Kisses

Чонгуку порядком надоела бесконечная боль в глазах, но он не привык жаловаться вслух. У себя в голове – пожалуйста, хоть истерику, хоть гневную тираду, но ныть хёнам это почти что позор. Когда в последний раз он спал больше четырёх часов? Чонгук честно не помнит. Интервью, репетиции, уроки по вокалу и английскому, запись выступлений, съёмки, фотосессии, примерка костюмов, спортзал, ещё интервью, даже прямые эфиры – всё по расписанию, причём довольно жестокому, но он всё это делает, стиснув зубы, забив на боль в суставах после тяжёлой тренировки и полностью игнорируя чувство голода от противной диеты, которую нужно соблюдать ещё два дня, чтобы схуднуть в щёках. Он делает, потому что ему всего лишь двадцать четыре: у него много сил, он молод и амбициозен. Наверное, он многого добился (так пишут фанаты на weverse), наверное, сильно старается, но по ощущениям всё равно недостаточно. Чонгук даже не знает, чего именно он добился. То есть, да, мировая известность, армия последователей, первые строчки в чартах, номинация на Грэмми – это много всего; это то, на что ни он, ни кто-либо из мемберов даже не надеялся, но разве это успех Чон Чонгука? Разве это не успех его сценического «я»? Сам он пребывает в подвешенном состоянии, где-то далеко от этого мира, забитый в самый дальний и пыльный угол личности, кажется, в коме. Забытый и никому не нужный, изнурённый страданиями и одиночеством, он томится внутри, услужливо принимая весь удар на себя, как какой-нибудь портрет Дориана Грея. Отличие, разве что, в том, что Чонгук не грешник, а его внутренний коматозник впитывает в себя не уродства, а всего лишь боль и слёзы, которыми он не имеет желания светить, чтобы ненароком не разрушить приевшийся я-всё-могу-я-ничего-не-боюсь образ. Когда в последний раз ему приходилось вытаскивать того себя наружу? Когда в последний раз он был хоть кому-то нужен? На каком-то интервью Чонгуку задали вопрос: «В чём ты по-настоящему хорош?». Он задумался. Фанаты бы ответили, что во всём, и с их перспективы, наверное, это было бы верно. Но разве он по-настоящему хорош хоть в чём-то? В вокале не дотягивает, в хореографии тоже не особо пластичен: Хосок, например, куда лучше и профессиональнее; в рисовании так себе, да и не занимается он этим серьёзно; написание музыки – тоже мимо, здесь Юнги или Намджун с лёгкостью утрут ему нос; про английский и заикаться не стоит: за то, насколько у него низкий уровень, ему действительно стыдно. Наверное, спорт и тренировки – это единственное, за что Чонгук себя не корит. Точнее, старается. Поэтому, на вопрос он ответил так, как думает: честно, без утайки, по-своему справедливо. Ни в чём он не хорош по-настоящему. Ни в чём. Глаза щиплет от недосыпа. Что ж, сам виноват. Вчера вечером у него впервые за полтора месяца появилась пара свободных часов, которые он запросто мог бы потратить на сон. Возможно, пойди он домой, сейчас бы не чувствовал себя таким выжатым, и голова бы не гудела от лёгкого похмелья, но, видимо, не судьба. Хотя стоит заметить, что виноват в этом почти не он. В основном виноват Чимин. — Ты снова щипаешь шею, — голос Тэхёна звучит холодно и отстранённо: просто констатация факта. Чонгук, опять вылетевший из реальности куда-то далеко, даже не заметил, что в гримёрке они остались одни. Были бы силы закатить глаза – закатил бы, но тормошить веки не охота: ещё больше разболятся. Тот Чонгук, что в коме, кажется, дёргает пальцем, подавая признаки жизни: он так делает всегда, когда Тэхёну внезапно есть дело до чужого самочувствия. Но Чонгуку, который сидит на кожаном диване и действительно обнаруживает пальцы на шее, рефлекторно хочется огрызнуться. Он и этого не делает, потому что правда устал. Лишь напрягает челюсть, чтобы не сболтнуть лишнего: Ким всё ещё его хён. Желваки играют под кожей, глаза жмурятся в попытке нейтрализовать сухость, но безрезультатно. Боковое зрение улавливает пушистую макушку на другом конце дивана. Тэхён развалился, в привычной манере расставив ноги, залипнув в телефон. У них есть где-то десять минут до начала съемки, и это первый относительно спокойный момент за сегодня. Относительно, потому что Чонгук, к сожалению, в комнате не один. Он ведь интроверт, и его социальная батарейка совсем не бесконечна. Будь он сейчас наедине с собой, ему было бы легче. Может, он бы даже разрешил себе вздремнуть. С Тэхёном поблизости это сделать не получится. — У тебя от этого снова следы на шее. Не доставляй неудобств визажистам, — всё так же холодно говорит Ким, недовольный, что его первая реплика была полностью проигнорирована. О, видимо, кто-то в настроении повыносить мозг. Тэхён даже взгляда от телефона не отрывает и выглядит скучающим, будто обращается не к Чонгуку, а так, сам с собой разговаривает. Младший, в свою очередь, наконец отрывает руки от шеи и поворачивается на навязчивого комментатора, раздражённый. Он не помнит, когда именно начал щипать себя, но помнит, что раньше страдало только лицо. Тревожность – она с Чонгуком уже давно, он к ней привык и, что три года назад, что сейчас, даже не замечает, когда начинает щипать кожу. Кажется, психолог говорил, что это подсознательное: что-то вроде неосознанного желания навредить себе. Чонгук долго отнекивался и не мог принять, что селфхарм бывает даже таким незначительным. Однако другой причины для подобной привычки не нашёл. Менеджеры бились над Чонгуком месяцами: ругали, отучивали, объясняли, что его лицо должно иметь товарный вид. И не сказать, что Чонгук покладистый, но к этим словам прислушаться пришлось. Однако полностью вытравить привычку не удалось и теперь страдала по большей части только шея (что не было таким критичным, потому что её хотя бы можно скрыть высоким горлом водолазки). Синяки от такого рукоприкладства появлялись нередко, да и кровь, когда он слишком увлекался. Чаще всего отметины на шее он делал себе сам – это верно. Но не в этот раз. — Следы не от этого, если тебе так интересно, — говорить это почти приятно: язвительная интонация так и рвётся из глотки. Красное пятно на шее, хмм, что же это может быть? Вариантов немного, а Чонгук только рад подтолкнуть к правильному ответу. Тэхён обращает на него свой пустой, безразличный взгляд: — Мне не интересно. — А, ну да, ты же о визажистах беспокоишься. Как же, — Чон ехидно щурится, промаргиваясь. Ответа не следует. Давно между ними такие натянутые отношения? Что ж, наверное, с тех самых пор, как у Тэхёна появилась девушка. Год назад или больше? Чонгук перестал считать, точно как и надеяться перестал. Он слишком поздно понял, что они с Тэхёном по-разному друг друга воспринимают. И что их отношения – это одна большая долгосрочная ошибка, которую, однако, они совершили с подачки Кима. И Чонгук его в этом винил, за это ненавидел, за это презирал. За это же до сих пор любил. А Тэхён… А что Тэхён? У него всё просто: хочет, закинет руку на чужое плечо, хочет, нагло похлопает по колену – ему как будто всё можно, даже несмотря на то, что они с Чонгуком больше не встречаются. Фансервис, родной фансервис, ты и только ты причина излишней тактильности, как будто заинтересованных взглядов, как будто химии и всего прочего. На самом деле, между ними давно нет ничего подобного. Ни химии, ни тем более физики – и виной тому не Чонгук. — Скажи своей пассии, чтобы держала себя в руках, — когда Тэхён говорит с ним в таком тоне, Чонгук чувствует себя безмозглым одноклеточным, ей Богу. — Тебя видят. Чонгук фыркает: — В таком случае не смотри. — Я про стафф. — Разумеется. — Ведёшь себя очень по-взрослому, — с сарказмом. Чонгук игнорирует, возвращаясь к фразе, сказанной ранее: — И не указывай, что и кому мне говорить. В ответ тишина. Тэхён знает: спорить с раздражённым Чонгуком нет смысла – всё равно будет гнуть свою линию, просто чтобы противостоять. Баран, ей богу. Он младшего знает наизусть: как на него влиять, что ему нравится, как его успокоить и как разозлить. От чего он смущается, где у него наиболее чувствительные зоны, и как заставить его кончить за пять минут, используя один лишь рот. Впрочем, справедливо заметить, что Чонгук знает то же самое про него самого. И больные места друг друга они тоже знают, но стараются не бить. Им же ещё работать вместе: никто не хочет разлада в коллективе, ни мемберы, ни тем более начальство. Тэхён знает про Чонгука вообще всё, включая то, что ему было ужасно больно, когда Ким его бросил. И про депрессию знает, и про походы к психологу, и про то, что щипание – это не просто привычка, а деструктивный механизм, однако об этом он догадался сам: Чонгук не любитель рассказывать о своих слабостях. Они знают друг о друге так много, что даже жутко. Таков побочный эффект отношений, которые у них продлились почти пять лет. За такое время и про соседа узнаешь много, а тут отношения. Совсем очевидно, что Тэхён понимает, чего можно от Чонгука ожидать и на чужие уловки не ведётся. Если честно сказать, то Чонгук предсказуем, потому что отчасти всё ещё не вырос. Психологически не смог – это побочный эффект почти полного отсутствия подросткового периода. Они все в начале карьеры пахали как проклятые, сначала в качестве трейни, а потом уже после дебюта, но разница в том, что Чонгуку было всего четырнадцать, когда его жизнь превратилась в постоянную работу. Он от этого страдал, но никогда, никогда не показывал. Тэхён помогал, как мог. Говорил много приятных вещей, обнимал, раззадоривал – одним словом, вытаскивал зажатого ребёнка из скорлупы. Раскрепощал. По итогу раскрепостил до того, что Чонгук, совсем не стесняясь ни себя, ни хёнов за стенкой общежития, ни (уже чуть позже) стаффа за дверью танцевального зала, глубоко втрахивал Кима во всевозможные поверхности, зажимая ему рот рукой, чтобы тем, кому случайно довелось услышать отчаянные стоны, было потом не так стыдно смотреть ему в глаза. Самому стыдно не было ни капли, даже наоборот: по-собственнически приятно. Конечно, какая-то часть персонала была в курсе, что они встречаются, но таких было немного. Остальные лишь буравили спину пытливыми взглядами и втихушку пускали сплетни. Чонгуку было всё равно, он изо всех сил это игнорировал, а Тэхёну в какой-то момент начало нравиться. Эти удивлённые глаза, раскрытые рты, осуждение, потому что Корея всё ещё остаётся не самой толерантной страной в мире, но главное – абсолютная невозможность открыть рот в их сторону. Как бы сильно стафф ни презирал их отношения, их мнения никто не спрашивал, и высказывать его они просто не имели права. Тэхёну это нравилось: чужая покорность и собственная безнаказанность. Посмотрите! Он делает то, что в его стране считается ненормальным, порочным, незаконным, но ему это сходит с рук! В такие моменты чувство превосходства било в висках, и Ким ловил с него чистый кайф. Что касается собственничества, здесь они оба были хороши. Что Чонгук, замыкающийся в себе, стоит старшему проявить к кому-то чуть больше внимания; что Тэхён, ревность которого была страшна и жестока. Страшна, потому что он мог игнорировать неделями, заставляя младшего чахнуть от чужого безразличия, а жестока – потому что до синих отметин на бёдрах и ужасной боли в пояснице. Чонгук не жаловался, потому что он, во-первых, в принципе не жалуется, а во-вторых, потому что ему нравилось. Тэхён сделал его зависимым от своего внимания, в том числе от такого, поэтому он был только рад просяще скулить, морально погибая от шлепков кожи о кожу, а потом вновь возрождаться, когда Тэхён распускал нежные поцелуи по расслабленному лицу, как бы оповещая, что его льды наконец-то оттаяли и никакого безразличия больше не будет. По крайней мере до тех пор, пока Чонгук не начнёт любезничать с очередным симпатичным айдолом на музыкальной премии. В общем, Тэхён много знал о своём бывшем парне. И спустя год после расставания, он был уверен, что Чонгук оставался таким же предсказуемым. — Что, опять собачитесь? — Чимин вприпрыжку заходит в гримёрную, останавливаясь напротив дивана. Он сегодня, гад, выглядит весёлым. Неужели печень так привыкла к соджу, что он совсем не чувствует похмелья? Видимо, даже в распитии алкоголя макнэ не особо хорош. В ответ два выразительных взгляда: у Тэхёна равнодушный, у Чона – уставший. — Понятно, — Чимин давит смешок: всё как всегда. — Мы начинаем через пять минут, я пришёл вас позвать. — Откуда в тебе столько веселья? — с шуточной претензией говорит Чонгук, поднимаясь с места. — Ты выпил вчера больше, чем я. Ким всем своим существом обращается в слух, не торопясь вставать: без него не начнут. — Мастерство, — отвечает Чимин, одной рукой обнимая крепкое плечо подошедшего к нему Чонгука. — Не переживай, ты тоже когда-нибудь дорастёшь до моего уровня, — Чон на это лишь обворожительно смеётся. — Кстати о вчерашнем, — в голосе интрига, рука ложится на хрупкую спину, и Чимин с Чонгуком глаза в глаза, когда он продолжает: — Тэхён просил передать, чтобы ты держал себя в руках. Что? Кажется, по комнате проносится свист, как когда прутом резко рассекаешь воздух: настолько быстро взгляд Кима взлетает к лицу напротив. У Чонгука в глазах сверкает довольство, у Тэхёна – по меньшей мере удивление. Чимин хмурит брови, не понимая, о чём именно идёт речь. Нет же… Он же знает Чонгука наизусть, он его выучил. Каждую привычку, каждый жест, поведение – он ведь предсказуем, и он бы не стал делать что-то такое с Чимином, даже назло. Или нет. Потому что, если Тэхён правильно понял… Чон свободной рукой указывает на небольшое пятно на своей шее и лицо Пака озарятся пониманием. — А-а, это? — он выпускает Чонгука из объятий и пальцами освободившейся руки обводит синяк. — Боже, вчера он казался мне меньше! — Чимин поворачивается на ошарашенного Тэхёна, рассмеявшись. — Мы вчера выпили и я поставил ему засос. Наглый прищур собирает морщинки вокруг глаз, когда Чонгук с чётким ощущением победы наблюдает за осунувшимся парнем напротив. Миссия выполнена: Тэхён охренел. От такой своеобразной мести в груди прорастают колючие кусты мазохистского удовольствия: Чонгуку и самому больно от того, что он делает, в первую очередь потому, что это ничего не изменит. Тэхён так и будет встречаться со своей любимой девушкой, а он останется совсем один с разбитым сердцем. Потому что это то, чего Ким изначально хотел ещё со времён, когда они были трейни. Не разбить чужое сердце, нет, а постоянного жизненного партнёра. В лице девушки. По крайней мере так он говорил во время одной из ссор уже после расставания. Потому что Тэхён и вправду хочет пятерых детей, хочет такую же дружную семью, какая была у него, хочет красивую жену, с которой разделит годы жизни до самой старости, хочет быть самым крутым дедушкой для своих внуков и чтобы вся его большая семья была счастлива. Такое будущее живёт в голове Кима с самого детства, и он намерен всеми силами к нему стремиться. Чонгук в это будущее не вписывается от слова совсем. У него и приоритеты другие: просто найти того, в кого можно влюбиться до беспамятства, и кто будет точно так же любить в ответ. Он ведь безнадёжный романтик, сердце которого рвётся на части от надежды и веры в лучшее, даже когда ситуация обещает быть дерьмовой. Романтик, который обманывает самого себя, ведь на самом деле он всё ещё надеется, что одним чудесным вечером Тэхён заявится к нему на порог и выльет из себя огромную речь о том, какой он всё же мудак и как ему жаль, что он раздробил в щебень всё то внутри, что казалось ценным. Извинится, миллион раз извинится, а Чонгук, конечно же, простит, потому что всё ещё отчаянно любит. Любит настолько, что каждый раз, когда пытается Тэхёна задеть, неизменно страдает сам. — Вот как, — удивлённая гримаса постепенно превращается в непробиваемую маску, и вот: Ким Тэхён такой же холодный, как был до этого. Чимин неловко переминается с ноги на ногу, выдавая свою нервозность. — Этот дурак взял меня на руки и начал кружить! Я чуть кишки не выблевал, не знал, как остановить эту карусель безумия, вот и… — оправдывается Пак – знает ведь, что они встречались – а затем вновь поворачивает голову, обращаясь к Чонгуку с укором: — Мы с тобой вчера конкретно разгулялись, мелкий. Тэхён думает, что этот «мелкий» ненавидит, когда его так называют, и если Чимин об этом не знает, то, по всей видимости, особо сблизиться они не успели. Внутренняя злость (и откуда она взялась вообще?) понемногу утихает, а потом вспыхивает вновь, когда Чонгук низко говорит: — Да брось, мне понравилось. Можем повторить, — и смотрит на Чимина с таким неподдельным интересом, что хочется выколоть ему глаза и сжечь. Правда в том, что Тэхён ужасный собственник, даже когда дело касается друзей: о бывших и говорить не стоит. Вот он и бесится с того, что существует вероятность… Даже думать об этом неприятно. Ладно, если бы у Чонгука имелся ряд одноразовых связей: это не страшно и гарантирует отсутствие сантиментов. Но Чимин – это совсем другое. Это угрожающе, особенно если брать во внимание тот факт, что Пак не обременён ярлыками: ему просто нравятся все. — Чонгук-а, ты не строй из себя героя. Хотя бы похмелье переживи сначала, — снисходительно отвечает он и щёлкает младшего по носу. Они обмениваются необъяснимо тёплыми взглядами, кажется, вечность (Тэхён со всей силы сжимает телефон в руке, твёрдо уставившись в тёмный дисплей), а потом Чимин поворачивает голову в сторону закаменевшего друга: — А ты, поднимай свой зад, у нас съёмки вообще-то. Щас из-за вас двоих ещё и я опоздаю, потом возмущений от менеджера не оберёшься. Подъём-подъём-подъём! Тэхён наконец встаёт с дивана и они направляются в общий зал ко всем остальным парням, где Ким на протяжении часа отыгрывает, что у них с Чонгуком всё хорошо. Почему-то в этот раз такой актёрский перформанс даётся ему сложнее.

