Белая ворона (абьюз, пиво, вермут и белое вино)

      Итан остервенело, зло лупит палочками по голой коленке, отбивая маршевый ритм, пытаясь физической болью задавить назойливые мысли. Итан занимается селфхармом – все правое бедро в синяках разной свежести, но плевать. Итан успокаивается, ставя очередной синяк. ***       Итан сидит в глубоком кресле, поджав ноги, медленно пьет холодное пиво и чувствует себя раздавленным. Он в течение многих дней напитывался энергией, работал как проклятый вместе со всеми, знакомился с новыми людьми, смеялся до слез, слушал, говорил, обнимал, целовал. В конце концов, этот прозрачный микрофон, стоящий сейчас на столе в центре комнаты – и его заслуга тоже. Он честно считал, что заслужил, честно верил, что достоин поцелуя Дамиано, крепких объятий друзей, а потом, уже после пресс-конференции, всех формальностей, сходив в душ, переодевшись, вытянувшись на мягкой постели, голос матери в телефоне требовательно сказал: Да, Итан, конечно вы молодцы. Дамиано так выложился, он просто умница, не находишь? Но скажи пожалуйста, Итан, зачем ты-то полез к нему целоваться? Родственники и так считают, что ты предпочитаешь мужчин, с твоей-то прической, макияж еще вечно делаешь. Ты позоришь меня, Итан, сын, ты бы обстриг волосы может. Да тот же Дамиано подстригся же, ему хорошо так… и что-то еще. Нескончаемый поток, который он не может воспринять из-за стучащей в ушах крови. Итан сворачивается на огромной кровати в неопрятный комок и, включив громкую связь, одной рукой вцепляется в волосы, а второй давит на лицо, чтобы мать не услышала, если он не удержится и громко всхлипнет.       Голос в телефоне все говорит, говорит, Итан не понимает, о чем, не может слушать, но слушает, терпит, как самый послушный из сыновей. Внезапно появляется мысль: «Как повезло Виктории, она не выслушивает ВСЕ это». И тут же Итану становится омерзительно от самого себя, что допустил только такую мысль, позволил сознанию подумать об этом. Он еще сильнее тянет себя за волосы, наказывая болью, а затем вскакивает с постели, путаясь в простынях, бежит в ванную, наощупь находит лезвие на полке, и в темноте, широко, невидяще распахнув глаза, под аккомпанемент голоса матери режет левую руку.       Memorare, O piissima Virgo Maria, non esseauditum a saeculo, quemquam ad tuecurrentempraesidia, tuapetentemsuffragia, essederelictum.       Вспомни, о всемилостивая Дева Мария, что испокон века никто не слыхал о том, чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе, просящих о Твоей помощи, ищущих Твоего заступничества, был тобою оставлен.       Итан режет кожу, карая за то, что не стал лучшим, за то, что не оправдал ожиданий, за то, что подвел, за то, что допустил только греховную мысль об ее смерти. Об Ее отсутствии. Он грешен, виновен и он наказывает себя. Он не должен был! Он не имел права! Она родила его, дала жизнь, лишь он сам виноват в том, что такой. Это он не идеальный, не талантливый, кривозубый, в конце концов «Улыбался бы хоть! Стоишь вечно как истукан! А, у тебя же зубы кривые, я забыла»,с гнильцой внутри.       Итан приходит в себя, когда телефон уже молчит, левая рука похожа на свежий фарш.       Ego talianimatusconfidentia, ad te, Virgo Virginum, Mater, curro ad tevenio, coramtegemenspeccatorassisto. Noli, Mater Verbi, verba mea despicere; sedaudipropitiaetexaudi. Amen.       Исполненный такого упования, прихожу к тебе, Дева и Матерь Всевышнего, со смирением и сокрушением о своих грехах. Не презри моих слов, о Мать Предвечного Слова, и благосклонно внемли просьбе моей. Аминь.       