За шаг до Сиэтла

Пролог. От жары бежевая майка Рикки прилипла к телу, неприятно сковывая движения. У неё растеклась тушь, и темные густые волосы, перед выступлением пребывавшие в художественном беспорядке, теперь напоминали мятую солому. Малкольм и Чарльз выглядели не лучше — в мокрой от пота одежде они грузили инструменты в минивен, у которого уже не было бокового зеркала. Паркуясь, Рикки зацепила выезжающую машину — пришлось распрощаться с последними деньгами, чтобы умаслить нервного мужика, на автомобиле которого теперь была впечатляющая царапина. Перед выступлением они немного поругались. Малкольм был слегка на взводе, да и Чарли раздраженно постукивал барабанными палочками друг об друга, будто и без него проблем не было. Рикки вздохнула, поглаживая пальцами теплый бок любимой гитары, Санта-Моники, покрытой стикерами с десятка фестивалей, на которых им удалось выступить в этом сезоне. Здесь был даже стикер с фестиваля сыра, чем Рикки в тайне очень гордилась. Всё началось слишком хорошо: она встретила Малкольма в летней школе для подростков, и он ей сразу понравился. Кожа цвета самого темного шоколада, густые волосы, зачесанные назад, глаза с веселыми искорками — Рикки моментально поняла, у нее нет шансов устоять перед его обаянием. Малкольм казался очень крутым и был невероятно собранным, что подкупало с первого взгляда. У них обоих были тай-дай футболки, и они сразу поняли, что являются теми ещё позерами, а позеры должны держаться вместе. В тот день им было не до учебы — они говорили обо всём: музыке, что колыхала их сердца, фильмах и сериалах с уклоном в сторону мистики, глупых комиксах малоизвестных авторов, игрушках из девяностых, от которых хотелось сойти с ума. Эрика сказала, что играет на гитаре, Малкольм ответил, что у него есть бас. Их родители хотели, чтобы они всё лето посвятили учебе, математике в частности, Рикки и Малкольм чувствовали, что больше ни дня не хотят проводить в учебном заведении. Сперва они хотели угнать машину, но тогда их проще было бы выследить и вернуть домой, поэтому топать пришлось пешком, а потом они словили попутку, убедив друг друга, что вдвоем им нечего бояться. От одного города до другого добирались автостопом, иногда играли на гитаре за мелочь. Малкольм написал ужасную песню, которую пафосно окрестил «свободный с тобой», и среди всех песен мира Рикки считала её самой лучшей. Это была песня о лучших друзьях во всей Вселенной — про Рикки и Малкольма, хотя они знали друг друга чуть больше месяца. На границе штата Кентукки, когда удача совсем отвернулась от их дуэта, они встретили Чарльза. Он долго смотрел, как Малкольм щиплет гитарные струны под дождем, пока Эрика бряцает кружкой с мелочью и, наконец, подошел, чтобы поговорить. Он жил в гараже своего дяди и с радостью пустил их под крышу, когда понял, что идти им некуда. У Чарльза были длинные темные волосы, даже длиннее, чем у Рикки, и самые спокойные на свете глаза серого цвета. Когда он играл на ударной установке, в них горел огонь. Они выехали на следующей неделе, когда дорога немного подсохла. Дядя Билл лично помог им погрузить инструменты в недавно выкрашенный минивен салатового оттенка. У него были руки плотника и душа рок-музыканта, однако судьба распорядилась иначе. По словам Чарли, он забросил мечту, когда его сестра попала в автомобильную аварию, оставив ему в наследство племянника. Дядя Билл души в нем не чаял, но всё-таки Чарли чувствовал, что ему лучше идти своей дорогой, ведущей туда, где начинается закат. Чарли пообещал дяде, что вернется осенью, к началу учебы, однако осенью никто из них даже не вспомнил о прежнем доме — они двинулись на север, собирать все фестивали, на какие только могли попасть. Этот год был самым счастливым в жизни Эрики, ей наконец-то исполнилось восемнадцать, и этот обыкновенно грустный день она провела не дома, задувая печальные свечки на шоколадном торте, а на фестивале инди-рок музыки с лучшими друзьями. Малкольм стал выше и шире в плечах, написал ещё семнадцать потрясающих песен, а Чарльз проколол губу, нос и уши, а потом набил на руке стилизованную птицу, символизирующую свободу. Всё казалось безмятежным и радостным. А потом всё испортилось. В Вайоминге, когда они остановились на неделю в мотеле, чтобы подготовиться к музыкальному фестивалю, Малкольм познакомился с потрясающей блондинкой Лизой, и этот день стал началом конца, потому что они влюбились друг в друга с первого взгляда. Несколько раз Лиза ездила на фестивали с ними, бесконечно требуя к себе внимание, а потом они и вовсе стали снова и снова мотаться туда-сюда, чтобы Малкольм мог уделять ей время. Расставание эти двое переживали тяжело. Вопреки ожиданиям Рикки, Чарльз её возмущение не поддержал. Он вообще как-то отдалился и коротал вечера, подолгу разговаривая с кем-то по телефону и бесконечно отправляя сообщения. На репетициях он уже не так старался, но зато регулярно высказывал, как глупо они тратят время и средства, перебиваясь мелочью от фестиваля до фестиваля. Несколько раз Рикки жутко простывала, и её старая нудная ангина, сильно пекущая в горле, снова дала о себе знать. Спасало рисование в подаренном на день рождение скетчбуке. Атмосфера была напряженной и безрадостной, хотя всё шло по плану. Они держали путь в Сиэтл, где собирались заявить о себе на большом музыкальном фестивале, о котором грезили с давних пор, по пути собирая все места, где только получалось выступить, чтобы закрепить свои навыки и иметь больше опыта. Чарльз предлагал приехать заранее, но проживание в Сиэтле стоило недешево, и они могли позволить себе всего пару ночей. – Ты долго будешь сидеть? – спросил Малкольм, захлопывая дверцы минивена, и устало выдохнул. От напряжения у него болели мышцы, ведь это они тягали инструменты туда-сюда каждый раз, стоило им сделать остановку. – Сходила бы и купила еды нам в путь. – А ты не собираешься останавливаться по пути в Сиэтл? – удивленно нахмурилась Эрика, предвкушая, как в поездке затекут ноги, если не остановиться на минутку даже у богом забытой заправки. – До него ехать больше двенадцати часов. – Выступление завтра вечером, мы и так приедем впритык, – ответил парень, облокотившись на дверцу фургона, чтобы немного разгрузить тело. – Я не хочу рисковать, выезжаем через полчаса. Эрика смерила его терпеливым взглядом, однако вслух ничего не сказала, чувствуя, что Малкольма сейчас лучше не нервировать. Это она уломала ребят заехать на этот фестиваль альтернативной музыки, хотя на него не оставалось времени — слишком большим было искушение. И они, конечно, её послушали, потому что тяжело было устоять перед рукоплещущей толпой и тем адреналином, что вырабатывался, стоило им об этом подумать. – Ну, и что тебе купить? – спросила Рикки, устало поднимаясь с низкого забора. – А ты будто не знаешь — пару бургеров и много-много картошки с кетчупом, – ответил Малкольм, закатив глаза, но совсем беззлобно. – Чарли? – Мне веганский, – кивнул Чарльз, не отрываясь от своего телефона. Он печатал так активно, что экран едва не трескался под его пальцами. Эрика раздраженно выдохнула и, покачав головой, отдала Малкольму Санта-Монику. Сегодня у нее на боку появился новый стикер с изображением довольной мыши, трясущейся под зажигательную музыку — истинная причина, по которой они приехали на этот фестиваль. Словно без стикеров у Эрики не было доказательств, что всё было взаправду. Ей не нужны были фотографии в инстаграме, чтобы помнить, не нуждалась она и в записях в дневнике. У неё была Санта-Моника и памятные картинки на ней. Стикер с первого фестиваля, на нём был бородатый мужик, напоминающий дровосека. Стикер в виде молнии, когда им удалось выступить перед толпой свыше тысячи человек. Стикер в виде черепа, когда они попали в панковскую тусовку. Всё это было, и она была во всём этом. Живая. Забегаловка оказалась прямо рядом, практически, за углом, и Рикки уверенно проскользнула внутрь, стараясь не расталкивать голодных посетителей. Среди них были такие же необузданные музыканты, приехавшие на фестиваль. Трясли шевелюрами, перекатывали из одного уголка губ в другой мятые сигареты. Денег хватило ровно на три