В заточении

Мерзотная баланда, размазанная по донышку металлической миски, жирно поблёскивала в свете мигающих под потолком ламп. Свет этот, холодный, трупно-голубоватый, жадно облизывал кафельный пол, пятном расплывался по поверхности стола – исцарапанного, забрызганного каплями мутноватой каши, усеянного не одним десятком стрёмных буков, складывающихся в такие же стрёмные надписи. Зэки, прижатые со всех сторон ебучими дронами – шаг влево, шаг вправо – и прямиком нахуй, лишённые возможности самовыражаться, развлекали себя глупыми и откровенно похабными граффити, и Антиплащ честно их понимал. Не мог не понять – опоясанная браслетом-шокером шея в какой-то степени роднила его с местным сбродом. Тут хочешь – не хочешь, а возьмёшься за ложку да с горем пополам нашкрябаешь кривой – спокуха, так и было задумано – членище с во-от такими шарами! Так чисто, чтоб подпортить казённое – тюремное – имущество. Но не дай Сатана в своём вдохновенном творческом порыве очернить и без того чёрное имя папочки-Ворриора: утащат, как пить дать утащат под белы рученьки вездесущие боты-убийцы, и ищи-свищи потом. Вот только чего искать, если от незадачливых любителей свободы слова после встречи с Папочкой не останется даже костей? Был тут как-то один идиот, сидел за соседним столом в компании дружков-амбалов. Ростом и мускулатурой матушка-природа не обделила, зато на мозги заметно поскупилась – иначе как объяснить большущие, точно заголовок на дорогом таблоиде, литеры, заботливо выдавленные острым концом ложки на дереве стола? Задорное "чорный воен сасёт с заглотом!!" гордо выделялось среди прочих рукоблудий. Даже рисуночек сподобился оставить, какой молодец: физиономия экс-Святоши, конечно, подкачала, Анти бы с закрытыми глазами забабахал лучше – как никак, столько лет уже вместе, каждая чёрточка отпечаталась в голове чернильной литографией, зато хуй во рту самопровозглашённого блюстителя порядка получился очень даже достоверным, на твёрдую А с плюсом. Предсмертные крики этого Пикассо, кстати, тоже были высший класс – визгливые, жалкие и абсолютно восхитительные, когда заглянувший на огонёк дрон изжарил его доброй порцией электричества. Наблюдая за выступившей в уголках рта розоватой – от крови – пеной, за влажными глазами в сплетении полопавшихся капилляров, Анти чувствовал себя почти хорошо. Почти – потому что не он спровадил ёбаное ничтожество на шесть футов под землю, какая досада. В животе, где-то под урчащим от голода желудком, свернулось нечто сладкое и злое, как и всякий раз, когда он думал о красноте внутренностей и приятном хрусте костей. Антиплащ вновь перевёл расфокусированный взгляд на тарелку с помоями. Назвать это убожество супом или, на худой конец, кашей язык не поворачивался. Жидкая хуета, наверняка приправленная ржавчиной со дна общего котла, столь же презрительно глядела в ответ своими глазками-комочками, как бы вопрошая: "Чего вылупился, недоавторитет криминальный? Я-то хоть рождена была размазнёй, мне простительно, а ты-то хули расклеился?" Действительно, хули? Анти ухмыляется, поправляет рукава тюремной робы – прячет недавно состряпанную заточку – и отвечает со всей серьёзностью: — Да ты не ссы, прорвёмся. И не в таком очке побывали, чего теперь трястись, а? Заключённый рядом смотрит загнанно, неуверенно, не понимает, то ли ответить чего, то ли благоразумно промолчать и не ебать мозги – знает ведь, что лучше не будить лихо, пока оно тихо, хороший мальчик. — Чо надо? — рычит Анти, загораживая рукой миску. Позволить какому-то опущенцу прервать важную аудиенцию с кашей-похлёбкой? Ага, держи карман шире, уёбок, — Глаз лишних много? Повыдавливать, чтоб жилось веселее? Любопытный сосед спешно ретируется на противоположный край стола – что ж, тем лучше. Для него. Ни для кого не секрет, что