Итан пугается того, что натворил, неожиданно для себя высоко вскрикивает и, поскальзываясь на скользком полу, торопится включить свет. Когда загорается освещение Итан едва не теряет сознание во второй раз. Он весь в крови – тело, руки, лицо в зеркале, похоже, что в темноте он трогал окровавленными руками себя, стены. Все это будто не его. Но на бортиках раковины красные отпечатки его широких ладоней, брызги на мраморном полу, на стенках душевой. На руку Итан боится смотреть. Только сейчас он понимает, что натворил – он подставил группу.       Amen.       Им играть, а он весь изрезался. Итан смотрит на свое отражение в зеркале расширившимися от ступора глазами и абсолютно не представляет, что делать. Телефон снова звонит и Итан пугается, что это снова мать, но, к счастью, это Дамиано.       Amen.       Он немного пьян и у него до ужаса ласковый голос: - Итан, ты как? Ничего не случилось? Мы просто ждем внизу, а тебя все нет. Итан что-то мямлит в ответ, не имеющий сил нормально ответить. - Ты в порядке? Подожди, я поднимусь. – в голосе слышится легкое волнение. - Нет! Не нужно. Все в порядке, я в порядке. Я просто сходил в душ, лег и заснул. Я сейчас иду, не переживай! – Итан врет, лишь бы только никто не зашел и не увидел этот пиздец. Дамиано, кажется, устраивает этот ответ и он, согласившись, отключается. Итан своим полотенцем смывает кровь с пола и стен, не портить же те, что выдали в отеле, смывает в холодном душе кровь с себя и наконец рискует рассмотреть руки. Пальцы на правой порезаны лезвием – неаккуратно держал; внешняя поверхность левой руки от запястья до локтя покрыта резкими неглубокими порезами. С мрачной мазохистской удовлетворенностью Итан насчитывает больше пятидесяти порезов. От зрелища, как кровь стекает по коже и капает в раковину он снова впадает в медитативное состояние. То, как размеренно пряные горячие капли падают на белый фаянс и расползаются почему-то успокаивает. Это похоже на ритм ударов сердца. - Итан Торкио, ты совсем пизданулся блядь, псих ебучий. Тебе не на Евровидении место, а в дурке. Боже, какой мудак! – Итан ругается вслух, достает бинты и заматывает руку. Если плотно затянуть, кажется, перестает кровоточить. Смотреть на себя в зеркало Итан старательно избегает. Выругавшись еще раз, он, кажется, немного приходит в себя, заклеивает пальцы, находит рубашку с длинными рукавами в чемодане. Через десять минут он спускается вниз, ему все рады и выглядит он вполне нормально, если не присматриваться. Но все уже пьяные, так что он не рискует прервать веселье своей открывшейся выходкой, а тихо садится в то самое кресло с бутылкой пива и любовно рассматривает Томаса и Дамиано, танцующих с бокалами в руках. - Итан, милый, ты будто грустный. Что-то случилось? – Виктория неожиданно подсаживается, и он не готов говорить, но отказать тоже не может. Итан улыбается уголками губ, и опустив веки, чтоб не встречаться взглядами -- она сразу поймет, что он врет, говорит, что с ним все в порядке, он в норме. Вик, кажется, верит, улыбается в ответ, болтает о чем-то неважном, а потом вдруг замечает заклеенные пластырями подушечки пальцев на правой руке. - Итан, что у тебя с рукой? – у нее меняется голос, как будто бы. Он честно пытается соврать, отговориться, отвлечь внимание, но у него не получается. Вик тянет его за ладонь и пристально рассматривает пальцы и Итану становится неловко от того, как она хмурится. -Что ты вообще делал? Итан отмахивается, что порезался случайно. Ему не хочется отвечать, он хмурится, и, извиняясь, что разболелась голова, уходит в номер. Виктория остается в кресле с пустой бутылкой и совершенно сбитая с толку.       