бургера и картофель, себе Эрика взяла шоколадный кекс. – Хэй, можно тебя на минутку? – спросил кто-то, тронув её за плечо. Эрика напряглась и резко развернулась, готовясь к атаке. Перед ней стоял высокий блондин с серебристым колечком в брови, которого она раньше никогда не видела, потому что наверняка бы запомнила такое миловидное лицо. – Вы классно выступили! Мне понравилась песня «Вернись в завтра». Очень красивая. – Спасибо, – немного расслабившись, ответила Эрика. Ей всегда льстила похвала — от родителей её было не дождаться. Да и ребята в последнее время добрыми словами не баловали, а ведь начиналось всё так дружелюбно и мило. – Её написал Малкольм, наш басист. А ты... – Меня зовут Оскар, и мне очень нужна помощь, – сказал парень и указал на стоящих под козырьком юношей, примерно их возраста, плюс-минус пять лет. – Мы выступаем после паузы, и нам очень нужна гитара, всего на одно выступление. Даниэль плохо закрепил инструменты в фургоне, потом произошло небольшое ДТП, и моя гитара разбилась, – взгляд Оскара стал умоляющим. – Пожалуйста, мы мечтали об этом фестивале последние полгода, и было бы просто ужасно уехать, не выступив. Прилив жалости моментально сдавил Эрике грудь, но она всё равно с сомнением закусила губу. Оскар казался положительным и вежливым, однако Санта-Моника была её сокровищем и, по сути, единственной ценностью. Её жизнью. – О, я даже не знаю, – Эрика бегло посмотрела на парней из группы, пребывающих в мрачном расположении духа. Примерно в таком же, в каком сейчас были Малкольм и Чарльз, и ей стало совсем жаль Оскара — бедняга не виноват, что его гитара сломалась, но товарищи по коллективу разве об этом подумают? Да и Даниэля этого потом заклюют, детективом быть не нужно. – Мы отъезжаем через полчаса, и нам никак нельзя опаздывать в Сиэтл. – Всего на одно выступление, – сказал Оскар, но в его голосе не было надежды. Только слепая мольба. – Это займет не больше пяти минут, и я сразу же верну, обещаю. Эрика глубоко вздохнула. Ей не хотелось отдавать гитару в руки чужому человеку, однако как она могла бросить другого музыканта в беде? Кроме Малкольма и Чарльза очень мало людей были к ней добры, и Рикки никогда не хотела поступать с другими так же. – Ладно, только осторожнее с ней, – предупредила Эрика тоном, не терпящим возражений, и погрозила новому знакомому пальцем. – Санта-Моника — хрупкая девочка. – Отличное имя для гитары, – улыбнулся блондин. Когда Эрика вернулась к фургону, Малкольм был готов трогаться с места. Рикки знала, в чем причина его спешки — можно подумать, если они доедут быстрее, то и фестиваль быстрее начнется, а потом он сможет так же быстро оказаться в объятиях Лизы, которая, разумеется, так сильно скучала, что просто места себе не находила. Вот прилипала. – Мы уж думали у тебя неприятности, – произнес Чарли, наконец, отрывая взгляд от телефона, и удивленно дернул бровью. – А это кто? – Это мой новый друг Оскар, и ему нужна гитара на выступление, – сказала Эрика таким тоном, словно это было нечто разумеющееся само собой. Оскар неловко улыбнулся и приветливо помахал рукой. Он верно почувствовал, что другие члены группы не так уж и дружелюбны, больше даже напряжены, потому не решился подать голос. – Ты с ума сошла? – спросил Малкольм, не скрывая неодобрения. – Посмотри на часы, нам давно пора трогаться в путь. – Да ладно тебе, – Эрика поставила пакет с обедом на крышу фургона и требовательно протянула руку за гитарой, которую Малкольм всё ещё продолжал держать в руках. – Одно выступление, и они принесут нашу гитару точно к фургону. Верно? – Да, – быстро сказал Оскар, умоляюще посмотрев на Малкольма, в котором сразу угадывался лидер группы. – Наше выступление через пять минут. Я быстро вернусь с гитарой, Вы и моргнуть не успеете. Малкольм демонстративно моргнул четыре раза, и Эрика вновь промолчала, хотя ей хотелось сказать, что он просто смешон. Она не могла посмотреть на Малкольма требовательно, слишком уважала их группу, чтобы ставить кого-то перед фактом, однако в её взгляде была настойчивая просьба, перед которой трудно было устоять. – Я против того, чтобы давать гитару незнакомцу, — это плохая затея, – сказал Малкольм будто бы строго, однако Эрика почувствовала, что ей удалось его разжалобить. – Музыканты должны помогать музыкантам, ты сам так говорил. У тебя доброе сердце, Малкольм, – улыбнулась Эрика, принимая Санта-Монику из его рук. Гитара показалась ей такой отзывчивой, будто даже живой, и Рикки подержала её в руках чуть дольше, чем следовало, прежде чем передала новому знакомому. Оскар улыбнулся, буквально просияв, и, поблагодарив, моментально исчез из виду, чтобы осчастливить других членов группы. Эрика представляла, как они обрадуются, ведь ситуация наверняка уже считалась безнадежной. – Ну, хоть поедим спокойно, – сказал Чарльз, убирая телефон в карман. В последнее время они всё время ели на ходу, так что Эрика была искренне солидарна с ударником. Ей не нравилось, что они спешат — в этом было какое-то напряжение, как в летней школе, которая должна была стать для неё тюрьмой. Если бы не Малкольм, конечно, которого Эрика считала освободителем и едва ли не путеводной звездой своей жизни. Всё поменялось в её грустном существовании, когда она встретила этих двоих. За своими мыслями, Эрика не заметила, как съела свою закуску. Она всегда ела быстро, но только когда речь не шла о шоколадном кексе. Здесь легко можно было испачкаться и потерять половину лакомства, потому что кекс легко прилипал к бумажной обертке — приходилось отдирать кусочки зубами. Зато если внутри была шоколадная прослойка, удовольствие растягивалось ещё на несколько секунд. Лишь поедая кекс, она поняла, как сильно проголодалась за выступление. Зато ей удалось посмотреть на лучших друзей. Сейчас Малкольм и Чарльз казались ей прежними. Басист не нервничал, ударник не лез каждую минуту в телефон. Что-то случилось с ними всеми, но фестиваль обязательно всё исправит. Эрика и сама чувствовала волнение. Ей хотелось проявить себя, показать, и она знала, что друзья тоже хотят заявить о себе. Они должны блеснуть. Показать родителям и дяде Биллу, что с ними не всё кончено. Доказать это себе. – Ну, и где этот плейбой? – спросил Малкольм, закончив жевать свой бургер, и посмотрел на часы. – Ты же знаешь, как бывает с выступлениями на фестивалях. Еще десять минут, не кипятись, время есть, – пожала плечами Эрика. Раньше у них словно было всё время мира, и сейчас говорить о спешке было и привычно, и непривычно. Она могла закрыть глаза и, кажется, даже вспомнить момент, когда всё началось. Когда Малкольм познакомился с Лизой или когда Чарльз сказал ей, что скачал прикольное приложение для знакомств, где целая куча интересных людей. Она тогда ещё снова заболела. – Успеть бы в душ сходить, – протянул Чарли, оттягивая футболку. Она уже не была мокрой — неприятно влажной, но так оказалось даже хуже. – Ну, это мечты, – засмеялась Рикки, упирая руки в бока, и перевела взгляд на басиста. – А ты не хочешь начать обклеивать свою гитару? – Спасибо, у меня пока всё в порядке с головой, – улыбнулся Малкольм. Тепло, совсем как раньше, что существенно поднимало настроение. Эрика фыркнула, но довольно, как нырнувший в воду морской котик, и принялась рыться в карманах в поисках таблетки от горла. Опять саднило. – Я тебе что говорил насчет мороженого? – спросил Малкольм, моментально понимая причины её неуклюжей возни. В глазах Эрики появился протест. – Я не ела, клянусь тебе. – Так не бывает, – покачал головой Малкольм, продолжая наблюдать за тем, как Эрика выщелкивает лекарство из блистера. – Всё время нужно следить за тобой. Эрика не рискнула возразить. Вообще-то она и правда не ела мороженое, но сейчас Малкольм бы ей не поверил, а девушке не хотелось, чтобы снова началась ругань. Раньше они не ругались, словно просто не могли представить, что можно повышать голос друг на друга. Наверное, так сказывалось совместное проживание — иногда они ночевали в фургоне все вместе, иногда денег хватало на один номер на троих. Это было совсем не так романтично — зачастую кто-то лежал на полу. Они делали это по-очереди, чтобы никто