Фиолетово-чёрный

Ибо сговорили за господина де Рэ тихо, не собираясь сообщать ей до последнего, — не давая шанса избалованной младшей дочери на скандал или, хуже того, на побег. Ибо ничего про их владетельного сеньора не знала, любовных привязанностей не имела, так что только пожала плечами, услышав новости, к огромному облегчению родителей. Господин де Рэ был не очень молод, но так, в общем, было принято. Муж старшей сестры Ибо был тоже человеком уважаемым, и она никогда на него не жаловалась. Ибо видела её после замужества всего дважды, но вроде бы всё было в порядке. Господин де Рэ был очень богат, и его замки, и поместья, и охотничьи домики были везде вокруг их маленького баронства и везде до краёв земли, где бывала Ибо. Не очень далеко. Объявление было сделано с траурными лицами, мать комкала платок, отец порывисто обнял её, чего не делал с тех пор, как ей исполнилось пять, и Ибо поняла, что должна выглядеть огорчённой. Расставанием, по всей видимости. Потому что, если бы её будущий муж был дурным человеком, служанки бы уже принесли ей все сплетни. В конце концов, о своей свадьбе она пару месяцев назад узнала именно так. Ну, раз положено печалиться, Ибо этим воспользуется. Она прижала ладонь ко рту, расширила глаза и содрогнулась плечами. Быстро, насколько позволяли юбки дневного туалета, развернулась, хлестнув себя по щеке навитыми на сахар жёсткими локонами, и помчалась в спальню, игнорируя крики: «Изабо!» в спину. Ибо упала на кровать (хотя было нельзя, день же), раскинула руки и уставилась в кисею балдахина, собранную до ночи. Как в романах. «Лежу, ошарашенная известиями, прямо как в книжках», — думала она. С романтическим опытом у Ибо как-то не сложилось. Кавалеры на танцах, где она уже два раза бывала, не вызывали у неё интереса, соседи не обзавелись вовремя детьми нужного возраста, так что весь опыт Ибо был, условно говоря, практическим. Поместье у них было большое, и, как ни старались её ограждать от низменной стороны жизни, Ибо всё равно видела, как спариваются животные, как они умирают. Как это делают люди, Ибо тоже видела, и те самые жаркие взгляды и томления из книжек, хоть и не были доступны пока ей самой, она с удовольствием и большим интересом наблюдала у слуг и крестьян. Гувернантка отвечала на её вопросы краснея и запинаясь, но на все. Хотя служанки давно ей всё разболтали, реальным всё стало только сейчас. Ибо думала, какая будет свадьба? Какое у неё будет платье? Как муж будет ухаживать за ней, добиваться её расположения? Как она влюбится в него, такого знатного и богатого, как они будут рука об руку скакать на быстрых лошадях в золочёной сбруе, и всё вокруг будет её, Ибо. И муж, и земли, и лошади. Красота. *** По календарю уже можно было ждать первых заморозков, но днём жара никак не спадала, а ночью было только немного прохладнее. Мошкара развелась в неимоверных количествах и летала злыми тучами, но Ибо всё равно открывала окна, потому что без этого духота была страшная. В открытое окно она рано услышала подъезжающих всадников и успела не только привести в порядок причёску на случай, если мама пригласит спуститься к гостям, но и устроила себе отличный наблюдательный пункт, где весь двор и вход хорошо просматривались, а её саму не было видно. Высокий, очень стройный незнакомец в дорогой дорожной одежде и четверо сопровождающих въехали шагом и спешивались, отдавая поводья подбежавшим конюхам. Ибо заволновалась, глядя на прибывшего господина, — неужели он? Из её укрытия через кружево занавесок и острый угол подглядывания казалось, что всё снова как в книжке, — стремительный и властный, утончённый незнакомец в тиснёном серебром кожаном камзоле, в узких замшевых бриджах и высоких сапогах, в коротком плаще, в шляпе, защищающей от солнца, и в платке, защищающем от пыли, повязанном под самые глаза. Ибо решила не ждать, пока её позовут, и