Итан закрывает за собой дверь и устало прислоняется к стене. Рука под бинтом будто пульсирует, и он в который раз жалеет, что не сдержался. Итан медленно раздевается в темноте, складывает вещи, аккуратно ставит обувь и забирается в постель. Сил хватает на то, чтоб бережно уложить пострадавшую руку на подушку и плавно закрыть глаза. Просыпается он снова в темноте от того, что кто-то стучит в дверь. Итан ворчит, ругается сквозь зубы, но все же встает открыть. -Дамиано, боже, мать твою, ты видел время вообще? Парень стоит в коридоре, слегка покачиваясь, и Итан понимает, что он здорово пьяный. -Итан, дорогой, ты пришел поздно, сразу ушел. Мы там танцевали, да, а ты ушел, я видел. А я хотел с тобой потанцевать. Я заслужил же, Итан. Да? Виктория, наша подруга, она сказала, ты расстроен, и я очень переживал. Итан! Итан, что у тебя случилось? Расскажи мне все! – Дамиано забавно наклоняет голову и смотрит проникновенно слегка стеклянными от алкоголя глазами.       Итан смеется и немного сторонится, пропуская его в номер, чтоб не шумел в коридоре ночью. Несмотря на то, что в номере темно и задернуты шторы, Дамиано сразу замечает бинт: - Это что за херь? Виктория сказала, что ты порезал пальцы. Она не пьяная даже была, чтоб так перепутать. Итан пожимает плечами: - Порезался. Дамиано смаргивает, фокусируясь на мысли: - Подожди, я умоюсь, и ты мне все расскажешь. Тут что-то не чисто. - Я не очень хочу. –Итан все еще не теряет надежды сохранить в тайне масштабы своей выходки. -Итан, мать твою, Торкио, пока мы там напивались и плясали, ты тут пытался вскрыться и еще хер знает, что делал, да? Ты внизу там сидел с таким лицом, будто тебя с креста сняли. Я пьяный, но блядь не слепой же. – Дамиано громко ругается, уходя в ванную комнату. - Блядь! У тебя тут кровь, Итан, ебаный ты в рот! – Он торопливо выходит из ванной, с мокрым лицом, волосами и гораздо более осмысленным взглядом. Он подходит близко и горячими пальцами осторожно гладит по голому плечу: - Итан, мой хороший, ты же знаешь, мы друг у друга, - он сбивается на секунду, но продолжает: - да, мы можем посмеяться над произношением или еще что-то такое тупое, но это не в серьез, ты понимаешь же?       Дамиано так говорит, будто Итан резался из-за шуток про его «р». Очень хочется покурить, но Торкио сдерживается, чтобы номер не вонял как пепельница. Он садится на разворошенную кровать, поджимает голые ноги и Дамиано опускается рядом, кладет ладонь на коленку, сохраняя тактильный контакт. Очевидно, что он все еще довольно пьян, но сосредоточен на проблеме. Итану не остается ничего другого, кроме как медленно, преодолевая себя, рассказать, что на самом деле происходит с ним и его семьей. Дамиано аккуратно берет в руки его ладонь, поглаживая заклеенные пальцы. Рассказывая, Итан, конечно уже не плачет, с ним рядом друг, он чувствует поддержку, чувствует себя неодиноким. Когда говорить больше нечего, Итан замолкает и Дамиано обнимает его, притягивает к себе, прижимает голову к плечу, мягко касается губами виска и волос. Дамиано покачивает его в объятьях. Итан совсем успокаивается в теплых руках, аккуратно обнимает в ответ. - Покажи пожалуйста руку. – Дамиано внимательно рассматривает и тянет за хвостик бинта: - Можно? – он поднимает глаза. Итан кивает, и Давид медленно разматывает испачканный кровью бинт. - Блядский Боже, Итан! – Дамиано не сдерживается, вскрикивает. Становится снова неловко. Рука выглядит омерзительно – края порезов припухли, в них подсохшая темная кровь, некоторые, более глубокие, все еще кровоточат. Дамиано смотрит, будто прикованный расширившимися глазами, а Итан