***

Чонгук часто тоскует по старым временам, когда Тэхёна бесконечно тянуло к нему неведомой силой. Он тогда был совсем маленьким, наивным, постоянно смущённым и затюканным подростком (читай: ребёнком) с оленьими глазами и кучей комплексов. На самом деле, ему было очень тяжело адаптироваться к жизни трейни. Дома Чонгук рос, как тепличный цветок, не в том смысле, что его опекали, а в том, что оберегали и заботились. А когда началась вся галиматья с прослушиваниями, это всё исчезло. Прощаться с родителями не хотелось, но так было нужно. Чонгук плакал, и именно тогда понял, что слёзы ничего не решат, поэтому он закрылся в себе и начал усердно работать. Тэхён же был солнечным мальчиком, который постоянно привлекал к себе внимание: сначала младший думал, что специально, но позже, когда узнал Кима получше, понял, что тот делал это не нарочно. Просто так получалось, что он был всегда полон энергии и позитива, из него вечно бил ключ чистейшего энтузиазма и оригинальных идей. Они быстро друг к другу притянулись. С Тэхёном было интересно. Ключевое слово: было. Чонгук безумно смущался, до щекотки в животе и густо покрасневших ушей, когда тощее тело лезло к нему в кровать под покровом ночи, потому что «Ну, пожалуйста, Чонгук, я не могу спать один! Мне нужно что-то обнимать, иначе я не усну!»; ещё более стыдно ему становилось, когда на утро они просыпались так близко друг к другу, что чужое дыхания мягко ложилось на его шею, а иногда на губы, и парень чувствовал что-то неопознанное, совсем новое для него, будоражащее и определённо неправильное. Тэхён был очень тактильным. Бывали дни, когда Чонгук не мог думать ни о чём, кроме осевших на обнажённой пояснице прикосновений, которые Ким оставлял между делом, когда выдавалась возможность. Его не смущало присутствие хёнов на кухне: он клеился к некрепкой спине, прижимаясь к ней грудью, пока Чонгук возился с приготовлением ужина; пальцами заползал под лёгкую майку и гулял по низу живота, который моментально напрягался от интимности происходящего. Тэхён в этом как будто не видел ничего необычного. Может, так оно и было, а может, он делал всё это намеренно, чтобы «раскрепостить» – Чонгук не знал наверняка, знал лишь то, что именно кимовы манипуляции привели их туда, где они сейчас. Впервые Чонгук понял, что влюбился, когда Тэхён начал от него отдаляться. Их популярность росла, резонанс вокруг группы тоже, под влиянием постороннего шума и фанатских криков менялось поведение мемберов и их характеры. Кто-то ловил звезду, кто-то не понимал, что происходит, кто-то пытался оградить себя от внешнего мира: Юнги, например, лишь хотел делать музыку, только и всего. С известностью, которая приходила вполне заслуженно, появились огромные хейтерские сообщества, которые особенно любили унижать Хосока за внешность и желать смерти Чимину с Тэхёном: второй от этого по-настоящему мучился. Он, его семья, его старые друзья – под раздачу попадали все. Угрозы расправы, подробные описания, как именно бы зарезали его маму и ещё более жестокие вещи Тэхён читал каждодневно, и, в конце концов, это ожидаемо его поглотило. Он не мог есть, не мог спать, думал только о том, что огромное количество людей его ненавидит. И за что? Он так и не получил ответа. Тэхён огрубел. Перестал читать о себе в интернете, весь покрылся струпами, ушёл в себя, закрылся ото всех, в том числе от Чонгука, который чувствовал вину из-за чужого безразличия и того факта, что как бы он ни старался, помочь не мог. Ему не нравилось чувствовать себя беспомощным, но ещё больше не нравилось, что он тосковал по Тэхёну слишком сильно. Тогда и понял, что ужасно и, кажется, безответно влип. В тот период всем приходилось нелегко: к морально подавленным мемберам и умирающему от жестокого буллинга Тэхёну добавился ещё и Чонгук с внезапным кризисом ориентации и неспособностью принять себя. На душе было премерзко, потому что у Чона чуткое сердце и высокий уровень эмпатии: он за своих хёнов переживал чуть ли не больше, чем они сами – так ещё и ненависть к себе за противоестественную симпатию к другу. Одним словом, Чонгук думал, что умрёт, но никому не показывал то, через что проходил. Всем и так было хреново, ещё и он со своими личными проблемами – взваливать их на хёнов было бы эгоистичным, ему совесть не позволяла так поступить. Поэтому он просто мариновался в собственных переживаниях и тревожности, запрещал себе плакать, запрещал себе думать о том, какие чувства у него вызывает Тэхён. Вместо этого просто забивал своё расписание изнурительными тренировками и одиночными репетициями. Работал до тех пор, пока способность твёрдо стоять на ногах его полностью не покидала. Со временем всё изменилось, Тэхён наконец-то свыкся с существованием ненавистников, а Чонгук научился игнорировать неправильную часть себя, успокаиваясь мыслью о том, что в мире он такой не один, а значит не так уж страшно с этим жить. Тэхён понемногу теплел. Однако такое количество неконтролируемой злости извне деформировало его личность, и процесс этот оказался необратимым. Он перестал быть похожим на солнечного ребёнка, его энтузиазм и живой блеск в глазах погасли навечно, и с каждым годом постепенно становилось хуже. Несколько раз его предавали, пользовались добротой, лицемерили – доверие было убито, и это всё сделало его тем, кто он есть сейчас. Отстранённым, обросшим бронёй волком-одиночкой. Но в то время, когда произошёл их первый поцелуй, Ким ещё хранил в себе то детское озорство, которое сочилось из него в года трейни. — Чонгук, — шёпот оседает где-то над ухом: Тэхён приподнялся на локте, нависая над почти заснувшим парнем. Чонгук опять разрешил ему приютиться под боком. — Чонгук! — М-м? — он разлепляет сонные глаза, переворачиваясь на спину. Одеяло уже по традиции подмято под Кима, а футболка младшего бессовестно оголяет живот, скрутившись под рёбрами от смены положения. — Нет, ничего, — осекается Тэхён. В темноте практически невозможно рассмотреть его лицо, но это и не нужно, потому что Ким тут же обрушивается на рядом лежащее тело, рукой огибая голый живот и закидывая на младшего ногу в попытке прижаться как можно ближе. У Чонгука был тяжёлый день: много индивидуальных съемок, долгий урок по вокалу – он слишком устал, чтобы допытываться до того, что Тэхён хотел сказать. Поэтому просто пытается унять дрожь в груди от щекочущего ощущения чужого горячего дыхания в месте стыка шеи и плеча. В ответ не обнимает, лишь заботливо говорит, уткнувшись хёну в волосы: — Спи. Тэхён устраивается поудобнее и, кажется, действительно засыпает, пока Чонгук тщетно пытается расслабиться. После затяжного молчания шёпот Кима слышится снова: — У тебя так сердце грохочет… Конечно. Ты ведь рядом. Чонгук лишь тяжело вздыхает и говорит более настойчиво: — Спи, хён. — Ты целовался когда-нибудь? Глаза сами собой распахиваются, встретившись с белым потолком. — В смысле? Тэхён приподнимается, устроив подбородок на тяжело вздымающейся груди младшего. Тот буквально чувствует прожигающий взгляд пытливых глаз на себе. — В прямом. Чонгук отвечает честно, надеясь, что после этого его оставят в покое: — Нет. Тэхён понятливо мычит. Из коридора слышатся тихие шаги: видимо, кто-то встал в туалет или Сокджин отправился на поиски еды. — Я тоже, — соглашается Ким, и голос его звучит так, будто это «я тоже» имеет какой-то подтекст. Чонгук снова прикрывает глаза, взволнованный таким личным вопросом. Что бы это могло значить? Раньше они не обсуждали такие вещи, так с чего сейчас этот интерес? В животе нарастает тревожность: вдруг Тэхён узнал о его чувствах? Но откуда? Размышления прерываются новым вопросом: — А хотел бы? Чонгук резко выдыхает, легко отпихивает от себя тело в полосатой пижаме и принимает сидячее положение, опираясь спиной на жёсткое изголовье. — Хён, что за вопросы? Сейчас час ночи, я очень устал, спать хочу. Чего ты прицепился? — а голос почти дрожит. — Будешь отвлекать, пойдёшь спать к себе. Тэхён тоже садится на кровати, подминая под себя ноги. — Ты не ответил. Младший закатывает глаза, раздражённо цыкнув и говорит громче нужного: — У меня нет времени на всякие там поцелуи. Я даже спать не успеваю, по твоей вине в том числе, а тут ещё это!.. — Но ты хотел бы? Да что это такое!? Чего он заладил со своими вопросами? И ведь хрен отстанет, пока не получит, что хочет. Чонгук откровенно нервничает: если до этого его сердце просто грохотало, то сейчас оно мечется в грудной клетке, расталкивая лёгкие. Хвала богам, что в темноте не видно взволнованного лица (зато прекрасно слышно прерывистое дыхание). — Нет, не хотел бы. — Почему? — Я же только что ответил! Плечи Тэхёна удручённо опускаются. — Ладно. Ким устраивается на кровати боком, Чонгук бросает раздражённое: — Это всё? Или у тебя есть ещё какие-то такие вопросы? — Всё. Ложись, — он, в отличие от младшего, абсолютно спокоен. Чонгук отзеркаливает чужую позу, ложится лицом к человеку напротив. Больше они друг друга не касаются, и от этого только легче. И откуда в его голове такое любопытство к тому, целовался Чонгук или нет? С чего вообще заводить такие разговоры, ещё и на ночь глядя? Он думает об этом до тех пор, пока мозг не начинает сбоить от желания поспать. Стоит начать проваливаться в дрёму, слух еле-еле улавливает шелест одеяла и тихий скрип кровати, когда Тэхён подбирается ближе, но сонный разум не придает этому значения. И когда тёплое дыхание с ароматом зубной пасты ласкает обоняние, и когда чужая ладонь бережно ложится на щёку, поглаживая. Чонгук начинает что-то понимать только тогда, когда влажные губы прижимаются к его собственным, задерживаясь на несколько долгих секунд. Он слабо разлепляет глаза и в сгустившейся темноте различает зажмурившиеся чужие. Первая мысль, которая посещает его голову: должно быть, Тэхёну целоваться страшно. Вторая: они сейчас целуются. Он вырывается из кимовых рук, смотрит ошарашенно и чуть ли не взвизгивает: Тэхён поцеловал его! Успокоившееся сердце моментально разгоняется с нуля до миллиона, в животе приятная щекотка, а в голове полная неразбериха: может, ему это просто снится? — Хён! Ты чего… Ты что делаешь? — спрашивает младший, на автомате облизываясь. Тэхён сгребает одеяло и прячет в нём румяное лицо, чтобы было не так стыдно говорить. — Ты сказал, что не хочешь целоваться, потому что у тебя нет времени на это… — начинает он неуверенно. Голос тихо басит, приглушённый. — Вот я и решил… Совместить приятное с полезным, — и будто это всё объясняет. Чонгук было открывает рот, но тут же закрывает его, так ничего и не сказав. А что он скажет? У него только что был первый поцелуй с любимыми человеком! — Не молчи, — бурчит этот самый человек куда-то в одеяло. — Я… — начинает Чонгук, с трудом формулируя мысль. — Но мы ведь с тобой оба… …парни. — Какая разница! — Тэхён внезапно выныривает, переворачиваясь на спину, и глаза его как будто горят в темноте. — Мне уже почти восемнадцать, а я ни разу не целовался! Ты, между прочим, тоже. Неужели тебе совсем не интересно? — Ты решил меня поцеловать только из интереса? — а голос удручённый, что не скрывается от Кима. — Из интереса к тебе, — признаётся он тихо-тихо. У Чонгука в груди распускаются бутоны. Он с минуту что-то обдумывает, а потом выдыхает: — Хорошо. Тэхён нервно перебирает край одеяла. — Что «хорошо»? — Хочешь целоваться? В ответ лишь еле заметный кивок. — Хорошо. Казалось, сердце не может случать быстрее, но нет: ещё как может. Чонгук нависает над Тэхёном, опираясь на руку возле чужой головы. Наклоняется осторожно, медленно. Слышит, как старший выдыхает в предвкушении, опускает взгляд на влажные губы и, наконец, касается их своими. Это просто трепетное прикосновение, которое и на поцелуй-то не похоже, но оно делает с Чонгуком какие-то совершенно волшебные вещи: у него будто поднимается температура, и внезапно то жарко, то холодно; и хочется закричать от счастья, и съесть Тэхёна целиком, присвоить себе, точно как он присвоил его первый в жизни поцелуй. Он у Чонгука всё отобрал: и сердце, и волю – он ведь тут же прибежит, стоит лишь поманить рукой; той самой, которая вновь бережно оглаживает щёку, крадётся к загривку, пальцами цепляясь за пряди, призывает к движению. Чонгука просить не надо, он всё понимает без слов: на короткий миг отстраняется, а потом неумело, но уверенно, начинает сминать чужие губы своими. Вторая рука Тэхёна находит напряжённую грудь, а потом спускается к краю футболки, забираясь внутрь: привычное касание гуляет по пояснице, посылая волны непослушных мурашек по всему телу – Ким прогоняет их ласковыми пальцами, в то время как сам растекается по кровати от такой новой, приятной близости между ними. Тэхён совсем без ума от этих поцелуев и от того, как тяжёлое дыхание ложится на его губы, когда от него отстраняются, чтобы не потерять остатки здравого смысла. Одна только мысль о том, что вечно скрывающий свои слабости Чонгук сейчас перед ним как оголённый провод, посылает по телу волны приятного тепла, которые находят своё место внизу живота, превращаясь в будоражащее напряжение. Тэхён смущается, потому что с ним такое впервые; ему очень стыдно вот так целоваться и стыдно за то, что поцеловал первым, но он об этом ни капли не жалеет, потому что то, что они сейчас делят на двоих, того стоит. Так проходят несколько долгих месяцев. Тэхён старается не ходить в комнату Чонгука слишком часто, чтобы никто не подумал лишнего, но когда всё же приходит, они неизменно тратят на поцелуи несколько часов, положенных на сон. И чем чаще, тем