пошла ко входу сама. Побежала на цыпочках, не наступая на скрипящие половицы, потом не наступая на скрипящие ступеньки, потом пошла медленно и степенно, тихо выдыхая. Незнакомец снял перчатки и стягивал платок с лица, чтобы должным образом поприветствовать родителей Ибо, уже вышедших к гостю. «Почему никто не сказал мне, что он такой? Это же он? Должен быть он», — думала Ибо, стараясь не споткнуться на последних ступеньках, не в силах оторвать взгляда от тонкого лица с яркими губами, с точёным подбородком, от больших глаз с немного необычным разрезом. Ибо так почувствовала своё сердце, как раньше только набегавшись до упаду, или как однажды под её лошадью начал съезжать край обрыва, и они неслись вперёд, и ей было страшно умереть, и в груди было тяжело и пусто, и сердце гулко и плотно билось в пустоте и тяжести. Незнакомец улыбнулся и кивнул. Ибо пропала. Она растянула губы в ответной улыбке и склонила голову, как её заставляли репетировать сто раз перед визитами. Наконец это пригодилось, Ибо не была уверена, что сможет что-то сказать или сделать сама. Незнакомец снял плащ и шляпу. И оказался женщиной. Высокой женщиной в мужском дорожном костюме. Она поклонилась родителям Ибо, и они все втроем повернулись к Ибо и стали ждать, пока она преодолеет жалкие метры на пути к ним от лестницы. Женщина улыбалась, глядя на искусственную улыбку Ибо, у которой разрушилось только что всё прекрасное будущее. Ибо было так горько, она так хотела разозлиться на незнакомку, на свою ошибку. Как она могла так поступить с ней, так предать все её, возникшие моментально, мечты. Но женщина улыбалась, локоны, выбившиеся из дорожной причёски с простыми косами, чёрными лентами лежали на плечах, и сердце Ибо не желало признавать ошибку, и всё тяжелело, и тянуло. *** Мы скоро станем сёстрами, сказала она. Я помогу тебе, сказала она. Я приехала вместо лекаря, чтобы по-семейному. Зови меня Жанжан. Всё нужно подготовить хорошо. К сожалению, на праздник приедет герцог с дочерью и свитой. Мне нужно проверить тебя, ведь я — твоя будущая сестра. Осталось совсем немного. Нужно заказать платья. Весь разговор плавал в голове у Ибо, крутился летними пыльными смерчами, толкал её между лопатками в странное и незнакомое. Герцог, платья, охота, губы Жанжан, говорящие ей столько всего, что голова лопнет. Сначала лопнет гордость Ибо. — Не бойся. Жанжан уже в приличном платье, и за мужчину её бы никто никогда не принял бы. Одна она, дура слепая. Как вообще можно было спутать её с женихом. Их оставили вдвоём в комнате Ибо ради унизительной процедуры подтверждения невинности Ибо. Это традиция, и так надо, но. Но. Ибо должна сейчас залезть на свою кровать, задрать платье, раздвинуть ноги?! Перед ней? — Не бойся. Сяо Чжань — сестра господина де Рэ, её жениха. Они скоро породнятся. Она стоит у дверей и говорит что-то о проверке, но показывает знаками совсем другое. Отойти в угол? Ибо не понимает, но отходит в дальний от дверей угол своей спальни. Сяо Чжань идёт к ней, показывая на губы и на ухо. Ясно. Шептаться. — Я не буду смотреть, просто скажи мне, надо будет что-то хитрить? Или ты не была с мужчиной? Ибо мотает головой. Сяо Чжань удовлетворённо кивает. *** Господин де Рэ устраивает охоту и большой праздник в честь их свадьбы в одном из загородных домов. Сам обряд пройдёт позже, в замковой часовне, и на домашнее торжество останутся всего несколько гостей. Загородный дом огромный, и туда, чтобы оценить щедрость господина и его расположение к невесте, приехали все-все, кого Ибо только знала, и ещё и герцог со свитой. И с дочерью. Сяо Чжань хмурилась, рассказывая об этом. Это будут сложные дни, говорила она ещё тогда, в первый приезд, стискивая ладонь Ибо, когда они остановились на конной прогулке. Ибо ничего не может с собою поделать, при виде Жанжан в кожаном камзоле она глупеет и в ушах у неё шумит и мешает