Мертвые

蜻蛉釣り 今日はどこまで 行ったやら — 千代尼 Сяо Синчэнь купил этот дом с хорошей скидкой пять лет назад. Тогда его все устраивало. Он вообще был человеком уживчивым и спокойным, тихим. Ужасно любил блестящие росы на роскошно цветущем лугу, возле дома, и янтарно-лиловые ветры. И это любовь была в нем куда сильнее, чем страсть к вечно шумным городам, полным пыли и ядовитых отходов. У него и профессия была под стать характеру — учитель иностранного языка, неприметная, мечтательная, в общем-то, должность. Сяо Синчэнь ужасно любил детей. Дети его тоже любили, да так, как ни один ребенок мира не любит учителя. Наверное, было что-то в ласковом, мягко текучем голосе, в нежном взгляде глаз и открытой, солнечной ласке по отношению ко всему сущему. Сяо Синчэнь великолепно говорил по-английски, да не просто говорил — он знал столько удивительно-интересных вещей и умел их подать так легко и понятно, что его слушатели невольно забывали про все. И даже про разговоры. А он заливался соловушкой, рассказывая о туманной, холодной стране, некогда населенной враждебными племенами, а теперь столь удивительной и чудесной. Он говорил и о великой реформе, попутно вплетая историю европейского театра, а потом вдруг декламировал Шекспировские сонеты, звучащие в оригинале чудно и непривычно, с исконным прочтением согласных слогов. Он никогда не уходил в скучные глубины теории, но тем немногим, что рассказывал детям, подкупал навсегда, как дядюшка-сказочник с ярмарки. В деревеньке, куда его занесла судьба, он показался своим. Тихий такой, спокойный. Покоряющий душевной прямотой и ласковой солнечностью. Словом, его приняли и полюбили. Очаровательные старушки в цветастых одеждах по вечерам зазывали на чай, их внуки любили его как старшего брата, а замужние дочери с материнской заботой подкладывали лучшие куски, стараясь сделать это как можно менее незаметно. Сяо Синчэнь учил их детей и знал каждого из родителей лично — запросто мог, придя вечером на чай, невзначай намекнуть о успехах одного, о трудолюбии другого. Или же, попросить меньше ругать непоседливое "дитё", ведь то искренне интересуется миром и имеет чуткое сердце, а это главное. Так тоже бывало. Сяо Синчэнь поселился в небольшом домике на отшибе, прямо за речкой. Там, сколько взгляд не кинь, расстилались сплошные луга, все в высокой, шелковистой траве, изукрашенные свежим рисунком цветов. Сидя вечером на веранде, он любил бездумно глядеть в эту травянистую даль, прихлебывая пахнущий многоцветием чай. Ветер гнал вдаль, сквозь поля, к далёкому лесу, оставляя на высоком покрове небольшие бороздки и поднимая к небу облака золотистой пыльцы. Синчэнь улыбался концу жаркого лета и слушал жужжание пчел, несущихся к дому. Зимой он сидел у окна, завернувшись в теплое одеяло, и ветер приветливо, как старому другу, стучал ему в окна, а затем летел чудесным драконом сквозь поля, в самую гущу кружащегося в воздухе серебра. Все в этом месте тихий хозяин тихого дома любил той странной любовью, которой любят мир иные поэты. Любил созерцательно. Свой домик, с выкрашенными в красный стенами и светло-песчаной черепичной крышей, сложенной наподобие шляпы сказочного великана, он тоже любил. После уборки в нем пахло свежестью и медовой пыльцой, а на чердаке сладковатый запах пыли жил вперемешку с ароматом некрашеной древесины. И ничего больше. Сяо Синчэнь как втащил в свое новое жилище потрёпанный чемоданчик, разложил по полкам книги и раскрыл широкие окна, так и влюбился без памяти. Он уже даже не знал как раньше-то жил за пределами этой крохотной деревушки, без своей реки, поля и домика, окружённого самодельным огородом. Ему действительно нравилось приходить в деревню за молоком и рисом или же в школу, к своим обожаемым детям. Ему нравилось проводить время в маленьком городке, трепетно ухаживая за ломкими молодыми побегами или поливая доверчиво раскрывающиеся цветы. Ему нравилось, когда к нему в гости забегал кто-то из учеников, поговорить и послушать, или же просто выпить цветочного