дальше они заходят. Те же поцелуи больше не похожи на неумелые, как раз наоборот, слишком опытные. Они теперь знают предпочтения друг друга и не стесняются этим знанием пользоваться. Чонгук каждый раз как в первый сходит с ума от задушенных стонов, когда Тэхён теряется в ощущениях из-за настойчивого языка и внезапных укусов, а тот, в свою очередь, обожает изводить младшего, мучительно медленно вылизывая чужую шею, вслушиваясь в тяжёлое дыхание, потому что шея у Чонгука – самое чувствительное место выше пояса. Тэхён, впрочем, пользуется этим знанием даже когда они под прицелом камер: мнёт воротник чужой рубашки, как бы случайно задевая пальцами кожу, когда стоит позади во время интервью, или просто массирует по линии роста волос, которые у Чонгука неслабо отрасли. Тэхёну многое нравилось во внешности парня, и тёмные отросшие локоны не были исключением: в них очень приятно запутаться, а потом оттягивать во время жаркого поцелуя, пока Тэхён несдержанно елозит на чужих коленях. Чем чаще, тем дальше – неудивительно, что с течением времени они добираются сначала до дрочки, потом до минета, а затем до самого волнительного, что может случиться с влюблёнными юношами в отношениях. И да, они действительно встречаются. Это ни разу не было озвучено между ними, но, когда генеральный директор вызывает их на приватную беседу и задаёт прямой вопрос о том, правдивы ли слухи, что они вместе, оба согласно кивают на свой страх и риск. Директор смотрит на них с укором – оно и понятно, ведь если об этом узнает хоть кто-то извне, компании не хватит ни денег, ни сил отбиться от такого грандиозного скандала. Тем не менее Тэхён с Чонгуком всё ещё участники одной из самых популярных групп в Корее, а значит они приносят лейблу жирную долю денег. Поэтому начальство позволяет им продолжать шуры-муры, но с одним нехилым условием: нужно заключить договор. Суть его, если коротко, в том, что если эти двое умудрятся попасться журналистам или каким-то образом раскроют то, что они в отношениях, то они будут обязаны выплатить кругленькую сумму, как бы возмещая убытки. Выбора у них нет: оба подписывают документы. После этого меняется многое: во-первых, Чонгук становится гораздо серьёзнее, когда дело касается демонстрации чувств в кругу других людей (это не касается секса в танцевальном зале; тут он не может и не хочет это контролировать). Он больше не принимает поцелуи, когда Тэхён тянется к нему при других мемберах и уклонятся от излишних прикосновений, когда их снимают. Они даже ссорятся по этому поводу, но Чонгук, видимо, не хочет отваливать лейблу мешок денег, поэтому и рисковать не намерен: он убеждённый материалист, а ещё упёртый, как осёл, поэтому к компромиссу они так и не приходят. Во-вторых, у менеджеров появляется новая обязанность, которая заключается в том, чтобы отлеплять этих голубков друг от друга, когда они забываются. Всё во благо компании: никаких затянувшихся объятий со спины во время съёмок шоу, никаких двусмысленных прикосновений и так далее – только бы никто не подумал лишнего. И пока стафф часами вырезал из снятого для Мэморис материала то, что считал слишком провокационным, пока фанаты ломали голову, почему же их любимые Вигуки друг от друга отдалились, Чонгук послушно прогибался в пояснице, чтобы движения длинных пальцев приходились точно по простате. Как ни крути, объектив камеры сильно искажает реальность. Поэтому не стоит полагаться на то, что через него видишь. Их отношения давно перестали быть смущающими, просто потому что они сами выросли из подросткового периода, когда бабочки в животе и всё впервые. Теперь всё было иначе: они сотни раз делили одну постель на двоих, подарили друг другу больше тысячи поцелуев, да и попросту друг к другу привыкли. Смущаться было некого и нечего, потому что через всё самое интимное они уже прошли. Их первый раз, само собой, был не очень приятным, особенно для Тэхёна, который проявил инициативу и услужливо предложил себя в качестве принимающего, потому что знал: Чонгук влюблён безумно и сделает всё, чтобы не причинить боль. К слову, инициатива была проявлена не только в том, чтобы пожертвовать своей задницей, но и в самой идее заняться настоящим сексом. Чем чаще, тем дальше, а чем дальше, тем больше Тэхён понимал, что влюблён больше в ощущения, чем в человека, в то время как этот самый человек утопал в нём с позиции чувств. Поэтому, в общем и целом, Ким просто очень хотел, чтобы его отымели, а Чонгук – чтобы его любили, желательно, как в кино. К тому времени количество предавших Тэхёна людей достигло потолка: единственными живыми существами, которым он доверял, были его родители, любимый пёс Ёнтан и, собственно, Чон Чонгук. С каждым предательством его душа пустела всё больше и больше, пока в сердце не поселилось холодное отчаяние: не то, от которого хочется лезть на стену, а глухое и ноющее, пропитанное разочарованием в тех, кто позволял себе называть Тэхёна другом, при этом имея корыстные мотивы. На его губах теперь редко можно было заприметить улыбку, но что самое страшное, кажется, он совсем перестал чувствовать. Методом проб и ошибок они всё же научились доставлять друг другу удовольствие. Чонгук был рад найти успокоение в чужих руках; Тэхёну было в этих отношениях удобно. А потом... ...прозвучало непрошенное: — Я тебя люблю. И Тэхён понял, что натворил. Осознал, что для Чонгука это не просто подростковая влюблённость, которая плавно перетекла в юношеский возраст. Не забавы, не счастливая случайность – потому что как иначе можно назвать то, что из всех людей, проходивших кастинг, в одной группе оказались именно эти двое, да ещё и дошли до отношений? – не фаза, которая завершится, когда они оба найдут друг другу замену в виде постоянных партнёрш. Это правда любовь. Иначе почему Чон выглядит таким побитым, когда трётся носом о чужую щёку? Почему его слова звучат так уверенно, но с еле различимым волнением? Почему руки сжимают ткань шёлковой рубашки до хруста, будто это единственное, что не позволяет ему свалиться? Я тебя люблю. Тэхён знает. И всё это время знал, но надеялся, что словесного подтверждения очевидного не услышит. Что они просто это как-нибудь замнут и будут жить так, как жили. Ким ведь не специально. Он просто хотел Чонгуку помочь. Скрасить его одиночество. Мальчик, который смотрит на хёнов большими оленьими глазами; который вынужден жить вдали от дома, закрытый, вечно молчаливый, никогда не жалующийся, всегда – прилагающий неимоверные усилия, что бы от него не требовалось. Все в группе такие взрослые и ответственные, а Тэхён просто по возрасту был ближе. И, возможно, Чонгук действительно ему понравился тогда: вот таким тихим и смущённым мальчишкой, таким, какой есть. И он до сих пор местами такой. Настоящий он. И этот настоящий он всё ещё не умер под натиском успеха, ненависти, ответственности и остальных бонусов шоу-бизнеса только потому, что всё его существование держится на любови к Тэхёну. Потому что с тех пор изменилось многое: Чонгук стал своевольным парнем, которому нет дела до того, что общественность думает о его татуировках, он стал увереннее в себе, перестал быть зажатым – попросту вырос. Не изменилось только одно. Я тебя люблю. Тэхён мягко гладит его по голове и надеется, что это сойдёт за ответ. Но этого недостаточно. Чонгук отрывается от объятий, садится на диване поудобнее. Вот, где это произошло – в здании компании, в комнате, которая для младшего была безопасным местом – в его студии. Ким не хочет смотреть в полные правдивых опасений глаза, но всё равно делает это через силу. Наказывает за то, что всё это время без сожалений привязывал парня к себе. Эгоистично? Да. Сделал бы он это снова? Ответ тот же. Почему? Возможно, потому что будучи таким же потерянным подростком, пытался заполнить пустоту. Возможно, ему было так одиноко, что он слепил для себя друга, соратника, зависимого от него человека. Чонгук ведь всегда рядом: делится теплом своего тела в холодном общежитии, накидывает чёрную кожанку за чужие озябшие плечи, позволяет делать с собой всё то, о чём Тэхён и попросить бы не посмел. И Ким всё это любит. Он влюблён в эту кожанку, и в заботу влюблён, и в то, что у Чонгука на нём свет клином сошёлся настолько, что младший посвящает ему песни. Тэхён любит всё, что связано с Чонгуком, но его самого… — Не скажешь ничего? — Чон выглядит поистине взволнованным. Очень не хочется разбивать ему сердце, но есть ли другой выход? Вряд ли. Тэхён тупит взгляд, набирает побольше воздуха в лёгкие, чтобы бросить тихое: — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Чонгук теряется: — Что ты тоже меня любишь? В ответ тишина. Просто молчание и тяжёлый взгляд из-под ресниц, который неотвратимо леденеет. Чонгук не хочет понимать, что это значит. Хватается за единственное, что может их спасти. — Ты не готов это сказать? — смотрит с надеждой, слабо улыбается, хочет взять Тэхёна за руку, но тот уходит от прикосновения. — Всё нормально, я подожду. Необязательно говорить, я и так знаю, что ты… — Я тебя не люблю. В студии тихо. Еле слышно, как вдалеке за закрытой дверью снуёт персонал. Улыбка медленно сползает с лица, уступая место гримасе уныния. Чонгук хочет спросить тупое: «Что?», – как если бы он Тэхёна не расслышал, или, может, ему вовсе почудилось, но вместо этого говорит то, от чего у Кима по спине проходятся тревожные мурашки. — Почему? — Чонгук держится, по лицу видно. Сквозь зрачки, кажется, можно разглядеть мысли у него в голове. — Чего тебе не хватает? И Ким разглядывает, читает каждую. Их много, все беспорядочные, беспокойные, но суть везде одна: даже в отношениях ты недостаточно хорош. Чонгук – свой худший враг. Тот, кого он не победит и не пересоревнует. Свой самый большой критик и безжалостный палач – даже сейчас ищет проблему в самом себе. — Не знаю, — Тэхён отвечает честно. — Я что-то сделал не так? — Всё так. Просто не люблю. — Просто… — Чонгук нервно усмехается, пряча взгляд в собственных руках, перебирающих край лонгслива. — Просто не любишь. — Чонгук… — Я же всё… Всё для тебя делаю. Ты ни разу ни на что не жаловался, не было никаких проблем. — Их и нет. — Ты всё это время мне врал? Зачем? — Я не врал. Я ни разу не говорил, что люблю тебя. — Вот как, — Чонгук озадачен. — Ты меня использовал? — не утверждает. Спрашивает. Надеется, что ответ будет отрицательным, а его и вовсе не следует. Всё становится понятно. — Ты меня использовал. Столько лет… Зачем? Тебе было скучно? Тэхён хмурится. Скучно? Нет, конечно нет. Это ведь получилось само собой. Чонгук заботился, Тэхён принимал заботу – всё просто. Он вообще здесь ни при чём: всего лишь тёк по течению и не отказывался от того, что ему добровольно отдавали. Ведь так? — Я хотел, чтобы ты открылся. Стал свободнее, перестал быть молчаливым. А потом мы просто… Очутились здесь. — Опять у тебя всё просто, — младший напряжённо фыркает. — Чонгук, я не хотел, чтобы так получилось. — А вот теперь врёшь. Ты ведь именно к этому и вёл, но ты мог бы… Сказать хотя бы раз, что ничего не чувствуешь. Что просто играешь. — Я не играл. — А что ты делал? Раскрепощал? — выходит резче, чем нужно. Тэхён глубоко вздыхает. Продолжать этот разговор – плохая идея. Чонгук начинает закипать и ничем хорошим это не закончится. Тем не менее Ким не может врать о своих чувствах, смотря в полные обожания глаза, поэтому уж лучше они выяснят всё прямо сейчас. Чонгук этого заслуживает. — Зачем тебе вообще это было нужно? — его голос возмущённый, а глаза на мокром месте. Брови заламываются, нервно дёргается кадык: Чонгук пытается сглотнуть обиду. Не получается. — Зачем эти отношения тогда, если ты ко мне ничего не чувствуешь? — Мне нравились наши отношения. — А я, значит, нет? Что ты несёшь вообще? — Остынь, — Тэхён выглядит так, будто этот разговор его раздражает. — Любовь только всё усложняет. — Не похоже, что моя любовь тебя тяготит. Как раз наоборот, ты ей просто упиваешься! — Чонгук вскакивает с дивана. — И что, ты вообще никогда ничего не чувствовал? За четыре года? Все эти поцелуи, твои слова – ты просто притворялся? — Ты меня совсем не слышишь… — Я услышал то, что ты хотел до меня донести: любовь – это сложность, а у тебя всё просто. — Чонгук, успокойся и сядь. Ты делаешь драму из ничего. Брови резко подскакивают вверх в удивлении, взгляд пропитан неверием в сказанное. — Ты только что отверг мои чувства и сказал, что всё это время меня не любил – и это, по-твоему, ничего?! — Ты цепляешься к словам. Чонгук замолкает и закрывает глаза: смотреть не может на человека напротив. Делает глубокий вдох, старается успокоиться. Кулаки сжимаются до побелевших костяшек, перед глазами блестит рябью от того, как сильно он зажмурился. В голове кавардак, горло сдавливает спазмом. В последний раз Чонгук плакал год или два назад, и то от переутомления: тогда на концерте он опять загнал себя до трясучки в руках, а потом слёзы полились сами. Ему тогда было физически плохо. Сейчас – тоже, но реветь он не будет. Не время себя жалеть, нужно собраться. — И что теперь? — голос звучит опустошённо. — Мы будем продолжать встречаться и делать вид, что этого разговора не было? Что ты со мной, потому что любишь? — Нет, — Тэхён всё же не выдерживает: разрывает зрительный контакт. — Пора с этим заканчивать. Нам нужно расстаться. И их отношения тоже разрывает. Чонгук чувствует, как в его груди образуется чёрная дыра. Чонгук не хочет верить: — Перестань. Не говори так. — Ты же сам знаешь, что тебе нужно совсем не это. Тебе нужен кто-то, кто