слушать. Их сопровождали на небольшом отдалении двое из охраны Сяо Чжань, так что, даже если кто-то, как она, издалека примет Сяо Чжань за мужчину, приличия будут соблюдены. Они стояли рядом, спешившись, и смотрели на юго-восток, где была видна кромка леса, за которым, Ибо знала, есть река, а потом начинается большой лес, в котором стоит этот дом. Как будто виднелся край её большого и немного пугающего будущего. Сяо Чжань сказала, что, несмотря на объявление о свадьбе, несмотря на праздник, герцог планирует выдать дочь замуж за господина де Рэ. Поэтому Ибо должна быть осторожна. Безупречна. Ибо нельзя будет ошибиться, иначе она тут же будет осмеяна, опозорена и отправлена к родителям, чтобы освободить место той, которую хочет видеть на её месте герцог. Даже если её вина будет мелкой, надуманной или её не будет совсем. Герцог приехал с большой свитой, блистающей драгоценностями и нарядами. Эти моды ещё не дошли до их захолустья, и местная знать, включая и саму невесту, выглядела очень просто на фоне дам с огромными кринолинами и парчовыми накидками; на фоне кавалеров в ярких камзолах и чулках. Господин де Рэ демонстративно одевался просто — «для охоты», пил «за прекрасную невесту», и Ибо ощущала эту поддержку и твёрдое плечо Жанжан, тёплое плечо Жанжан в траурном платье и вуали. Вот так она выглядела в свете. Вот так она оставалась в родной семье, вдовствуя, как нашептали Ибо уже здесь вездесущие служанки. В трауре уже десять с лишним лет, после того, как её муж погиб, будучи практически ещё подростком, как и она тогда. Про господина де Рэ никто ничего не рассказывал, и Ибо снова решила, что отсутствие дурных вестей — уже хорошая новость. *** Сяо Чжань металась по хозяйскому крылу дома в поисках Ибо, которой не нашлось среди подруг. А ведь казалось, девчонка понимает ситуацию и опасность себя скомпрометировать. И всё же куда-то ушла одна. Все опасения Сяо Чжань воплощаются в худшем виде, когда она застаёт Ибо наедине с одним из мерзких столичных хлыщей из свиты герцога. Картина, конечно, совершенно однозначная: в руках у тонкой, беззащитной, немного, но явно встрёпанной Ибо каминная кочерга, а у мужчины — сдёрнутый с её шеи корсажный платок. При виде появляющейся из темноты коридора в дверях Сяо Чжань, хлыщ явно решает, что это так необходимая ему публика, и расплывается в улыбке, одновременно набирая в грудь воздуха, чтобы закричать. Сяо Чжань прикидывает, где будет прятать Ибо, стоит ли порвать на себе платье и сказать, что на неё напали, быстро ли сюда прибегут на крики, с сожалением замечая широко открытое окно прямо за спиной хлыща, из-за чего крики точно услышат. В этот момент Ибо делает два быстрых шага в направлении мужчины и резко толкает его длинной кочергой в грудь. И вместо вожделенного приза, за который явно обещана награда, интриган выпадает спиной в окно, и крик раздаётся уже в падении, резко затихая вскоре. Сяо Чжань делает шаг к окну, но Ибо перехватывает её за руку. — Куда ты? Увидят, — и ставит кочергу аккуратно в стойку рядом с камином, не отпуская руку Сяо Чжань. И тянет её к выходу. — Платок был без монограммы, подумают, что его собственный. Они торопятся к покоям Ибо недалеко. Там сервирован чай, и Ибо накидывает шаль и надевает чепец на испорченную причёску. И говорит: — Садись. Почитай мне. Кажется, вчера я простыла немного, и не выходила. Сяо Чжань восхищается, не задавая ненужных вопросов, и читает для Ибо вслух о принцессе Клевской. Книга так сводит общество с ума, что никто не удивлён их внезапному уединению и увлечённостью романом. Трагическое происшествие и недомогание Ибо заканчивают праздник до срока, и небольшая процессия движется к замку, где наконец всё свершится. Герцог едет с ними уже без нарядной свиты, без дочери, всего лишь с небольшим отрядом охраны. Ибо и Сяо Чжань едут в карете, и Ибо каждый раз на остановках