чая. Он всегда был рад подобным гостям. Он всегда мог угостить их чем-нибудь вкусным и рассказать что-нибудь интересное. Чаще других к нему забегала А-Цин — тощяя, длинногая девчушка, всегда грязная и поцарапанная, комкающая в руках подол рваного платья. Сяо Синчэнь неизменно ласково журил ее за неосторожность, гнал мыть черные от земли ноги, мазал разбитые в мясо коленки, клеил пластырь на нос, а уже после выдавал чашку чая и вазочку шоколадных конфет. Так они и сидели до ночи: наедине друг с другом и чаем. Сяо Синчэнь, движимый самыми искренними побуждениями, часто читал вслух, предлагая маленькой слушательнице разделить с ним красоту и красочную многозначность поэзии. А-Цин не знала, как бы ему прозрачнее намекнуть, что от заунывной возвышенности ее тянет в сон. Так он прожил несколько лет, считая, что нашел в захолустье все то, о чем так долго мечтал. Он был действительно счастлив. А о другом как-то не думал. ... Идиллия была беспардонно нарушена одним серым, дождливым днём, в самом конце ноября. — Учитель, — помнится, обратился к нему один из воспитанников, неуверенно глядя снизу вверх и теребя рукав своей одежды. — Вы не говорили, что у вас есть брат. Сяо Синчэнь оторвал взгляд от книги и удивлённо приподнял брови. — Но у меня нет брата, — растерянно улыбнулся он. — Милый, кто тебе такое сказал? Этого хорошенького мальчика звали А-Чунь, и он был идеальным ребенком как для родителей, так и для наставников. Сяо Синчэню он нравился: воспитанный, аккуратный, облаченный в белые рубашечки, неизменно выстиранные и отглаженные, хотя, чрезмерная дотошность и серьезность иногда воспринимались мучительно. Живая непоседа А-Цин была понятней и проще, хотя и мыслила более узко. Сяо Синчэнь отказывался признавать, что симпатия к определенным Личностным Качествам живёт у него на подкорке и от этого не сбежишь. Он вообще в чувствах придерживался странного правила двух «И». Одно «И» означало «Игнорирование», другое же — «Избегание». А-Чунь сложил ладошки лодочкой и серьезно ответил: — Вчера на рынке объявился молодой господин, не из наших. Ходил, выспрашивал, и все больше про вас. Нет ли у нас молодого господина Сяо Синчэня, предположительно, учителя, приехавшего из столицы пару лет назад. Описывал вас, и хорошо так... Особенный упор делал на близорукость. Когда у него спросили, кто он сам и зачем ищет учителя Сяо Синчэня, он назвал вас своим гэгэ... Вот. Сяо Синчэнь почувствовал, как в голове у него опасно заклубился какой-то туман. — Что ещё за молодой господин? — слишком тихо спросил он. — Как выглядел? Как был одет? Ты запомнил что-нибудь, кхм... необычное? А-Чунь нахмурился, припоминая. Но когда он поднял взгляд не по годам серьезных глазенок, Сяо Синчэня так и обдало волной чужого недоверия и беспокойства. — Учитель, — тихо сказал он. — Если вам что-то грозит, скажите сразу. Сяо Синчэнь принудил себя улыбнуться. — Что ты, — покачал головой он. — Мы же не в комиксах, правда? Скорее всего, это кто-то из моих старых друзей. Может быть, мы учились вместе? Может быть, это Сун Лань решил меня навестить? Помнишь? Я рассказывал про него. А-Чунь медленно кивнул. — У него взгляд неприятный! — вдруг выкрикнул он с детской запальчивостью. — А на руке не хватает одного пальца! Книга с оглушительно-громким стуком выпала из ослабевших пальцев Синчэня. В одну минуту краски схлынули с мира, выцвели, погасли, утратили свое буйство и силу. Только чёрные рамы окна, только белое-белое небо и алые капли крови на мутном стекле... В голове глухо и больно стучало, то ли кровью в виски, то ли ножкой стула в затылок: « А на руке не хватает пальца!.. На руке не хватает пальца... Не хватает пальца... Пальца... Пальца... Пальца!..» — Учитель! Сяо Синчэнь вздрогнул и осознал, что растерянный А-Чунь трясет его за руку. В глазах ребенка плескался испуг. — Учитель, — проговорил он, заметив, что взгляд Синчэня очистился и прояснился. — Что-то не так? Сяо Синчэнь улыбнулся. — Иди домой, А-Чунь, — ласково вздохнул