будет способен в полной мере ответить на твои чувства. Кто будет купать тебя в любви и романтике, холить, лелеять и всё в таком… — Мне нужен ты, — перебивает. Тэхён игнорирует: — Я не хочу тебя обманывать и давать надежду на то, что если мы всё это продолжим, моё отношение изменится. Это не так: прошло четыре года, и если бы я мог тебя полюбить, то давно полюбил бы. — Мне всё равно, я… — Чонгук садится на корточки перед диваном, судорожно хватает ладони Тэхёна и смотрит снизу вверх так преданно и отчаянно, что у Кима зудит в груди. — Я смирюсь. Мне это не нужно. Я не буду требовать от тебя чего-то, что ты не можешь дать. Не говори такие вещи, всё можно исправить. И в глазах у него настоящий страх. — Я не могу больше смотреть на тебя и думать, что трачу время, — Тэхён говорит максимально мягко. Пытается, чтобы его поняли правильно. — Мы оба тратим. Будь реалистом, наши отношения бы далеко не уехали: рано или поздно это всё закончилось бы. — Нет. Ничего не закончится, если ты этого не захочешь. Я всегда… Всегда с тобой, что бы ты ни сделал. Я не брошу тебя, и я не хочу ничего заканчивать, — у Чонгука дрожит голос. — В том то и дело: я хочу. — Не говори так! — руки крепче цепляются за чужие, дёргается нижняя губа. У младшего влажный взгляд, который кричит «Не оставляй меня! Пожалуйста, не оставляй!», и внутри всё рвётся на клочки. У Тэхёна от этого взгляда трещит сердце и брови сочувственно приподнимаются. Чонгук продолжает сокрушённо: — Я не считаю, что любовь к тебе – это трата времени. Да даже если так, забирай всё! Всё моё время, я… Всё сделаю, веришь? Что тебе нужно? Я отдам всё. — Перестань… — Я ни разу не давал в себе усомниться! Я всегда был и буду на твоей стороне, только… Не говори глупостей… Не уходи. У Чонгука короткие тёмно-каштановые волосы с уложенной на бок чёлкой, три кольца в ухе, рука постепенно забивается татуировками, и на первый взгляд он совсем не похож на того, кого нужно вытаскивать из одиночества. Но когда смотришь ему в глаза, видишь всё того же потерянного ребёнка, который не знает, куда приткнуться. И Тэхён, который думал, что потерял способность чувствовать что-либо, впитывая этот просящий взгляд, понимает, что всё-таки чувствует. И эту безнадёгу, и мольбу не оставлять, и страх, а ещё боль. Почему-то чувствует боль и внезапное желание ударить самого себя в челюсть, отрезвить, зашить себе рот: просто дать Чонгуку то, что он просит, и не разбивать ему сердце. Тэхён спрашивает себя, что с ними станет, если они продолжат эту одностороннюю игру в любовь? Удобно ли это для него самого? Безусловно. Хочет ли этого Чонгук? Очевидно. Но по отношению к нему это попросту нечестно. Он заслуживает большего, чем отношения с человеком, который не будет любить его всецело. А если он обрубит всё прямо сейчас? Больно будет нестерпимо. И, возможно, Чонгук его возненавидит. Он на это сильно надеется. От любви до ненависти один шаг, верно? Тэхён шагает. Глаза в глаза, рука в руке, когда он выносит свой собственный приговор. То, что стопроцентно обречёт их отношения на конец, а его самого – на разочарование и гнев со стороны младшего. — Есть человек, который мне сильно нравится, — Тэхён говорит тихо и медленно, чуть ли не по слогам. В чужих глазах стремительно прорастает боль, — и я хочу построить с ней что-то, но не могу из-за тебя. У Чонгука рот приоткрывается в удивлении, брови сведены к переносице. Его рука выскальзывает из руки старшего. — С ней? — будто не верит. — С ней, — Тэхён кивает. — Я её знаю? — Нет. Чонгук встаёт. Больше преклоняться и просить он не намерен. Проходит минута, прежде чем он задаёт новый вопрос: — И как давно? Тэхён отчего-то медлит. Сначала думает и только потом отвечает: — Месяца три. — Три месяца?! — голос повышается сам собой. — Три месяца! Тэхён, ты… Всё это время! — Чонгук отходит от дивана и делает небольшой круг по комнате, прислонив ладонь ко лбу, будто его прямо сейчас хватит тепловой удар. — Ты издеваешься надо мной?! Старший лишь молчит и виновато отводит взгляд. — И что, ты общался с ней за моей спиной? — он не дожидается ответа, да и вряд ли Тэхён его даст. — Какая-то девушка нравится тебе три месяца и ты ни разу не соизволил сказать? Три месяца ты так просто был со мной, пока думал о другой? Какой же я идиот! Ты сделал из меня идиота! — Чонгук… — Хватит. Ты просто невероятный эгоист! Пользуешься людьми, пока тебе не надоест, а потом бросаешь ради новых игрушек! — они вновь сталкиваются взглядами. — Четыре года ты морочил мне голову, давал надежду, чтобы за один день разрушить всё! — Я поступаю правильно и честно по отношению к тебе. — Почему-то раньше честность тебя мало волновала, но когда у тебя появилась симпатия к кому-то ещё, ты резко начал беспокоиться о том, насколько правильно поступаешь! Знаешь что, Тэхён? Ты опоздал! Быть честным нужно было до того, как я… — он останавливается, сомневаясь, стоит ли договаривать. — Ладно, это уже неважно. — Что думаешь теперь? Всё ещё не хочешь ничего заканчивать? И по глазам видно: не хочет. Это пугает Тэхёна не на шутку. Неужели даже этого недостаточно, чтобы Чонгук его отпустил? Возьми Ким все слова обратно, он бы просто смирился? Это как надо любить, чтобы закрыть глаза на то, что тебя не любят в ответ, и всё равно быть в отношениях? Знать, что во время поцелуя вместо тебя человек видит кого-то другого – насколько надо быть отчаянным, чтобы согласиться на такое? Или насколько одиноким? Даже если так, забирай всё! Всё моё время, я… Всё сделаю, веришь? Что тебе нужно? Я отдам всё… Не уходи. Чонгук наконец подаёт голос: — Хочешь уйти – я не буду тебя держать. Тэхён поднимается с места и накидывает на плечо свой кожаный портфель. Он хочет закончить этот разговор как можно быстрее. Утвердительно кивает: — Хорошо, — и перед тем, как покинуть студию, добавляет: — Я надеюсь, ты найдёшь человека… — Иди, — Чонгук не смотрит ему в глаза, тон голоса холодный, — просто иди. Потому что нет, не найдёт. Тэхён уходит. Вместе с ним уходит ещё один человек – тот самый настоящий Чон Чонгук, который жил, цепляясь за «любовь» своего хёна – уходит в кому; кажется, насовсем.

***

Чимин сразу всё понимает, когда Тэхён как бы невзначай зовёт его в зал отдыха, чтобы поесть стейк в дружеской компании. Здание их лейбла – огромная высотка с бесчисленным количеством самых разных комнат. Место, где они сейчас сидят, представляет собой просторную светлую комнату с крепким глянцевым столом в самом центре, стульями с мягкой обивкой, диваном чуть поодаль, а также кухонным гарнитуром, чтобы можно было приготовить что-то на скорую руку. Ничего лишнего: минималистично и современно. Тэхён ничего не готовил: заказал доставку из дорогого ресторана, а стафф услужливо накрыл на стол и оставил его наедине с другом. Чимин понимает. Он не глупый. Даже если бы был глупым, это слишком не в характере Кима – задерживаться на работе после её окончания. Он обычно сбегает самый первый, иной раз не позволяя визажистам снять с себя макияж, а тут выловил Чимина в коридоре и начал клянчить совместный ужин, будто в этом нет ничего необычного. Они в последнее время не очень близки: у каждого есть своя компания, да и в интересах они не сильно схожи. Совместная учёба и карьера сделали своё дело: они были хорошими друзьями. Но это тот тип друзей, где каждый отчего-то тянет на себя одеяло, не имея желания строить общение на балансе. Они нередко ссорились. Чаще всего, потому что один не умеет делиться, а другой – не хочет. Но также быстро мирились, потому что их какой-то неведомой магией тянуло друг к другу вновь. Чимин и Тэхён относились друг к другу хорошо, что бы ни было. Они друзья. Но Пак понимает, зачем он здесь: отнюдь не из-за того, что по его обществу соскучились. Он с искренней улыбкой принимает правила игры: делает вид, что повёлся, смакует отвлечённую беседу ни о чём, ест свой стейк и ждёт. Ему поначалу даже любопытно, надолго ли Тэхёна хватит. Оказывается, что надолго: уже полчаса сидит, смеётся, скачет с темы на тему, как будто действительно хочет здесь находиться. Будь они в каком-нибудь юмористическом шоу, Чимин бы называл это разгоном перед главной частью, но они заняты ужином. Поэтому логичнее сравнить их беседу с аперитивом. Стейк оказывается вкуснее, чем Чимин ожидал, и он даже высматривает название ресторана на бумажном пакете, в котором доставили еду. Тэхён всегда знает, где вкусно поесть или стильно одеться. Ему нравится жить в роскоши и ни в чём себе не отказывать. Впрочем, как и Паку, но кто будет их за это судить? Они для такой комфортной жизни работают практически без выходных. К стейку не хватает, разве что, бутылочки белого вина, или хотя бы соджу… Об этом Чимин не стесняется упомянуть вслух, на что Тэхён отвечает: — Соджу? — он отправляет сочный кусок в рот, активно пережёвывая. — Разве ты не пил вчера? Так и зависимым можно стать, — интонация шутливая, но взгляд опасно блестит. Ну, наконец-то. Спустя тридцать минут пустой болтовни Тэхён перешёл в наступление. Да так незаметно, как будто к слову! Чимин смеётся себе под нос то ли от сказанного, то ли над тем, что всё-таки оказался прав: сейчас из него будут вытягивать подробности их с Чонгуком совместного вечера. Всё же Ким отличный актёр, даже подлый, но в хорошем смысле слова, если таковое имеется. Он даже в обычных ситуациях редко показывает настоящего себя: постоянно держится отстранённо, позволяя себе оттаивать только во время действительно интересных бесед. Отыгрывает. Раньше он был не таким. Чимин помнит его наивность, когда они только познакомились. Тэхён был вечно радостным энтузиастом, освещающим путь для всех остальных, а потом случилась известность. Человек таков, что, как и любому живому существу, ему свойственно приспосабливаться к неблагоприятным условиям; вот и Ким приспособился ко всему неадекватному, что поджидало его на подступе к мировой славе. Оскорблениями его теперь не разозлить, пожеланиями смерти тоже, да и в целом эту стальную маску хладнокровия вряд ли можно было чем-то сбить. Чимин не мог его осуждать: сам через это прошёл. Более того, гневные комментарии всё ещё делали ему больно, поэтому чужой отстранённости он завидовал, но лишь иногда. Потому что с ней в комплекте идёт своеобразная бесчувственность. Она, как антибиотик, убивает не только отрицательные эмоции, но и положительные, и потому, если долго примерять на себя маску безразличия, можно ненароком заглушить всё остальное: сочувствие, человечность, доброту. Можно стать вот таким безучастным, как Тэхён, а это последнее, чего Чимин бы хотел. Поэтому пусть лучше он лишний раз поплачет от очередного жестокого оскорбления, чем не будет плакать совсем. Последний кусок мяса отправляется в рот, тарелка пустеет, а Чимин, вытирая губы салфеткой, доброжелательно отвечает: — Пару раз в месяц – не зависимость. Тем более в хорошей компании, — и непонятно, это он про упущенную возможность скрасить их с Тэхёном совместный ужин, или про вчерашние посиделки с Чонгуком. Ким, сидя напротив, сканирует друга глазами: — Верно. Но всё должно быть в меру. Обстановка ощутимо накаляется. Речь идёт явно не об алкоголе. — Я думаю, мера у каждого своя, — бросает Чимин как бы между делом. Тэхён перестаёт жевать. — Там где заканчивается твоё понятие о мере, у другого человека оно только начинается. Поэтому, думаю, это индивидуально. Ким звучно сглатывает, а его взгляд, ровно как голос, резко твердеет: — А знаешь, может ты и прав, — он неторопливо откладывает столовые приборы, делает глоток воды из стакана, откидывается на стул, широко расставив ноги, и только после этого завершает мысль: — У тебя, например, это понятие вовсе отсутствует. Чимин усмехается. Как внезапно они перешли от дружеской беседы к выяснению отношений! — Имеешь в виду что-то конкретное? — Да. — И что же? — Ты и без меня знаешь. — Не понимаю, о чём идёт речь. Тэхён явно раздражён: не любит, когда над ним так очевидно издеваются. — Давно вы с Чонгуком заделались лучшими подружками? — Относительно, — Ким смеряет его вопросительным взглядом. — Относительно давно. — И насколько относительно давно ты ставишь ему засосы? — А это уже относительно недавно. Чимин спокоен. Невозмутим. Просто делает то, что от него хотят: отвечает на вопросы – разве что в удобной ему манере. Ему как будто совсем нет дела до того, что у Тэхёна в голове; он просто живёт, как живёт, и раз так сложилось, что у них с Чонгуком наладился контакт, то так тому и быть. Тэхён резко подаётся вперёд, опираясь локтями на стол: — Хватит изворачиваться. С какой стати ты так заинтересовался Чонгуком? Чимин улыбается, довольный вопросом: — А ты? — и на лице человека напротив мелькает растерянность. — Ты бросил его год назад, так зачем тебе знать, как давно мы с ним проводим время вместе? — Если мы расстались, это не значит, что мне всё равно. — Ты слишком завуалированно говоришь о том, что ревнуешь его ко мне, — буднично заключает Чимин. — Но ты должен понимать, что если бы Чонгук не хотел всего того, о чём ты сейчас так сильно беспокоишься, то этого бы не случилось. — Ревную? Брось, — Тэхён хмурится, плечи напряжены. Почему Чимин выглядит таким довольным? Почему как будто… Провоцирует? — Ревность для подростков, а я волнуюсь за репутацию группы. Вам вообще плевать, если об этом кто-то узнает? Что скажут менеджеры? Общественность? — Ты серьёзно хочешь сейчас разыграть этот цирк? — Чимин красноречиво выгибает бровь, скрещивая руки на груди. — Хорошо. Давай, навали мне лапши на уши о том, что тебе