ловит одобрительный взгляд своего будущего мужа. Видного, но неприятного внешне человека, так непохожего на свою сестру. Хотя его роскошная борода и отсвечивает на солнце так же, как и её волосы, — переливчато синим, фиолетовым. Вороновым крылом. *** Замужняя жизнь Ибо не нравится. Огромный мрачный старый замок, частично перестроенный, с расширенными окнами и закрытыми уборными, с вынесенной в другое крыло кухней, всё равно тёмный, стылый и воняет. Ибо привыкла к прогретому дереву, солнцу и ветру, к тому, что надо куда-то всё время идти, что-то делать, чему-то учиться. Что можно украдкой прильнуть к матери, что можно болтать с прислугой, что жизнь полна. Перед праздником в охотничьем доме и свадьбой вообще был какой-то ужас, она даже заснула стоя на примерке платья однажды. Здесь же ей скучно. Ничего нельзя, господин де Рэ, Жиль, её муж, относится к ней как к одной из многочисленных собак, шляющихся в доме без дела. Подзывает иногда, чтобы рядом посидела, может потрепать по-хозяйски, огладить. Не говорит с ней. Зовёт её к себе ночами, никогда не является сам. Ибо не дождалась ни ухаживаний, ни жарких взглядов. Ибо не дождалась ничего из романов, ничего. Мама сказала ей: «Потерпи. Полежи просто, ничего страшного, это же муж, так надо, так положено, так всегда бывает. Потом пойдут дети, и будет не до того». Ибо лежала и смотрела в бархатный потолок. Даже балдахин отличался от родительской усадьбы так же, как и сам замок, — тяжёлый, тёмный и пыльный. Жанжан смотрела на неё сочувствующе. Вообще на неё смотрела, спрашивала, говорила с Ибо. Но виделись они мало, в основном за воскресными обедами. Иногда Ибо приходила к ней в комнаты почитать вслух. Жанжан была занята делами, должно быть, уставала, и слушала чтение Ибо рассеянно, казалось, не вникая в смысл слов, как музыку. Пару раз Ибо видела, как она возвращается из поездок. В том же камзоле, только теперь ещё в тёплом плаще и меховом жилете. Такая же стремительная и загадочная, как тогда, когда Ибо увидела её впервые. И Ибо чувствовала себя обманутой снова и снова, как будто Жанжан лично тем появлением пообещала ей красивое будущее и не сдержала слова. Надежды на красивое будущее Ибо всё же не потеряла. Её положение и титул были неоспоримы, а своё место она в этой давно устроенной замковой жизни со временем найдёт. *** Сяо Чжань не хотела дружбы с Ибо, не хотела сближаться слишком сильно. Рано или поздно это случится, наверняка, но, может, у неё получится привыкнуть. К лицу Ибо, к её походке, к живому характеру. К её постоянному присутствию, к тому, что вовсе не дружбы она от неё хочет. Возможно, ей удастся привыкнуть и к неуместному собственническому чувству. Ведь это она нашла её, ездила к ней. Ведь она не стала прикасаться к ней тогда, в первый раз, хотя так хотелось, и Ибо так смотрела на неё, и Сяо Чжань знала, что это стало бы из унизительного волнующим. Возможно, когда-нибудь, но пока нет. Ибо должна прийти сегодня провести с ней время. Сяо Чжань любит её визиты, любит её голос и осторожные расспросы о том, как всё устроено, о том, чем Сяо Чжань занимается. Ибо садится в кресло, едва уловимо морщась, и Сяо Чжань знает, что что-то не в порядке, она заметила ещё за ужином. Ибо уверяет, что всё хорошо, ничего не случилось. Совсем ничего. Но Жанжан настаивает. И Ибо краснея говорит, что Жиль после недельного отсутствия был немного слишком мужественен. Сяо Чжань представляет, как у неё там неприлично натёрто. Какое всё покрасневшее, припухшее, раздражённое. Как она могла бы зализать это раздражение. И краснеет сама тоже. — Ибо, — говорит Сяо Чжань. Глядя на свою руку, едва удерживаясь от того, чтобы смотреть Ибо в лицо, чтобы забрать в память всё её смущение, всё, что сейчас она услышит. — Надо немного помогать себе. Это не грех, если для здоровья, чтобы близость с мужем не вредила тебе. И ему. Ибо не отвечает, и