не обижался, но с одинаковой неохотой. Волнение росло вместе с напряжением, и Эрике пришлось сказать себе, что для панической атаки сейчас слишком рано. Наручные часы Малкольма на кожаном ремешке показывали десять минут одиннадцатого, но она всё ещё была уверена, что сейчас этот парень вернется с Санта-Моникой в руках. По крайней мере, Эрика желала так думать. – Ну, и где он? Опаздывает уже на десять минут, – спросил Чарли с легким раздражением и снова вытащил телефон. – Не знаю. Обещал, что придет, как только закончится выступление, а это максимум полчаса, фестиваль-то уже закончился, – сказала Эрика, чувствуя, что начинает нервничать. Ей очень хотелось, чтобы Малкольм сказал, что всё будет в порядке. – А я говорил тебе, – покачал головой Малкольм. Он не сказал, что всё будет в порядке, но, по крайней мере, не добавил ничего больше, пока не прошло ещё двадцать минут. Наверное, в этот момент уже и не было нужды что-то говорить, Эрика сама поняла, что ошиблась. Ей хотелось видеть решение проблемы, но его не было, и она так боялась осуждения, что не решилась подать голос. Просто закрыла глаза и тяжело выдохнула. Нужно что-то придумать. Нужно найти выход, как они всегда это делали. – Если мы не тронемся сейчас, в Сиэтл можно уже не ехать, – сказал Чарли, как ей почудилось, абсолютно незаинтересованным тоном. – А что нам делать на фестивале без гитары? Искать таких же дурачков, как мы? – спросил Малкольм, нервно топчась на одном месте, и его голос звонко взметнулся. – Сомневаюсь, что кто-нибудь, у кого есть хотя бы одна извилина в голове, доверит такую дорогую вещь первому встречному незнакомцу. – Да ладно тебе, ты утрируешь, – попыталась возразить девушка, хотя всё внутри говорило: «Малкольм прав, как и всегда». Ей пришлось вдохнуть поглубже, чтобы не сорваться. – Да, неприятно, но ещё не всё потеряно, может... в ближайшие пять минут... – голос Эрики смолк. Она держала себя обеими руками, хотя по виду её мутило. – Кто знал, что так получится? – Я знал, – резко произнес Малкольм, закатив глаза. Его раздражением можно было разжигать костры без всякого топлива. – Я сказал тебе, что это плохая затея, и ты, как всегда, меня не послушала. Ты никогда меня не слушаешь. Обида сдавила Эрике ребра. Она знала, что не права, чувствовала горечь и обиду Малкольма, но хотела слышать совсем не это. Всё происходящее казалось ей неправильным. Пусть она ошиблась, пусть она поступила глупо, но разве друзья должны реагировать подобным образом? Нет, конечно, они расстроены, но... – Я что, ребенок по твоему? – спросила Эрика, судорожно хватая ртом воздух. – Да, и я устал постоянно смотреть за тобой, – сказал Малкольм, нервно прохаживаясь вдоль фургона, что казался сейчас непривычно маленьким и невзрачным. – Что мы теперь будем делать? Весь наш путь — всё насмарку. Мы так много трудились, чтобы просто вышвырнуть наше выступление на свалку, только потому что ты, Эрика, не желаешь думать. Ты привыкла полагаться на других, совершать взбалмошные поступки, ожидая, что кто-то другой за это ответит, – произнес друг, и это показалось Рикки слишком жестоким. – Это... перешло все границы разумного. Я не вынесу ни дня в этом безумии. Я... я ухожу. Земля резко ушла из под ног, потому что Эрика ожидала, что угодно, но только не такое заявление. Они все устали, и Малкольм, и Чарльз, и она сама, и от поездки, и друг от друга, но важнее всего была музыка — ради неё они жили и дышали. Ради неё они проделали такой путь, потому что музыка была для них свободой, а Малкольм вел себя так, словно его насильно удерживали в ей оковах. Эрика непонимающе посмотрела на лучшего друга, не узнавая в нем того юношу, что смеялся с ней, лежа на траве, в такой же тай-дай футболке, и делился мечтами о необъятном будущем, сладком, как сахарная вата. Обычно Малкольм никогда так не драматизировал, а сейчас... сейчас был готов вот так просто уйти? – Что ты такое говоришь? – спросила Эрика, невольно повышая голос, и связки опять резануло, но она даже не смогла заострить на этом внимание — сильная боль жгла между ребер, потому что Рикки не могла представить группу без Малкольма. – Куда ты, черт возьми, уходишь? Ну да, я облажалась, и на этот раз куда серьезнее, чем обычно, но я ведь... не хотела всё портить. Я сделала это, потому что я верю в людей и в музыку, потому что ты веришь в людей и в музыку, и ведь именно поэтому мы и едем на фестиваль. Я знаю, что Вам, ребята, приходится смотреть за мной и отвечать за мои поступки, и это бывает тяжело, но разве это повод уходить? – Дело не только в этом, – взгляд у Малкольма стал виноватым, и Эрика вцепилась в это, как в последнюю соломинку — больше у неё ничего не было. Лучший друг глубоко вздохнул и, наконец, посмотрел ей в глаза. – Лиза... беременна. Я должен быть с ней, найти постоянную работу, смотреть за ребенком. Теперь у меня есть ответственность перед семьей, и я не могу больше прожигать свою жизнь вот так. Прожигать свою жизнь вот так. Эрика отступила назад, дыша тяжело, как выбросившийся на берег кит. Ей показалось, будто в её ушах нарастает нервный звон, не просто ультразвук — а мощные удары колоколов. Уму непостижимо! Малкольм говорил это так спокойно, словно уже свыкся с мыслью о семье, о будущем ребенке, о том, чтобы всё время быть с Лизой и делиться всем именно с ней, а не с ними. С Лизой, а не с ней. И, конечно, это правда — он знал давно, ведь не сегодня же Лиза ему об этом сказала. Поэтому он прятал глаза уже некоторое время, поэтому так спешил. Он всё знал. Знал и не посчитал нужным поделиться этой новостью. Для него радостной, а для них... нет, они бы за него порадовались, ведь на то и нужны лучшие друзья, но Малкольм будто даже не подумал о том, чтобы сообщить им. – И когда ты собирался сказать? – спросила Эрика, чувствуя, что злоба застилает ей не только глаза, но и гортань, что сейчас почти кипела. – Или ты вообще не собирался нам говорить? Всё заранее спланировал, да? – крикнула она, сжимая и разжимая кулаки. – Как всегда всё продумал, Малкольм. Хотел кинуть группу после фестиваля... – Какая разница? – огрызнулся парень, скрестив руки. – У меня будет ребенок, и я не вижу смысла... – Нет, черт возьми, есть смысл. Чарли, скажи ему... Эрика посмотрела на друга требовательно и осеклась, заметив, что Чарльз вдруг отвел глаза. – Малкольм прав, дело уже сделано, – произнес он бесцветным тоном. Эрика ни разу не слышала, чтобы Чарли говорил так незаинтересованно, и просто замерла, будто получила сперва одну пощечину и сразу за ней другую. – Да и... откровенно говоря, мы не можем круглый год вот так шляться по фестивалям. Давно нужно было где-то осесть, заняться чем-то серьезным. Я сейчас тоже в отношениях, и поддерживать их на расстоянии... Это. Просто. Немыслимо. Боль дезориентировала, и Эрика не могла думать — только чувствовала, что придется продираться через мрак, иначе она просто развалится здесь на части. Она не верила, что это происходит таким образом. Что они просто решили бросить её, их дело, их мечту, и сделали это так трусливо. Подождали, пока она оступится, чтобы уйти с «чистой» совестью. Её лучшие друзья! Тогда они могли просто разбить Санта-Монику на части и не искать такого предлога. Могли бы бросить её ночью у обочины. Это было бы не так больно. А они будто не осознавали! Не понимали, как много она потеряла в один день. Их обоих. И все воспоминания, что она так берегла, потому что ничего больше не было. Это было несправедливо. – Да пошли Вы оба к черту, – произнесла Эрика, чувствуя, что её горло просто разрывается от обиды и горечи. Всё, что она так любила и ценила — их дружбу, почти семью, всё казалось пустым и бессмысленным. Словно их группа никогда ничего не значила, а сейчас у неё даже не было доказательств, что это было. Пустота. – Никто из Вас даже нужным не посчитал... это... Вы... Эрика почувствовала, что ещё секунда, и она заплачет. Это было так не честно. Она считала их семьей. Она любила их больше, чем родителей. Больше и сильнее, чем себя. Наверное, поэтому она и выглядела в их глазах таким ребенком, потому что большей любви у неё не было. Эрика не могла даже помыслить о себе и