Звёздно-полосатый, носатый, пейсатый

Рудбой проснулся в половине третьего от шума дрели неродимого соседа сверху, пытающегося, видимо, уже полгода сделать ремонт в промежутке между двумя и четырьмя часами дня. Невольно пробужденному хотелось кинуть чем-нибудь в потолок, но, к сожалению, под рукой ничего не оказалось, а вставать за чем-либо было невыносимо лень, так что первые пять минут бодрствования Ваня провёл прожигая потолок полным ненависти взглядом, молясь всем богам, старым и новым, чтобы у его злейшего врага случился инсульт, но он экстренно отказался от этой мысли, ведь умри его сосед с включённым инструментом, проклятая дрель не замолкла бы ещё очень долго, так что Ване пришлось поднять своё бренное тело и направиться на кухню, дабы сделать себе жизненно необходимый кофе и выкурить не менее необходимую утреннюю сигарету. Заскочив по пути в гостиную и автоматически включив отточенным движением руки компьютер, Рудбой вошёл на кухню и оглядел обстановку.  — Отлично, этот ответственный всегда мудак как обычно не убрался на кухне, — Ваня подошёл к столу и, подхватив тарелку с остатками приготовленного на скорую руку завтрака, положил её в раковину, — а сам орёт за запах сигарет дома. Евстигнеев, поставив старенький чайник на огонь, сел на подоконник и, высунувшись наполовину из окна, закурил. Раньше он курил где хотел, но год с лишним назад Яныч внезапно заявил, что теперь в квартире курить нельзя, о чем Рудбой сокрушался до сих пор, ведь балкона в их квартире не было, а спускаться на улицу не хотелось от слова «совсем», так что приходилось дымить в окно, рискуя упасть каждую секунду. Докуренный до самого фильтра бычок щелчком отправлен в полёт с восьмого этажа, а Ваня, намешав по принципу «быстро и много» кружку кофе, направился к уже прогруженному компу. Рудбой пролистал почту, скорее по привычке, нежели надеясь увидеть там что-то интересное, и открыл CS, жадно поглотив большую часть живительного напитка. Следующий час Евстигнеев провёл крича на всю комнату, матерясь и проклиная противников с союзниками, после чего в очередной раз удалил навсегда ненавистную всем сердцем игру, открыв сразу после программу для обработки фотографий. Работать порой бывало интересно, но точно не в тот день. Последний заказчик попросил подправить добрую дюжину практически одинаковых фотографий, так что Ване приходилось совершать монотонную одинаковую работу раз за разом, от чего ему было невыносимо скучно, настолько, что даже орущая в наушниках музыка не могла развлечь его, поэтому была быстро сменена на какой-то подкаст на тему микологии для чайников. Таким образом Рудбой провёл следующие три часа, изредка отвлекаясь на прогулки на кухню за очередными кофе и сигаретой, пока не услышал через вернувшуюся на место громкую музыку гораздо более громкий грохот закрывшийся входной двери. Обернувшись в сторону внезапного источника звука, Евстигнеев вытянул один наушник из уха и прислушался, поставив рэпчину на паузу. В воцарившейся абсолютной тишине были слышны лишь громкие вдохи и выдохи.  — Яныч, ты? — никакого ответа не последовало, и только участилось и так частое до того дыхание. — Ещё восьми нет, ты чо так рано? Небезосновательно обеспокоившись, Ваня, схватив самое тяжёлое под рукой, а именно табурет, медленными шагами направился в коридор. Увиденная картина заставила его бросить своё оружие на пол и подорваться с места. Мирон стоял, оперевшись о стену и тяжело дыша, и прикрывал рукой плечо, из которого активно текла кровь.  — Яныч, блять, что за хуйня?!  — Пулевое, блять, — лоб его был покрыт испаринами, глаза бегали по стенам, по рукаву рубашки разрасталось красное пятно, — сел и заткнулся, быстро!  — Какое ещё пулевое?! Каким, блять, образом?  — Мать твою, ты ещё, блять!  — Какого хуя вообще происходит?!  — Итак проблем полно, ты хотя бы не лезь! Мирон развернулся, уткнувшись лбом в косяк входной двери и, закрыв глаза, застыл на долгие три минуты, казалось, мыслями он был не здесь. Рудбой, стоявший в шоке и наблюдавший за своим соседом, не мог сдвинуться с места: Яныч, его лучший друг, стоял в их прихожей и истекал кровью, словно это норма и так и должно быть, словно так происходит каждый день. Внезапно, выйдя из своего непродолжительного анабиоза, Окси, медленно ковыляя, подобрался к ошалевшему от происходящего Евстигнееву и, неторопливо подобрав с пола брошенный табурет, резко ударил им своего друга по голове. Следующее, что рудбой помнит, это адскую головную боль и тьму, прорезаемую лишь тонкой горизонтальной