он, едва сдерживаясь, чтобы не выплеснуть наружу огненную мешанину чувств, текущую к вискам, по душе. — Все хорошо. А на периферии сознания маячил смутно знакомый образ: наглые и ослепительно-светлые глаза, ленивый оскал, по-лисьи острые зубы, немытые волосы, завязанные в конский хвост. Гость из прошлого, раздвигая руками варёную гущу тумана, вольготно шагнул в безмятежное настоящее, таща за собой горечь и сожаления. Сяо Синчэнь вдруг понял, что скорее умрет, чем признает насколько он жалок. Когда-то давно он действительно желал тишины и спокойствия, желал учить детей и являть собой образец благовоспитанной чистоты. Он как и его друг Сун Лань был выходцем из религиозной секты: они, двое сирот, воспитанные в строгости, принятые, чтобы стать "хорошими мальчикам" по меркам религиозно-одержимой наставницы — Баошань Саньжэнь. Когда-то он действительно верил в непорочность, праведность и духовную силу. А потом попросту пал, дал утянуть себя в мрак, в единый клубок чувств, страхов, безумных виражей на гребне морали и порочных желаний. Потом он позволил сделать себя очень и очень плохим человеком... Сяо Синчэнь зябко повел плечами. В классе было пусто и тихо, только осенний ветер кидал на парты и пол острые брызги дождя. Серая мгла бродила по улочкам, заплетаясь в голых деревьях. Синчэнь со вздохом поднялся. Странное, полузабытое возбуждение, неспокойное, темное текло по его жилам. Он не желал думать об этом. Он лихорадочно накинул на плечи светлое пальто, закутался в шарф и вышел, оглушительно хлопнув дверью. Он не желал вспоминать себя прежнего, дерзнувшего сбросить маску священного благочестия, свободного и "плохого". Все то было до боли неправильным, нехорошим. Все то было в прошлом. Сяо Синчэнь не желал вспоминать имени человека без пальца. Он не желал окунаться в грязь и вновь переживать гибель Сун Лана. И вот он шел и шел, глядя себе под ноги и нервно сжимая в карманах дрожащие руки, неправильно ледяные. Сяо Синчэнь едва держался, чтобы не задохнуться от накативших воспоминаний. Ему хотелось помереть посреди улицы — можно и от сердечного приступа — но чтобы не думать. Не видеть, не вспоминать. А вспомнить все же пришлось. Это Сяо Синчэнь понял сразу же, как ввалился в ванную комнату, щёлкнул выключателем и обнаружил изгаженное зеркало: грязное, сплошь исписанное кривыми иероглифами. Эту полуграмотную манеру черкать что попало, а заодно уж, и любовь к дешёвым эффектам, Сяо Синчэнь узнал бы из тысячи. И если бы не абсурдность ситуации, он бы даже заметно понервничал. Но грязное прошлое, не имевшее пальца и сверкающее лукавым прищуром, не придумало ничего лучше, как вывести на зеркале: «Помнишь меня?», а затем предусмотрительно спрятаться. Ребячество, тьфу. Курам на смех. Сяо Синчэнь аккуратно прикрыл дверь и направился в кухню. Там он достал две чашки, поставил чайник, выудил из шкафа бутылку чего-то спиртного — не ясно как затерялось, но теперь очень кстати — и со вздохом опустился на стул. Дверь скрипнула. — Это ты типо что, даже орать и сопротивляться не будешь? — спросил ужасно знакомый голос. Сяо Синчэнь передёрнул плечами. — А зачем? — буркнул он. — Все равно ты от меня не отвяжешься. Садись, что уж там. Пообщаемся. Конфеты в шкафу, чайник скоро вскипит. — Самообслуживание? — фыркнуло незванное пошлое, и скрип половиц выдал его приближение. — Типо того, — откликнулся Сяо Синчэнь, не спеша поворачиваться. Прошлое постояло за спиной ровно минуту, хрипло посмеиваясь. Затем мягко, будто бы пританцовывая, обошло кухню по кругу и с грохотом открыло створки шкафа. Сяо Синчэнь отвёл взгляд от собственных рук, сложенных поверх белой скатерти, и уставился гостю в затылок. Волосы по-прежнему выглядели немытыми, но отросли, скатывались за ворот кожаной куртки. Все остальное, начиная линией плеч и кончая крепко расставленными ногами в армейских ботинках было знакомо до одури. Гость обернулся и сверкнул быстрой, развязкой улыбкой. — С линзами было лучше, — просто сказал он, с хрустом