***
Утро встречает его болью во всём теле — от кончиков пальцев до корней волос. У Хосока нет сил даже на то, чтобы перевернуться на другой бок. Чонгук всю ночь валял его по номеру, втрахивая сначала в кровать, затем в ковер. Они едва не сломали стол и обернули полку в душе. Хосок несколько раз терял сознание во время сцепки и, кажется, сорвал голос. Воздух в комнате полностью пропитался их смешавшимися запахами — хвойный лес, объятый огнём. Запах тяжелый, резкий, Хосок старается не дышать глубоко, боясь, что его снова утянет в пучину чужого безумия. Чонгук рядом с ним довольно причмокивает во сне, переворачивается, почти наваливаясь на Хосока, и обнимает, как большую подушку. Хосока разрывает между злостью и умилением. Объективно он понимает, что Чонгук ни в чем не виноват, но тупая боль в заднице не помогает мыслить здраво. Хосок аккуратно, стараясь того не разбудить, пытается встать с кровати, на что мышцы отзываются недовольным гудением. Сводит прокушенное плечо, саднит шея, он может только догадываться, какое зрелище сейчас собой представляет. Натягивая джинсы и футболку, Хосок старается не делать резких движений, и отгоняет мысли о вечернем выступлении на шоу. В последний раз окинув взглядом спящего Чонгука, Хосок тяжело вздыхает и выходит в коридор, прикрывая за собой дверь. Пятнадцать шагов до своего номера кажутся ему километрами, боль растекается по телу, каждое движение дается Хосоку с трудом. Он только надеется, что никого сейчас не встретит, что успеет хоть немного привести себя в порядок. Но когда он достает из кармана ключ-карту, дверь соседнего номера открывается и на пороге появляется хмурый Юнги. Тот складывает руки на груди, поджимает губы и окидывает Хосока напряженным взглядом. — Доволен собой? — цедит Юнги. — Ты хоть понимаешь, что натворил? — Хён, давай не сейчас, — просит он. Ему не хочется выяснять отношения, доказывая, кто прав, а кто нет. — Я никогда не указывал тебе с кем спать, — продолжает Юнги, — да мне плевать на это. Твоя жизнь и делай с ней, что хочешь. Но Чонгук? Ты хоть понимаешь, что будет, если его замкнет на тебе? Это, блядь, разрушит ему жизнь. — Хён! — кричит Хосок, сжимая дверную ручку. — Не сейчас! — Ты хоть на минуту головой своей подумал?! Вы оба альфы, придурок! Хосок проходит в номер и захлопывает за собой дверь, последние слова Юнги дамокловым мечом висят над его головой. Он приваливается спиной к стене и сползает по ней на пол, пряча лицо в руках. — Блядь, — выдыхает он, чувствуя, как запах хвои щекочет ноздри. Пульсирует плечо, десна слабо зудят. Хосок облизывает губы, отгоняя прочь эгоистичные мысли. Потому что ему бы хотелось, чтобы Чонгука на нем замкнуло. Чтобы тот видел только его, чтобы хотел только его. Хосоку нельзя так думать, нельзя желать такого своему другу, альфе, у которого впереди ещё целая жизнь. Но прямо сейчас, когда в памяти ещё свежи прикосновения горячих рук, когда он знает какого это, быть с Чонгуком, любить его, целовать — Хосоку хочется немного побыть эгоистом.*
21 сентября 2021 г. в 09:39
Гон у Чонгука наступает неожиданно для всех в самый разгар тура. Менеджер рвет на себе волосы, директор обрывает телефон, а тайно вызванный врач только разводит руками и списывает всё на смену часовых поясов и стресс. Сам Чонгук скулит побитым щенком в своей комнате, закутавшись в одеяло, как в кокон. Хосок сидит рядом с ним, держит за руку и гладит по спутанным волосам.
Запах Хосока Чонгука не раздражает, хотя тот тоже альфа, наоборот, он жмется ближе, дышит загнанно и тихо воет в подушку. Таблетки лишь немного приглушают боль и помогают держать внутреннего зверя в узде, Хосок с содроганием представляет, что будет через несколько часов, когда гон вступит в полную силу. Он только надеется, что успеет вовремя сбежать из комнаты, пока Чонгук не начнет чуять в нём конкурента. Хосок и в обычном-то состоянии с ним не справится — разные весовые категории, а в таком — и подавно.