другом человеке, ведь была группа и цель, упоительная и вкусная, возведенная в абсолют. – Вы даже мне не сказали, – Рикки качнула головой и отступила, разбитая на части. – А ты больно хочешь слушать, – сказал Чарльз, наконец, посмотрев на нее тяжелым взглядом. Эрика отшатнулась, как от удара, и посмотрела на Чарли не верящим, почти затравленным взглядом. – Малкольм прав, ты это прекрасно знаешь. Ты ведешь себя, как ребенок. Боишься перемен, бежишь от проблем на фургоне, будто можешь убежать от себя. Ты совершаешь глупые поступки и ждешь, что кто-то возьмет на себя ответственность. Как ты могла отдать гитару первому встречному?! – А Вы и рады! – бросила Рикки, задыхаясь от горечи, резко схватила свой рюкзак и, стараясь не расплакаться, направилась прочь, от них, от предателей, что были ей так дороги — потому и было так больно. У нее не было сил обернуться — она и так знала, что увидит. Вынести это Эрика бы уже не смогла. Друзья тоже не стали смотреть ей вслед, как будто она настолько им опротивела, что больше не стоила и секунды их взгляда. Дверь фургона тяжело хлопнула, машина тронулась с места, направляясь не в Сиэтл, но куда? Уже неважно. Эрика осталась абсолютно одна и лишь в эту секунду, теряясь на парковке, в темноте, она позволила себе заплакать. Глава 1. День обещал быть длинным, и Нолан подготовился заранее. Встал в семь утра по будильнику, принял контрастный душ, оделся в свободные штаны и клетчатую рубашку, взъерошил темные волосы, посмотрел на себя в зеркало, улыбнулся отражению. У него было прекрасное настроение, потому что долгий тур, включающий в себя Америку и Европу, наконец, закончился, и он мог немного отдохнуть перед записью нового альбома. Нолан обожал проводить время в звукозаписывающей студии, он любил репетиции, однако ему и в голову не могло прийти, что его жизнь станет настолько загруженной после внезапно свалившейся на его голову всемирной известности. Сейчас его имя появлялось на таблоидах каждую неделю, по музыкальным каналам крутили по три его клипа за раз, и он успел прорекламировать несколько брендов, которые раньше редко мог себе позволить. Его молодой менеджер Малкольм Грин называл это успехом, и Нолан был с ним искренне согласен. Малкольм был не только менеджером, но ещё и другом, а такое в шоу-бизнесе встречалось не так часто, как могло бы показаться. Познакомились они четыре года назад. Нолан тогда был никем, Малкольм — тоже, потому что ещё проходил стажировку, и их навязали друг другу. Нолан нуждался в хорошем менеджере, Малкольм жаждал заполучить кого-нибудь более популярного, однако выбирать не приходилось и им пришлось привыкать друг к другу. Малкольм оказался хорошим парнем — он делал всё, чтобы Нолан выступал на таких же условиях, как и его коллеги. Не всегда они получали деньги, но зато у них были хорошие залы — для начинающей звезды это очень важно. О Нолане заговорили. Его хотели видеть гостем на разных передачах, снимать в рекламе, штамповать на кружках и постерах. Тогда-то ему и захотели сменить менеджера на кого-то более известного и опытного, но уже Нолан отказал, желая работать только с Малкольмом. Их дружба стала ещё крепче, Малкольм заботился о благополучии своего подопечного, а Нолан тем временем карабкался к успеху. Всего за четыре года он сумел стать звездой мирового уровня, выбраться из своего захолустного города в Сиэтл, о чем всегда мечтал. Сейчас он мог позволить себе шикарные апартаменты в любом городе мира, но Сиэтл всегда влек его, и Нолан шел по пути своего сердца. Здесь же, в Сиэтле, на светской вечеринке он встретил Сью. Дочь владельца сети ресторанов и начинающую модель. Всё закрутилось очень быстро, заиграло новыми красками, точно калейдоскоп. Сью была очаровательна — светлые волосы, голубые глаза, миловидное личико в форме сердечка. С ней Нолан чувствовал себя спокойно и хорошо. Она чутко слушала его и, кажется, очень хорошо понимала. Можно сказать, что Нолан был счастлив, и ему нравилось это чувство. Правда, в последнее время Малкольм был обеспокоен. Несколько раз Нолан, не привыкший к тому, что между ним и другом есть секреты, спрашивал у Малкольма, в чем дело, но менеджер мягко увиливал от ответа. Нолан не знал, как ему это воспринимать. Во время гастролей он потерял почти всех, с кем общался раньше, и очень сблизился с Малкольмом, настолько, что начал считать его лучшим другом. На ранних этапах им приходилось справляться вместе с ужасными условиями, и лишь благодаря силе воле и чувству юмора Малкольма, Нолан не потерял веру в себя. Не моргнув глазом, Нолам мог сказать, что у него нет тайн от Малкольма. Поэтому ему очень хотелось узнать, в чем причина беспокойства Грина и как-то помочь. Сперва Нолан думал, что у менеджера проблемы с сыном, Эриком, однако он был здоров и с радостью пытался постичь купленное им фортепиано. Тогда Нолан решил, что дело в жене Малкольма, Лизе, но и она была в порядке, когда он заглянул на чай. Выяснилось всё лишь неделю назад, когда Малкольм позвал его выпить в бар и признался, что совсем не знает, как поступить: ему нужно было пристроить на некоторое время свою давнюю подругу Эрику. – Без проблем, сними ей апартаменты, – сказал Нолан, пригубив немного пива из кружки. В туре он не позволял себе так расслабляться, но дружеские посиделки ему очень нравились. – Я могу помочь деньгами, ты знаешь. – Нет, с деньгами всё в порядке. Просто я не могу разрываться сразу между тремя местами — твоим домом, моим домом и апартаментами Эрики, – проговорил Малкольм со вздохом. – Если бы я мог поселить её ненадолго у тебя... Малкольм задумчиво отхлебнул из своего стакана и покачал головой. – Нет, это исключено, – пробормотал он. – О чем я думаю? Впервые за всё время, что они знали друг друга, Малкольм выглядел таким растерянным, и Нолан искренне не понимал, почему его менеджер так переживает. Если причина его переживаний — такой пустяк, Нолану ничего не стоило прийти другу на выручку. – Без проблем, брат, – проговорил Нолан, похлопав Малкольма по плечу. – Пусть твоя подруга живет у меня столько, сколько потребуется. Комната для гостей свободна, а для тебя двери моего дома всегда открыты. – Не знаю, – Малкольм пожевал губы и перевел встревоженный взгляд на Нолана. – Сью не будет против? Да и как ребята из пиар-отдела отнесутся... – Они не могут до такой степени контролировать мою жизнь, – спокойно заметил Нолан, хотя внутри его немного кольнуло. – А Сью я всё объясню. – Есть кое-что... – Малкольм замялся, и Нолан требовательно посмотрел на него, вынуждая выложить на стол карты. – Я бы поселил Эрику в любой точке мира при необходимости, но мне нужно, чтобы она всё время была у меня на глазах. И в те моменты, когда она не у меня на глазах, мне нужно, чтобы за ней... присматривали, – из груди парня вырвался тяжелый вздох. – Если она будет жить с тобой, то... тебе придется следить за ней. Ничего такого она не выкинет, но... если что-то случится, сообщи мне. Что-то в голосе Малкольма заставило Нолана на мгновение напрячься. – К чему мне быть готовым? – В этом вся соль, – вздохнул менеджер. – К ней не подготовишься. Нолан не знал, к чему такие сложности, но подозревал, что у Малкольма интрижка, потому что ни про какую подругу Эрику за все четыре года знакомства менеджер ни разу не заикнулся, хотя они часто разговаривали по душам и показывали друг другу ранние фотографии. Подобное поведение Нолан не одобрял — ему самому была очень симпатична Лиза, однако осуждать Малкольма было сложно с профессиональной точки зрения, ведь он столько для него сделал. Новость о том, что в доме Нолана будет жить какая-то девица, Сью восприняла спокойно. Ей было страшно любопытно, как выглядит эта коварная соблазнительница Эрика, из-за которой Малкольм потерял сон и аппетит. А он потерял, потому что был в последнее время крайне рассеян. Сью даже обещала заглянуть на ужин, чтобы лично познакомиться с этой девушкой — днем у нее была примерка. Сложнее всего было договориться с ребятами из пиар-отдела. В последнее время они всё больше настаивали на том, чтобы Нолан реже появлялся в общественных местах без своей официальной девушки. От их отношений