есть дело до стаффа, что Чонгук для тебя ничего не значит и что ты не собственник, а я покиваю, как дурачок, скажу, что поверил, и мы спокойно разойдёмся. Тэхён закатывает глаза: — Думай, как хочешь. — Нет, — Пак отодвигает тарелку в сторону, чтобы повторить позу человека напротив: локти на стол, уверенный взгляд – такой же голос, — это не «как хочу», это то, как оно есть на самом деле. Ты вообще меня за идиота держишь? Думаешь, я за столько лет не научился расшифровывать твоё поведение? — у Тэхёна во взгляде мелькает беспокойство, но лишь на секунду. Чимин задумчиво сводит брови к переносице, как если бы он бился над математической задачкой, но никак не мог прийти к верному решению. Продолжает: — За очередным бокалом вина Чонгук рассказал мне, почему вы расстались. Я был очень удивлён: он ведь так долго избегал разговоров о том, что между вами произошло, будто это какая-то запретная тема – а тут просто взял и рассказал. Тэхён всеми силами старается не выдать зарождающуюся в груди панику. Нервно сглатывает, поджимает губы и сцепляет пальцы в замок, лишь бы за что ухватиться. Лишь бы держаться. — Он сказал, — Чимин продолжает с сомнением, хмуро уставившись на стол, — что ты общался с Виён и ушёл от него к ней. Что к моменту расставания она уже тебе нравилась. Но что-то не складывалось. Если честно, я сразу в это не поверил. Ты бы не стал так поступать: не стал бы вести переписку с кем-то за спиной у Чонгука. И я долго ломал голову, мне не давала покоя мысль о том, что я что-то упускаю, — он метает уверенный взгляд в Тэхёна, выбивает воздух из лёгких, когда говорит: — Поэтому я позвонил Виён. Ты редко показывал её нам. Я бы даже сказал: делал всё, чтобы она оставалась в стороне, и я поначалу думал, что ты делал это, чтобы они лишний раз не виделись с Чонгуком. Встреча бывших с нынешними – не самое приятное событие, но ты прятал её не из-за этого, — Чимин видит, что бьёт куда надо: Тэхён сейчас взорвётся от напряжения, в то время как его собственный голос всё ещё спокоен. — Я позвонил ей. Уболтал – ты знаешь, я это умею – и мы договорились о встрече. Я попросил ничего тебе не говорить, хоть это не имело значения: если бы ты что-то заподозрил, я бы сказал всё, как есть. Позвал её в здание лейбла, провёл экскурсию, поболтали – ничего больше. Но она ничего тебе не рассказала, не так ли? Если бы рассказала, ты бы устроил мне допрос, как сейчас. Не смотри так удивлённо, я уверен, у неё были свои причины. Я думаю, она что-то подозревала насчёт вас с Чонгуком и хотела разведать обстановку. Тебя как раз весь день не было в компании, ты снимался у кого-то в клипе – я точно не помню. Не суть. Мы с Виён хорошо пообщались в тот день, и она упомянула, что вы познакомились в апреле. — Чимин просто прожигает Кима взглядом, напирает, срывает с него ту самую маску холодности и безразличия: — Я проводил её до охраны, сделал себе кофе, поднялся в зал. И там меня осенило. Вы с Чонгуком расстались в начале марта. Тэхён, — имя мягко, почти ласково слетает с его губ, будто он боится Кима спугнуть, — ты ведь не общался ни с какой девушкой, так? Не было никакой симпатии, не было Виён – ты нашёл её уже после, чтобы твоя история казалась правдоподобной. Ты всё это выдумал, чтобы Чонгук тебя отпустил. Я прав? У Кима напряжена каждая мышца на лице, челюсти плотно сжаты, а брови сами собой заламываются, выдавая его с потрохами. Но он берёт себя в руки, не сдаётся так просто: — Нет, не прав, — цедит сквозь зубы. — Какого чёрта ты вынюхиваешь что-то за моей спиной, тем более вовлекая в это мою девушку? — лицо Чимина непроницаемо, в то время как Тэхён всем своим видом показывает злость. — Вообразил из себя детектива?! Тебе нужно было спрашивать меня – не её. И будь добр: никаких больше «экскурсий» с Виён. — Не делай вид, что ты и её ревнуешь. Вы, может, и выглядите, как пара, но не надо говорить, что вы друг друга любите – очевидно же, что нет. Хотя… насчёт ревности, если честно, я не удивлюсь: в тебе это есть. — Что? — чуть ли не рычит. — Потребность в том, чтобы тебе принадлежало всё вокруг. Нет, с этим разговором определённо что-то не так. Тэхён делает глубокий вдох, пытаясь не поддаваться бурлящей внутри ярости. — Виён – моя девушка, а ты назначаешь ей встречи без моего ведома, — поясняет, как для идиота. — А Чонгук уже давно не твой парень. Тем не менее его встречи со мной тебя тоже интересуют. Подумай, почему. Тэхёна всё же срывает: кулаки сжимаются до напряжения в костяшках, лицо краснеет от злости и сам он не говорит, а шипит. — Я и без тебя знаю почему! — он вскакивает со стула. — Чего я не понимаю, так это зачем он тебе! Спаиваешь его, ставишь засосы, — он выплёвывает это так, будто от самого слова его тошнит, — любезничаешь, вьёшься вокруг – зачем?! Что, так внезапно влюбился?! Чимин остаётся спокойным: — Всё ещё не понимаю, как тебя это касается, Тэхён. — Напрямую! Отвечай на вопрос! Пак молчит, но потом внезапно улыбается, а затем и вовсе взрывается смехом. Прикрывает ладонью рот, откидывается на спинку стула, заливаясь хохотом, а Ким стоит и смотрит на это всё, как олень в свете фар. Остолбенел, потерял какое-либо понимание того, что сейчас происходит. Это он над ним смеётся?! Или просто сошёл с ума? — Что смешного?! Чимин хватается за живот и пытается остановиться, но разражается новым приступом высокого смеха. И только когда он выбешивает Тэхёна настолько, что идея запустить в него тарелкой кажется вполне приемлемой, Пак сквозь смех отвечает: — Ты такой очевидный!.. — он вновь давит смешок. — Ты такой очевидный, когда дело доходит до Чонгука, боже! Ходишь по площадке, по гримёркам, такой весь из себя холодный и непреступный, делаешь вид, что совсем его не замечаешь, но стоит ему отвернуться – твои глаза на нём. А эти якобы фансервисные моменты на съемках? Я сначала думал, что ты и вправду классный актёр, но потом понял, что ты не играешь. На камеру ты наоборот делаешь то, что действительно хочешь сделать. Голову ему на плечо, прикоснуться лишний раз, смотреть влюблёнными глазами в открытую – даже ты не можешь играть так правдоподобно, уж прости за прямолинейность. Тэхен хочет возразить, но ему не дают: — И не отрицай даже, ты сам только что признался, что личная жизнь Чонгука касается тебя напрямую и ты знаешь почему. — Чимин встаёт из-за стола, подходит к напряжённому другу и с размаху обрушивает руку на его плечо. — Тэхён, расслабься. Всё то, что ты себе надумал насчёт наших с Чонгуком отношений – проделки ревности. Этот дурацкий засос – единичный случай, и я не знаю, почему ты решил, что я вьюсь вокруг него. Чонгук мне как младший брат, а вот кто он для тебя… Впрочем, — он снова похлопывает его по плечу, сдержанно улыбаясь, — сам знаешь. Теперь понятно. Тэхёна специально разозлили, чтобы вытащить из него признание. Чимин подхватывает свою сумку с пола и прямо перед тем, как выйти из комнаты, добавляет: — Не держи на меня зла и не обижайся, я же знаю, ты ничего не делаешь просто так, и если ты его бросил, то на это была причина, — у Тэхёна в глазах такая потерянность и замешательство, будто ему только что сказали, что на Землю летит метеорит и до столкновения минута. — Я просто хотел, чтобы ты переосмыслил свои отношения: с Виён, с Чонгуком… С самим собой. Подумай, чего ты по-настоящему хочешь и почему ты от этого отказываешься. Просто подумай. И уходит.

***

Неделя летит за неделей и всё одно и то же. Съемки, фотосессии, работа над микстейпом. К такому темпу, на самом деле, довольно быстро привыкаешь. Дела, дела и ещё раз дела – они хорошо отвлекают от непрошенных мыслей. Так Тэхён и жил последний год – просто не позволял себе зарыться в собственную голову. Подумай, чего ты по-настоящему хочешь и почему ты от этого отказываешься. Минус такого темпа: от него сложно отказаться. Не думаешь месяц, не думаешь два и всё. Новая зависимость. Потому что без мыслей Тэхёну легче. Легче считать, что он всё сделал правильно, легче винить во всех невзгодах других людей, судьбу, Вселенную – да кого угодно, лишь бы не себя. А в чём он виноват? Чтобы это понять, вроде как, нужно анализировать себя и свои поступки, а он не анализирует. Так и получается, что ни в чём его вины нет. Просто подумай. Чёрт. Впервые за год он решает не быть мудаком. Приезжает домой, открывает самую дорогую бутылку красного полу-сладкого. Наливает ровно половину бокала, просто чтобы расслабиться, потому что рефлексия явно не обернётся ему ничем приятным. Садится в мягкое бежевое кресло напротив кровати и начинает думать. Наверное, как раз по этой причине выпивает всю бутылку. Будильник отбивает по ноющим вискам и всё опять одно и то же: съемки, фотосессии, работа над микстейпом. Тэхён забывает текст, который учил накануне для очередной рекламы Самсунга, почти роняет на себя чашку с горячим чаем, неудачно падает на фотосессии, заработав несколько синяков на коленях, и в принципе ненавидит этот день. У него до тошноты раскалывается голова (он принял таблетку обезболивающего полчаса назад, но пока безрезультатно), и он злой, как кобра. Капюшон раскрыт: готов к нападению, только осмелься подойти. Это замечают все, поэтому и не подходят. Это замечают все, в том числе Чонгук. Он-то как раз подходит. — Выглядишь ужасно, — подаёт он голос, становясь чуть позади Тэхёна. Невысокая визажистка торопливо семенит за ним. Тэхён упрямо пялится в экран, где проигрывается слайд-шоу только что сделанных фотографий. Пялится так злобно и интенсивно, что ещё чуть-чуть и техника задымится. — Что-то случилось? — аккуратно подступает Чонгук. — Исчезни, — он правда не хотел рявкать, это получилось само собой. — Чего? Тэхён чувствует, как пульсируют виски, а в груди зажигается злость. Он резко поворачивается к Чонгуку, сокращает расстояние между ними и шипит парню прямо в лицо: — У тебя какие-то проблемы со слухом или что? Испарись, нахрен, из моего поля зрения. Девушка, умело поправлявшая Чонгуку макияж, не на шутку пугается и отскакивает в сторону с коротким вскриком. Тэхён бросает на неё грозный взгляд, и она спешит убраться вон, как если бы сказанное было адресовано ей. Чонгук, ошарашенный поведением хёна, грубо отталкивает того от себя. — Ты вообще с ума сошёл?! — он хмурится и заглядывает в поблёскивающие гневом глаза, пытаясь отыскать там хотя бы крупицу совести. Ладно орать на него, но пугать бедную девушку?.. Чёртов мудак. — Сходи к врачу, полечи голову, а то у тебя явные проблемы с агрессией. — А у тебя, помимо слуха, ещё и с интеллектом? Агрессия порождает агрессию, это естественное явление в человеческой психике, так говорил Чонгуку психолог. А ещё он говорил что-то о том, что на такое не следует вестись, но кто же об этом вспомнит в разгар назревающего конфликта? Тэхён смотрит в его глаза с вызовом, будто хочет, чтобы Чонгук точно знал, что его провоцируют. Может быть, хоть так он поймёт, что лучше не протягивать к кобре руки, ведь уйти без порции яда в крови не получится. Но Чонгук, считав всё то, что ему транслировали всем своим видом, всё равно стоит на месте. Сжимает кулаки, грудь ходит ходуном, взгляд решительный и до Тэхёна внезапно доходит: младший намеренно хочет нарваться. Это он тут провокатор. Иначе зачем подошёл, раз видел, что Тэхён злой как никогда? Виски снова сдавливает болью, из горла рвётся новая порция пропитанных ядом слов, но в последнюю секунду Тэхён сдерживается. Здравый смысл, к частью, всё ещё с ним, а потому, заметив, как на них уставилась вся съемочная команда и ещё не покинувшие площадку Хосок с Чимином, давит в себе приступ ярости и стремительно шагает прочь. — Перерыв – тридцать минут! — доносится из динамиков. Видимо, фотограф, увидев их стычку, решил дать им время успокоиться. Тем лучше. Тэхён отмахивается от подлетевшего к нему с возмущениями менеджера и сам (не без труда) находит гримёрку. Громко хлопает дверью, подходит к грузному деревянному столу с какой-то аппаратурой (что она вообще здесь делает?), опирается на него руками и сокрушённо выдыхает, понурив голову. Просто подумай. Ну что, Чимин, теперь ты доволен? Из коридора слышатся тяжёлые шаги, а затем дверь распахивается так, что ударяется ручкой об стену. Потом так же громко захлопывается. Следом слышится щелчок. Только не говорите, что её можно было запереть. И почему Тэхён не обратил на это внимание? — Вообще крыша поехала?! — голос принадлежит, разумеется, Чонгуку. Это было понятно сразу. Тэхён давит нервную улыбку. — Так и хочет нарваться, — резюмирует он себе под нос. Разворачивается к непрошеному гостю, присаживается на стол. На чужом лице – намерение разругаться в пух и прах. Что ж, как угодно. — Ты зачем пришёл? Соскучился? — у Тэхёна приподнят подбородок и наглый тон. Чонгук игнорирует, брезгливо скривившись. — Что даёт тебе право думать, что ты можешь вести себя как ублюдок по отношению ко всем вокруг? — спрашивает он с гадким прищуром. — Что даёт тебе право думать, что ты можешь меня отчитывать? Или что я имею желание выслушивать твои претензии? Или что я вообще хочу тебя видеть? — он кивает на дверь. — Вон отсюда. — Ты от своего высокомерия вообще рассудок потерял, да? — Вон. — И от своего… эгоизма! — Пошёл вон, Чонгук! — Тэхён сам не замечает, как стол остаётся позади, а сам он – в шаге от младшего. — Я не в настроении с тобой что-либо выяснять! Выметайся! — Всегда думаешь только о себе! — Чонгук выразительно тычет ему в грудь, проигнорировав всё, что услышал. — Срываешь съёмку, отыгрываешься на персонале, — это он про визажистку, что ли? — просто потому