Хосок украдкой втягивает запах Чонгука — странное сочетание хвои и миндаля, но ему нравится. Он отдает себе отчет в том, что это неправильно, но Хосок давно смирился с тем, что он неправильный альфа, и гораздо больше нежного запаха омег, ему нравится тяжелый запах альф. Сам он пахнет костром, и многие сначала заинтересованно принюхиваются, но потом морщат нос. Стоит Хосоку разозлиться или возбудиться, как от него несет лесным пожаром — тяжелым запахом паленого дерева, пепла и огня.
Единственные, кому казалось бы всё равно, это Чонгук и Чимин. И если с Чимином всё понятно — после перенесенной в детстве болезни тот почти не чувствует запахи, и потому с удовольствием делит с Хосоком одну комнату на двоих, то Чонгук о своих причинах молчит. А Хосок и не спрашивает, наслаждаясь тем, что имеет.
Чонгук ворочается под одеялом, и у Хосока всё внутри сводит от жалости и желания хоть чем-то ему помочь. Но привести омегу они не могут, как и дать большую дозу лекарств. Он мечется внутри, внешне оставаясь спокойным и, то и дело, бросает взгляд на часы на прикроватной тумбочке.
— Хён, — жалобно зовет Чонгук, откидывая одеяло в сторону. В нос тут же ударяет насыщенный запах хвойного леса, с едва уловимой миндальной ноткой, и Хосока ведёт. Он чувствует, как усиливается его собственный запах, и первым порывом в голову приходит вскочить и сбежать из комнаты, но Чонгук, будто мысли его читает, крепко хватает за руку и предупреждающе рычит.
— Не уходи, — жалобный голос совсем не вяжется с оскалом и сверкающими звериной яростью глазами. Хосок тяжело сглатывает и послушно замирает на месте.
Чонгук пододвигается ближе, почти к самому краю постели, тянет его руку ближе к себе и, уткнувшись носом в запястье, затихает. У Хосока волосы на затылке встают дыбом от плохого предчувствия, но он остается сидеть, со страхом и интересом наблюдая, как Чонгук вдыхает его запах.
По-хорошему, ему бы сейчас позвать кого-нибудь и, пользуясь случаем, сбежать в свой номер, закрывшись на все замки. Но он чувствует ответственность за Чонгука, и если его запах того успокаивает, то он готов остаться, не смотря на все риски.
Час спустя у Хосока окончательно затекает спина от неудобной позы, он ерзает на месте, невольно дергая зажатой в тисках рукой, и Чонгук тут же дергается вместе с ним. Рывком садится на кровати, опаляет бешеным взглядом, и у Хосока сердце ухает вниз. Но вместо того, чтобы наброситься на него, Чонгук вдруг опускает голову и начинает тихонько поскуливать. Хосок не верит своим глазам, моргает заторможено и пытается осознать реальность.
Вот он его шанс уйти, пока не случилось непоправимое, но Хосок прирастает к месту и не может пошевелиться. Таблетки почти уже перестали действовать, и Чонгук сейчас должен швырять его об стены, но вместо этого, он как послушный щенок подставляет шею, а его запах с каждой секундой становится только сильнее.
Кто-то стучит в дверь — видимо в коридоре тоже почувствовали изменения, и Чонгук тут же предупреждающе вскидывается, рычит, обнажая начавшие изменяться клыки. Хосок успокаивающе гладит его по руке и, обернувшись в сторону выхода, кричит:
— Всё в порядке.
— Убирайся оттуда, — голос Юнги не спутать ни с кем. Хосок нервно усмехается и свободной рукой проводит по волосам.
— Боюсь, не выйдет, — крошечный шанс выбраться целым и невредимым развивается по ветру.
— Чон Хосок, твою мать, быстро на выход.
— Не получится, хён, он уже начал меняться.
— Блядь, — веско припечатывает Юнги.
Чонгук, до этого молча слушавший диалог, отпускает его руку и одним тягучим движением встает с кровати. Хосок заворожено любуется им — сильным, красивым, и пропускает тот момент, когда Чонгук оказывается возле двери и показательно спокойно говорит:
— Прочь.
Юнги в коридоре чертыхается, крутится на месте какое-то время, но потом всё же уходит — Хосок слышит как удаляется звук его шагов. Чонгук сейчас непредсказуем, и злить его опасно не только для Хосока, но и для всех остальных — Юнги поступил правильно в данной ситуации — в этом Хосок пытается себя мысленно убедить, наблюдая, как Чонгук крадучись двигается от двери обратно к нему.
— Ты меня слышишь? — Хосок надеется, что хоть что-то человеческое в том ещё осталось, что не всё вытеснил зверь. Чонгук ворчит и обходит его полукругом, замирает сначала с одной стороны, а потом перемещается в другую.