у Анти тяжёлая рука. Заявить о себе в первый же день пребывания в этой бетонной дыре было хорошей идеей – несомненно, ведь других у него не бывает. Сразу вспоминается тяжёлый запах крови – чужой и своей –, пульсация в сбитых костяшках и превращённая в серо-буро-малиновое месиво морда одного из сокамерников. Хотели опустить его, вот умора! Что, думаете, раз Папочка сумел изловить Антиплаща, тот сразу стал лёгкой мишенью? Да хуй там! Пусть в карманах теперь нет ручных гранат, пусть за спиной не стоит шайка из отсталых, но полезных шестёрок, пусть родная бензопила не оттягивает тяжело и правильно пальцы, но Анти вам не какая-нибудь прошмандовка, всосали? Вгрызётся зубами, вопьётся ногтями, но вырвется на свободу и вновь засияет сверхновой преступного мира, так-то! От подобных мыслей хочется блевать. Серые стены – давят, серая жижа в серой тарелке – давит, серые лица серых людишек – тоже давят, и Антиплаща от этого давления кроет, как оказавшегося под толщей воды аквалангиста – нещадно и болезненно. Он выкарабкается, обязательно выкарабкается, но сейчас, будучи пленником этого выворачивающего наизнанку мгновения, Анти не может думать ни о чём, кроме собственных рук на чужой шее, прикрытой ебливым воротничком бирюзовой водолазки; кроме застывшей на ладонях и лице кровавой корки; кроме воткнутого куда-то под подбородок лезвия заточки. Зря он, что ли, старался: точил, шлифовал, полировал остриё полным предвкушения взглядом? О, не сомневайся, Папочка, Анти всё сделает для того, чтобы его усилия не прошли даром. "Как же, как же, — щерится несуществующим ртом баланда, — Ты, Антик, кажись, совсем кукухой поехал: бросаться с зубочисткой на ублюдка, которому каждый первый зэк готов подлизать? Который по приколу готов поджарить обычного гражданского на электрическом стуле? Который обладает таким оружейным арсеналом, что тебе и во влажных снах не приснится? Который отхуярил тебя тяжёлыми берцами по рёбрам, когда ты отпустил ебланскую острóту в его адрес?" Ну да, было дело. Шипованная обувь – это вам не хухры-мухры, калечит только так. Анти, честно говоря, сперва подумал, что шипы ему чисто для пафоса нужны, Ворриор – тот ещё выёбистый хер, ещё выёбистей, чем канувший в Лету Шлюший Плащ. Как оказалось, зря – функцию свою эти острючие штуковины выполняли на ура, так что уже через пару минут непрекращающихся тычков в солнышко Анти отключился – то ли от кровопотери, то ли от болевого шока, поди разбери. Разумеется, тюремные медики его подлатали – не по доброте душевной, а чтоб мог на ногах держаться и выполнять свою норму исправительных работ –, но шрамы остались, так что Антиплащ заручился целью достать себе такие боты. Желательно – снять с хладного трупа дорогого экс-Святоши. Размерчик-то у них одинаковый. "Мечты, мечты, — не унимается блядская каша, — А что кроме них? Что ещё у тебя есть, а? Подручные уже давно не под рукой, убежище перестало беречь. Что дальше? Хер не будет стоять? Деменция сожрёт зачахший в неволе мозг? Ты уже давно не молод, Антик, пора бы это признать. Сколько ты ещё сможешь продержаться? Десять, двадцать лет? А что потом? Нелепая смерть от инсульта на тюремном толчке? Ещё более нелепая смерть от елды в заднице? Три пожизненных срока – это тебе не в санаторий смотаться. План-то у тебя есть?" Будет. Всё будет – и план, и новые шестёрки, и ахуенное вооружение. Ему бы только наебать Триждыдраного Воина, и тогда... Жижа в тарелке мерзко смеётся, и Антиплащ видит в невзрачной комковатой массе знакомые изгибы. Вот – прищуренные в презрении глаза, вот – стайка морщин, притаившихся над грозно сдвинутыми бровями, вот – изогнутый в усмешке краешек рта, и Анти кривится, страшно скалится – даже пожрать спокойно не даст, сука, всё ему нужно испоганить! Ну нахер. Миска отлетает куда-то в