Сяо Чжань всё-таки поднимает взгляд и видит полное непонимание на её лице. — Ибо. Сейчас не лучший момент, но, возможно, даже станет полегче. Не пугайся. Сожми бёдра. Румянец Ибо становится ещё ярче, кожа на шее и в декольте розовеет. Сяо Чжань видит движение. Ибо смотрит в пол, и её уши горят. Несколько секунд проходят в молчании. А потом Ибо выдыхает. Сяо Чжань возбуждается от этого звука так сильно, что ей приходится сдерживаться, чтобы не вздохнуть тоже. Она сдерживается изо всех сил, но Ибо не оставляет ей шансов. — Что это, Жанжан? — шепчет Ибо. — Пойдём, спрячемся,— Жанжан кивает на свою кровать, скрытую тяжёлыми портьерами, — я расскажу, чтобы не было слышно. Пойдём. В темноте Жанжан помогает Ибо забраться на застеленную кровать и тихо говорит ей на ухо: — Это желание, Ибо. Это плотское желание. Грудь Сяо Чжань касается Ибо, и хоть через корсаж это только призрак касания, Сяо Чжань немного сдвигается, чтобы ощутить этот призрак касания полнее. Ничего не видно, и Сяо Чжань ориентируется на дыхание Ибо. На неровное, сбивающееся дыхание возбуждённой Ибо. — Это всё для твоего мужа, всё это очень благое дело, чтобы он был доволен. Не беспокойся. Дай мне руку, Ибо. Ибо поворачивается к ней, перекатываясь ближе, жаркая и доверчивая. Ибо протягивает к ней руку, задевая талию, и Сяо Чжань втягивает воздух, которого становится так мало в этой темноте. Она берёт ладонь Ибо в свою. — Положи на низ живота. — Ибо послушно тянет их руки к вожделенному месту, и Сяо Чжань сдвигает их чуть ниже, ещё ниже, домашнее платье грубовато, но этого должно хватить. Она давит немного пальцами на пальцы Ибо, прижимая их к нижнему краю, почти вдавливаясь между ног. Ибо почти вскрикивает, ловя звук в последний момент. Сяо Чжань давит ещё несколько раз. Ибо дышит тяжело и потом сжимается вся. И Сяо Чжань прижимает её к себе и обнимает. По-сестрински, конечно. Ибо в ответ обнимает её не по-сестрински. Гладит ей шею, щёку, проводит пальцами по губам. — Жанжан. Жанжан. Жанжан, — тихо шепчет она. Очень ласково. И целует. *** Они не раздеваются, ничего больше не происходит — замок ещё полон жизни, камеристка Ибо ждёт в её покоях, Жанжан нужно вызвать свою прислугу, которую она не держит поблизости обычно, чтобы разобрала постель и принесла грелки. Немного трогают друг друга, немного целуются. Жанжан знает, что надо вернуться, выйти из-под сладкой темноты к обычной жизни. Ибо знает, что надо отказаться от тёплых объятий, отстраниться от того, что произошло. Они дают себе мгновение, чтобы продлить связь, продлить тепло, мгновение следует за мгновением, и тепло тел друг-друга не отпускает их, убаюкивая в предательский сон. Из сна Ибо вырывает муж. Вытаскивает её за руку из чужой постели. И волочет в её комнаты. Ибо ужасно напугана спросонок. С ней только что, вот только что произошло нечто чудесное, нечто такое прекрасное, чего никогда не случалось до сих пор. И теперь оно обернулось страхом и стыдом, ужасом неизвестности. Муж колотит в дверь её покоев, их отпирает только через паузу заспанная служанка Ибо, которая едва не падает, когда господин де Рэ грубо впихивает жену прямо ей в руки. И уходит. Камеристка в ужасе оглядывает Ибо. Они выглядят с ней примерно одинаково — как заснувшие в одежде люди. Ибо ищет на себе следы преступления и с облегчением не находит ничего такого. Она полностью одета, даже в туфлях. В глазах камеристки разгорается огонь любопытства, сменяя сонное удивление, и Ибо понимает, что муж не искал её по замку, не обнаружив ночью в собственной спальне. Он приходил к Жанжан. *** Следующее утро начинается, казалось бы, как всегда. Чуть более напряжённое молчание за завтраком, и Ибо начинает надеяться, что всё обошлось, подумаешь, они же родственницы. Но не обходится. Жиль берет её за подбородок и задирает ей голову так, что шея протестующе хрустит. Он поднимает её с