запуская руки в конфеты. Сяо Синчэнь фыркнул, ощущая знакомую неуверенность. С этим человеком всегда было так. У него естественно и грубо выходило ставить на место людей и сбивать с ног все стоящее. Синчэнь давно перестал с этим бороться. «Ты сбежал» — гаденько хмыкнул внутренний демоненок. — Ну, — начал он, прижимая к горящим щекам холодные пальцы. — Давай. Чего тебе, Сюэ Ян? Имя соскочило с языка само по себе, и Синчэнь вдруг понял, что опять сбежать не получится. Этот человек прирос к нему, влез в самую душу, вгрызся как червь вгрызается в дерево. От него не сбежать, как не сбежать от ответственности. Сюэ Ян пророс сквозь душу Синчэня как тугой плющ сквозь вшивый заборчик — не закопать, не выдернуть с корнем. В этом виноват он сам, он, и никто больше. Сяо Синчэнь в глубине души любил подобных людей, тянулся к подобному уровню взаимоотношений. А значит, в препирательствах со своим внутренним Я не было смысла. — Уплываешь, — заметил Сюэ Ян, безпардонно щёлкнув пальцами у него перед носом. — Как всегда. Бросай свою рефлексию и налей гостью выпить — и то лучше. — Да пошел ты... — буркнул Синчэнь, отворачиваясь. Сюэ Ян хлопнул в ладоши. — Во! Порядок, вижу здравомыслящего человека. Мысли пошли... Но выпить все равно налей. А если ещё и покормишь — цены тебе не будет. — Обойдешься — хмыкнул Сяо Синчэнь. И пошел к холодильнику. Сюэ Ян наблюдал за ним с широкой улыбкой на поллица. — Знаешь, рад видеть тебя... — вдруг сказал Синчэнь, запихивая в тостер несколько кусков белого хлеба. — Живым? — коротко хмыкнул Сюэ Ян. — Ну да, как видишь. Не пойман, не осуждён, не расстрелян. Хотя грешков на пятерых хватит. Мило, ты не находишь? Сяо Синчэнь неразборчиво хмыкнул и принялся нарезать сыр. — Вообще, я подумываю свалить, — сказал он, подумав. — Осесть где-нибудь в Мокао, заняться все тем же... Неплохо будет. — Ты не боишься, что я тебя сдам? — ровно произнес Синчэнь, движением руки убирая с лица неловкую прядь. — Настучу где ты и что?.. Тебе ветчину класть? Сюэ Ян вытянул шею. — Соус не забудь, — попросил он. — И побольше... Да, вот так. Хорошо! Нет, не боюсь. Синчэнь покачал головой. — Надо же, что делается. Сам Сюэ Ян стал доверять людям. — Э! — протянул тот, откидываясь на спинку стула и принимаясь разворачивать очередную конфету. — Вот ещё. Просто у меня есть гарантии, Син-чэнь. — Да ну? Сюэ Ян оскалился. — Ну да. Сяо Синчэнь повернул голову и удивлённо поглядел на него. — Забери бутерброд, — вздохнул он, и тон его голоса смутно надломился. За окном уже было темно. Ветер заметно крепчал, а косой дождь тоской и слезами бился в мутные стекла. Почему-то, именно здесь и сейчас, именно в этой крошечной кухне, освещенной шатким светом единственной лампочки, ему было холодно и тепло разом. Было что-то знакомое и нездорово волнительное в этом замкнутом, залитом, забито-бледном мирке, да и в присутствии черного пятна — Сюэ Яна. — На, — сказал Сюэ Ян. Он приблизился как-то незаметно, хотя, вряд ли таился. Скорее, виной была все та же рефлексия, ударяться в которую Сяо Синчэнь так и не разучился. Не глядя, он взял стакан, машинально поднес к губам и также машинально осушил, сразу глотая и едва чувствуя вкус. И только когда горло обожгло жарким, терпко-острым теплом, реальность и собственные действия окатили как ледяной душ. Но было поздно. Сяо Синчэнь, давно не пивший, да и вообще, справляющийся с хмелем примерно на троечку, ощутил, пылают щеки и уши, как ссаднящее тепло льется по горлу и приятно встряхивает мысли, вышибая их прочь. — Я покурю, лады? — спросил Сюэ Ян, с размаху плюхнувшись задницей на стол, да так, что тот пошатнулся и жалобно заскрипел. — А то под дождь не прет. — Кури, — пожал плечами Синчэнь. Ему вдруг стало удивительно все равно. Собственная жизнь, чистенькой домик и светлые идеалы доброго наставника вызывали усталость и недоуменное раздражение, Сюэ Ян, напротив же, радовал. Отчего-то ему захотелось плюнуть на все и вновь кататься с ним по городам, заниматься мутными делами и