многое зависело, но молодой певец пообещал не совершать опрометчивых поступков. К счастью, он ничего не подписал, иначе у него и Сью были бы проблемы. Гости явились точно в полдень, в оговоренное время, что было немного подозрительно, потому что Малкольм любил приходить заранее. Нолан попросил свою управляющую, миссис Эджком, отворить дверь, а сам остался в просторной минималистичной гостиной. В ней был диван на десять человек, небольшой столик, но самое главное — рояль и огромный музыкальный центр. От акустики в своем доме Нолан сходил с ума, это был самый главный критерий при выборе апартаментов. Первой в гостиную вошла девушка, не очень высокая, с темным хвостом волос. Темно-карие глаза скрывались за прозрачными стеклами, полные губы изгибались в полуулыбке. На ней была черная майка и высокие шорты, из-за чего девушка казалась ещё короче. Малкольм шел следом за ней, и вид у него был запыхавшийся и раздосадованный. Завершала процессию миссис Эджком. – Из-за тебя чуть не опоздали, – проворчал Малкольм, держа под мышкой что-то похожее на мольберт, в другой руке он катил внушительный, хотя и не самый большой на свете лиловый чемодан. Оказавшись в чужой гостиной, девушка воровато огляделась, точно хищный зверек, впервые исследующий территорию. Заметив Нолана, она немного напряглась, по всей видимости, пытаясь понять, обнюхать его или укусить за руку. Нолан усмехнулся про себя. – Привет, добро пожаловать, – сказал Нолан, поднимаясь с дивана, чтобы выказать гостям уважение. – Здравствуй, – девушка широко улыбнулась, и хотя она казалась милой, в её интонациях промелькнуло что-то елейное. – Меня зовут Эрика Росс. Но ты можешь звать меня Росси, – добавила она, протягивая руку. – Меня зовут Нолан Флинн, но ты можешь звать меня Нолан, – ответил парень, пожимая ей руку. В глазах девушки моментально появился интерес. – А, ты у нас значит шутник, Нолан, – произнесла Эрика, склонив голову в бок. Она явно пыталась выглядеть опасней, чем была на самом деле. – Не паясничай, – проговорил Малкольм за её спиной, заставляя девушку обратить на него внимание. – И почему я несу твои вещи? – Не знаю, можем их выбросить, – пожала плечами Росси, хотя по её лицу стало понятно, что она была бы рада такому развитию событий. – Ну так что, где я буду спать? Надеюсь, не с Нолли, а то у меня клаустрофобия. – Миссис Эджком покажет тебе комнату, – сказал Нолан, игнорируя этот выпад. – Она довольно большая, думаю, на первое время сгодится. Меблировка в комнате для гостей была довольно скромной — Нолан предпочитал открытые пространства. Ему нравилось, когда под рукой были лишь нужные вещи, однако апартаменты у него были уютные. Из особенно примечательных мест он даже привозил сувениры, и старался хранить всё, что ему дарили поклонники, в специальной комнате. Миссис Эджком гостеприимно улыбнулась и подошла к гостье, готовая вести её в комнату в любой момент. Эрика наградила управляющую понимающим взглядом. Ей тоже не терпелось покончить с «официальной» частью. – Чтобы когда я вернусь, картина была готова, – требовательно произнес Малкольм, всучив Эрике чемодан и мольберт. – Тогда не возвращайся, – ответила Эрика, безуспешно пытаясь справиться с поклажей — раньше, чем она уронила мольберт, миссис Эджком взяла его под мышку. – Спасибо. Эта штука такая неудобная, а Малкольм, похоже, хочет, чтобы у меня руки отвалились. По лицу Малкольма было понятно, что он тащил чемодан и мольберт всю дорогу и при этом не канючил. И ведь это даже были не его вещи. – Я серьезно, – Нолан никогда не видел Малкольма таким рассерженным. – Ещё раз пропустишь сроки, и тебе придется за это... – Ладно, зануда, – отмахнулась Эрика и посмотрела на Нолана самым наглым образом. – Ещё увидимся, Нолли. С этими словами она гордо пропустила вперед миссис Эджком, чтобы важно покатить чемодан за ней. Следовало отдать управляющей должное, она восприняла всё так, словно не случилось ничего необычного. Ей было около сорока, но выглядела миссис Эджком на тридцать. Платиновые волосы она всегда держала убранными, что придавало ей строгий вид. Как будто мало было костюма! Как только шаги стихли, Малкольм устало покачал головой и посмотрел Нолану в глаза, пытаясь отыскать в них осуждение. – Не обижайся на Эрику, – попросил Малкольм, невольно закатив глаза. – Характер несносный, хоть вешайся, но она не злая. Не обещаю, что Вы поладите... но, думаю, ты достаточно терпеливый, чтобы к ней привыкнуть. Про тебя я не забыл! – добавил Грин, улыбнувшись. – Сейчас поеду договариваться о твоем появлении на радио, вечером позвоню и скажу, как прошло. – Я знаю, на тебя можно положиться, – улыбнулся Нолан в ответ. Появляться в радиоэфире ему нравилось больше, чем на телевидении. Радио Нолан любил с детства — по утрам мама часто включала старомодный приемник, и за завтраком они слушали хиты напополам с интервью разных музыкальных легенд. Себя Нолан к легендам не причислял, но был рад оставить хоть небольшой след в истории музыки. – Ммм, Нолан, – Малкольм остановился и на секунду отвел глаза. – Если что-то произойдет, пожалуйста, позвони мне. – Что должно произойти? – насторожился Нолан. – Что угодно, – сказал Малкольм и, похлопав друга по плечу, вышел. Нолан задумчиво покачал головой и вернулся в гостиную. Он ожидал, что после просмотра комнаты и прилегающей к ней ванной, Эрика выйдет поговорить, познакомиться, но она не показалась. Миссис Эджком сообщила, что гостья решила отдохнуть, после чего ушла готовить ужин, а Нолан устроился на диване с книгой, дожидаясь Сью. Знакомство прошло совсем не так, как предполагал Нолан. Он думал, что встретит роковую красавицу или воодушевленную творческую личность... что ж, судя по мольберту, Малкольм действительно привел в его дом художницу, однако воодушевлением от Эрики Росс не пахло. Вообще-то вид у неё был удрученный, несмотря на то, что она выстреливала по пятнадцать колкостей в минуту. Тем удивительный был тот факт, что она оказалась подругой Малкольма. Нолан считал, что друзья и знакомые его менеджера — сплошь приятные люди. Теперь же вдруг выяснилось, что и Малкольм умеет быть несдержанным и раздосадованным. Нет, он умел сердиться, просто обычно направлял твердость своего характера в рабочее русло, чтобы выбить зал поприличней или хороший контракт. Сью появилась ближе к вечеру, когда Нолан почти дочитал книгу. Она немного устала, но всё равно выглядела мило и свежо. Нолан невольно подумал, какими же разными могут быть девушки — изящная Сью никогда не позволила бы себе надеть майку с высокими шортами, чтобы выглядеть короче скрепки. Напротив, она всегда подчеркивала одеждой свои достоинства. – И какая она? – полюбопытствовала Сью, мимолетно поцеловав Нолана в щеку, и удобно устроилась рядом с ним. – Сказать по правде, я начинаю сомневаться, что у Малкольма с ней интрижка, – по секрету сообщил Нолан своей девушке. – Эта Эрика совсем не подарок. – Может, Малкольму такие нравятся, – пожала плечами Сью и бросила быстрый взгляд через плечо Нолана, словно гостья могла явиться в любой момент. Её голос стал чуть тише. – А всё-таки давай расспросим её за ужином. Тебе разве не интересно? Что-то подсказывало Нолану, что разговаривать с Эрикой — всё равно что колотить палкой пчелиный улей. Впрочем, его действительно заинтересовал этот феномен. – Пожалуй, было бы приятно узнать что-то из приватной жизни Малкольма, – улыбнулся Нолан. – Ужин готов, – объявила миссис Эджком, появляясь в гостиной. – Отлично. Позовите, пожалуйста, мисс Росс, – попросил Нолан, переглядываясь со своей девушкой. Сью разве что не подпрыгивала от нетерпения. Она-то была уверена, что у Малкольма и этой девицы — роман. На ужин миссис Эджком приготовила потрясающее жаркое, от аромата которого у Нолана повело в желудке. Он и подумать не мог, что так проголодался за день. Сью тоже изрядно проголодалась — съемки отнимали много сил. Однако они не стали набрасываться на еду, пока к ним не присоединилась гостья. Эрика заставила себя ждать, и когда она появилась за столом, вид у нее был помятый. По всей видимости, она действительно спала весь день. И это после того, как Малкольм велел ей окончить