сторону – есть больше не хочется, как не хочется и думать. Что там дальше по расписанию, десять часов исправительных работ? В самый раз для того, чтобы привести в порядок дерьмо в башке. Всё же, монотонный, изматывающий труд всегда был лучшим лекарством от любой ебанистики... — Слыш, бля! — раздалось где-то над ухом, — Ахуел, на?! Впрочем, для избавления от навязчивых мыслей также подойдёт хорошая поножовщина. Почему бы и нет, ха? Над ширью стола возвышается долговязый силуэт. Новенький, да? По крайней мере, Анти не имел удовольствия видеть эту сивушную мордашку до сегодняшнего дня. Жиденькая щетина – вспоминаются собственные заросшие щёки, нужно бы приспособить новую заточку для избавления от неприятной колкости –, маленькие глазёнки, искривлённый от гнева рот – и размазанные по и без того мерзкому еблу помои, бывший завтрак Антиплаща. Ну не красота ли? — Ты, бля, зубы давно по полу не собирал?! Щас вот и пособираешь, на, так тя нафарширую, что жрать ты, ска, будешь только на больничной койке! — не унимался его сегодняшний предмет для развлечения. С такими было весело играть только первые пять минут – потом они начинали рыдать и проситься к мамочке, а ещё – молить несуществующего боженьку о быстрой смерти. Не-ет, Анти любил неспеша ломать, долго крошить по частям, методично стирать в порошок. Любовно подбирать ключик к новому замку, искать решение сложной, а оттого интересной головоломки. Это порождение пьяного траха тянуло разве что на незамысловатый сканвордик в журнале для дошкольников, какое уж тут веселье? Как там говорится? Когда жизнь даёт тебе лимоны, дай ей пизды?.. Вроде складно, Антиплащу подходит. К тому же, этот красавец с кислыми щами действительно напоминает лимон – стухший и забытый всеми на прилавке в супермаркете, но что уж тут поделаешь? Лимонад из него не замутишь, а вот кровавый кисель – запросто. Сладкая, сладкая боль – Анти в предвкушении мажет языком по потрескавшейся губе. — На больничной койке, да? — шальная улыбка, похожая на осколок битого стекла, тянет щёки так, что они, кажется, сейчас лопнут, — Зато ты, дружок, нихуя больше в своей жизни не сожрёшь. Это тебя будут жрать: черви под землёй. Заточка удобно ложится в ладонь.

***

Да, всё, как Анти и предсказывал: дерзкий как пуля резкий оппонент уже минуты через три растёкся по полу не такой уж и дерзкой кучей дерьма. Лежит себе, кровавые пузыри из носа и рта пускает, прикрывает трясущимися ручонками пробитую голову. Антиплащ трёт оцарапанную чужими костяшками скулу и полным превосходства взглядом обводит столпотворение вокруг. Зэки смотрят, шепчутся, словно стайка девчонок-сплетниц на переменке, но ближе не подходят – признают в нём полноправного хозяина ситуации. Хорошо он их надрессировал, конечно: стоят теперь на задних лапках да в рот ему заглядывают. Даже когда одного из них чуть не превратили в стейк прожарки медиум-рейр. Чуть не – потому что в дело всё же вмешались сраные дроны. Ознаменовать завершение стычки перерезанным горлом не вышло, так что Анти злобно сплёвывает себе под ноги – как раз туда, где земляным червём извивается сломанная игрушка – и тихо вздыхает, когда охранный бот без особой вежливости конфискует лезвие, с которым Анти уже успел породниться. Шестое за месяц. Мешанина из лиц разной степени паршивости схлынула – впрочем, не до конца, заключённые всегда были жадными до хлеба и зрелищ созданиями –, стоило одному из ботов пиздануть его шокером. Не до хрустящей корочки и даже не до мельтешащих перед глазами всполохов, а так, чисто для проформы. Анти не успевает удивиться этому – железные куколки обычно жарят так, что он ещё долго собирает по полу сопли и слюни –, ведь уже через секунду по толпе глазеющих зэков проносится беспокойный шепоток. Анти недовольно ведёт плечом. Явился не