В забвении на васильковом поле

      Холодный осенний вечер, и мои руки, окостенелые от холода, с красноватыми кончиками пальцев, вдруг обдало теплом. Будто сама вязкая материя бытия плеснула в мои руки и наполнила меня теплом, которое сейчас обжигало и холодило все мое нутро сильнее октябрьского мороза. Бессильное тело решилось на шаг, но пошатнулось и приникло к столбу. В горле встал болезненный ком, который перекрывал дыхание, и я беспомощно, словно маленькая пёстрая рыбка, хватал ртом воздух в попытке вдохнуть. А вязкая материя утекала из моих ладоней, капала на голую землю и, казалось, была чернее ночи. Я лишь беспомощно смотреть в невидимую даль и пытался найти в ней спасение.       Вдруг яркий свет ослепил меня, и я подумал, что это она, моя спасительная смерть. И уже готов был стоять у врат ада, принять свою судьбу и вариться в одном котле со стариной Тедом и его дружками. Эти пару мгновений я, словно слепой котёнок, пробыл во тьме, прежде чем глаза, ныне привыкшие к сумраку, увидели грязный переулок и единственный фонарь, который, казалось, не работал уже добрый десяток лет, но сегодня, по особому случаю, решил включиться и осветить всё произошедшее.       Я опустил взгляд на руки, и внутри все снова содрогнулось от животного ужаса. Сердце, казалось, упало куда-то в низ живота и там свернулось в пульсирующий мерзкий комок. Первобытный страх перед неизбежным. Судя по всему, смертью. Так как душевные мучения мои тогда вполне приравнивались к ней. Я пытался вспомнить Библию, что же она говорила на этот счёт. Но там не нашлось ничего на случай смерти, к моему большому разочарованию.       Ладони окрасились в самый яркий для меня цвет — алый, который пеленой застелил глаза, и дальше я мало что различал. А густые темные капли падали на мои ботинки и остатки замерзшей травы вокруг меня.       Я молился только об одном — исчезнуть прямо на этом месте. Испариться и расплатиться за все грехи раз и навсегда. Я стоял, слегка качаясь вперед-назад, пока остатки крови не стали застывать на моих руках, стягивая кожу, засыхая на бежевом осеннем пальто и всем остальном, что я запятнал своей презренной рукой.       Я чувствовал чей-то взгляд, был уверен, что это сам Господь смотрит на меня со всей ненавистью и злобой, готовый спустить на меня всех своих цепных псов. И я надеялся, что оно так и было. Что легион ангелов, преисполненных омерзения ко мне, разнесëт меня на атомы.       Но во мне так и не нашлось сил обернуться и посмотреть на предмет, мной содеянный. Пока на плечо мне не легла крепкая и большая рука. Я задержал дыхание и замер, думал, что это именно сам Творец спустился, чтобы моя кара наступила незамедлительно. Я молился и верил, но услышал хриплый мужской голос:       — Эй, парень. Ты так и собираешься стоять тут? Пора валить, пока копы на патруле сюда не приехали. — Но он не получил ответ и развернул меня к себе, тряс за плечи, пытался выбить хоть какой-то звук из моей хилой души, точнее, того, что от нее осталось. — Все хорошо, не переживай. Вдохни и выдохни, — командовал он мне, а я его слушал. — Вот так, молодец. Я забрал твою бритву, оставишь на память? — спросил он и криво улыбнулся. — Пошли, пошли, дорогой. Нам пора уходить, тебе нужно переодеться.       Он схватил меня за запястье и с силой потащил за собой, А мое тело, будто тряпичное и набитое ватой, тащилось за ним безо всяких эмоций. Мой и без того заурядный мозг совсем отключился (судя по всему, отмерз), и я даже не смог подумать о том, кто это и куда меня тащат.       В ватной пустой голове, словно в калейдоскопе, сменялись яркие картинки былых дней. Мгновений, после которых я был отвратителен сам себе, и щемящее чувство жалости к самому себе кольнуло где-то в стороне сердца.       