полоской света откуда-то спереди. Он лежал в весьма неудобной позе, было темно и невероятно трясло. Затуманенного рассудка хватило на осознание одного факта: он, Иван Евстигнеев, спокойно лежавший дома сегодня утром, едет куда-то связанным в багажнике. Надо было что-то предпринимать, но сознание вновь покинуло своего хозяина, оставив того беспомощным телом в тесном багажнике. Когда Рудбой снова очнулся, он уже был на открытом пространстве. Голова раскалываться не перестала, во рту было сухо, словно он проснулся после дикой попойки, после темноты багажника глаза резал обычный дневной свет. Первым делом инстинктивно захотелось убежать куда-нибудь, и только потом разобраться во всём, но планам Евстигнеева помешали крепко связанные руки и ноги, отчего хозяин их не мог пошевелиться и лишь приподнялся на колени, осмотревшись вокруг. Ебучий лес, как в сериале про лихие девяностые и братков, только вместо чёрного гелика старенькая машина Яныча, одиноко стоящая поодаль, и сам Мирон, нервно ходящий кругами перед своим пленником и регулярно направляющий на него непонятно откуда взявшийся пистолет. Судя по всему, Окси очень нервничал, его всего трясло, он бубнил себе что-то под нос, повторяя, как Ване показалось, одну и ту же фразу.  — Всё по пизде, мать вашу, всё по пизде, мать вашу, всё по пизде.  — Фёдоров, в край ебанулся? — говорить было невероятно больно в следствие «пустыни сахара» в горле, — это какой-то очень ебаный розыгрыш? Услышав, что пленник его пришёл в себя, Мирон подорвался к нему и ткнул стволом в висок, лицо его выдавало такую бурю эмоций, что замутнённого сознания Рудбоя все-таки хватило на то, чтобы понять, что это далеко не зашедший слишком далеко пранк.  — Завалил хлебало! — Окси активно плевался слюнями, вопя на весь лес, — Ещё одно слово, и я тебя, ушлепка, хлопну!  — Какое «хлопну»? — Евстигнеев не исключал того, что его убьют, но молчать почему-то не выходило, будь то последствия сильного удара по голове или полное отрицание того, что Яныч резко сошёл с ума и решил казнить своего соседа в лесу, но никаких санкций за неповиновение не последовало, — Мирон, мы ж друзья, просто объясни, какого хуя происходит.  — Какие друзья? — Мирон убрал пистолет в сторону и навис, согнувшись вдвое, над Ваней, практически прикоснувшись с ним лбами, — думаешь, у такого безответственного ленивого хуйла, как ты, могут быть друзья? Окси отошёл от рудбоя и, отчасти, казалось, успокоившись, сел на выпирающий из-под земли корень толстенного тополя. Ваня едва не прыснул, представив, что Мирон вывез его в лес из-за неубранной гостиной или запаха сигарет на кухне.  — Ты из-за этого так ебанулся и решил грохнуть своего лучше друга?  — Какого ещё друга? Не друг ты мне, уёбище. Нашей «дружбе» год с хвостиком, блять.  — Ты башкой ударился? Мы же с первой парты.  — Хуярты! Фёдоров вскочил с места и, приблизившись рывком к Ване, ударил со всего размаха тому в живот кулаком. Евстигнееву, не успевшему как-либо, хоть даже морально подготовиться к атаке, было невероятно больно, он даже ожидал увидеть кинематографично вылетевшую изо рта кровь, но ничего, кроме сдавленного «блять», из него не вышло. Окси сел на корточки напротив хватающего воздух ртом Евстигнеева  — Ладно, давай так, — в голосе его чувствовался незнакомый его соседу неприятный холодок, — Кто такой Лёха Храмов?  — Ты мудлон? Наш одноклассник.  — Где он сидел в одиннадцатом классе?  — Со мной, за третьей партой. Всё происходящее казалось Рудбою ебучим сюром, идиотским сном, ужасным приходом. Какого дьявола он лежит связанный и побитый в лесу? При чем тут вообще Лёха, с которым они виделись последний раз пару лет назад на встрече выпускников?  — А я где сидел? — Мирон крутил в руке пистолетом и смотрел Ване в самую душу, серьёзность его никак не вписывалась в окружавшую обстановку, тем более она не сочеталась с его откровенно тупорылыми вопросами.  — Со мной, блять.  — А Лёха?  — Со мной, говорил же. — После сказанного Рудбою показалось, что что-то не так, будто в простом уравнении что-то не складывалось.  — Я тоже? — Он демонстративно поднял брови и улыбнулся так, как улыбался всегда, — Втроём, получается, сидели?  — Нет, не втроём, — Ванина голова гудела, как пчелиный улей, отказываясь что-либо понимать, черепушка его вот-вот взорвалась бы от активной работы мозга, пытающегося решить простое «дважды два», — Какого хуя?  — У тебя никогда не было такого одноклассника, как Мирон Фёдоров, чем быстрее ты это поймёшь, тем легче тебе будет. Постарайся вспомнить один связанный со мной случай из школы.  — Опять накрыло?  — Меньше выебонов и больше воспоминаний. Давай, я жду.  — Хорошо, хотя бы тот раз, когда ты аквариум разбил в кабинете биологии.  — И весь класс потом собирал рыбок?  — Да! Видишь?  — Напрягись и вспомни, что это был Адиль Жалелов.  — Какого черта? — простенькое «дважды два» начало складываться, но почему-то Евстигнеева не устраивал ответ «четыре», — Окей, ты в седьмом классе пнул волейбольный мяч физруку в лицо.  — Серёга Крупов, не я.  — Ты в столовой заснул и пропустил целый урок!  — Это был Олег Савченко, осознай уже, что…  — А однокласснице жевачку в волосы кто приклеил?! Опять не ты?! А раковину в туалете кто разбил?! Кто выкинул пенал Лазина с третьего этажа?! — Ване, сердце которого колотилось, как бешеное, понадобилось некоторое время для того, чтобы отдышаться и прийти в себя, — Уебок, блять.  — Все сказал? А теперь успокойся и пойми уже наконец, что это всё делал не я. Все связанные со мной воспоминания — фальш. Повторюсь: я, блять, никогда не был твоим одноклассником. Дурная башка Евстигнеева заработала на все сто процентов, словно нажатием волшебной кнопки с его мозга сняли обруч, давящий на него до этого. Ваня активно прокручивал свои воспоминания, словно отсматривая материал для работы. В его классе действительно никогда не было никакого Мирона. После окончания школы он съехал от родителей и стал жить один, а не с Окси. Фёдоров появился в его жизни только год с лишним назад, в Америке, откуда они вдвоём прилетели в Москву. Во рту стало ещё более сухо, голова, дав минутное послабление и выжав этим все Ванины внутренние ресурсы, снова затрещала с удвоенной силой.  — Яныч, — голос его дрожал, практически слёзно умоляя, — чё происходит?  — Евстигнеев, тебе знатно промыли мозги, добавив в твои воспоминания друга детства, меня.  — А нахуя?  — Так легче сойти здесь за своего.  — Погоди, так ты…  — Американская разведка.  — Ебать… А я тут причём?  — Не тупи, ты Москвич, — Мирон встал и прошёлся, разминая ноги, — простенькое прикрытие посредством гипноза российского туриста, приехавшего в Америку, стандартная практика.  — А сегодня что-то пошло не по плану? — спрашивать было страшно, но не спросить он почему-то не мог.  — Блять! — Окси со всей дури пнул по дереву и закричал во весь голос, так, что сложилось ощущение, что он резко вспомнил нечто весьма неприятное, нечто едва-едва забытое, — Да, ебать, раскрыли. Засёк сегодня хвост, хорошо хоть, всего один человек был. Завёл его, не вызывая подозрений, в переулок и застрелил, но этот уёбок выстрелил в ответ. Вся моя работа пошла по пизде, блять!  — И что теперь будет?  — Что будет? Жопа мне будет! Сейчас две супердержавы соревнуются друг с другом за мою голову, и если ваши найдут меня раньше, чем мои меня заберут — мне пизда. Так что некоторое время придётся прятаться, залягу на дно где-нибудь в жопе мира.  — Мирон, у меня предложение: давай поедем к моей родственнице в Череповец, спрячешься там.  — Что, блять? — Окси подошёл к Рудбою и присел напротив того на корточки, — Ты тупой? Тебе-то это нахуя?  — Ну, мы ж друзья, и…  — Блять, нахуя я тут распинался два часа?! Я тебе не друг! Тебя наебывали последний, блять, год, а твой лучший друг сейчас пустит тебе пулю в лоб, ты блять хоть понимаешь это?!  — Мирон, я хочу помочь!  — Блять, как же ты меня раздражаешь! Поднявшись на ноги, Фёдоров направил пистолет в сторону Вани, окончательно всё решив, но в самый ответственный момент на долю секунды он заколебался, и этой нерешительности было достаточно.  — Яныч, прошу тебя, давай я…  — Евстигнеев, замолчи, пожалуйста!  — Я обещаю сделать всё, что в силах!  — Вань, замолчи пожалуйста! — голос Мирона дрожал, всё его тело трясло, — Я тебя прошу, просто замолчи!  — Послушай, я…  — Блять! Удар рукояткой пистолета отозвался резкой и очень сильной болью, сознание Евстигнеева вновь предательски начало покидать своего хозяина, но тот всеми силами сопротивлялся, пытаясь не отключится, однако, несмотря на все усилия Вани, проклятая пелена укутывало все вокруг, медленно, но верно поедая все пространство, направляясь к центру. Борьба Рудбоя с отключкой длилась от силы секунд десять, но этого хватило на то, чтобы увидеть, как Мирон, вытирая пистолет о рубашку, подошёл к машине и погрузился в неё. Тьма наступила внезапно, целиком проглотив полностью обессиленного Евстигнеева, не оставив тому и шанса увидеть, как его лучший друг скрывается на своей старенькой хонде за поворотом, словно спрятавшись за густым насаждением деревьев.