отворачивается, смотреть на свои проебы отвратительно. - Ты часто себя режешь? Почему мы никогда не замечали? – Дамиано выглядит испуганным. Итан мотает головой: - Первый раз. Я раньше палочками по ногам бил. Синяки ставил. Но потом прекратил. Отпустило. Не знаю, почему именно сегодня сорвался. - Итан, - Дамиано вздыхает, - не знаю, что говорят вообще людям в таких ситуациях, я не психолог же, не врач. Но, блядь, мы сегодня натянули Европу, именно мы, вчетвером, вместе. Мы прошли через кучу всякого дерьма, тоже вместе. Никто из нас не слабое звено, не лузер, - Дамиано держит на коленке поврежденную руку и гладит парня по щеке, заглядывая в глаза: - пообещай пожалуйста мне, что, если она еще будет звонить, говорить, что ты в чем-то плох, не оправдал ожиданий, помни, что у тебя есть мы, есть я. И я тебе тысячу раз скажу, что она не права, что она ошибается, что она врет, в конце концов. Она не права, что бы там не говорила. Ты не должен калечить себя из-за ее домыслов. Ты же понимаешь, о чем я говорю? Итан кивает, - Я знаю, умом понимаю, но, когда она звонит, и все это говорит, упрекает, стыдит, я ничего не могу с собой сделать. Он не сдерживается, подходит к окну, закуривает. - Спасибо, что пришел. Мне очень это важно. – Итан смотрит на Дамиано широко раскрытыми глазами, даже не моргая. -Итан, я приду в любом случае, столько, сколько нужно и больше. Ты не должен оставаться один на один с этим всем, пойми. Торкио молча докуривает. - Может быть спустимся в бар? Ты еще можешь пить, или на сегодня все? - Милый, ради тебя я могу все, что только угодно, - Дамиано кокетливо улыбается и несдержанно хохочет, - но бар уже закрыт, скоро утро. У меня правда есть бутылка вермута. Сойдет тебе? Итан кивает, соглашаясь, и он уходит.       Возвращается Дамиано переодетый в пижамные шорты и рваную домашнюю футболку, без растекшегося и забившегося в морщинки под глазами макияжа, очень домашний и уютный, улыбается Итану, по-хозяйски забирается в постель.       Первое время Итана шокировали практически отсутствующие личные границы, но это было несколько лет назад, а сейчас Дамиано можно все. Он не против, если Вик берет его йогурты, если Томас бесцеремонно сует нос ему в телефон. Они таскают футболки и джинсы друг друга. Итан сам пытается приучить себя к тому, что можно не спрашивать и взять чужой энергетик, крепко обнять ни с того ни с сего. Сложно ему привыкнуть к тому что Вик может неожиданно усесться на колени и обвить руками шею, что Дамио иногда просто так лезет целоваться, от избытка эмоций. Итан пытается убедить себя, что его любят и ценят просто так, потому что он есть. Что не нужно заслуживать одобрение и ласку.       Они с Дамиано сидят в постели плечом к плечу, очень медленно пьют прямо из бутылки вермут. Итан отдернул шторы, и они созерцают занимающийся рассвет. В номере усталая и спокойная тишина, нарушает ее Дамиано. - Итан, почему твоя мать так относится к тебе? – Видимо это действительно тревожит это.       Итан вздыхает, пожимая плечами: - Не знаю. Так почти всегда было, в большей или меньшей степени. Сначала я думал, у всех так, а потом, когда оказалось, что, например, у одноклассников все нормально, я убедил себя, что лично заслужил. Я недостаточно усердный, недостаточно умный, мне не дается этот гребаный английский. Не знаю, что еще. Я недостаточно аккуратный, опрятный, хотя куда уж больше. Я не увлекаюсь спортом, как другие мальчики, не вписываюсь в какие-то ее шаблоны. Миллион вещей, в которых я недостаточно хорош, или откровенно плох. И знаешь, что? Что бы я не делал, я всегда был «не то», «не достаточно». Итана будто