кресла, и он настолько высок, что так и держит её лицо запрокинутым, чтобы смотреть ей в глаза. Он шарит рукой по поясу с подвесками, и берётся за знак её власти в этом доме, за связку с ключами на её поясе, и звенит ими, подцепляя пальцами. — Тебе запрещено входить в покои Жанжан. И ей запрещено входить в твои. Жиль не таится — о ночной сцене знает весь замок, и, кажется, весь замок начинает шпионить за ними. Их никогда не оставляют наедине в комнатах, они говорят о чём-то иногда, и время и эта запретность и привычка думать о Жанжан вечерами. И привычка думать о Жанжан, когда она с мужем, разжигает в Ибо чувства. Быстро и беспощадно. Тоску по Сяо Чжань, плотское желание, которое не утолить никак, только её руками, которые точно знают, что делать. Только её голосом, только её шепотом. Иногда они встречаются на углах длинных замковых коридоров, взявшись за руки по неровной каменной кладке или поверх стыка гобеленов, прижимаясь спиной каждая к своей стороне стены, глядя, не идёт ли кто-то, чтобы вторая успела уйти. Они иногда даже не говорят, сосредотачиваясь на прикосновении. А однажды Сяо Чжань говорит: — Я люблю тебя, Ибо. А Ибо плачет, и шепчет в ответ: — И я. *** Несмотря на недовольство Жиля, до сих пор отчуждённого с ней на людях, Сяо Чжань продолжает заниматься делами, она доверенное лицо, она семья. Она управляет замковым хозяйством и много ещё чем, о чём Ибо даже не догадывается. Земли де Рэ огромны, и письма приходят каждую неделю, а иногда и чаще. После прибытия одного из курьеров Сяо Чжань зовёт Ибо тайно поговорить. Они рискуют на совместную конную прогулку, чего Жиль точно не одобрит, но Сяо Чжань считает, что риск того стоит. — Скажись беременной, Ибо. Ты знаешь, какие признаки? — Знаю. Надо блевать по утрам и держаться за живот. — Ибо смеётся, как сельская девица — открыто и громко. Дуэньи ускоряются, чтобы догнать их. Сяо Чжань улыбается, сдаваясь этому хохочущему напору, но проговаривает быстро: — Блевать не обязательно. Можно просто делать вид, что тебя тошнит. Так можно есть не всё, а потом добирать. И иногда беременных не трогают. Если попросишь. Ты поймёшь когда. Камеристки наконец нагоняют их, и они весело переговариваются, а потом Сяо Чжань немного отстаёт со своей и сообщает ей, что дама де Рэ чувствует себя немного странно, но по молодости лет захотела узнать женского совета. Пока лекарь не подтвердит, конечно, господину говорить нельзя. Но лекаря вызвать, пожалуй, стоит. Пусть ждёт неподалёку. Через пару дней, когда господин де Рэ посылает за лекарем, замок уже счастливо гудит, переполненный слухами о наследнике. Тогда же прибывает курьер с вестью о скором визите отца владетельного сеньора. Ибо требуется целый экскурс в историю земель, чтобы понять, как получилось, что отец её мужа властвует над своими землями, довольно далеко к востоку, но она чувствует странное удовлетворение от разницы обычного физического внимания мужа и того, как он с энтузиазмом объясняет ей хитросплетения интриг, наследственных прав и владений через брачные союзы. Ибо находит очень любопытным, что едва ли не больше половины владений получены из-за брака Сяо Чжань и только находятся в его управлении, хотя фактически принадлежат ей. И это было бы невозможно, выйди она снова замуж. И это, конечно, сильно отличается от того, как шепчутся женщины в кухне. Ибо слышала однажды, что добрый господин держит сестру-перестарка в доме из милости и мягкосердечно позволяет ей не принимать брачные предложения уважаемых господ. Редкие уже, да и господа все внуков растят, но что уж перебирать в её положении. Ничего-то они не знают о её положении. Очевидно, приезд господина де Краона, отца Жиля и Жанжан, не просто родственный визит — замок кипит в приготовлениях. Ибо не позволяют участвовать, берегут, но она с интересом смотрит и слушает. Вечерами Жанжан рассказывает брату о