картину! Если бы Малкольм говорил с Ноланом в таком тоне, Флинн точно разбился бы насмерть, но обязательно сделал всё, что требуется. Однако Эрику, похоже, картина заботила меньше всего. На фоне Сью в изысканном бежевом платье она выглядела совсем непрезентабельно, что не помешало Эрике расплыться в широкой улыбке аллигатора. – Как мило, и меня пригласили, право не стоило, – пропела девушка, опустившись на свой стул, и неаккуратно разложила на коленях салфетку, явно подражая Сью. – Росси, с кем имею честь..? – Меня зовут Сью Флетчер, я девушка Нолана, – вежливо произнесла Сью. Нолан успел подумать, что Сью совершенно не понимает, с кем связывается. – Точно, следовало догадаться, – Росси безмятежно наколола на вилку кусочек мяса и окинула Сью пристальным взглядом. – Девушка Нолана обязательно должна быть первой красавицей, а то мир этого просто не пережил бы. Сейчас Нолан искренне жалел, что его хорошо воспитали, потому что он очень хотел пнуть эту девушку под столом. Сью посмотрела на Эрику внимательно, точно пытаясь понять, безобидна ли эта шутка или над ней откровенно потешаются, однако понять это по столь короткому выпаду было сложно. Флинн решил увести разговор в более благоприятное русло — в светских беседах он кое-что понимал, потому что всегда тщательно готовился к интервью. – Не подумай, что я не гостеприимный, – сказал Нолан, привлекая внимание Эрики. – Но почему Малкольм не позвал тебя жить к себе? Росси расплылась в улыбке, словно участвовала в викторине, и ей попался вопрос, на который она точно знает ответ. Невидимое колесо закрутилось. Нолан не видел его, но очень хорошо почувствовал, как петля начинает сужаться. – Вы двое ведь знаете его жену? – поинтересовалась Росси, опуская подбородок на ладонь. – Лизу? Да, милая девушка, – проговорил Нолан. В своей жене Малкольм души не чаял, поэтому сразу познакомил с ней своего подопечного. Это была очаровательная девушка с волосами цвета пшеницы и небесно-голубыми глазами. Нолан никогда не видел более гармоничной пары. Лиза дополняла Малкольма, Малкольм дополнял Лизу. Они выглядели как кусочки общей головоломки и светились от счастья, находясь рядом друг с другом. Лиза не выносила грубости, ей не нравились пошлости. В отличие от Малкольма, который во время тура мог пойти на авантюру, например, сказать рекламодателю, что у них есть предложения от конкурентов, чтобы увеличить гонорар, Лиза всегда играла по правилам. Но тем они и были хороши — дополняли друг друга. И малыш у них был чудесный. Кажется, Росси мнение Нолана и Сью не разделяла, потому что улыбка у нее стала снисходительной. – О, так кажется на первый взгляд, – проговорила Росси, снимая кусочек мяса зубами, и демонстративно пожевала, явно наслаждаясь тем, что Нолан и Сью смотрят на нее, не мигая, как кролики на удава. – Её Высочество меня страшно недолюбливает. Если бы я поселилась дома у Малкольма, случился бы страшный скандал. – Почему? – спросила Сью настороженно. – Это всё неуверенность в себе, – Росси помешала овощи в тарелке, превращая их во что-то неаппетитное. – У Лизы всегда были насчет меня предубеждения, хотя я не сделала ей ничего плохого. Это всё комплексы, – уверенно заявила девушка. – Мне не показалось, что у неё есть комплексы, – заметил Нолан. – Ты плохо разбираешься в людях, Флинн, – с улыбкой заметила Росси, и в её голосе вновь появилось снисхождение. – Люди в большинстве своем зачастую притворяются не теми, за кого себя выдают. Ты можешь встречаться с милой, очаровательной девушкой, которая кажется тебе искренней и простой, как новенький пенни, а потом окажется, что у неё множество скелето в шкафу, да таких, что мурашки по телу... – девушка бросила многозначительный взгляд на Сью и снова перевела его на Нолана. – Многое может скрываться за фальшивой улыбкой и показной вежливостью. Всё, о чем Нолан думал — Сью стоит держать себя в руках и не поддаваться на откровенную провокацию. Он нащупал её руку — пальцы Сью дрогнули, однако она не отдернула ладонь, и на мгновение Нолан почувствовал себя лучше. – Малкольм сказал, что давно знаком с тобой, однако раньше никогда про тебя не рассказывал, – произнесла Сью, явно желая подколоть Эрику в ответ. – Да? Наверное, забыл, он иногда бывает таким рассеянным, – протянула Росси, щелкнув пальцами. Стрела Сью совершенно точно пролетела мимо, потому что на лице Эрики не было и капли смущения или злости. – Но мы с Малкольмом действительно познакомились тысячу лет назад. Мы вместе учились в летней школе. – Малкольм учился в летней школе? – воскликнул Нолан. Флинн знал Малкольма как потрясающего менеджера, профессионала своего дела, который скорее прыгнет вниз с офисной высотки, чем некачественно исполнит свою работу, но ему и в голову не могло прийти, что он мог посещать летнюю школу. Да и Эрика не походила на человека, который мог бы посещать лагерь для умников. – Это было очень давно, – Эрика вновь подперла щеку кулаком, и её тяжелый взгляд стал рассеянным. – Мы тогда были другими. Такими, какими никогда больше не станем. С тех времен ничего не осталось. Ни воспоминаний, ни эмоций. Только боль разве что, – проговорила она и встрепенулась, как птица на проводе. – Так что на некоторое время я, Малкольм и Чарли разбежались в разные стороны. – Мы и про Чарли ничего не слышали, – заметила Сью. Эрика посмотрела на тарелку с овощами, словно увидела её впервые — Нолан заметил, что она ничего не съела кроме одного кусочка мяса. – С Чарли мы познакомились уже после летней школы, – сухо заметила девушка и снова расплылась в змеиной улыбке. – Ну, спасибо за приятный ужин, Вы чудесная публика и всё такое, но мне пора отдыхать, иначе я завтра не проснусь. Если я не закончу эту убогую картину вовремя, Малкольм точно сойдет с ума. Демонстративно постучав себя по лбу, Эрика встала из-за стола и решительно направилась к выходу из столовой. Решительные шаги говорили о том, что она не обернулась бы, даже если бы её кто-нибудь окликнул. Нолан с облегчением выдохнул — почему-то когда Эрика вошла в комнату, внутри него напряглась струна, и лишь сейчас она со звоном расслабилась. – В итоге мы ничего не узнали, – скептически проговорил Нолан и повернулся к Сью. Вид у нее был немного рассерженный — даже больше. Флинн впервые видел свою девушку настолько разгневанной. – Что? – Эта девушка мне не нравится, – понизив голос, произнесла Сью. – Как-то не по себе мне от мысли, что она будет жить у тебя дома. Ты слышал, как она разговаривает? – Довольно грубо, да, – согласился Нолан. Он видел, куда клонит Сью, но мысль о том, чтобы выставить Эрику за дверь казалась предательской. Флинн погладил девушку по руке. – Её просто плохо воспитали. Слушай, Сью, я пообещал Малкольму, что присмотрю за его подругой. Это не надолго. Я понимаю, почему она не может жить с Лизой — она же её до белого каления доведет. А мне всё равно. На лице Сью явно читалось сомнение. Нолан почувствовал, что в воздухе повисли не произнесенные слова. Такое бывало и раньше, но особенно четко читалось сейчас. – Не знаю, – наконец, проговорила Сью и бросила тяжелый взгляд в сторону арки. – Что-то в ней меня отталкивает. Нолан мягко улыбнулся. Он и сам не знал, что думает об этой девушке, но ясно понимал одно — она умеет играть на нервах, и такие тонкие натуры, как Сью, очень хорошо это чувствуют. – Ты останешься на ночь? – спросил Нолан, посмотрев Сью в глаза. – Конечно, – улыбнулась девушка, и ужин вновь возобновился. Глава 2. – Картина дерьмо, – громко сказал Малкольм, появляясь в гостиной. Нолан вздрогнул, отрываясь от поцелуя со Сью, что уютно устроилась у него под боком, и заинтересованно повернул голову. Эрика шла за Малкольмом по пятам, как щенок, ожидающий косточку. На этом вся «щенячность» заканчивалась. По выражению лица Росс было понятно, что она в гневе. Брови насуплены, в глубокую морщину между ними можно положить скиттлз, рот открыт и готов выплевывать гадости. – Да что тебе опять не так? – крикнула Росс. Они не то что не стеснялись Нолана и Сью, а, похоже, совершенно забыли, что в апартаментах есть кто-то ещё. Из столовой выглянула миссис Эджком, встревоженная шумом — в её руках было белоснежное