тошнит словами, он выплевывает их, уставившись мокрыми глазами, совсем черными, как вишни, в предрассветной тусклости, в стену. Дамиано на вопрос поднимает брови и Итан продолжает: - В школе, лет с десяти по тринадцать, примерно, я все время участвовал во всяких олимпиадах, конкурсах, квизах. Все, что угодно, лишь бы похвалили взрослые. И однажды, когда я впервые занял первое место в олимпиаде по истории, принес домой грамоту и подарок, мне дали ручку с уточкой на цепочке и блокнот. Все, что сказала мать – чтоб я отдал подарок младшей сестре, я же уже взрослый, и что я какого-то хрена пошел как бездомный, в старом свитере. Она даже не похвалила меня. Только папа сказал, что я молодец.        А еще однажды я решил поучаствовать в школьном конкурсе поэтов. Ну, знаешь, я подумал, что я выйду на сцену в белой рубашке, прочитаю собственное стихотворение, а после этого она похвалит меня за то, что я сам написал, за то, что попытался перебороть эту гребаную «р». А она сказала, что, если я не умею, нечего и браться, что не нужно было ее звать, и вообще, ей было за меня стыдно.       Итан все-таки снова плачет, смаргивает слезинки с ресниц и торопливо, будто стыдясь, стирает их с щек пальцами. Дамиано обвивает его руками, застывшего, затвердевшего от этой всколыхнувшейся обиды. Итан опускает голову ему на плечо, утыкается носом в шею, вдыхает терпкий хвойный запах волос и сладковатый – кожи. Дамиано баюкает его, в неосознанном желании укрыть, защитить. Как-то совсем уж по-матерински кладет ладонь на затылок, путаясь пальцами в волосах, и Итан, постепенно размякает, успокаивается. В комнате уже практически светло, солнце поднимается среди домов, когда Итан и Дамиано наконец засыпают, вымотанные работой, вчерашним бесконечным днем и бессонной, тревожной ночью. *** Итан молчаливый, еще больше чем обычно, когда они торопливо завтракают, сонные и похмельные. Итан молчаливый, когда они по пробкам добираются в аэропорт. Он молчит, пока они сидят в прохладном зале ожидания. Он молчит до того момента, когда Дамиано настойчиво подхватывает его под здоровую руку и тянет в сторону курилки. - Ты как после вчерашнего? Итан поводит плечами: - Нормально, домой только не хочется. Дамиано пару секунд смотрит ему в глаза, а потом смачно ругается: -Блядь, я забыл совершенно, что ты там с ними до сих пор живешь. Итан пожимает плечами: - Ты же знаешь, что почти все мои заработки уходят на эти долбаные кредиты, может быть я выплачу все после тура, пока не знаю. Все равно нужно перетерпеть буквально несколько дней, часть из которых я буду спать, часть – на репетициях. Дамиано мотает головой: -- Мне это все равно не нравится. Почему ты вообще за них платишь? - Дамиа, мы обсуждали это с тобой не раз. Я плачу за образование сестер. Я не хочу, чтобы из-за идиотства родителей их жизни пошли по пизде. Дамиано морщится, докуривает сигарету, и тут же закуривает следующую. - Я помню. Да, мы сто раз обсуждали, но все равно не понимаю нихера. -Дамиа, я не знаю. У меня нет сил и желания бороться с ветряными мельницами. Ты сам видишь, я ничего не могу доказать. Мне только нужно оплатить учебу девочкам, все остальное меня не ебет. Дамиано горько усмехается: - Ебет, еще и как. – В подтверждение слов он мягко касается руки с бинтами, скрытыми под худи. - Ну, да. Но иначе я не могу, как видишь. -Поживи у меня, Итан. Я не хочу, чтоб ты ехал домой. Торкио вскидывает брови: - Это уместно? - Да ну серьезно блядь? Мы сегодня в одной кровати спали, Итан! Это же я, не кто-то там. Итан рассматривает его нечитаемым взглядом, но все же медленно кивает. -Хорошо, Дамиа, я заеду