— Я знаю, что ты прекрасно осознаешь, кто я. Я — альфа, как и ты. И, чтобы ты сейчас не задумал, это плохая, очень плохая идея.
— Хён, — неожиданно зовёт его Чонгук. Хосок вздрагивает от неожиданности и едва не падает со стула. Чонгук тихо смеется и присаживается перед ним на корточки, утыкаясь лбом в колени. — Мне нравится твой запах, хён. Всегда нравился.
— Спасибо?
— Я всегда хотел попробовать его на вкус. Слизать с твоей кожи огонь и пепел. Хотел, чтобы наши запахи смешались. Ты знаешь, как пахнет хвойный лес, объятый пламенем? Нами.
Хосоку резко становится не по себе. Одно дело быть с альфой, но совсем другое — быть с альфой в гоне.
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
— Знаю, — Чонгук поднимает на него блестящий взгляд. Хвойный запах становится невыносимым.
Хосоку резко становится нечем дышать, он оттягивает ворот футболки и жадно глотает раскаленный воздух. Чонгук внимательно следит за каждым его движением, как зверь за своей добычей.
— Тебе страшно? — Чонгук склоняет голову к плечу, моргает, и Хосок с интересом и ужасом наблюдает, как его зрачки становятся вертикальными. — Не бойся, хён, я никогда не сделаю тебе больно.
— Тогда, может, отпустишь меня?
— А ты хочешь уйти?
— Да? — Хосок так очевидно лжет, что это даже не смешно. Чонгук хмыкает и растягивает губы в насмешливой улыбке.
— Не нужно врать, хён. Я чувствую тебя, чувствую твой запах. Ты возбужден, и ты хочешь меня.
Хосоку нечего сказать на это, потому что всё — правда. Воздух в комнате пропитался их запахами, хвоя и пожар, от возбуждения сводит низ живота, и подрагивают руки, густой румянец опаляет скулы и шею. Чонгук трется щекой о его колено и тихонько урчит. От смущения Хосоку хочется в очередной раз сбежать, но вместо этого он вплетает пальцы в волосы Чонгука, нежно массируя тому кожу головы. Чонгук подставляется под ласку, от него веет нечеловеческим жаром.
— Я так хочу тебя, Хосок-хён, — шепчет Чонгук, перехватывая его руку. Оставляет на запястье мягкий поцелуй и тянет вниз на пол.
Хосок послушно сползает со стула, стараясь не делать резких движений. Чонгук укладывает его на ковер, а сам устраивается рядом, носом утыкается в шею, дышит тяжело, жадно, одну руку просовывает ему под голову, а другую перекидывает через грудь. Хосоку неожиданно становится смешно, он трясется в приступе беззвучного смеха, но Чонгуку, кажется, и дела до этого нет. Тот зарывается носом Хосоку в волосы, урчит довольно и неожиданно резко тянет за пряди. Хосок запрокидывает голову назад, вскидывается, затылком упираясь в пол. Чонгук ведет носом от кромки уха по линии челюсти, легонько кусает за подбородок, а затем опускается ниже, начиная влажно вылизывать шею и кадык.
Хосока подбрасывает от прошедшей по телу горячей волны, но Чонгук давит ему рукой на грудь, не давая сдвинуться с места, и не прекращает своего занятия. Чем-то отдаленно похожим на здравый смысл Хосок понимает, что всё это неправильно. Они вместе — неправильно. Чонгук его младший, его друг, его семья, а он пользуется его состоянием. «Хотя кто ещё кем пользуется», — хмыкает он мысленно и протяжно стонет, когда Чонгук впивается болезненным укусом в основание шеи.
— Блядь, — вырывается непроизвольное. Хосок ужом пытается вывернуться из-под чужого тяжелого тела. — Поиграли и хватит, отпусти меня.
Чонгук не слышит его, или только делает вид, наваливается сверху, прижимая к полу всем собой, и запечатывает рот глубоким поцелуем. У него горько-кислый вкус таблеток и сока, и едва уловимая сладость миндаля, преобразовавшиеся клыки царапают губы, а язык настойчиво скользит по небу, пытаясь достать до самого горла. Тело не слушается — Хосок с ужасом понимает, что хочет этого — всего, что Чонгук готов ему дать. Он готов принять удовольствие смешанное с болью, последствия, с которыми придется столкнуться, но прямо сейчас, в этот самый момент ему плевать, что будет завтра. Сейчас есть только они вдвоем и их густые запахи, медленно начинающие смешиваться.