полотенце, она приводила в порядок столовую. Малкольм остановился за диваном и посмотрел оторопевшей Эрике прямо в глаза. – Что не так? Картина убожество, вот что не так, – произнес он с раздражением. – Я тебе с руками оторвал такого заказчика! Он ждет всплеска эмоций, а ты выдаешь какую-то посредственность! – Да, потому что я посредственность! – ответила Эрика, наступая на Малкольма, её палец завис в воздухе, но она не ткнула его в грудь, лишь скупо взмахнула им. – Хочешь хорошую картину, иди за ней к другому художнику. – Я не собираюсь это выслушивать, – прорычал Малкольм, разворачиваясь. – Вечером я приду за картиной. И ни дай бог не получу то, что нужно. До встречи, Нолан, Сью! – добавил он уже спокойнее. – Пока, Малкольм,– сказала Сью, выглядывая из-за спинки дивана. Нолан помахал лучшему другу рукой и снова обнял девушку. Не обращая внимание на неприличные жесты, которые Росс показывала за его спиной, Малкольм покинул комнату с гордым видом. Стоило ему покинуть поле зрение всех, кто находился в гостиной, как вид у Эрики стал торжествующим. Она явно была горда тем, что смогла выставить Малкольма за дверь. – Ничерта ты не получишь, – мстительно прошипела Росси, рассерженно ткнув пальцем воздух. – Потому что масло долго сохнет. – А, да, забыл отдать, – Малкольм возник в комнате, как непрошеный осенний ветер, вместе с красивым деревянным чемоданчиком. – Акрил. Быстро сохнет. Пока поработаешь этим, а на будущее я уже заказал водорастворимое масло. Росси посмотрела на торжествующего Грина, как на предателя. Флинн ожидал, что она скажет: «Туше», но девушка лишь раздула ноздри и дернула подбородком, всё ещё пытаясь продемонстрировать другу, в каком она негодовании. – Ты мне за это заплатишь, Малкольм, – возмущенно прошептала она. – Заплачу, – миролюбиво улыбнулся Малкольм, похлопав девушку по плечу. – Когда клиент оплатит картину. Росси злобно выхватила краски и, демонстративно топая, исчезла в комнате. Она ходила босиком, поэтому топот получился совсем невразумительным. Малкольм тяжело вздохнул и, кивнув Нолану и Сью, покинул комнату. У него была встреча с представителем бренда спортивной одежды, и выгодный контракт был почти у Нолана в кармане. – Часто они так? – спросила Сью, понизив голос. Дверь в комнату для гостей не хлопнула, но достаточно решительно щелкнула. – Частенько, – честно ответил Нолан, вспоминая события предыдущей недели. – Со мной он никогда так себя не вел. Но и я не устраивал ему такие сцены. – Он с ней, как с ребенком, – заметила Сью с неодобрением и посмотрела на аккуратные наручные часы, опоясывающие её запястье. – А мне уже пора — нужно успеть на примерку перед показом. Жаль, что ты не сможешь прийти. – Мне пока нельзя появляться в твоем обществе, ты же знаешь, нужно подержать интригу, – сказал Нолан. Это был новый план его пиар-группы. Теперь, когда в СМИ просочилась информация, что он живет не один, Нолана решили выставить эдаким сердцеедом, который меняет девушек чаще, чем зубную нить. Подобная слава Флинну была не очень нужна, но в каком-то смысле он был даже рад, что нужда мотаться по всем светским тусовкам отпала — теперь Нолан мог посвятить время новому альбому. Сью мимолетно клюнула Нолана в щеку и вышла, красиво поправляя шелковые светлые волосы. В том, как она его поцеловала, не было ничего чувственного — привычный ритуал, который девушка никогда не нарушала. Нолан задумчиво посмотрел в потолок. Всё было в порядке, потому что с тем, кто тебе дорог и близок, ты должен чувствовать себя спокойно. Вот только иногда Флинн думал, что это спокойствие очень походит на безразличие. Обычно, оставаясь наедине с собой, Нолан включал музыку и растворялся в ней. Его мысли существовали отдельно — тело качалось на волнах. В такие моменты он был по-настоящему счастлив. В такие моменты, и когда он сам писал музыку. Создавая музыку, Нолан словно перерождался, и каждое перерождение было приятным, как будто у него появлялась новая удивительная способность. Бестолково побродив по дому, Нолан даже попытался пощипать струны гитары, но сегодня ничего не шло на ум. Обычно он точно знал, чего хочет, и какой должна быть музыка, отражающая его состояние, однако сейчас Нолан лишь отголоски чужих мыслей. Поругавшись в его гостиной, Малкольм и Эрика оставили частицы себя. Нолан и их мог бы собрать в песню, но не понимал, что ему мешает. Наконец, он постучал в комнату для гостей. Внутри было тихо — Эрика вполне могла спать. Она часто спала, особенно днем, что для Нолана всегда было удивительным. Однако сейчас, после ссоры с Малкольмом, вполне возможно, что Росс пыталась исправить всё, что натворила. Малкольм сказал, что картина ужасна. Если бы он сказал так про песню Нолана, Флинн разбился бы на тысячу кусков, но сделал бы её лучше. – Я могу войти? – спросил он, прислушиваясь. – Ну... это твой дом, так что... Нолан отворил дверь и вошел в спальню, ожидая увидеть разительные изменения, потому что если с кем у него и ассоциировалась Эрика, то исключительно с собственницей, которая умело метит территорию. Комната осталась в первозданном виде, разве что на высоком комоде появилась деревянная рамка, в которой был небольшой постер с клоуном. Флинн попытался узнать персонажа, но это был не Пеннивайз, и не Джокер, а другие популярные клоуны прошли мимо него. С краю, у плоского шкафа, стоял одинокий мольберт, настолько чужеродный в этой комнате, что казалось его принесли минуту назад. К стенам и мебели были прислонены грунтованные холсты. Штук пять или шесть. В остальном же комната была прежней. Создалось ощущение, что Эрика даже чемодан свой не разобрала, а просто убрала с глаз долой в шкаф. Чемоданчик с красками, который принес Малкольм, лежал на кровати, там же лежала и Эрика, изображая морскую звезду. – Могу я посмотреть на картину? – спросил Нолан, с удивлением замечая в своем голосе нерешительность. – Ага, она на мольберте, – Росси устало махнула рукой, не взглянув в его сторону. Нолан развернул мольберт, толком не зная, что он ожидает увидеть. На картине мог быть и портрет, и пейзаж, и натюрморт, но Нолан увидел лишь лиловую вспышку, а поверх неё — жёлтые брызги. Местами угадывалась маджента, но, похоже, Росс быстро решила перебить её фиолетовым, поэтому чтобы разглядеть этот цвет нужно было напрячься. – Что это? – спросил Нолан, развернувшись к художнице. – Это? – уточнила Росси, поднимаясь на локтях. – Это «Рандеву». Не похоже? – Нет. Рывком поднявшись к постели, Росс подошла к мольберту и оттеснила его. От нее пахло маслом и совсем чуть-чуть разбавителем. Резкий запах разбавителя как-то очень хорошо сочетался с теплым масляным, и Нолан зачем-то незаметно повел носом, на секунду прикрыв глаза. А ещё он заметил, что мягкая часть её ладони покрыта лиловой краской. – Малкольм прав, это дерьмо, – заключила она, окинув картину скептически-презрительным взглядом. – Посредственное, вторичное дерьмо. Нет, на шедевр картина не тянула, но Нолан ощутил неприятный укол, потому что в хаотичных брызгах желтого был какой-то неуловимый магнетизм. Он всё ещё не видел «рандеву», но чувствовал, как его затягивает внутрь. Картине определенно чего-то не хватало, но это лишь значило, что нужно было уделить ей чуть больше времени. – Зачем так говорить о своем творчестве? – спросил Нолан. – Творчестве? – фыркнула Эрика, скрестив руки, и посмотрела на Нолана снизу вверх. – Творчество для восторженных дураков, мечтателей, а я не мечтательница. Я реалистка. В реальности всё не так, как в глупых одухотворенных фантазиях, которыми живут лишь малолетки. Реальность прожует тебя и выплюнет, и тебе останется лишь утешать себя фантазиями. В её голосе явно звучала обида. – А я не считаю, что творчество для дураков, – сказал Нолан спокойно. – Творчество — верный путь к искусству. Ему не доводилось слышать, чтобы люди говорили так о творчестве. Он знал, что существуют те, кто не считал творчество полезным и называл этот процесс пустой тратой денег и времени, однако воочию ещё не видел. Обычно люди были готовы воспринимать творчество хотя бы как часть общего развития, а уж перед настоящими мэтрами искусства млели, будь то великие