что не в настроении. От самого себя не противно? Тэхён тупо смотрит на него несколько секунд, а потом насмешливо приподнимает брови. — Отыгрываюсь на персонале? — он коротко смеётся. — Это ты про ту девушку? Которой я не сказал ни слова? — в его взгляде читается явное «ты сейчас серьёзно?». — Она от испуга аж отлетела! — доказывает Чонгук. Взгляд Тэхёна не меняется, на что младший разочарованно качает головой: — Какой же ты эгоист. — Пластинку заело? И тут в памяти всплывает фраза Чимина из их разговора за стейком: Давай, навали мне лапши на уши о том, что тебе есть дело до стаффа. — Каким был, таким и остался! — выплёвывает Чонгук ему прямо в лицо. Провоцирует. Явно. — А ты? — Тэхён на провокацию поддаётся: не может не. Тоже сокращает между ними расстояние, не в силах больше сдерживать поток раздражения, зреющий в районе солнечного сплетения. Цедит Чонгуку чуть ли не в губы: — Припёрся сюда выяснять отношения при первом попавшемся поводе, будто тебе есть дело до этой девушки. Ты даже имени её не знаешь, тебе плевать на неё! — он метает яростные взгляды по чужому лицу. Говорит таким тоном, будто ему мерзко: — Что раньше, что сейчас: делаешь всё, лишь бы обратить на себя моё внимание. Чонгук с силой отталкивает его от себя, едва не снеся с ног. — Убавь чувство собственной важности! Даром мне не сдались ни ты, ни твоё внимание! — говорит он, пытаясь убедить… кого? Тэхёна? Или себя? — Разумеется. Именно поэтому ты сейчас здесь. Чонгук игнорирует. Прислоняет ладонь ко лбу, будто в неверии. Спрашивает у потолка: — И как я мог быть с таким ублюдком? Тэхён тут же мрачнеет: губы сжимаются в тонкую линию, взгляд в пол. — Это к тебе вопрос, — отвечает он тихо, однако не растеряв прежней грубости. Чонгук удивляется: — Ко мне? — А к кому же ещё? — Тэхён хмурится и вновь поднимает глаза на младшего. Смотрит озлобленным взглядом собаки, которую годами избивали палками, и поэтому она прониклась ненавистью к людям. — Никто не заставлял тебя быть со мной. — Ты, — твёрдо говорит Чонгук. — Ты заставлял. — Бред! — Тэхёна ломает. — Ни разу я тебя ни к чему не принуждал, ни разу! — он почти кричит. — Ты сам! Ты был влюблён, и никто не заставлял тебя… — Не смей! — Чонгук в момент оказывается к Тэхёну вплотную, хватаясь за воротник чужой рубашки. Ким сильно пугается, но удачно это скрывает. — Это ты начал всё это! Это всегда был ты! Ты лез ко мне ещё до дебюта и ты продолжал делать это до того момента, пока не стёрлись какие-либо границы! Ты влюбил меня в себя! Ты поцеловал меня первый, ты проболтался Чимину о том, чем мы занимаемся по ночам, и ты же кивнул директору, когда он спросил, встречаемся ли мы. Ты попросил переспать с тобой, ты подгонял меня под себя все эти годы, и это был ты, кто… — у Чонгука абсолютная злость на лице и глаза предательски слезятся, когда он замахивается на Тэхёна свободной рукой. — Ты меня бросил! — Что, ударишь меня? — Киму всё равно, что он добавляет масла в огонь. Он в конец разогнался, тормоза больше не работают. — А штрафа не боишься? Вдруг за синяк на моём лице тебя заставят выплатить кругленькую сумму? — пытается звучать гадко, но дрожь в голосе не скрыть. Чонгук резко отпускает воротник, делает несколько шагов назад, а потом смеётся невпопад: — О-о, давай, припомни мне контракт! Тебе же больше не к чему придраться, правда? — Ты первый начал отдаляться, не я! Думаешь, мне было приятно каждый раз, когда ты уходил от меня в другой конец комнаты, стоило появиться камерам? Или когда ты брезговал поцеловать меня при Намджуне? — Я не брезговал, я защищал наши отношения! — Ты беспокоился за свои сраные деньги, вот что ты делал! — выплёвывает Тэхён, и слова звучат, как пощёчина. Вот оно. Вот, во что вылился совет Чимина подумать. За бокалом вина в удушающем одиночестве Тэхён перелопатил всё, что произошло между ним и Чонгуком за прошедшие годы. Препарировал свою собственную память, собрал все ускользающие детали пазла воедино и осознал слишком много ужасных вещей. Одна из них: почти вся вина в их общей боли действительно лежит на нём. Всё, в чём он мог обвинить Чонгука, это то, как он повёл себя, когда директор поставил условие в виде контракта. Потому что Тэхёну было больно до слёз, когда его ладонь, пытавшаяся сжать чужую в поисках тепла, была безжалостно оттиснута в сторону. Или когда Чонгук тянулся, чтобы привычно устроить руку на его талии, но в последний момент передумывал. Каждый раз, когда он уходил прочь, стоило Тэхёну подойти; каждый раз, когда намеренно игнорировал его взгляд, хотя видел, что он нуждается хотя бы в этом; и каждый раз, когда Чонгук уклонялся от поцелуя, хотя в комнате не было ни одной камеры – только все свои, Тэхёну было больно. Это единственное, в чём он может Чонгука обвинить, потому что во всём остальном виноват он сам. И в том, что влюбил наивного мальчика в себя, и в том, что бросил его, этой самой любви испугавшись. И лишь спустя время понял, что его собственные чувства взаимны. Чонгук в ответ на его заявление смотрит с каким-то презрением и осознанностью, будто до этого видел Кима сквозь туман, а сейчас его образ наконец приобрёл чёткость. — Я? — он тычет пальцем себе в грудь, поднимая брови. — Беспокоился за деньги? Невероятно, Тэхён! Ты просто невероятный мудак! — он вновь подходит к Киму ближе, только чтобы лучше видеть его бесстыжие глаза. — Я беспокоился за тебя и твоё грёбаное эго! Думаешь, если бы все узнали, что мы встречаемся, нас бы благословили и позволили жить долго и счастливо? Не будь идиотом. Тебе ли не знать, как яростно люди умеют ненавидеть. Нас бы сожрали с потрохами без единого шанса ни на долго, ни уж тем более на счастливо, — Тэхён смотрит немигающим взглядом. Смотрит на то, как Чонгук разрушает последнее, за что он мог бы себя не винить. — И ладно я: ты прекрасно знаешь, я бы всё вытерпел – но тебя бы это просто убило! Ты ведь постоянно беспокоишься о том, что о тебе подумают другие! Ещё одну волну ненависти и угроз ты бы просто не выдержал! Я, по-твоему, должен был позволить этому случиться? В ответ лишь оглушающее молчание. Тэхёну нечего сказать. Он хочет кричать. — Больше всего на свете я хотел свободно целовать тебя при всех, ни о чём не беспокоясь, но это меньшее, чем я мог пожертвовать, — по лицу видно, что Чонгук сейчас как никогда честен, и эта честность оказывается самым смертоносным оружием, когда он говорит: — Пожертвовать ради тебя. Тэхёну нечем бить в ответ, да и не может он бить. Всё, что он чувствует сейчас – тупое бессилие, вину, ненависть к себе – он прикрывает маской безразличия и холодно говорит: — И что? Мне за это погладить тебя по головке? Медаль вручить, или что ты от меня хочешь? Спасибо, что сказал мне об этом спустя столько лет. Молодец, возьми с полки… — Закрой рот. Выглядишь жалко, пытаясь защититься, — грубит Чонгук. Тэхён этому внезапно рад: агрессия порождает агрессию, и лучше чувствовать её, чем нести на себе бремя вины. — Нет, это ты выглядишь жалко со своими благими намерениями! — восклицает он, окончательно переключаясь в режим защиты. Лицо приобретает невинный вид: оленьи глаза, брови домиком, и голос поднимается на несколько октав, когда он тянет: — Бедненький влюблённый Чонгук! Всё делал ради Тэхёна, а этот монстр его бросил! — а потом твёрдо: — Год прошёл, а ты всё ещё тонешь в жалости к себе. И вновь эта звенящая, оглушающая тишина. Чонгук никогда себя не жалеет – это его главная проблема. У него сочувствие к себе попросту атрофировано. Плакать из-за того, что у Юнги скоро операция на плечо? Пожалуйста. Прижимать к груди ревущего из-за тысяч пожеланий смерти Кима? Это он может. Но жалеть себя – никогда: ни в жизни, ни на сцене. Потому и страдает от одышки после концертов и никому не рассказывает ни о трудностях, с которыми сталкивается ежедневно, ни о проблемах, которые ломают его изнутри. Чонгук не умеет себя жалеть, но, что более важно, он ненавидит, когда кто-то думает иначе. Поэтому вмиг закипает с новой силой. — Жалел себя?! — его глаза стекленеют от злости. — Мы встречались почти пять лет, а ты, оказывается, совсем меня не знаешь. Хотя, тебе ведь это и не нужно было никогда! Ты нашёл себе мальчика на побегушках, который будет кормить твоё сраное эго комплиментами и утирать слёзы по ночам, попользовался и выбросил, как только пришло время брать на себя ответственность, — Тэхён скрещивает руки на груди, закрываясь, и поджимает губы. Чонгук продолжает рубить с плеча, вываливая всё то, что у него накопилось, по-опасному близко, глаза в глаза: — Я ведь никогда тебе даже не нравился, так? Тебе просто льстило, что я за тобой бегал! Ты упивался тем, что только тебе всё моё внимание, и что я тебя люблю! — он осекается, когда взгляд Кима внезапно оттаивает, сверкая какой-то нечитаемой эмоцией. Исправляется: — Любил. — Если ты вдруг забыл, это я бегал за тобой с самого начала, — по сравнению с чужими криками голос Тэхёна звучит, как шёпот. — Конечно, — Чонгук не отрицает. — Ты делал всё, чтобы привязать меня к себе. У тебя даже получилось убедить меня в том, что ты тоже меня любишь! И когда ты меня бросил, я не мог перестать думать, что, может, ты это сделал, потому что я старался недостаточно. Но в конце концов я пришёл к единственно верному: проблема далеко не во мне. Она никогда не была во мне! — Тебе легче спится, когда ты перекладываешь на меня всю вину или что? — Тэхён пытается сделать тон ядовитым, но выходит паршиво. Его голос звучит совсем бесцветно. — Мне вообще сейчас легче спится! — без тебя остаётся неозвученным, но назойливо витает в воздухе. — Меня должно это как-то задеть? — Нет, — Чонгук ломано ухмыляется, и эта ухмылка идёт вразрез с тем, что он говорит, а потому выглядит искусственно. — Если бы хотел задеть, задел бы. Чонгук знает Тэхёна почти как самого себя, и поэтому последующий вопрос совсем его не удивляет. Наоборот, он именно этого и ждал. — Например, как? Ударишь? В ответ красноречивая физиономия, выражающая триумф: — Нет, — он делает шаг назад, чтобы оказаться на безопасном расстоянии, и в одно движение достаёт телефон из кармана широких джинс. — Напишу твоей любимой девушке, что ты, оказывается, ко мне неравнодушен. Как думаешь, она сразу тебя бросит или проглотит эту новость, лишь бы удержаться за твои деньги? — Неравнодушен? — Тэхён нервно посмеивается, пытаясь скрыть появившуюся панику. — Выйди из своих фантазий. — А ты выруби актёра, — Чонгук метает в человека напротив тяжёлый взгляд, будто уже давно Кима раскусил. У того мурашки по спине и резкая сухость в горле: Чонгук всегда видел его насквозь. — Всё ещё держишь обиду за контракт, ревнуешь меня к Чимину. Если бы ты только видел своё лицо тогда в гримёрке… Ломай комедию перед кем-нибудь другим. Хёны, может, и купились на твою игру в безразличие, но для меня ты всё ещё открытая книга. — То я нагло использую тебя без намёка на симпатию, то внезапно к тебе неравнодушен – ты хоть определись, что думаешь. Чонгук игнорирует: — Кстати, ты ведь так ей ничего и не рассказал, да? Она же считает, что мы просто коллеги? — Тэхён шумно сглатывает. Большего и не надо. — Так даже интереснее. На одной чаше весов отношения с перспективным и богатым Ким Тэхёном, а на другой – факт того, что в его заднице был член. Думаешь, она и с этим смирится? Как бы ни старался, Ким не может скрыть удивления. Чонгук никогда не позволял себе выражаться так, даже во время самых тупиковых ссор. Тэхёна сначала это оскорбляет: хочется вмазать прямо по наглой роже и плевать он хотел на то, что весь стафф ополчится против него, появись на чужом лице малейшее подобие синяка. Однако потом до него доходит, что, видимо, он Чона задел за живое, раз тот опускается до таких грязных слов. Тем не менее закрывать на это глаза Тэхён не собирается, у него, знаете ли, тоже есть острые зубы, которые при необходимости могут порвать на части. — Член в заднице? — Ким слабо улыбается себе под нос. — А сам-то? Говоришь, что я к тебе неравнодушен, но посмотри на себя: просто щенок на привязи. Это я-то обижаюсь? Ты за последние десять минут столько раз упрекнул, что я тебя бросил… Думаешь, так сложно догадаться, почему? Специально пытаешься вызвать у меня ревность, втягиваешь в это Чимина, провоцируешь – лишь бы получить хоть грамм внимания в свою сторону. Насколько же ты отчаялся, что опустился до такого? Прошёл целый год, а ты всё ещё не можешь меня отпустить – и смеешь шантажировать тем, что сам себе придумал? Виён меня любит, Чонгук, она со мной не из-за денег, как бы тебе этого ни хотелось; и она поверит мне, а не тебе. Она ради меня сделает всё: в том числе закроет глаза на твои бредни про наши "отношения". И что же в итоге? Я продолжу встречаться с любимой девушкой, а ты опять останешься один, страдая от того, что, на самом деле, всё ещё меня любишь, а себя за это – ненавидишь! Отголоски слов эхом отбиваются от светлых стен комнаты. Кажется, параллельно с тем, как Тэхён перешёл на крик, он также переступил через какую-то невидимую грань. Он от своей речи совсем запыхался, еле может отдышаться: грудь сильно вздымается, к щекам прилила кровь, а глаза почему-то предательски слезятся; видимо, от напряжения. Смотреть на человека напротив становится внезапно тяжело, потому что у того во взгляде боль и необъяснимая твердь. Чонгук, как кривое зеркало, отражает эмоции страшего, но противоположно: замер, стоит бледный и будто совсем не дышит. Он сейчас само воплощение холода, словно всё тепло Тэхён у него своими словами отобрал. Возможно, так и есть, ведь иначе