Хосок отвечает — скользит своим языком по языку Чонгука, кончиком обводит клыки, мягко ведет по деснам. Стоны Чонгука перемежаются с рычанием. Тот перехватывает инициативу обратно, с упоением вылизывает хосоков рот, словно это самое вкусное, что он, когда либо, пробовал.
Хосок чувствует прикосновение горячей ладони к животу — Чонгук запускает ему руку под футболку, с нажимом ведет вверх, короткими ногтями царапает по ребрам и сжимает в пальцах сосок. На языке разливается миндальная сладость, Хосок жадно сглатывает и прижимает Чонгука к себе ближе, обвивая руками широкие плечи. Ему становится неожиданно мало — поцелуев, прикосновений, ему нужно больше, ближе. Десна зудят, а мир вокруг сужается до ощущения крепких мышц под ладонями.
— Кровать, — выдыхает Хосок, когда Чонгук оставляет в покое его губы, возвращаясь к вылизыванию шеи. — Пойдем на кровать.
Чонгук нехотя отрывается от него и одним слитным движением поднимается на ноги. Хосок едва не скулит от ощущения потери, кожа в тех местах, где Чонгук касался его, покрывается мурашками, член больно упирается в ширинку, шумит в ушах.
Чонгук стягивает с себя футболку и забрасывает её в другой конец комнаты. Хосок приподнимается на локтях, сглатывает набежавшую слюну и не может отвести взгляд — от широкой груди с темными ареолами сосков, от плоского живота с кубиками пресса, от дорожки темных волос, уходящих под резинку шорт. Хосок хочет проследить её губами и языком, хочет попробовать на вкус, втянуть густой запах чужого возбуждения.
Чонгук замечает его взгляд и опускает руку вниз, накрывая член, отчетливо выделяющийся под мягкой тканью. Хосок жадно смотрит, как Чонгук ласкает себя и, едва не рычит, когда тот делает несколько шагов назад. Приоткрывает рот и медленно проводит языком по губам — провоцирует.
Хосок на дрожащих ногах поднимается следом и, как завороженный, тянется к Чонгуку, кладет ладонь тому на грудь, чувствуя сильные удары сердца. Чонгук одобрительно ворчит и тянет его за футболку. Хосок поднимает руки вверх, позволяя стянуть с себя ненужную вещь, и тут же Чонгук снова оказывается рядом, так близко, что Хосок ощущает его горячее дыхание на своих губах и может рассмотреть светлые пятна на радужке. Глаза с вертикальным зрачком внимательно изучают его, Хосок чувствует, как взгляд скользит по его лицу, останавливается на мгновение на губах, а затем скользит ниже — ключицы, грудь, живот.
Неожиданно мир вокруг приходит в движение, Хосок падает спиной на кровать и, прежде чем он успевает хоть что-то сказать, Чонгук оказывается сверху и сверкает широкой клыкастой улыбкой.
— Доволен собой, да?
Чонгук не отвечает. Видимо действие лекарств почти прошло и скоро гон вступит в полную силу. Хосок уже устал бояться, устал врать себе и самому Чонгуку. Он тоже хочет, запах Чонгука сводит его с ума, а от ощущения горячего сильного тела, внутри горячей волной растекается возбуждение и поджимаются пальцы на ногах.
Хосок раздвигает ноги, чтобы Чонгуку было удобнее устроиться сверху, тянет его на себя, ближе, чтобы кожа к коже и стонет от долгожданного соприкосновения. Мысли путаются, гул в ушах нарастает, Хосок прикрывает глаза, полностью отдавая себя во власть чужого желания.
Чонгук с упоением набрасывается на его шею, перемежая поцелуи с укусами, порыкивает довольно. Влажно мажет по ключицам и опускается ниже, с силой прикусывая сосок. Хосок заходится долгим протяжным стоном, выгибается в спине и царапает чужие плечи. Неимоверно начинают зудеть десна, Хосок скользит по ним языком, запоздало понимая, что его собственные клыки немного увеличились, будто бы Чонгук утягивает его в гон вслед за собой. Но он не успевает обдумать это — Чонгук вжикает молнией на его джинсах и тянет их вниз вместе с бельем. Хосок приподнимает бедра, чтобы тому было удобнее, и почти стонет от облегчения, когда член оказывается на свободе. Он тянет завязки на шортах Чонгука и тот понимает его без слов, отстраняется, чтобы стянуть последнюю часть одежды, и снова накрывает Хосока собой, так, как им обоим того хочется — горячо, близко, идеально.
