Поцелуи

Бокуто целует щеки. Целует нос, целует уголки глаз. Целует темные-темные круги под глазами, не давая им превратиться в тяжелые мешки – Акааши мало спит, отдыхает так редко, что вряд ли помнит, каково ощущать телом сон длиною больше пяти часов. Его руки, овитые синими лентами, напряженные, как шея и плечи, лежат на теплых боках. Они ласково теребят ткань безразмерной для него, но узкой для Бокуто футболки. Бокуто возмужал. Стал еще больше, стал еще крепче. Стал еще теплее и уютнее. Бокуто целует шею. Целует вспухшие вены, расслабляет их, шумно дыша носом. Целует плечи, и они опускаются, совсем обмякают, больше не держат владельца в напряжении. Дай ему волю, он расцелует каждый миллиметр бледного тела, вдохнет жизнь в каждую уставшую от офисного света клеточку кожи. И Акааши дает ему эту волю, позволяет целовать все, что взбредет в совиную голову. Захочется поцеловать коленку левой ноги, вот прям сейчас и именно левой -- Акааши лениво протянет ногу, позволяя Бокуто дотянуться до намеченного места. Теперь его душа требует поцелуй в мочку уха, он перебирается от ноги к растрепанной макушке, мнет губами мягкую ткань и оставляет розовое пятнышко позади. - Бокуто-сан, я же просил, ниже шеи, пожалуйста, -- эти слова снова заставляют смущаться, ведь нужно произносить вслух такие интимные вещи. Он взрослый мужчина, но его щеки все еще по-детски румянятся, а сердце трепетно ноет. - Прости-прости, я так скучал по тебе! Мне тебя так мало, не представляешь! Но Кейджи представляет, во всех красках, формах и ароматах. И он скучал, и ему было мало. Каждое возвращение Бокуто Котаро домой влечет за собой неимоверный взрыв дофамина, эндорфина и прочих гормонов счастья и радости. Каждый его поцелуй оживляет, наполняет энергией и позволяет прожить еще неделю, две, даже месяц без телесной близости. Ему так мало, что он хватает эту крошечную возможность всеми конечностями, держит крепко и не отпускает, выжигая на роговице глаз совиный взгляд, совиные руки, совиную спину, волосы, улыбку, дыхание, вздохи и урчанье на ушко. Пуговицы домашней рубашки покидают петельки, а над вздрогнувшей от неприятного холода грудью слышится самое лестное оханье из всех, что может существовать. Ничто так не поднимает самооценку Акааши, как его возлюбленный и с недавних пор жених. Взгляд падает на кольцо, бережно надетое утром на безымянный палец. Щеки румянятся еще сильнее, а глаза рефлекторно жмурятся. «Как же хорошо». Бокуто целует грудь. Мягкими прикосновениями очерчивает розовые соски и только потом, в самом конце, словно смакуя вкуснейшую вишенку на пирожном, целует твердую от прохлады комнаты бусину. Бокуто целует солнечное сплетение, забирая абсолютно всю усталость, не оставляя в Акааши и капли негатива. Он отнимает изнурение и на его место сажает семечко счастья. Семечко прорастает и мгновенно дает свои плоды – Бокуто поцеловал мягкий живот, а Акааши, вздрогнув, тихо простонал. Это лучшая награда, после взаимного «люблю» и сладкого стона на ушко, конечно. Их ас не сможет променять ни на что на всем белом свете. Бокуто целует подвздошную косточку. Раз, два, пять, десять. Как и клялся сегодня утром: не забывает поцеловать каждую частичку любимого Акааши Кейджи. Он целует ниже и густо краснеет, когда губы оказываются слишком близко к резинке нижнего белья. Но не останавливается. Целует вторую выпирающую кость и зарывается носом в темные волосы на лобке. Пахнет Акааши. Пахнет домом и любовью. Пахнет бесконечной заботой и защитой. Он нежно обнимает бедра руками, очерчивает все изгибы и, будучи в самом эпицентре, рассматривает самую красивую картину в его личной галерее современного искусства. «Безумно хорошо». Бокуто целует внутреннюю сторону одного бедра, затем второго, опускается к коленям и вновь любовно рассматривает свою картину, которую расписывает алой краской. Последние штрихи до идеала. Бокуто целует лодыжку, целует каждый пальчик на любимой ступне и тихо выдыхает, держа в ладонях согретые шерстяными носками ножки. Это их ритуал. Бокуто никогда не пропускает его, ведь именно благодаря ему он способен выбивать команде путь в высшую лигу, а Кейджи тонуть в бумагах, не задыхаясь и не захлебываясь. Он целует каждую частичку Акааши, он любит каждую частичку Акааши. Этот ритуал был лишь шуткой впервые и стал началом чего-то невероятного, тянущегося с самой старшей школы. Тогда они не проронили ни слова. Неловко стягивали одежду, чтобы ничто не мешало их поцелуям. Ничего такого, лишь нежные объятия и прикосновения. Прикосновения, что дороже золота и красных алмазов. Они и есть красные алмазы, румяные, блестящие от пота на площадке, притягивающие внимание друг друга к рукам, плечам и бедрам. Их огранка требовала времени, они осторожно стачивали неровные края и превратились в прекрасные бриллианты. Друг для друга. Ничто не может быть дороже их ритуала. Теперь они говорят, пускай редко и тихо, но шепчут слова любви. Теперь они снимают одежду увереннее, тянут лишь для большего восторга. Но они по-прежнему влюблены, нет, это любовь, самая настоящая любовь. Закаленная временем, проверенная расстоянием, испытанная эмоциями. Акааши целует щеки.