Вот я бегу от полицейских с украденной книгой, вот заливаю горести жизни дерьмовым алкоголем, вот продаю те самые «грязные» книги матери за дозу. Вот я через время снова стою с охапкой бумажных томов в руках, собирая деньги на её похороны. Вот смотрю в её серые пустые глаза и вижу в них свои, точно такие же. Вот я украл то самое бежевое пальто, которое оставил миловидный парень, когда пошел навстречу своим друзьям. Вот стою и махаю бритвой перед носом тинейджеров, которые пытались обчистить мои карманы. Вот вытаскиваю ту самую бритву из кармана какого-то уснувшего за углом гангстера. Вот покупаю первую дозу, за которой потянулась вторая, третья и все последующие. Вот лежу на больничной койке в наркологии, обессиленный препаратами и ломкой. Мое слабое тело в тот момент было серовато-синее, и белые халаты думали, что я тут и умру, но я живу.       И было много чего другого. Вот, вот, вот, вот… бесконечная череда картинок моей убогой жизни в самом убогом городе самой убогой страны на самой убогой и разрушенной планете. Здесь анархия и криминал, здесь пыль и ядерные отходы. Здесь война и бедность. Здесь смерть и боль. Всё это смешалось в безумно горький коктейль бытия, который каждый из нас заглатывает залпом и в попытках откашляться выплевывает собственное сердце на холодный бетонный пол.       Наш D-13 никогда не был центром культуры или чем-то вроде этого, здесь нет чопорных мужчинок в дорогих костюмах и лакированных ботинках, в которых отражалось серое небо. Число 13 вообще-то несчастливое и его нигде не используют, разумеется, кроме нашего города. Здесь есть все под цифрой 13: этаж в многоэтажке, кофейня с отвратительным кофе, который многие берут лишь для того, чтобы согреть заледеневшие костяшки пальцев, школа с эти номером (в которую я когда-то ходил, но потом её взорвали, и я осознал, что не особо-то она мне и нужна), кафе с самыми дешевыми и поэтому вкусными хот-догами (даже твёрдая уверенность в том, что они сделаны из бродячих кошек и псов, не умаляет их вкус, ведь выживает сильнейший, в конце концов).       В этом городе все так хорошо знакомо мне, и его безумие и отвратность свели бы меня с ума, если бы я думал об этом. Поэтому я предпочитаю не думать вовсе, впрочем, как и все остальные жители это адского дырявого котла, в который скинули самых жалких грешников.       От всех этих мыслей желудок снова вывернуло приступом боли и отвращения. Таким сильным, что у меня потемнело в глазах, и я бессильно рухнул на землю, потеряв всякую точку опоры. Мой поводырь присел передо мной на корточки, чтобы убрать мне длинные сальные волосы, которые слиплись и утратили весь свой медный блеск, и наконец посмотреть на мое лицо. Оно, к слову, было совершенно непримечательным.       — Давай, ещё немного — и сможешь отдохнуть. Нести я тебя не буду, даже не надейся, — он приподнял меня за локти, и я впервые бросил взгляд на своë сопровождение. И первым, что смог сказать ваш скромный слуга:       — Вам тоже.       — Что?       — Вам тоже нужно переодеться, — прошептал я, и мой собеседник улыбнулся так, будто мои слова смогли его осчастливить. А сказал я ему это, так как под тёмной курткой почти светился ярко-оранжевый комбинезон. В тот момент я даже не успел этого испугаться, да и мне было безразлично то, во что он одет.       — Именно поэтому пошли быстрее.       Вся комичность этой ситуации вызвала у меня смешок, который сменился истерическим хохотом вперемешку с плачем. Я шёл, содрогаясь всем телом, оплакивая свою жалкую жизнь.       