запылился, подумать только, ещё и собственной персоной – не еблом на экране очередной жестянки, не наводящим жуть на сошек поменьше гласом из дроновых рупоров. Антиплащ, пожалуй, даже польщён – смотрите-ка, нашёл для него минутку в своём загруженном расписании, как мило. Стоит ли ему принять это за флирт? Чёрно-фиолетовая гора выросла из-за рож заключённых, смазанных в одну уродливую линию. Вот он, Моисей этого мира – идёт, поскрипывает ремешками портупеи, постукивает подошвами любимых берцев, поигрывает закреплённой на поясе пушкой –, и волны послушно расступаются пред его мрачным, ужасающим ликом. Не иначе, как древнее, жестокое божество – только венца тернового на башке не хватает. Хотя широкополая шляпа послужит отличным суррогатом для всякого нимба. — Чего встали?! А ну, разойтись! — громовым раскатом уносится куда-то под свод потолка. Зэков тут же и след простыл – послушно заняли свои места за столом, даже рученьки на коленочки уложили. Может, ещё и слюнявчики нацепите, ссыкуны траханые? Звук тяжёлых шагов обрывается метра за два от скрюченного на полу высера и потирающего больную щёку Антиплаща. — Унести, — Ворриор небрежно машет рукой в сторону полуобморочного куска мяса. Дрон, как послушная собачка, подхватывает манипуляторами ни на что не годное ничтожество и тащит его куда-то на выход, прямиком в зев широкого коридора. Анти заворожённо следит за тем, как сочащиеся из ран капли красят пол в рыжевато-кирпичный, так что не сразу понимает, что Воин обращается к нему: — Неделя в яме тебя ничему не научила, как я погляжу, — Антиплащ насмешливо скалится в ответ. Ну как же, ничему? Взбираться по бетонной стене было тем ещё испытанием, но он придумал целых три способа побега. Ни один из них, к сожалению, так и не пригодился – ослабевшие от недельной голодовки ноги отказывались гнуться. Зато акустика в сыром колодце была что надо, так что Антиплащ сочинил аж четыре матершинные песенки – в конце концов, он всегда был немного творческим парнем – и каждую посвятил дражайшему экс-Святоше. Орал их до посинения, пока не осипло натруженное горло, и ещё столько же проорал бы, если бы удавка на шее не ужалила доброй порцией электричества. Вот тогда голос отказал совсем. — На меня смотри, — рычит подобравшийся совсем вплотную Воин. Кажется, Анти в своей ностальгии улетел куда-то не туда. Задумался, с кем не бывает? Вот только выпасть из реальности под прицельным взглядом красных точек – такая себе идея. Это Антиплащ понимает, когда облачённые в шипованные перчатки пальцы с силой дерут волосы на затылке. — Что, Святоша, — цедит Анти через крепко сжатые зубы, намеренно подаваясь ближе. Так, чтобы кончики носов – совершенно одинаковых, с какой стороны ни посмотри, только Антиплаща выдаёт лёгкая горбинка на переносице, спасибо вечным потасовкам – плотно прижались друг к другу. Да, вот так, глаза-в-глаза, ему нравится гораздо больше. Только ёбаный Воин возвышается на какие-то пару сантиметров благодаря платформам ботинок, но это нихуя не значит, — Всех котят с дерева поснимал, а? Всем бабулькам помог перейти дорогу? Или ты перестрелял их всех к чертям, чтоб не мешали наводить порядок на улицах? Соскучился, да, пришёл меня навестить? Хочется укусить. За нос, за щёку, за поднятую в презрительном оскале губу, чтобы красные пятна маски, и без того злые, сощурились ещё сильнее, ещё опаснее. Хочется драконить его, чтобы выходил из себя и орал, как умалишённый, чтобы вновь замахивался шипастым кулаком и бил наотмашь, до посиневшей кожи, до порванной щеки. У него от этой мысли почти стоит. И Воин действительно бьёт, только не по лицу, как хотел Анти – колет коленом куда-то в живот, и Антиплащ от этого чувствует себя насаженным на булавку жуком. Нет, не жуком – паучищем, чёрным, с мохнатыми лапками и острыми