домой на такси, пересоберу чемодан и приеду к тебе. - Вообще забрал бы все оттуда, - бурчит Дамиано. Итан фыркает: - Не говори ерунды, это все-таки мой дом. - Как угодно, зайка, но дом можно любить и с безопасного расстояния. Да и банковские счета для образования никто не отменял, если уж на то пошло. – Дамиано усмехается и как-то слишком явно радуется, что смог уговорить Торкио. *** Итан звонит уже ближе к вечеру, говорит, что подъезжает. Ему на встречу Давид открывает калитку, входную дверь. Когда во дворе слышится шуршание шин по плитке, Дамиано выходит на встречу. Итан выгружает подозрительно много сумок для нескольких дней. И только Дамиано хочет пошутить про барахольничество, он поднимает голову над багажником, и Давид затыкается на полуслове. - Блядь! Итан, это что за хуета?! - Дамио сбегает с крыльца, подходит и крепко, осторожно разворачивает к себе лицо парня. Итан бледный, будто испуганый, с плотно сжатыми в нитку губами, и только сейчас Дамиано понимает, что с момента как он заехал во двор, он еще не сказал ни слова. - Итан, котенок, что у вас произошло? Кто это сделал? – у него разбита губа и содрана кожа в уголке рта. -Меня ударил отец. – Он криво улыбается целой стороной рта. - О боже, Итан, боже. – Дамиано обвивает его руками, прижимает в подсознательной попытке защитить. Итан обнимает сам, утыкается носом за ухо, в волосы и постепенно успокаивается, немного приходит в себя. - Дами, после тура я могу немного пожить у тебя? Я не вернусь туда теперь уже. - О чем ты говоришь, конечно. Столько, сколько нужно. – Дамиано выглядит взволнованным и немного напуганным. Они заносят вещи в дом, Итан наконец идет в душ, переодевается в домашнее, и уже гораздо более расслабленный идет в кухню к Дамиано. - Вино будешь? Они пьют легкое белое вино, хозяин дома даже находит в холодильнике немного сыра. - Расскажешь? Итан машет рукой: - отец какого-то хера подумал, что я приеду с чемоданом денег, и огорчился, когда это оказалось не так. Ну и мать, как я понимаю, накрутила его по поводу того, что мы целовались в эфире. Так что, когда выяснилось, что денег нет, да я еще и сваливаю к предполагаемому любовнику, у него слегка сорвало резьбу. – Итан фыркает и не сдерживаясь смеется. - Какой пиздец, боже, какой пиздец! Почему они к тебе так относятся? С твоими сестрами же у них все нормально, как я понимаю? -Понятия не имею, Дамио, мама вечно говорит, что я белая ворона. Наверное, дело в этом. – Итан отстраненно пожимает плечами, переводит взгляд в окно и отхлебывает вина из чашки. В доме у Дамиано принципиально нет бокалов, он всегда пьет из чашек или больших тяжелых стаканов, их же предлагает гостям.        Он немного улыбается самыми уголками губ, но Дамиано видит в глазах холодную тоску и боль. Итан не стал заматывать руку бинтом, только кое где подклеил пластырь. И теперь Давид смотрит на порезы, на красивое побитое лицо, на эту затаенную боль во взгляде и ощущает себя абсолютно беспомощным. Итан небольшими глотками пьет вино, а он просто рассматривает его, не зная, что делать. *** Дамиано спустя несколько дней, уже в Германии, сидит, медленно заливая в себя мерзкий кофе, и размышляет, что делать. Еще в то утро, когда они проснулись вместе в Роттердаме после финала, Итан буквально вынудил его не говорить никому чужому о произошедшем, знали только они четверо. И вот сейчас нужно решить, что делать. Сегодня им играть, и Дамиано охеренно боится, что рука Итана этого не вывезет. Он знает, что это волнует Вик, волнует Томаса. Но больше всех это волнует самого Итана, который ненавидит себя с новой силой за то, что подводит группу и