почему кожа горит, а под рёбрами жжётся? Они как будто друг другу рознь, но делят одну боль на двоих: произнесённое однозначно аукнется обоим. Внезапно хочется извиниться, просто чтобы не видеть Чонгука таким. Пусть лучше обвиняет и набрасывается с кулаками, пусть угрожает и шантажирует, а не выглядит таким безжизненным. Переступить через собственную гордость невероятно тяжело: не в характере Тэхёна моментально признавать свою неправоту – но он сказал слишком много ужасных вещей, отчего совесть полосит по сердцу режущим чувством вины (снова). Он ведь совсем не считает, что их отношения – бредни, это ведь совсем не так. И уж тем более он не хотел подчёркивать, что Чонгук, на самом деле, себя ненавидит. Он же всегда с таким жестоким критицизмом к себе, закрытый, не умеющий идти себе же на уступки, потому что действительно считает, что всего, что он делает, недостаточно. Каково это – слышать от любимого человека худшее, что ты думаешь о себе? А каково слышать правду? Чонгук ведь и есть щенок на привязи. Он ведь даже не пытается с этой привязи сорваться, покорно стоит на месте, преданными глазами смотря на своего владельца, хоть и прикрывается неприязнью. Однако у этой правды есть оборотная, тёмная сторона, которую Ким осознал даже не во время своих раздумий за вином, а ещё тогда – после разговора с Чимином. Даже если Чонгук попытается сорваться, даже если будет бежать изо всех сил, Тэхён поводок не отпустит. — Чонгук, — звучит осторожно. Навязчивое желание протянуть руку и коснуться напряжённого плеча зудит в голове, но Ким себя сдерживает, — я устал от постоянной ругани, думаю, как и т… — Замолчи, — взгляд у Чонгука грозный, не терпящий возражений. Ким набирает побольше воздуха в лёгкие, чтобы продолжить, но его вновь перебивают: — Закрой рот, Тэхён, — голос ровный, бесстрастный. — Закрой рот, или я сам тебе его закрою. Опять полезет с кулаками? Что ж, это не самое страшное. Тэхёну, кажется, нет больше дела до синяков и того, какими трудами визажисты будут их скрывать: он должен объясниться перед Чонгуком, поэтому пренебрегает чужим предупреждением. Полностью осознаёт, что делает, когда обращается к младшему снова: — Я не хочу больше выяснять с тобой отношения, давай просто… Пренебрегает зря. Его ведь предупреждали. Как Ким правильно заметил, прошёл целый год. И спустя всё это время глаза всё так же рефлекторно закрываются, когда чужие губы безжалостно впечатываются в его. Руки моментально сдавливают всё те же напряженные плечи мёртвой хваткой, а мозг судорожно пытается сообразить, что делать дальше. Оттолкнуть? Притянуть ближе? Правильный ответ так и не приходит: сознание выдаёт ошибку и работает с перебоями, поражённое чем-то вредоносным. Иначе как объяснить, что настойчивый язык не встречает никаких препятствий? Что сам Тэхён беспрекословно отвечает на поцелуй, принимая чужую напористость, жадно зализывая свою вину; что дышит коротко и прерывисто, потому что, когда они с Чонгуком целуются, дышать – это всегда второстепенная задача. Как оправдаться перед самим собой, если сердце разгоняется до сотни за считанные секунды, стоит чужим ладоням упасть на поясницу, а потом резко притянуть совсем близко, чтобы между ними не было никакого пространства? Воздух накалён, нервы тоже, потому что то, что сейчас происходит, непозволительно и Тэхён был бы рад, если бы у него было желание сопротивляться. Если бы в голове была хоть одна протестующая мысль, он бы непременно остановился, но единственное, о чём он думает это то, что если сейчас они остановятся, то это навсегда. И он внезапно понимает, что не может этого допустить, а потому, раз так получилось, что он нарвался, а Чонгук дорвался, ничего прекращать Тэхён не собирается. Не когда его так крепко держат в руках, откровенно напирают, тянут на себя, без сожалений вдавливая пальцы в тазовые кости, остервенело кусают губы и вырывают из груди тяжёлые выдохи, которые грозятся перетечь в стоны. Откуда взялся этот поцелуй? Что послужило причиной? Как бы ни старался, Тэхён не мог вспомнить. Да и разве это важно? Логическое мышление было в момент вытеснено под напором настойчивого языка и задушенных вдохов. Всё это ощущалось необходимым. Особенно необходимым – прикосновения. О, Господи-Боже, как Тэхён изголодался по тому, чтобы просто касаться. Не для камер, не намеренно – потому что нужно делать вид, что между ними всё в порядке – а вот так: беспорядочно, хаотично комкать ткань рубашки на предплечьях, сжимать напряжённые мышцы, скользить к шее и ощущать покалывание в кончиках пальцев от обычного соприкосновения с кожей. Просто Чонгука трогать: искренне, без фальши и каких-либо причин, кроме той, что ему элементарно хочется. Хочется до бабочек в животе лезть непослушными пальцами под ворот рубашки, безжалостно смяв и его, гладить ключицы и давиться собственными ощущениями, упиваясь тем, что сейчас он может позволить себе эти касания. Удивительно, как быстро они меняются ролями: Тэхён как ручной пёс, которому затягивают ошейник – будто не понимает ничего, хотя на самом деле просто вверяет себя Чонгуку, позволяя делать то, что тому вздумается. Впрочем, это не мешает ему зарыться в тёмные пряди и потянуть чужую голову вниз, разрывая мокрый поцелуй, чтобы Чон мог проложить из них путь от уголка губ до горячей шеи и чтобы наконец-то с жадностью глотнуть воздух. Чонгук бессовестно кусается, отчего низ живота скручивает в приятном возбуждении, а из лёгких всё же вырывается хриплый стон, и Тэхён понимает, что в нём не осталось никакого достоинства и морали. На задворках сознания возникает образ Виён. Ким соврал: она вряд ли его любит, но за это время действительно к нему притёрлась и, даже если бы стала осуждать его за отношения с парнем, ни за что бы этого не показала. Мало ли, из-за чего это произошло – длительные туры, ограничения со стороны компании, а гормоны никто не отменял, вот им и пришлось встречаться. Она бы всё хорошо обдумала, смогла бы простить многое со временем, но не теперь. Впрочем, как и Тэхён, потому что он тоже не бессердечный и вряд ли сможет простить себя за предательство, которое совершает. Он с силой толкает наглое тело к стене и, не давая опомниться, припадает к загорелой шее, размашисто проходясь языком по кадыку, выцеловывая под челюстью: он всё ещё помнит, как довести Чонгука до исступления. Пальцы нетерпеливо дёргают пуговицы, вырывая из петель, чтобы в следующий момент потянуть ненужную рубашку с крепких плеч, наконец оголяя ключицы. Тяжёлое дыхание над ухом – лучшая похвала, но она никак не сочетается с рукой, которая больно оттягивает за волосы, заставляя посмотреть в помутневшие глаза напротив. Тэхён смотрит. Гордо, вздёрнув подбородок, выдерживая на себе чужой взгляд, изо всех сил пытаясь не сдать позиции. Они сейчас так близко друг к другу, что можно разглядеть увеличенные от всего этого сумасшествия зрачки. Так близко, как не были очень давно, но если Чонгук скажет хоть слово, момент будет разрушен. Одна победная ухмылка, один едкий комментарий о том, что Тэхён набросился на него в ответ – Ким уйдёт. Но ничего такого не следует, отчего в груди расцветает облегчение. Чонгук смотрит выжидающе, требовательно, даёт понять, что сделал первый шаг и ждёт ответной инициативы, а ещё даёт шанс отступить. Какой бы крепкой не была хватка в волосах, какими бы грубыми – поцелуи, Чонгук всё ещё заботится, предоставляя возможность не совершать того, о чём Тэхён, вероятно, пожалеет. Потому что ему самому жалеть не о чем, а у Кима есть Виён и совесть, которая нападёт на него голодным волком из-за измены. Ему дают шанс всё закончить. Он и им пренебрегает. О нём всё ещё заботятся, его всё ещё любят, человек всё ещё его и для него. Как можно от этого отказаться? Их губы снова разбиваются друг о друга, и у Чонгука сердце вдребезги, потому что, кажется, если после этого Тэхён опять его отвергнет, он просто умрёт. Чужой вкус оседает на языке, но это совсем не то, что было раньше. Сейчас они делят коктейль из отчаяния и злости, распивают его на двоих, крепко цепляясь друг за друга, будто это их последняя встреча, а дальше – виселица. Чон, зажатый до этого между стеной и, кажется, совсем слетевшим с катушек хёном, внезапно берёт ситуацию в свои руки, распалённый под натиском нетерпеливости, толкает жаждущее тело к столу, в который Ким больно впечатывается бёдрами, не сообразив облокотиться. Он громко шипит от неприятного столкновения, а по комнате разносится звучный грохот: кажется, они снесли на пол какие-то папки и подставку под канцелярию. Обернуться на звук Тэхёну мешает чужая рука на подбородке, поддерживающая так, как удобно им обоим. Совсем скоро становится ясно, что вести такие игры у стола с техникой (всё ещё непонятно, что она здесь забыла) – не лучшая идея, поэтому Ким толкает Чонгука на диван, а тот в свою очередь тянет старшего к себе на колени. Бежевый кардиган и футболка под ней летят к чоновой рубашке: обоим плевать, что фотосессия ещё не закончена и вещи заново придётся утюжить – а потом младший роняет неторопливые поцелуи на чужую грудь, скользит руками по нежной коже живота и дёргает ремень на тёмных брюках. У Тэхёна по спине проходится дрожь то ли от звяканья пряжки, то ли от недвусмысленной твёрдости под собой: Чонгук, очевидно, возбуждён не меньше него. Когда грубая ладонь уверенно касается его через бельё, Тэхён задушенно охает и прячет лицо куда-то Чонгуку в шею, прикрывая глаза. Позорно признаётся себе, что скучал по такому, и что ни одна из ночей, проведённых с Виён, не сравнится с тем, как правильно двигается рука Чонгука по всей длине. Как на контрасте крепко сжимает, заставляя пустить по разгорячённой коже стон мазохистского удовольствия, потому что больно; потому что Ким от такого попросту отвык, закормленный рутинным сексом, который весь год ощущался скорее обязанностью, чем удовольствием. Он обвивает руками чужие плечи и задыхается, когда слышит низкий шёпот прямо у уха: — Признайся, ты хотел меня всё это время? Тэхён тяжело сглатывает, еле дышит, а ответа так и не даёт. Чонгук оттягивает край боксеров, размазывает выступившую влагу по головке, наслаждаясь тем, как Тэхён дрожит в его руках, и продолжает: — Ты думал обо мне, когда был с ней? — голос Чонгука в голове, губы мажут по ушной раковине, а движения набирают темп. Щёки горят от стыда, когда Тэхён сам себе признаётся, что да, думал. — Потому что ты… Твой голос, твои поцелуи – были в моей голове каждый раз, когда я… — Замолчи, — огрызается. Потому что и так понятно, о чём идёт речь, а Тэхён не железный, может позорно спустить раньше времени, если только представит, что именно Чонгук делал с чужим именем на губах. — Сколько грубости, а в глаза посмотреть не можешь, — усмехается младший. — Если ты прямо сейчас не заткнёшься… — Что ты сделаешь? — трепетные прикосновения свободной руки ложатся на спину, едва ощутимо перебирают позвонки, посылают стаю приятных мурашек прямиком в пах, заставляя нетерпеливо толкнуться навстречу чужой ладони. — Посмотри на меня, — младший отодвигает его от себя, хватает за подбородок, действительно заставляя смотреть. Неотрывно, чтобы видеть уверенность в тёмных омутах напротив. Это почему-то заводит. — Ты мог уйти. Сейчас я тебя не отпущу. И долго целует, то кусая, то нежно зализывая; меняет грубость на ласку, будто проверяет, не изменились ли у Тэхёна предпочтения. А тому всё равно: он отвечает на автомате, подстраиваясь под темп, несдержанно толкается в руку, оставляет на влажной коже красные пятна от пальцев – потому что голова совсем отключается и ему не хочется больше ничего, кроме как дойти до сладкой разрядки. Тэхён никогда не переживал, будучи с Чонгуком наедине, вот и сейчас не особо контролирует процесс. Незачем быть начеку, когда ты в руках у человека, который тебя любит настолько, что просто не способен сделать больно. Каждый раз, когда они оставались без одежды, всё начинало вертеться вокруг Тэхёна: сверху или снизу, нежно или грубо – Чонгука это не особо волновало, лишь бы хёну было хорошо. Но это вовсе не значит, что инициатива всегда исходила только от одного из них. Они находились друг с другом в идеальном балансе: Тэхён задавал настроение, Чонгук его считывал и действовал в соответствии с чужими желаниями, которые почти всегда совпадали с его собственными – просто идиллия. Темп, сила – всё менялось из раза в раз и лишь одно оставалось прежним: Чонгук по-особенному бережно относится к Тэхёну и его телу; даже когда брал грубо, это никогда не было неприятно. Но у них сейчас не просто близость. У них месть. За всё то, что было и чего не было. Поэтому не стоит доверять нежным прикосновениям, не стоит терять бдительность и думать, что получится легко отделаться. И тем более не стоит мнить, что спустя год ничего не поменялось и даже в этот раз всё будет по твоему, Ким Тэхён. Чонгук тонко чувствует каждую эмоцию на чужом лице, точно знает, что нужно делать и куда целовать, а Ким, кажется, реагирует на ласки всё так же, как раньше, поэтому совсем не трудно подловить момент, когда Тэхёну остаётся несколько секунд до того, чтобы кончить, пережать налитый кровью член у основания и вырвать из чужой груди возмущённый вдох. Чонгук ловит разозлённый взгляд, толкает язык за щёку и смотрит в ответ так нагло, что сразу становится ясно: сегодня они играют по его правилам. У Тэхёна низ живота трещит по швам, скручивает до боли от прерванного оргазма, пальцы трясутся, а на лбу уже давно выступила испарина, но он ничего не говорит, лишь