просто не думать, не цедить свою душу по шкале праведности, не оглядываться на призрак наставницы как на строгого судью. Захотелось перестать пить снотворное, бояться непонятных призраков и... Да просто стать свободным от устоев, людей и собственных тараканов, заставить все это разом замолкнуть. О, как он желал тишины! О, как ему хотелось покоя! Сюэ Ян покачивал ногой, выпуская под потолок струйки мутного дыма. Заляпанные грязью, запыленные до охристой рыжины ботинки поднимались вверх-вниз, будто бы на качелях. Сяо Синчэнь осторожно приблизился к нему, потянул за рукав, принуждая взглянуть на себя. И вдруг неловко и отчаянно склонился вперёд, вжимаясь губами в обветренные, отдающие никотиновой горечью губы. Сюэ Ян поперхнулся, дым пошел носом. — Ты определись, — буркнул он, норовя увернуться от вдумчивых поцелуев Синчэня. — То ли гонишь, то ли в постель тащишь. То ли мы вместе, то ли все... Мне же надо знать: я занят или могу в кого попало долбиться. — И много желающих? — ехидно сощурился Сяо Синчэнь, но где-то в душе напрягся. — Ну если я все ещё помню про моего примерного сельского учителя, тьфу на тебя, придурошного, то вакантные места ещё есть, — туманно откликнулся Сюэ Ян. Синчэнь кивнул и деловито полез "давнему приятелю" под футболку. — Как тебя понесло, а! — восхищённо прокомментировал Сюэ Ян и тут же придвинулся ближе, не то чтобы помогая, скорее уж, наоборот. Сяо Синчэнь чувствовал, как смутно знакомые руки смутно знакомо тискают его за задницу. Более того, тяжесть и неповоротливая затрудненность тоже ощущались как смутно знакомые. — Тщщ! — сказал он, прижимая вывернутую ладонь ко рту Сюэ Яна. Тот хмыкнул, стрельнув по сторонам огненным, размазанным взглядом. Однако и правда заткнулся. Прелесть! Всегда бы так. Дальше все проходило как-то суматошно и криво, Сюэ Ян ерзал и привычно острил, но Синчэня это не трогало. Помнится, раньше он и вовсе мог комментировать каждый сделанный жест и вздох, как иной корректор разбирает текст старательного, но неумелого графомана. Но почти за два года подобные коленца приелись, не раздражали — говорила привычка. От выпитого не сильно, но приятно везло, включилась естественная веселость, а действия мешались в клубок, петляя по памяти неразборчивыми ощущениями. Путь шея-грудь-бедра, повторяемый в разном порядке, мокрые укусы где-то у шеи, ехидные восклицания и довольные вздохи — все это перемешалось и сгинуло в молочной дымке теряющегося сознания. В какой-то момент, Синчэнь в упор, как не смешно признавать, не мог вспомнить, как до этого вообще докатилось, он обнаружил себя, стоящего без штанов, и Сюэ Яна, поддающегося назад и колко матерящегося сквозь сжатые зубы. Подозрительно воняло маслом. Сяо Синчэнь хотел было что-то спросить, но голос пропал, а потом и вовсе — не до того стало. Забытое ощущение шершавого, тесного жара и тянущей дрожи пробежало по телу. Дискомфорт и волнение, вперемешку со сдавленным дыханием и скрипом зубов, мешали начать двигаться. Сяо Синчэнь думал, что надо бы начать по-другому, но не один год знакомый с ним Сюэ Ян непечатно требовал человеческих действий, а не всей этой возни. Цитата дословная. Синчэнь сам не раз проходил все эти стадии от дискомфорта и до восторженного возбуждения, и от близости с Сюэ Яном его крыло так, что отключались мозги и было страшно лишний раз притронуться к члену. Но тот самый, вышеупомянутый Сюэ Ян, никогда не чурался мешать боль с удовольствием и нездорово доказывать нормальность подобных желаний. С обеденного стола они переползли на постель, несколько узкую для них двоих, но кого бы ещё подобное волновало. На второй заход сил не хватило — отрубились тут же, оба. Практически одновременно. ...