жвалами, с притаившимся где-то в железах ядом. Цапнет – мало не покажется. Потому Анти, опрокинутый на пол, быстро перекатывается, игнорирует просящийся наружу комок желчи и целится пяткой в чужую лодыжку. Ворриор оступается, валится набок, и Антиплащ бросается наперерез, как приученная к запаху свежей крови гончая. Тянет руки к шее. Всё, как и в мечтах: синий воротничок, злющие глаза, подмятое под себя тело, но заточку в ненавистную глотку уже не загонишь, отобрали, черти, так что Анти лишь успевает пережать большими пальцами бешено сокращающийся кадык. Собственная шея взрывается снопом болезненных искр, и Антиплащ с тихим "Гха!" пытается ухватиться за гладкий, без кнопочек и стыков обруч-шокер. Уёбок Чёрный, так не честно, в конце-то концов! Собравшаяся во рту слюна вязко тянется по подбородку, Анти хочет утереть её, но трясущиеся после шокотерапии руки не слушаются, ходят ходуном. Чужие бёдра под задницей опасно напряжены, он чувствует дрожь каждой мышцы под тканью серых штанов, и ёбаный Ворриор спихивает его на пятнистый от крови и грязи пол. — Постарайся ещё, Антик, — издевательски тянет Воин, и без того рычащий голос от лёгкого удушья приобретает какие-то совсем неприличные, глубокие интонации. Как в дешёвой порнухе, снятой на камеру такого же дешманского телефона, — Ты можешь лучше. Вот она, его личная лента Мёбиуса, Кубик Рубика на дохренелиард элементов, замок с наивысшим классом взломостойкости. Шипованный ботинок снова бьёт поддых, вышибает искры из глаз. Анти кашляет и смеётся, потому что уже в следующую секунду подошва приземляется на щёку и нещадно жмёт, вдавливает в холодный кафель. Да, вот так, наступи на меня. Покажи, кто здесь босс. Я вырву твои сраные ноги и скормлю их тебе, пока ты ещё в сознании. Демонстрация силы не проходит даром – заключённые наблюдают со своих мест, мотают на ус. Что он, Антиплащ, бесполезный мусор у чужих ног. Мусор, который осмелился бросить вызов самому Папочке – а это хоть что-то, да значит. "Только посмейте зазнаться, твари, — говорит взгляд Антиплаща, — Избавлюсь от Ворриора и перестреляю вас всех нахрен. Дождитесь только, и обещаю, вы очень пожалеете. Просто ахуеть как." — Луцфе-то фя могу, — неразборчиво хрипит с пола Анти. Ворриор чуть сдвигает каблук с мышц лица, но не убирает полностью – интересно ему, чего такого Антиплащ выдаст на этот раз, — Да только не обещаю, что после этого ты не отправишься в адское пекло. И, чуть подумав, гнёт губы ломанной линией, яростной, горькой и колючей – с такой лыбой нужда в заточке закономерно отпадает: — Папочка. Эффект от такой херни – что надо, Ворриора аж подкидывает на месте. Следом подкидывает и Анти, потому что Дрочёный Воин звереет и хуярит сапогом по лицу так сильно, что в шейных позвонках опасно хрустит. Или это сломанный ненароком зуб?.. Антиплащ щупает языком сначала резцы, затем – клыки и наконец ведёт кончиком по пенькам моляров. Хорошо, ничего не качается – зато рассечённая зубом губа кровит так, что во рту становится солоно и гадко. В глазах опасно темнеет, и Анти думает о том, что заработал очередное сотрясение. Некстати вспоминается морда отпизженного ранее зэка. Сдохнет или выкарабкается? Да конечно сдохнет, не от люлей Антиплаща, так от тычков кого послабее, потому что все теперь знают – этого червя можно смело опускать, Анти показал отличный пример. Себя опустить Антиплащ не позволит – ни ублюдку в чёрном плащике, ни, тем более, кому помельче. Сказал же, что выкарабкается – щас этот фрик ряженый отправит его в яму или ещё куда, а потом можно будет продолжить веселье... На Ворриора жутко смотреть – всем, кроме Анти –, так что заключённые дрожат, уткнувшись носами в пресную похлёбку. Обезображенное яростью лицо – чужое? его собственное? – застывает посмертной маской. Потому