То, как я потерял пропуск, и робот-охранник не пустил меня в школу, и я попал в подростковую банду. Как отец стоял на похоронах матери со своей новой пассией и улыбался, как чеширский кот. Как улыбался я, когда стоял около его гроба, над которым склонилась плачущая женщина, которая потеряла с его смертью все. Я тоже потерял всё, еще тогда, когда не успел что-то приобрести, заранее. Я помню, как бежал по васильковому полю к своей первой любви. Как она показывала мне самые далёкие и красивые звезды, они были видны сквозь желтоватые облака дыма заводов и фабрик. Как улыбалась и сжимала мою тонкую бледную руку, будто важнее ничего и нет. Как я отпустил её к лучшей жизни. Помню её последнюю смс-ку и просьбу исчезнуть. Я вспомнил всё, чего не хотел знать больше никогда.       Из глубин сознания меня вытащила вода, стекающая по лицу. Я подумал, что это слёзы, но то был дождь. Он настолько сильно избивал серый асфальт, что мне показалось, что и мои грехи он сможет выбить. А мы тем временем попали в переулок ещё более отвратительный, чем тот, где вся история и началась. Спускались ниже и ниже по зеленоватым от старости ступеням, пока мой спутник не остановился около еле заметной двери слева.       Странный стук, глупейший шифр, судя по всему. Но, к моему удивлению, дверь беззвучно открылась, и «поводырь» пропустил меня пройти первым. Подвал с огромной печью, которая обогревала все это убогое место. Не самое плохое из тех, в которых мне доводилось быть. Я рухнул на пустой матрас, от которого пахло сыростью и мужским одеколоном, запах его, мне кажется, не выведет даже несколько атомных войн. Но тогда мне было плевать, где, кто и как. Я балансировал между сном и реальностью, слушая разговор моего спасителя и, судя по всему, хозяина этого притона.       — Твой щенок? И почему он в крови весь?       — Мой, и что с того? — знакомый голос приятно пробирал до костей все тело.       — Да ничего, я-то думал, кровь его, не кипятись. Шмотья бы вам ещё найти, а то ты сияешь, как дорожный конус.       Когда странноватый, но добрый тип ушёл, ко мне подошёл оранжевый комбинезон.       — Двинься, парень, — сказал он, при этом толкая меня немного в сторону, и громко упал рядом. — Я же обещал. Тут ты в безопасности. Меня, кстати, Том зовут, — тепло отозвался он.       — Кей, — было вторым, что я смог выдавить из своего жалкого тельца.       — Мальчик-ключик, да? — рассмеялся Том, который наконец перестал быть для меня безымянным.       Ничего глупее я в своей жизни не слышал, кто еще мог меня так назвать? Но тогда я хохотал над этим примитивным прозвищем, и мой смех снова заходил в плач.       Когда-то очень давно я спросил у мамы, почему мое имя было до невозможного странным, со слов других. Она же сказала, что не придала этому значения и назвала меня первым, что увидела. Тогда я думал, что она шутит, ибо как же я могу быть чем-то, не имеющим большого значения. Так вот, сейчас я понял, что никто из нас не имеет на самом деле большого значения. Не здесь, где-то там, за океаном, возможно. Где-то, где теплые солнечные лучи будут обжигать, а мои волосы будут вспыхивать огненно-рыжим. Но не сейчас.       — Чшшш, перестань. Ты не сделал ничего плохого, мир даже лучше стал, если честно. Поэтому спи уже, мелочь, — закончил он и встал с моего импровизированного ложа. Я и правда смог уснуть, но перед этим услышал обрывок разговора мутного типа и Тома.       — Он правда побрил Джонса? Ну и резвый малец.       — Он неплохой парень, мне стало его жаль, он не заслужил того места, где был я. Тем более он же дохлый, недолго протянет там.       — И какой план? Куда ты с ним?       — Пора делать ноги, пока все ищут убийцу Джо. Подозрения падают на меня. Мы хоть и сбежали вместе, но все в курсе, что у нас терки с ним с самого начала срока были.       — Да бред, не стал бы ты его бритвой, глупо это. Слишком показушно. На кой черт она этому пацану вообще?       — Джонс сам на него полез, он лишь отбивался. А и к чёрту, ну жалко мне его стало, говорю же, вот и забрал. Поедем куда подальше на песках греться, никто не будет сильно упираться, чтобы искать нас, но пока тут оставаться опасно.       — Пришли открытку, — незнакомец по-доброму усмехнулся.