда пришлось принимать подачу в прыжке. Он и так только прыгал вокруг Стива, чтобы на секунды стать выше — Стив все смеялся и отпихивал Бена, отпихивал. На третий день им удалось побегать — Стив на своих длинных ногах догонял мяч в руках Бена. Когда приходилось расстаться, Стив заставал его в зале пуляющим теннисный мяч под картину. Отскок от стенки перпендикулярно в раскрытую, напряженную руку. Вот настоящая опасность: вазы, сервиз, керамические горшки с цветами. — Чем ты занимаешься кроме тенниса? — Нет, — неправильно понял Бен. В комнате он проходил мимо гитары (не играл на ней как три дня) и игнорировал ноутбук (друзья думали, что он умер). В зале он игнорировал пульт: забыл, по какому каналу комедии, по какому — не спорт. Он позволял себе теннисные матчи, когда никто не видел — бадминтонные. Когда они заканчивались, он выключал телевизор и просто сидел, пока Стив не появится в коридоре: Бен определял его по неловким, осторожным шагам — с каждым днем, впрочем, это становилось труднее. В столовую он не спускался, оставляя Стива со всеми родителями. Но мучить его смущением Бену так не понравилось, что он сам засмущался, поэтому с первым упавшим мячом намекнул, как вовремя притвориться спящим, чтобы вместо завтрака они вдвоем погрызли фрукты на кухне. Через сутки Стив рядом выплевывал косточки. Говорить было так же не о чем: Бен превращал в клоунаду любые попытки с ним сблизиться. Потом маялся ночью в комнате, зажимая уши от шума воды. — Спроси у меня тоже, чем я занимаюсь. — Мне неинтересно. Одним днем Стив сумел спасти затылок от мячика, увернувшись: отправив его в окно. Бен не верил и очень радовался, будто не знал раньше, что люди умеют двигаться. Попытки Стива успеть за его подачами в этом не убеждали. — Здесь всегда скучно, — пасанул он первым, чтоб не быть обвиненным в одном и том же одним и тем же: в теннисе теннисом. Но Стив же и не пытался. — Одному тем более. Бен не врал ему, пока они сидели на нагретой площадке под деревом, и охотно делился своей водой. — У тебя нет друзей? — из вежливости Стив спросил. Подпрыгнувший Бен позвал его играть дальше, жонглируя мячиком, как умел. Просто — вверх, сам по себе — вниз. Бен не виноват. Бет только так умеет. И, как умеет, пытается избавиться от шума воды. Теперь мячом в дверь он стучится в ванную, а не прогоняет Стива, который и на этот раз высунулся. — Журчание речки же успокаивает, — он говорит это, подбирая мяч нарочно медленно. — Ты тоже успокойся. Я просто чищу зубы. Бену нечего в него кинуть. Он просто отворачивается. Считает: на правой пальцы закончились. Наступает шестой день. Он вроде бы собирался перестать называть его Стью. — Стью, где мяч, который ты вчера прибрал? — осмеливается спросить Бен вечером, после молчанки опуская ракетку. И ждет, когда Стив полезет в карман. Весь день — с полудня до заката — прошел в тишине и быстром стуке. — Не знаю, — Стив знает, что Бен знает. И все же играет с ним. Бен не просит его вернуть. Просто говорит: «Отдай». Вытягивает руку, словно Стив докинет мяч через корт, через сетку. — Зачем тебе столько? — конечно, Стив держит его уже. Ну быстрей. С ракеткой Бен просто шагает: ждет, пока мяч, например, покатится к его ногам. Или, если Стив самый умный, выпендрится подачей, а Бен забьет мячик к себе. Маленький, бесполезный, таких еще целая сумка. Но Стив слишком умный, слишком красивый мальчик. — Отдай. — Да держи. Все держит его при себе. Бен, зная зачем, кидается на него. Стив наконец валится, как Бен хотел, толкнув его в первый раз. Толкая по разу в день, но все вперед, со спины. Надо было в грудь, не рукой, а самим собой, как сейчас, чтобы чудом голову не расшиб. Возня, вязкая в забравшемся на него Бене, совсем идиотская, злящая и бесящая. Идиот Бен, злящийся и бесящийся на себя, швыряет в сторону сразу протянутый ему мячик. — Зачем?! — кричит он, онемев. — Зачем он мне?! Истерит и орет, не видя под собой тактичных попыток Стива выбраться: кроет матами убежавший мяч, убеждает Стива пойти вздернуться на баскетбольном кольце. Не понимает, что несет. — Успокойся, Бен, — слышен хрип через борющиеся руки. — Хватит, Стив! — кричит Бен, не умеющий справиться с тем, как он со Стива спадает. Чтобы удержаться только, чтобы остаться, он хватается за ракетку и бьет Стива ею по лицу. Как мячик. Как новичок, закладывая в удар только слепую силу. И слышится глухой стук. Так стучит ракетка о человеческое лицо. Стучит-стучит-стучит. За струны — вцепившись пальцами — Стив отпихивает ее. За удар он добирается до доставшего их лица. За кулак Бен сваливается с него, марая ладони в красном, разбитом носе. И Бен, и испуганный Стив, вскочивший случайно на ноги, пропускают, как быстрый мяч, между ними произошедшее. Потому что Бен даже не помнит, кого и за что он ударил, его — кто и за что. Только плачет от боли: больно, когда нос превращается в мясо. И остальное тело. Так он себя чувствует: размякшим и прибитым. Как Стив врезал ему? Стремительно. Тренировался на пинг-понге. Шутка. Только не уходи, нет. — Я за твоей мамой, — готов бежать Стив. — Надо в больницу. — Нет, — просит Бен, давя голос, похожий на хилый свист. — Нет, нет, подожди, — говорит он совсем тихо, одной рукой (другая нос держит) дергая Стива за ногу на себя, будто не хватило. — Останься сейчас. Стив опускается осторожно, не понимая обнявшей его руки.