том, как идёт подготовка. Однажды, когда до прибытия гостя остаётся по всем подсчётам несколько дней, Сяо Чжань вечером задумчива больше обычного. Она рассказывает, как идут дела, и в конце замолкает в нерешительности. Оказывается, проблема в любимой, и самой дорогой из всех, жеребой кобыле Жиля. Она в конюшнях загородного поместья, куда дороги сутки на перекладных, и срок подходит. Управляющий прислал записку, что не сегодня-завтра ожеребится. Если бы не приезд отца, Жиль поехал бы сам. Но теперь решает отправить туда Жанжан с главным замковым конюхом, чтобы проследить, что всё будет сделано с вниманием и ценный жеребёнок будет обихожен в соответствии со своей ценностью. Есть вероятность, что она успеет вернуться вовремя, но даже в этом случае подготовка сильно осложнится без её руководства. Они обсуждают необходимые изменения, и главным из них становится чистка драгоценной посуды, которая пройдёт под присмотром Жанжан и Ибо. Ибо никогда не видела такого раньше. Серебряные блюда и кувшины для вина, стеклянные кубки и драгоценные столовые приборы не чистят — моют и протирают после хранения и укладывают, вернув в их коробки в чистой ткани в гигантский сундук в хозяйской спальне. Надёжнее места не придумать. Ибо и Сяо Чжань сами закрывают эти ларцы, выложенные бархатом, украшенные драгоценными накладками и резьбой богаче, чем шкатулки с украшениями на туалетном столике Ибо. Вечером Жанжан уезжает, и Ибо подглядывает за отъездом, покинутая и одинокая, в ужасе ожидая грозного патриарха рода, из-за которого столько суеты. Но теперь Ибо понимает, зачем она врёт про ребёнка, — пока они бдительно смотрели за слугами, получившими в руки вещи, стоящие больше, чем они могли бы себе даже представить, Сяо Чжань шепнула ей: «Не ешь и не пей из этой посуды». Она, в её положении, могла отказаться от еды и вина. Говорить мужу она ничего не стала. *** Господин де Краон приезжает раньше, чем возвращается Сяо Чжань. Ибо старается изо всех сил, и, кажется, ей довольны. Он выглядит крепким и здоровым, волосы едва тронуты сединой, такие же иссиня чёрные, как у его детей. Он рад наследнику и заметно огорчается отсутствию Сяо Чжань. Ибо едва успевает понять, когда суматоха вечера заканчивается за накрытым к ужину столом. Гонцы отправлены нескольким важным вассалам, и они приедут к большому обеду через день, а пока за столом они втроём. Виночерпий за сервировочным столом вскрывает запечатанную бутылку, наливает в свой прозрачный кубок через какую-то палочку, Жиль объясняет, что это рог единорога, определяет яды. До этого Ибо видела только, как виночерпий пробует вина из только что открытых бутылок, но обычно обходились и без него. Первая бутылка оказывается испорченной — не ядом, просто скисшей. Вторую он признаёт безопасной и неповреждённой и переливает в драгоценный кувшин, увитый серебряными и золотыми цветами, дожидавшийся на хозяйском столе. Жиль сам доставал его из сундука, и, наверное, Ибо видела такое выражение на его лице лишь однажды, когда речь шла о жеребёнке, который должен был вот-вот родиться. Ибо размазывает еду по тарелке, берёт в руки красивый стеклянный кубок, но даже не подносит его к губам, только покачивает в пальцах. Ряд бутылок, принесённых из дальнего погреба специально для этого ужина, редеет. Виночерпий всё ещё пробует вино, но, кажется, чтобы определить, не испортилось ли оно. Когда внимание господина де Краона полностью сосредотачивается на Ибо, она чувствует неловкость и не вполне понимает, как ей нужно на него реагировать. Она пытается сказаться усталой, но Жиль не позволяет ей уйти. Комплименты свёкра становятся всё скабрезнее, а муж только похохатывает согласно, и у Ибо начинают трястись руки и спирать дыхание от ужаса. Она проливает вино из своего бокала на пальцы, и господин де Краон подсаживается рядом, удерживая её руку. Он промокает ей пальцы