Чонгук трется об его член своим, сверкает глазами и непрерывно облизывает губы, словно напрашиваясь на поцелуй. Хосок тянет его к себе ближе, накрывает его рот своим, скользит языком внутрь, с упоением начиная вылизывать чужие небо и язык. Миндальная сладость полностью перебивает вкус лекарств, Хосок довольно мурчит, обхватывает Чонгука за шею руками, шире разводя ноги.
Давняя влюбленность отзывается где-то под ребрами, заставляя желать большего. Хосок подставляется под прикосновения, просяще скулит и подмахивает бедрами в такт движениям Чонгука. Но этого всё ещё мало. Ему хочется почувствовать Чонгука внутри, принять его полностью, хочется слиться с ним, стать единым целым.
Хосок отдает себе отчет в том, что он не омега, что альфа в гоне может навредить ему, но Хосоку плевать. Он хотел так давно и так долго, что готов на любую боль, лишь бы Чонгуку было хорошо с ним. Тот из последних удерживает своего зверя внутри — пот струится по вискам, а руки с силой сжимают простыни, до побелевших костяшек. Хосока затопляет нежностью, он чуть подается вперед, трется кончиком носа о чужую щеку и тихонько мурчит. Чонгук медленно расслабляется, разжимает кулаки, но из глаз уходит понимание. Человека больше нет, человек спит убаюканный собственным зверем.
Хосок хватает себя под коленями, ничуть не смущаясь открытой позы, и с жадным любопытством наблюдает за Чонгуком. Тот усаживается на пятки между его бедер и пристально смотрит, а затем наклоняется и оставляет широкую влажную дорожку на члене. Хосок покусывает губы и старается сохранять видимость спокойствия. Внутри всё горит, он жаждет, чтобы эта агония закончилась, но вместе с тем хочет, чтобы она длилась вечно.
Чонгук кладет ладони ему на ягодицы, разводит их в стороны и с незнакомым звуком мажет языком по колечку мышц. Хосок дергается от неожиданности, но тот держит крепко, касается снова, слегка царапая клыками, а потом вклинивается языком внутрь, и Хосок едва не захлебывается стоном. Ощущений слишком много, и он вот-вот готов взорваться. Чонгук отстраняется, облизывается довольно, накрывает Хосока собой и притирается бедрами, приставляя головку члена к входу и толкаясь внутрь.
От боли перед глазами взрываются белые фейерверки, Хосок дергается назад, но Чонгук предупреждающе рычит и хватает его за бедра. Хосок скребет ногтями тому по плечам, оставляя алые полосы, но Чонгуку и дела нет, он неумолимо толкается вперед, пока не оказывается полностью внутри. Хосок воет, смаргивая слезы — они текут по вискам, теряясь в волосах. Чонгук с интересом рассматривает его и наклоняется вперед, меняя угол проникновения, рычит утробно и слизывает соленые капли с век.
Хосок знал, на что шёл. Он умоляет Чонгука дать ему немного времени, но тот не слышит его, не понимает, начинает двигаться, сразу срываясь на бешеный темп. Хосока мотает по простыням, он зарывается лицом в подушку, чтобы заглушить крик. Собственное возбуждение, отступившее ненадолго, возвращается с удвоенной силой, с головой затапливая его горячей волной. Хосок испытывает извращенное удовольствие от боли, пронзающей каждый его нерв. Чонгук втрахивает его в кровать, не давая и секунды передышки, дышит тяжело, вены на его предплечьях вздуваются от напряжения, пот струится по лицу. Чонгук почти складывает его пополам, толчки становятся хаотичными, отрывистыми, внутри становится горячо и мокро от спермы. Из горла Чонгука вырываются всхлипы вперемежку с рычанием, а в основании члена набухает узел. Хосок чувствует его, чувствует, как тот медленно проникает внутрь, запечатывая его, связывая их двоих как единое целое.
Собственное возбуждение зашкаливает, Хосок отчаянно хочет кончить, он тянет рукой к члену, но Чонгук перехватывает его запястье, прижимая к матрасу. Он немного сдвигается, и узел попадает ровно по простате, вышибая из легких Хосока весь воздух. Он кончает, так и не прикоснувшись к себе, под удовлетворенным взглядом Чонгука. Тот ложится сверху и начинает легонько покусывать хосоковы губы, закатывая глаза от удовольствия. Узел внутри пульсирует, но вместо наслаждения он теперь приносит только боль. Хосок морщится и прикрывает глаза, понимая, что Чонгук его не отпустит. Теперь уже точно нет.