поджимает губы, негласно соглашаясь на эти условия, потому что не готов идти на попятную, потому что хочет и ещё потому что ему становится любопытно. Опасному блеску в тёмных глазах хочется покориться и Тэхён поддаётся желанию: сладко целует, ластится, ладонями гладит мускулистые плечи и становится совсем мягким, позволяя делать с собой то, что хочется человеку напротив. А тому хочется многого. Опрокинуть Кима на диван, сдёрнуть брюки вместе с бельём, перевернуть в коленно-локтевую и горячо прошептать на ухо, прижавшись грудью к взмокшей спине: — Хочешь? — Тэхён в ответ лишь согласно мычит, дыша через раз. — Убеди меня. Ким не сдерживается – низко стонет от неожиданной власти в чужом голосе, от того, как губы касаются уха, а затем подхватывают мочку и коротко тянут на себя, почти сразу выпуская, когда Чонгук встаёт, коленом опираясь на диван, звякает молнией на джинсах и медленно подходит к чужому румяному лицу. Тэхён уже знает, что ему нужно сделать, но самое страшное – тоже этого хочет. Стоит поднять голову на возвышающегося над ним Чонгука – тот взглядом указывает вниз, на ширинку, и чёрт возьми, насколько же это горячо. У Кима перехватывает дыхание, он никогда не видел Чонгука таким: решительность, сила – всё в купе с оголённым торсом и бескомпромиссностью в глазах заставляет Тэхёна смущаться и гореть. Он садится, подминая под себя ноги; руки сами по себе тянутся к серым джинсам, стягивают вниз, медлят, но всё же высвобождают твёрдый член из белья, отправляя то на пол. Ким на пробу проводит рукой от верхушки до основания, ощущает под пальцами вены, а затем, вновь посмотрев в затуманенные глаза сверху, получив разрешение, наклоняется и слизывает солоноватую каплю смазки с головки. Чонгук тяжело выдыхает, вплетает пальцы в мягкие волосы и насаживает на себя горячий рот, не желая тормозить. Тэхён хватается за чужие бёдра, принимается двигать головой самостоятельно, подстраиваясь под заданный темп, глухо мычит, когда его тянут слишком резко, и, честно сказать, наслаждается. Терпким вкусом на языке, своей собственной покладистостью, тихими полустонами, доносящимися сверху – наслаждается Чонгуком и тем, как по-новому он себя ведёт. Тэхён себя не щадит: берёт член целиком, заглатывая так глубоко, как только может, позволяет Чонгуку толкаться внутрь, делая короткие перерывы, чтобы выровнять дыхание, но даже в такие моменты помогает рукой. Делает то, что ему было сказано – убеждает. Видимо, вполне успешно, потому что в какой-то момент Чонгук сам его останавливает, берёт лицо в ладони и дарит заслуженный поцелуй: тягучий, долгий, глубокий – Тэхён почти теряет рассудок, но и здесь ему не дают как следует распробовать вкус желанных губ. Поцелуи – это не всегда просто поцелуи. Иногда это ловушка и способ отвлечь, чтобы жертва не заметила, как её вновь опустили на мягкую обивку, устраиваясь меж разведённых ног. Иногда в перерывах между поцелуями можно различить просьбу достать из спортивной сумки, стоящей сбоку от дивана, тюбик смазки. Тэхён про себя злится, но виду не подаёт: с какой стати Чонгук таскает её с собой? Есть, где применить? Когда в него наполовину входят сразу два пальца, становится понятно, что есть. А ещё становится понятно, что с такой лёгкостью они входить не должны. У Чонгука моментально проносится мысль и, посмотрев на смущённое лицо, на дне тёмных глаз он находит подтверждение своей догадки: секса с Виён Киму было недостаточно. Ухмылка забирает губы в плен: это почему-то сильно льстит. Чонгук оставляет несколько нежных поцелуев на чужом колене, свободной рукой ведёт по гладкой щиколотке, а второй – ускоряет движения. Тэхён теряется в ощущениях: тяжело выдыхает на каждый толчок, прячет глаза в сгибе локтя и терпеливо переносит сладкую муку, каждой клеточкой ощущая, как ладонь шёлком скользит по голени, затем мягко сжимает бедро, а пальцы аккуратно, но настойчиво распирают его изнутри. Тэхён не будет стонать, он себе запрещает. С Чонгука на сегодня хватит, а то он и так выглядит больно довольным: разморился, понежнел – касания из мстительных незаметно вознеслись до ласки; от такого контраста мурашки по спине и выть хочется, но Ким всего лишь дышит. Глубоко, через рот, сглатывая вязкую слюну, и невнятно мычит что-то о том, чтобы Чонгук не обольщался. А о таком уже поздно просить, потому что младший всё знает. Тэхён ведь своевольный, ему подавай быть и сверху, и снизу. Так с чего ему было ограничиваться чем-то одним? Вот только Виён об этом не скажешь, поэтому приходилось справляться самому. И не трудно догадаться, чьи пальцы он представлял вместо своих. На растяжку уходит всего ничего, а потом пустота – неприятная ровно настолько, насколько приятен горячий язык по шее. Чонгук входит неторопливо, нависнув сверху, царапая чужой кадык серебряным кулоном на цепочке. Холодный металл ложится на распалённую кожу и Тэхён только сейчас осознаёт, насколько повысилась температура в гримёрной. Или это всё напряжение между ними? Взгляд напротив заговорщицки шепчет, что так и есть, но почти сразу замолкает: Чонгук прикрывает глаза и хмурит брови, будто от такой близости ему больно. Он замирает на полпути, а потом наклоняется к лицу старшего и прислоняется липким лбом к чужому. Этот жест – когда тяжёлое дыхание на распухших от поцелуев губах, когда ресницы подрагивают и неизвестно, какие мысли занимают голову – самое интимное, что происходило между ними за последний год. Не страстные поцелуи, когда язык на язык, и не резкий толчок до упора, от которого из горла всё же вырывается стон, а простое трепетное касание лбами: оно говорит громче, отчётливее о чём-то, что гораздо важнее пресловутого удовольствия. О чём-то, что оказывается сказанным вслух. — Скажи, ты хочешь снова меня провести? — Чонгук дышит загнанно, размазывает слова по приоткрытым губам, размеренно скользя внутри податливого тела. — Думаешь, сможешь опять воспользоваться мной и оставить ни с чем? Тэхён не отвечает: только протяжно стонет и подмахивает бёдрами, поймав нужный ритм. У Чона глаза грозно сверкают, ожесточённо вонзаясь в чужие: — Можешь попробовать. Сейчас, когда получишь то, чего так долго хотел, можешь попробовать меня бросить. А я брошу всё остальное. В первую очередь группу. Тэхён пронзительно охает то ли от удивления, то ли от скручивающей живот дрожи, когда Чонгук внезапно попадает по самому чувствительному месту. — Не посмеешь, — а в голосе сомнения, ровно как и во взгляде снизу-вверх. — Посмею. Ещё как посмею, — Чонгук ускоряет движения, вбивается сильнее, быстрее. Через несколько ритмичных толчков наконец находит нужный угол проникновения, наслаждаясь особенно громкими стонами. Наклоняется ближе, прямо в ухо горячо шепчет: — Я целый год изображал на камеру, что мы друзья, пока моё сердце было разбито. Думаешь, я хочу пройти через это снова? Думаешь, я смогу пройти через это снова? У Кима грудная клетка ходит ходуном, внизу живота вяжутся канаты, пылают пожары и головка сочится смазкой от всего того, что сейчас происходит. Волосы липнут ко лбу, сознание – в кашу, в зрачках – огненная буря. Металлическая цепочка царапает ключицы и Тэхён закидывает её Чонгуку на спину, укладывая руки на взмокшую шею, чтобы притянуть для короткого поцелуя. — Угрожаешь, — только и может выдохнуть. — Угрожаю. — Что насчёт остальных? — Я уже всё обдумал. — Оборвёшь наше будущее, обрушишь акции компании – вот так просто? Да какие, к чёрту, акции? Деньги – последнее, о чём думает человек, у которого их много. Чонгук толкается особенно глубоко, заслушиваясь отчаянным вскриком: — Вот так просто. — Едва ли мемберы тебе это простят, — едва ли они смогут закончить этот диалог, если Тэхён не перестанет тратить дыхание на хриплый скулёж. — Простят, если я хоть что-то для них значу, — Чонгук зацеловывает его челюсть. — Что насчёт фанатов? — и тут же останавливается. Даже толчки ненадолго прекращаются, а Тэхён и рад: для него это возможность перевести дух. Фанаты? А что они? Очевидно, его уход из группы дастся им тяжело, но уж точно не тяжелее, чем самому Чонгуку. Не стоит забывать, что музыка – это его жизнь. Туры, драйв, постоянное движение вперёд по бесконечному аттракциону к звёздам – он буквально дышит этим, но не уйти попросту не сможет. Придётся изменить себе, но что поделать? Лучше так, чем вновь быть брошенным. Человек, на самом деле, меняется только тогда, когда боль от изменений меньше, чем боль от существования прежнего тебя. Чонгук заглядывает в потемневшие от возбуждения глаза, выглядит серьёзным, когда говорит: — Моя боль в сотни тысяч раз сильнее их. — Боль одного твоего сердца против боли миллионов… — член мучительно трётся между телами, и Тэхён перебивает себя стоном. — Почему ты так… уверен, что будешь страдать больше? Младший улыбается почти любовно и раскатывает свой шёпот на чужих губах, замедляясь: — Потому что они никогда не любили тебя так, — он чувственно прижимается губами к влажному виску, всю страсть отпустив восвояси. — Они не знают, каково это: скучать по твоим рукам, ждать ответного взгляда, слушать нескончаемые гудки, когда ты не берёшь трубку… Умирать от одной мысли о поцелуе, — он ведёт носом до уха, плавно вдавливая Тэхёна в диван, губами цепляет мочку, терзает, тянет, вновь отстраняется, нежным касанием руки обводя контуры разморённого лица. Всё будто в бреду. — А потому не знают, как это: в один момент всего этого лишиться. Они никогда не получали всего тебя целиком, только чтобы потерять после, — он печально усмехается. — Везучие. Тэхён отводит взгляд, чувствуя укол вины. Приподнимается на локтях, жмётся щекой к щеке, дарит той короткий поцелуй и перемещает Чонгука в сидячее положение: тот явно устал опираться на руки, поэтому с радостью передаёт инициативу, откидываясь на мягкую спинку, помогая Тэхёну вновь насадиться на член. Густая тишина помещения растворяется в отзвуках поцелуев, в глухих шлепках кожи о кожу и рваных подобиях вдохов. Чонгук придерживает за талию, тягуче целует в ответ, позволяет тонким пальцам держать подбородок, а чужим бёдрам двигаться в своём собственном ритме. И внезапно всё снова как раньше: трепетность прикосновений, забота во взгляде и бережное отношение – вот только раньше это всё ощущалось от одного лишь Чонгука, а сейчас… Он проиграл, причём проиграл сам себе. Хотел отомстить, сделать по-своему, хотя бы так заставить Тэхёна помучиться хоть немного, но сам же свернул не туда. Любовно смотрит в глаза напротив, гладит пальцами поясницу и довольствуется тем, чего хочет Ким. Хочет неразборчиво шептать его имя, лаская себя рукой? Пожалуйста. Хочет зализывать всю ту боль, которую причинил? Ну, пусть попробует, хоть и пары сбивчивых поцелуев для этого будет недостаточно. Чонгук опять ему покорился, сдался, всю душу наизнанку вывернул, сервировал стол и подал на золотом блюдце: ешь, смакуй, всё для тебя в лучших традициях мазохистов. Он правда уйдет. Дайте только месяц или два, чтобы подыскать хорошего юриста. На все условия согласен, но контракт с лейблом разорвёт и всем сделает больно: фанатам, хёнам. Учился у лучших, но едва ли получится больнее, чем было ему весь этот год. Отомстить не получилось. Получилось только скользнуть ладонями ниже поясницы и начать самому торопливо вбиваться в разнеженное тело, потому что Тэхён в конец сбивается с темпа. Только и может, что сладко стонать, заглядывая в чужие, помутневшие от возбуждения глаза, размашисто двигать ладонью по члену и пытаться подстроиться под учащённые толчки. Чонгук изменился. Сильнее, чем Тэхён думал. Но взгляд у него всё тот же: влюблённый, мальчишеский. А если докопаться до самых его глубин, можно на грани слышимости уловить слабое: Не оставляй меня! Пожалуйста, не оставляй! Тэхён осознаёт, что не хочет. Его внутренний голос шепчет в ответ: не оставлю. Он припадает к чужим покрасневшим губам, заглушая свой собственный стон, заламывает брови от удовольствия и, насаживаясь до упора, обильно кончает, пачкая Чонгуку грудь и живот. Голова идёт кругом, в ушах звенит от наслаждения, а тело совсем обмякает в крепких руках. Он слабо понимает, что происходит дальше. Кажется, Чонгук подхватывает его под бёдра, нежно кусает в шею и через несколько несдержанных движений заходится в немом стоне, наплевав на то, что по-хорошему нужно было выйти из Тэхёна, прежде чем кончить. Голова пуста. Кажется, от перенаслаждения у обоих испарился мозг и думать теперь совсем нечем. Воздух в комнате густой, каждый вдох кислорода в лёгкие отдаёт жжением, поэтому они дышат друг другом. Тэхён трясущимися пальцами гуляет по мокрому от пота загривку, медленно приходя в себя; Чонгук носом ведёт по горячей шее, сцеловывает учащённый пульс, жмётся ближе, пытаясь продлить этот короткий миг до бесконечности. Разморённый, он не сразу понимает, зачем так – до красных пятен – цепляется за влажную кожу, но потом до него всё же доходит. До Тэхёна, кажется, тоже. Боится. Боится вновь быть покинутым. Что будет с ними дальше? Опять холодные взгляды и острые слова? Притворство, игнорирование? Да, Чонгук пригрозил, что уйдёт из группы, но остановит ли это Тэхёна? И не сделал ли он этой угрозой только хуже? Если Ким всё же останется… То вдруг это только затем, чтобы Чонгук не ушёл? Поцелуй. Один лишь поцелуй может сказать о многом. Отвлечь, обмануть, успокоить, наоборот разжечь. Убедить. Тэхёну не нужны слова, чтобы убедить Чонгука в том, что он его больше не бросит. Для этого достаточно невесомо прижаться губами к чужим, заглянуть в любимые глаза… …и всё станет ясно.