срывает тур. Дамиано смотрит на него, сидящего напротив, с плотно сжатыми губами и тяжелым взглядом. В пепельнице больше всего его окурков с оранжевым фильтром. Он ничего не ел со вчерашнего обеда, который тоже был крохотным, и Дамиано, хоть и сам не хочет есть, идет за омлетом для себя и набирает для Итана печеных овощей. Тот, когда в нормальном состоянии и расположении духа, довольно сильно их любит. Итан молча смотрит на поставленную перед ним тарелку, а затем переводит взгляд на Дамиано. - Ты должен поесть. Я отлично помню, что ты не ужинал. Скажи спасибо, что Том и Вик свалили, они бы заставили есть тебя намного больше, ты это знаешь. Итан так же молча кивает и, только прожевав кусочек моркови, снова поднимает глаза на Дамиано: - Никому чужим ничего не говорите, я выйду и сыграю. С рукой будет все нормально. Только тебе нужно будет найти мне какую-нибудь рубашку с длинными рукавами. - Ты уверен? Это твое решение? Ты же понимаешь, что это опасно? – Дамиано смотрит внимательно, переставая ковырять омлет. -Это не опасно, ты сам знаешь. Порезы неглубокие, мышцы, сухожилия и сосуды я не задел. Так что плевать, а кровь пусть льется, сколько ей захочется. Я не дам из-за этого все отменить, ты сам знаешь, сколько мы к этому шли. – Итан выглядит очень решительно, уверенный в словах, и Дамиано восхищается им, улыбаясь. *** Итан действительно отыгрывает, а потом сбегает первым в туалет, перебинтовать руку чистым. Окровавленный бинт забирает с собой – ничего, что могло бы породить домыслы и сплетни. А потом сидит в гримерке, умывшийся, в обычной одежде и лицо у него такое, что Дамиано понимает – он наконец-то пришел хоть немного в норму и сейчас гордится собой. Атмосфера тревожности, державшаяся последние несколько дней, постепенно отступает. Уже в гостинице, когда они разошлись по номерам, сходили в душ и даже поужинали, Итан разматывает бинты. Он не представляет, как им четверым в таком ритме, в окружении стольких людей удалось скрыть это, сохранить тайну. Ему так хочется сказать им, как любит, как благодарен. Итан в любимой позе, поджав ноги, устраивается в кресле и пишет в их чат о любви, что благодарен, добавляет несколько сердечек. Он так и продолжает сидеть в кресле, когда спустя минуту дверь в номер с грохотом открывается и вбегает Том, зовя его по имени, за ним стоит бледный Дамиано. Итан испуганно вскакивает: - Вы чего? Что случилось? -Ты что написал в беседу? Это что? – Томас кричит и трясет телефоном. -Итан, я подумал, что ты собрался вскрыться и попрощался. – Дамиано говорит спокойно, но от его голоса становится жутко. Итан удивленно приподнимает брови и приоткрывает рот: -Что? Вы шутите? Я не стал бы. Не стал бы никогда, тем более так по-тупому, подставляя вас. Томми, ты тоже подумал об этом? Томас кивает с серьезным лицом и Итан испуганно прикрывает рот ладонью: -Нет, вы неправильно меня поняли. Я просто внезапно очень захотел сказать, что люблю вас, ну просто так. - Что блядь здесь происходит уже? Вы орете как бегемоты на весь этаж, какого хрена? Итан? – в номер врывается Виктория, у нее мокрые волосы и завязанная под грудью майка. Теперь все в сборе. Вик обводит недовольным взглядом парней: - Я спросила, собаки, говорите, чего вы орали? Дамиано отвечает за всех: - Мы параноики и психи, видимо. А Итан нас любит. Ничего плохого не случилось. Вик улыбается успокаиваясь и тянет руки к Итану: - Котеночек мой, я тоже так тебя люблю, иди ко мне! Итан льнет в объятия, притягивает за руку Дамиано и Томаса. Они так по-детски, до ужаса нежно и тепло обнимаются, самые счастливые вчетвером, не нуждающиеся более ни в ком.