что у любого, даже самого прочного замка найдутся свои изъяны, иначе Анти не проникал бы с лёгкостью в самые охраняемые банки Сен-Канара. Потому что "Папочка" – слово-триггер, слово-страдание, слово-трагедия. Трагедия, растянувшаяся на долгие годы и стоившая безмятежному Сен-Канару покоя, ему, Антиплащу – свободы и кашерной жизни криминального авторитета, а Дрейку – именно Дрейку, не Драному Плащу, не Дрочёному Воину – всей жизни в лице зеленоглазой девчушки. Его маленькой Гозалин. Кто конкретно пустил этот слух – непонятно, но Анти в какой-то степени был благодарен ему. За то, что помог найти уязвимость в неуязвимой броне Чёрного Воина. Каждый в этой засранной столовке знает, почему так бесится Ворриор, но не посмеет сказать об этом вслух, потому что пыточная – вот она, только руку протяни, и никому не хочется провести последние мгновения своей жизни в крепкой хватке электрического стула. Анти, кстати, тоже не горит желанием, но доводить экс-Святошу до белого каления – его хобби, его искусство, его личный фетиш, так что сдержаться порой просто невозможно. — Фонтан заткни, псина, — низко гремит Воин, с силой опуская ногу обратно на щёку. Да сколько можно, блять, — Слушайте сюда, отбросы! — кричит для заключённых, так, чтобы было слышно всем, и гипнотическая хрипотца неизбежно тонет в рыке приказного тона. А жаль, — Посмеете устроить нечто подобное ещё раз, и я лично прослежу за тем, чтобы ответственные были переработаны в биотопливо. Непослушание ведёт к смерти и предшествующим ей страданиям, я ясно выразился?! — Да, Чёрный Воин, сэр! — вразнобой блеет толпа, спресованная, спаянная в одно дрожащее целое общим страхом. Нет, вот кто здесь настоящий дрессировщик, любитель метода кнута и кнута. Пряник, засранец, сам жуёт да на оробевших преступников посматривает – авось кто решит ослушаться, вот потеха-то будет! Ему, Чёрному Воину, потеха. Ну и Антиплащу заодно: следить за Ворриором, карающим люд с упорством Немезиды, было приятно. И горячо. — А ты... — с ненавистью выдохнул экс-Святоша, препарируя, расчленяя скрытым под маской взглядом. Вдавил каблук в мясо щеки, нажал – помечая, клеймя, давая понять, что при необходимости раздробит череп прямо так, тяжёлыми платформами. Что ж раньше не раздробил, хороший мой? — Ты идёшь со мной. Пора бы заняться твоей дрессировкой, а то совсем страх потерял. — О-о-о, даже так? — с каким-то злым весельем тянет Антиплащ. Он не позволит унизить себя ещё больше – не перед ахуевшим тюремным сбродом, но в собственных глазах. Как низко ты можешь пасть, Анти? Насколько глубока кроличья нора? Сейчас вот и выясним, — У тебя там какой-то пунктик на послушание? Шишка без плётки в руках не стоит? — Хочешь проверить? — как-то слишком довольно отвечает Воин. Так, стоп, какого хуя? — Так я тебе устрою. И по всем моим пунктикам пройдёмся, и парочку твоих разберём. Могу ещё плеть принести, раз тебе так не терпится. "Да-а?" — хочется протянуть в притворном удивлении Антиплащу. Ещё брови так приподнять, выразительно, издевательски. И на хуй Воина послать, желательно – толстый и длиннющий, чтобы жопа святошина не пережила жестокого вторжения. Член Анти для таких целей вполне подойдёт. Электричеством жарит совсем нещадно, и Антиплащ вновь смеётся – громко, раскатисто, захлёбываясь красной слюной и судорожными вдохами, выгибаясь дугой от боли и острого предвкушения. "Ну давай, Святоша, удиви меня," — вибрирует в разрываемом агонией сознании. Потом, после играющих под веками молний – влажная, голодная темнота, и Антиплащ зарывается в неё – саднящим носом, руками в мелких каплях крови, прикушенным языком. Запихивает в рот чёрные, как кладбищенская земля, комья, проталкивает по пищеводу дальше, жрёт и не давится. И застывает на полу выпотрошенной птицей, мигом теряя сознание.