С утра настроение было тяжёлым. Сяо Синчэнь сидел, взъерошенный и помятый, прислонившись спиной к стене, и потерянно-отрешенно глядел прямо перед собой. Рядом храпел Сюэ Ян, занимая собой добрую треть койки. В окно, сквозь неплотно закрытые створки, пробивался золотой, солнечный луч. — Я проспал — сказал Синчэнь, почему-то вслух. Странно, но это осознание не вызвало в нем особых эмоций. Так, лёгкое раздражение и похожее на муторный сон понимание, что случившееся не совсем верно. Что обычно он занимался чем-то другим. Сяо Синчэнь тяжело поднялся, и шлепая босыми ногами по полу, направился в ванну. На зеркале по-прежнему красовалась дурацкая надпись. Синчэнь хмыкнул, не спеша отворачиваясь. Тоже еще. На душе у него было смутно. Так бывает в тяжёлых снах безумцев, под дождь, поздней осенью. И скажи кто сейчас Сяо Синчэню, что вся его жизнь — это предсмертный бред ноябрьского сумасшедшего, он бы совершенно не удивился. Он неспеша заварил кофе, насыпал в вазочку новых конфет, а рассыпанные по полу фантики сгреб в кучу и высыпал в мусорное ведро. И только потом сел и принялся ждать, что называется, у моря погоды. — Это незаконно, — громко возвестил Сюэ Ян, вваливаясь в кухню. — Встаёшь рано, гремишь посудой... А чем так вкусно пахнет? — Во-первых, из-за тебя я проспал и не пошел на работу, — равнодушно вздохнул Синчэнь, не отнимая ладони от лица и не меняя позы. — А там, между прочим, дети. И я незаменим. Это так, к слову, если тебе хоть капельку интересно. А во-вторых, ты опять мне все испоганил. Я не хочу никуда возвращаться. Сюэ Ян хмыкнул, подходя ближе, а затем грубым движением подвинул стул, сел, широко расставив ноги, и вздернул голову Синчэня за подбородок. — Завязывай с причитаниями, — сказал он. — Ты не хочешь, потому что это не твое. Я знаю тебя, святоша. Тебе не хочется быть добродетельным учителем, воспитывать поколения примерных деток и жить для других. Ты не такой, нет-нет. Мы оба знаем это. — А какой я? — спросил Сяо Синчэнь, пытаясь вырваться из стальной хватки чужой руки. — Что ты вообще знаешь, чтобы так?!.. — Я спал с тобой два года. — О! И этого стало достаточно, чтобы залезть мне в душу? — Представь себе, да! Они поглядели друг на друга взглядами бешеных псов, готовых броситься и вцепиться друг другу в глотки. И несколько неловко отпрянули. — Ты, — начал Сюэ Ян, доставая сигарету и поджигая ее. — Хочешь доказать, что свободен. Хороший мальчик, который пойдет на все, чтобы от него отвяли с омерзительными стереотипами. Ты бы был хорошим, — ты сам говорил об этом. Но старая грымза-сектантка поселила в тебе ненависть ко всему правильному и хорошему. — Вовсе нет! — выкрикнул Сяо Синчэнь, и сам удивился насколько загнанно и истерически прозвучал его голос. — Вовсе да! — отрезал Сюэ Ян, скалясь. — Посмотри на себя, Синчэнь! Эти белые свитера, этот чистенькой домик, эта ангельская мордашка, тьфу! Ты убеждаешь себя, что это правильно и хорошо, но нихрена. ТЫ НЕНАВИДИШЬ ВСЕ ЭТО. — Оставь меня в покое... — выдохнул Синчэнь, вскакивая с места. — Слышишь, ты?... Оставь меня в покое! Чашка полетела на пол и с печальным хрипом разбилась. Темная как чернильный яд волна кофе раскатилась по полу, брызгами осталась на свисающей скатерти и светлых учительских брюках. — Ты залез в эту щель как слизняк, — жёстко продолжал Сюэ Ян, наступая. — И пытаешься убедить себя в собственной безгрешности! Уверен, твоя драгоценная старуха всё ещё живёт у тебя в голове и грозится наказаниями за любую оплошность. Ты боишься, что оказался плохим. Боишься быть человеком с набором потребностей! Синчэнь отшатнулся как от пощёчины и упёрся спиной в холодную стену. Страх овладел им. Страх, но не перед психом Сюэ Яном, а перед его словами... Правотой этих слов. — Я... — пробомотал он, выставляя вперёд руки в странном подобии защитного жеста. — Тыыы... — передразнил его Сюэ Ян, подходя вплотную и несильным ударом по руке заставляя смотреть на себя. — Да, именно ты! Ты и твои шрамы на руках и ребрах. Ты и твои страхи. Ты и твоя религиозная нетерпимость. Ты и твоя флегматичная святость вперемешку с долбанутой агрессией. Ты идеальный маньяк, Сяо Синчэнь. Знаешь почему? Люди, мать твою, верят в тебя и твою святошность! — Замолчи, замолчи, замолчи! — выкрикнул Синчэнь, отчаянно вертя головой. — Это не