салфеткой. Жиль отсылает единственного оставшегося в комнате из слуг виночерпия. Господин де Краон слизывает оставшиеся капли с пальцев Ибо и обнимает её за талию. Второй рукой он поглаживает Ибо живот и говорит, что теперь уж совершенно безопасно с ней развлекаться. Ибо старается всхлипывать тихо, но не выходит, и она издаёт некрасивые звуки, пытаясь вдыхать со слезами. Кажется, это только веселит мужчин. Господин де Краон пытается напоить её вином, чтобы «успокоить», но Ибо говорит, что её тошнит, и даже сносно изображает рвотный позыв, что немедленно останавливает все попытки влить в неё вино, чего она боится, естественно, даже больше, чем то, к чему идёт вечер. Ибо не может поверить в происходящее и молится про себя, чтобы яд Жанжан не позволил бы ей сильно пострадать. Ибо мысленно извиняется перед Девой-заступницей за мольбы о смерти. О скорой смерти. Об избавлении. Господин де Краон начинает умирать в тот момент, когда целует её в шею. Его скручивает первая судорога, и Ибо едва успевает отскочить, когда его начинает рвать на то место, где она только что сидела. Жиль вскакивает и бежит к отцу, падает, настигнутый теми же симптомами, хватаясь за скатерть, и драгоценная посуда сыпется на них, сверкая бликами от свечей, рассыпаясь, звеня и взрываясь стеклянными осколками. Ибо отворачивается от тошнотворного зрелища, отходит на пару шагов за небольшой диванчик и падает, негромко вскрикнув для порядка, на пол, лицом в фалды роскошной обивки, чтобы не очень сильно пахло. В обморок. *** Ибо проснулась на рассвете, гадая, не пропустила ли возвращение Сяо Чжань, но предполагая, что её разбудили бы ради этого. Уснуть оказалось на удивление легко — когда её «привели в чувство» и вынесли из страшной комнаты, где невозможно было находиться из-за жуткого вида и запаха, Ибо с готовностью поплакала, выпила нормального подогретого вина, которое попробовал трясущийся от страха виночерпий, и передала заботы охране. Она ещё слышала, как закрывают выходы из замка и выезды из города, как отправляют вестника Сяо Чжань. Как в романах, думала Ибо, даже лучше — коварная отравительница, спасённая в последний момент от участи, что хуже смерти. Ничего нет хуже смерти, теперь Ибо точно это знает, она видела на редкость плохую смерть. А потом она уснула, в комнате с тихо плачущей камеристкой, в одеялах и грелках. Ибо знала, что рассветает, но замок был, как всегда, кроме, наверное, летнего полудня, тёмным. Она взяла масляную лампу, домашнюю тёплую накидку и свой хозяйский пояс и на цыпочках вышла за дверь, стараясь не разбудить камеристку. Одевалась в стылом коридоре, моментально продрогнув и стуча зубами. Ибо знала, что Жанжан скоро вернётся, вот-вот, не бросит её одну с этим бардаком и мерзкими трупами, Ибо чувствовала, что Жанжан близко. В замке ждали людей герцога, ответов на отправленные вести, ещё кого-то. Но приближающийся стук копыт принадлежал лошадям вернувшейся Сяо Чжань с сопровождением. Ибо смотрела из окна, как она спешивается, отдавая поводья конюхам. Стремительная и властная. Ибо перебирала ключи на поясе, такие холодные, что страшно было прилипнуть озябшими пальцами, добралась до того самого. Сжала его в ладони. Открыла дверь в комнаты Жанжан, непрогретые и тихие. Забралась в темноту кровати, которая снилась и мерещилась ей с тех пор в каждой тени. Свернулась клубком, укрывшись тем, что получилось найти, и стала ждать. Сяо Чжань нависла над ней, не переодевшись, в тиснёном серебром кожаном камзоле, пахнущая лошадиным и своим потом. И шептала: — Ибо, Ибо. Ты здесь, ты жива, Ибо. — И её волосы, отливая синевой по чёрному в резких утренних лучах, рассыпались вокруг, закрывая их поцелуи от всего мира. *** Две несчастные вдовы, в строгом трауре и неизбывной добродетели, прожили много лет, справедливо и милосердно управляя землями их трагически рано ушедшего супруга и брата.