я, это ты, это все ты. Это ты во всем виноват. Я порочный и я поддался тебе. Это ты убивал людей, ты занимался наркотиками, ты вырезал всю семью Чан!.. — Ага! — выкрикнул Сюэ Ян, теряя терпение. — Все я! Да! Вот как это в твоей голове! А ты что? Ты просто покрывал меня! — Я думал, что люблю тебя и... — Ты и сейчас любишь меня. Не любил бы, не вставал как кобель в позу по первому свисту. Глаза Сяо Синчэнь размером стремились к чайным блюдцам, и при том, подозрительно влажно блестели. Он покачал головой, но как-то вяло, сопротивляясь с безнадежной обеспеченностью жертвы, которой уже некуда бежать. Сюэ Ян наклонился ниже и резко, грубо бросил ему в лицо: — Ты сменил бога, Синчэнь. Кому нужна твоя чистота, твои даосские заморочки? Твоему дружку Сун Лану? Сяо Синчэнь отвернулся, сглатывая слезы. — Ты убил его... — глухо прошептал он. Сюэ Ян оскалил острые как у зверя клыки. — Неет, мой дорогой. Это ТЫ убил его. Звоном-набатом обезумевшего будильника прокатилась острая тишина. Сяо Синчэнь весь дрожал, его плечи и губы ходили ходуном, из-под пушистых ресниц текли горячие слезы. Сюэ Ян стоял напротив, скрестив руки на груди и хмуро глядел на него. — Ты просто поехал кукухой, — сказал он с ироничной ухмылкой. — Не переживай, это не смертельно. Не для тебя. Синчэнь помотал головой и надрывно всхлипнул. — Я... — прошептал он. — Нет... Это не я... Не я... Я не убивал его... — Нет, ты убил его. И он был не первым. Тебя порой накрывало, знаешь? Я же говорю, ты псих, маньяк, поехавший на религии бедолажкааа... И этот твой дружок явился морду кривить и заливаться о твоём падении и нашем общем грехе очень не вовремя. По правде говоря, я опасался, что ты с горя пойдешь и сдашься, Синчэнь. Но ты решил просто внушить себе, что это сделал я и подсесть на какие-то хреновые успокоительные. Ты всегда полон сюрпризов. Сяо Синчэнь чувствовал, что с каждым его словом, он все сильнее теряется, проваливается в глубокую тьму, в самую роскошную и черную из существующих бездн. В отчаянии он забарахтался, пытаясь вернуться в привычное равновесие, но уже не смог. Что-то внутреннее, липкое и грязное не пускало его. — Это не я!!! — в отчаянии заголосил он, захлебываясь слезами и зажимая руками уши. — Нет! Нет! Нет! — Да! Да! Да! — выкрикнул Сюэ Ян, хватая незадачливого любовника за плечи и встряхивая как тряпичную куклу. — Ты убийца, Сяо Синчэнь. Ты убил Сун Лана, ты несколько раз нападал на сатанистов, ты ненавидишь религиозную лабуду и — о, в тебе есть ненормальная тяга к кровавой мести. Как и во мне. Неожиданно резкий скрип двери привлек их внимание. В тот же момент две пары глаз испуганно и раздражённо метнулись на звук. Невысокая, женская фигурка съежилась, как-то затравленно и непонимающе оглядывая открывшуюся картину. — Учитель Сяо, — пробормотала она, делая осторожный шаг назад. — У вас было не заперто... А-Чунь сказал, что какой-то странный молодой человек искал вас, а сегодня вы не пришли в школу... Я решила проверить... И... А вы... — Стоять! — рявкнул Сюэ Ян. В долю секунды он пересёк кухню и саданул дверью, отрезая жертве путь к бегству. Затем ухватил несчастную за волосы и швырнул как кошку вперёд. — Смотри, — сказал он, поднимая пылающие глаза на Сяо Синчэня. — Пути назад нет. Дерьмо месить будешь в любом случае: со мной или без меня. Но по старой дружбе и в благодарность за вчерашний трах даю тебе право выбора. И гаденько усмехнулся, заметив косой взгляд без-пяти-минут-жертвы и покрасневшие уши Синчэня. Последний перевел медленный, воспаленно-невидящий взгляд с одного действующего лица этой импровизированной трагедии на другое. И сухо передёрнул плечами. — Я выбираю тебя, — только и бросил он. — Делай как знаешь. Его лицо было удивительно спокойно, отрешённо в своем равнодушии. Слезы успели высохнуть, губы мягко сомкнуться. Но было что-то страшное и нехорошее в этом спокойствии. Будто бы душа Синчэня сломалась, а сам он сделал выбор, и во всем этом было что-то темное, незнакомое. Одно было ясно: что бы не произошло сейчас в этой кухне, он уже умыл руки. Он не будет протестовать, не придет на помощь, и его молчаливое самоустранение будет куда страшнее и хуже преступления Сюэ Яна. — Учитель Сяо!.. — выкрикнула несчастная женщина. Ее голос, наполненный страданием, мольбой и слезами, едва достиг слуха Синчэня. Тот вздохнул и с лёгкой улыбкой помотал головой, будто бы отгонял от себя мух или ненужные мысли. Крики усилились, стали рваннее, истеричные, затем смешались с слезливые бульканьем, перевели в сдавленный хрип, перемешались со скрежетом, возней и сюэяновским матом сквозь сжатые зубы. А потом стихло и это. Сюэ Ян подошёл своей размашистой, свободной походкой и опустил руку на плечо Сяо Синчэню. — Я возьму скатерть? — буднично спросил он. — А то бросать здесь — тупо, а в руках нести — ещё тупее. Синчэнь равнодушно улыбнулся. — Делай как знаешь — вновь повторил он. — Гм, — ответил Сюэ Ян, окидывая любовника и соучастника пристальным взглядом. — О'кей. Мы должны исчезнуть сейчас же. Хочешь что-нибудь взять? Синчэнь оторвал ледяной взгляд от стены. — Да, — задумчиво произнес он. — Хочу переодеться. И забрать книги. Можно? — Валяй — был ответ. ...Четвертью часа позднее они вышли из дома, и Синчэнь в последний раз запер светлую дверь. День был сумрачным и промозглым, с светло-стальных небес, затянутых кофейно-молочной пленкой, срывались острые капли дождя. Ветер гонял по дорожкам охапки высохших, истерзанных листьев. Вдалике шумел бледно-лиловый лес — свидетель произошедшего действа. Две фигуры: белая и черная рука об руку пересекли маленький двор и оказались возле машины, припаркованной за оградой, и так, что было не видно с дороги. Сюэ Ян ленивым движением сунул в рот сигарету и сбросил в багажник нечто бесформенное, закутанные в светлую скатерть. Сверху завалил разным хламом и бросил дорожную сумку Сяо Синчэня. — Где-нибудь надо ее сжечь, — сказал он. — А кости зарыть нахрен. Ну или придумаем. Это не важно. — А потом? — спросил Сяо Синчэнь, морщась от ветра и запахивая поплотнее свое безукоризненно белоснежное пальто. — В Гонконг надо, — сказал Сюэ Ян. — Тут не далеко... Относительно. Но там мы с тобой будем на безопасном расстоянии от пуль. Там придется к Яо идти. Если сможем его уломать, он нас к Черноводу скинет. И все. — Кто это, Черновод? — Бедствие, — кратко ответил Сюэ Ян, покусывая сигарету. — Чёрное. Логично? — Логично, — согласился Синчэнь. — Кажется, я что-то слышал такое... Только не про него, а про его союзника. — Гм, — сказал Сюэ Ян. — Забавное слово. Ты про кого это, про Градоначальника Хуа Чэна что ли болтаешь? Синчэнь не успел ответить. Задыхаясь от быстрого бега, к нему подбежала А-Цин, по обыкновению взявшаяся не иначе, как из воздуха. — Учитель, куда вы? — жалобно спросила она, хватая Синчэня за руку. Сяо Синчэнь, заметив краем глаза безжалостное напряжение Сюэ Яна, выкинул руку вперёд. — Она слепая, — быстро сказал он. — Все в порядке. Сюэ Ян саркастически хмыкнул. — А я-то думаю, что это за дохлая рыбина, — произнес он, расслабляясь. — Завались! — не осталась в долгу А-Цин. — Милая, — вздохнул Синчэнь. — Неприлично так разговаривать со старшими. А я уезжаю. — Вот-вот, — нахально протянул Сюэ Ян, сверкая глазами. — Неприлично. А ну извинись, де-то-чка. А-Цин и ухом не повела. — Не бросайте меня, — жалостливо протянула она, хватая Синчэня за руку и вжимаясь в нее лицом. — Пожалуйста... Без вас станет совсем плохо. Я не нужна им. Они обещали меня выгнать ещё весной, просто вы постоянно рядом были. Сяо Синчэнь дрогнул и осторожно погладил девочку по голове, а она, почуяв его слабину, всхлипнула и потерялась грязной щекой о рукав пальто. Сюэ Ян подавился дымом и страдальчески закатил глаза. Он уже догадывался, чем все закончится. — Она едет с нами, — сказал Синчэнь, открывая дверцу машины, а затем взволнованно прибавил. — Милая, ты не против? А-Цин прижалась щекой к его локтю. — Не против, — сказала она. — Я против! — возмутился Сюэ Ян. Но кто его слушал?