скульпторы прошлого или рок-музыканты, изменившие поколения. В такие моменты цель оправдывала средства. В такие моменты люди говорили: «Что ж, Да Винчи не зря пачкал холсты». И вот перед ним стояла Эрика Росс, чьи руки были перепачканы краской. – Ты верно считаешь, что и сам приобщился к искусству? – насмешливо спросила Росси. От её нахального лица Нолан ощутил что-то похожее на резь в животе. – Думаешь, снялся для пары обложек и оставил след в истории? Но ты ведь просто раскрученный бренд, знаменитое имя вкупе с миловидным личиком. Сегодня ты есть, завтра тебя нет. Ты знаешь, сколько живет бабочка? – спросила Эрика, рассматривая его, пожалуй, с жалостью. Нолан покачал головой. – Три недели. А потом исчезает. И ты исчезнешь. – Ты ничего обо мне не знаешь, чтобы так говорить, – сказал Нолан. Он не повышал голос, но на самом деле его коробило от возмущения. Нет, он не считал себя великим деятелем искусства. Нолан хорошо понимал, где его место, но однажды это могло измениться, потому что он прилагал усилия и не собирался сдаваться. Меньше всего на свете Нолан хотел остаться миловидным личиком. – Мне не нужно знать, – сказала Эрика, пристально его рассматривая, и в её позе всё переменилось, точно уверенность в себе вдруг растворилась, как капля акварели в стакане воды. – Всё, что я знала, исчезло. Почему не должно исчезнуть то, чего я не знаю? У Нолана не было ответа на этот вопрос. Он знал, что исчезают даже горы, просто для этого нужно очень много времени. – Но я думаю, что ты не права, – проговорил Флинн уверенно. – Я всегда не права, – Росси отвернулась и на миг обвила себя руками, точно пыталась стать ещё меньше. – У тебя дома можно курить? – Нет, – машинально ответил Нолан. Росси улыбнулась. В этот момент её улыбка даже была красивой, и Нолан снова почувствовал резь в животе, что мешала дышать. Почему? Он ощущал злость и раздражение, но ему хотелось услышать надоедливый голос вновь. – Не говори Малкольму, что я спрашивала об этом, – сказала Росс, прикладывая палец к губам. Точно не обругала мечту всей его жизни буквально минуту назад. Она по-свойски хлопнула Нолана по плечу и вышла из комнаты, продолжая улыбаться. Её глаза светились, но Флинну вдруг показалось, что мимо него прошло самое грустное создание на свете. Глава 3. Когда Сью уехала во Францию, у Нолана появилось больше времени на себя. Радиоэфир прошел удачно — фанаты обрывали телефонную линию, мечтая пообщаться с кумиром и задать вопросы. Конечно, у Флинна был перечень ответов, заранее написанный Малкольмом, и он строго его придерживался, но пообщаться с поклонниками всё равно было приятно. Его любили. Странной, немного пугающей любовью, но ощущение было великолепным. Нолан не мог дождаться возможности вновь поделиться с людьми музыкой. Контракт со спортивным брендом был заключен. Нолан не только снялся для рекламы, но и должен был регулярно появляться в спортивном костюме или обуви перед камерами, чтобы люди убедились, что Нолан Флинн сам пользуется этой продукцией. К счастью, эта линия спортивной одежды ему нравилась, поэтому Нолан с удовольствием бегал по утрам в новых шортах и футболке, иногда замечая, как за ним смотрят из кустов. После удачной рекламной компании его сняли для обложки молодежного журнала, после чего он появился на премьере фильма своего приятеля. СМИ подогревали слухи о его расставании с перспективной моделью Сью Флетчер, и как только выходила очередная статья, они писали друг другу милые комментарии в инстаграме. Если же СМИ подхватывали эту тему, Нолан переключался на творческий инстаграм Росс, в котором активно лайкал картины, а Сью, в свою очередь, оставляла в твиттере туманные цитаты из грустных песен. Представление играло новыми красками. Будучи предоставлен самому себе, Нолан начал писать новую песню. Ему хотелось сперва найти звучный мотив, поэтому он проводил очень много времени за гитарой или роялем. Новый альбом должен был принципиально отличаться от предыдущего. Нолан хотел заявить о себе не только как о кумире для подростков, но и показать, каким серьезным человеком он стал. Чтобы разгрузить голову, Нолан стал чаще видеться с друзьями и всё больше чувствовал себя обычным парнем. Иногда он забывал, что с ним живет кто-то ещё. Обычно Нолан не заглядывал в комнату для гостей, а Эрика оттуда и не выходила. Время от времени ему становилось интересно, чем она там питается, потому что Росс всячески отказывала миссис Эджком, когда её звали на обед или ужин. Нередко Флинн задумывался, не одиноко ли ей, однако он быстро приходил к мысли, что с Эрикой Росс лучше не связываться. У него даже прошла пара дружеских вечеринок, на которые вынужденная соседка никак не отреагировала. Однажды, когда Нолан сидел в компании старых приятелей, с которыми он не виделся очень давно, они вдруг тоже вспомнили, что у него дома есть посторонняя. Флинн не особенно хотел знакомить подругу Малкольма и своих друзей — прекрасно понимал, что ничего хорошего из подобной затеи не выйдет. Эрика вполне могла обрушить свой буйный характер на людей, которых видела впервые в жизни. – Кстати, ты же прячешь от нас кошечку, – сказал Амос. С ним Нолан был знаком ещё до того, как Амос решил основать группу. В своем бэнде он был басистом, и именно его талант позволял добиться нужного глубокого звучания, погружающего в самую пучину. – Какая кошечка, – протянул Нолан, насмешливо покосившись на друга. – Это черная мамба. С ней лучше не связываться. – Да пригласи ты её, поболтаем, – улыбнулся Роберт, обычно играющий на ударной установке. – Крошки Сью всё равно нет. Вот уж кто точно не стал бы хамить его друзьям, даже если бы ей очень захотелось. Нолан с сомнением покачал головой, но всё-таки подыграл друзьям и заглянул в комнату для гостей. С порога его встретил альтернативный рок, что звучал негромко, но очень проникновенно, так что Флинн даже задержался в дверях, покачиваясь в такт музыке. Представить жизнь без музыки Нолан просто не мог. Он впервые увидел Эрику за работой. Девушка сидела на полу, в позе лотоса, и заметным воодушевлением водила мастихином по холсту, периодически двигая плечами под музыку. Сейчас в её движениях не было ничего рваного и суматошного. Сейчас Росси даже была красива, несмотря на то, что на ней была мешковатая толстовка и высокие джинсовые шорты. Холст был прислонен к банке с акварельными карандашами, а мольберт, впавший в немилость, страдал у стены. Заметив Нолана, Эрика поспешно выключила музыку, и снова вернулась к работе. – Мм, не знаю, интересно тебе или нет, но у нас там вроде небольшая вечеринка. Если хочешь, можешь заглянуть, пообщаться с парнями-музыкантами, – произнес Нолан, почему-то чувствуя себя неловко от того, что потревожил девушку. Эрика бросила в его сторону оценивающий взгляд. На её щеке было пятно желтой краски, и это по какой-то странной причине выглядело мило. – Мне нужно ещё... примерно десять-пятнадцать минут, чтобы закончить картину, и я приду, – сказала она и довольно активно шмякнула на холст краску. Показав в пустоту большой палец — Эрика смотрела лишь на картину — Нолан притворил дверь и покачал головой. Стоило ему скрыться из виду, как в комнате снова зазвучала музыка. Зная отношение Эрики к творчеству, искусству и всему, что было связано с этим, Нолан действительно удивился, когда понял, что она слушает музыку. Не просто слушает. Она погружается в её, и всё вокруг исчезает. Она знает, что это за чувство. Нолан заставил себя выкинуть это из головы, потому что чем больше он думал об этом, тем сильнее ему хотелось вернуться и увидеть, что изображено на холсте. Когда он вернулся в комнату, друзья выглядели оживленными. Они явно воображали себе кого-то вроде Сью, кто умел мило улыбаться и смеяться, если шутки не были слишком грубыми. Нолан некстати вспомнил, как Эрика вошла в столовую, когда он беседовал с Малкольмом и потребовала у менеджера выслушать шутку, которую она придумала. Грин сразу сказал, что не собирается слушать пошлости, и тем не менее ему пришлось вынести какой-то безумный каламбур про задницы. Флинн тогда еле сдержал смех, желая быть солидарным с менеджером до последнего. Когда Росс вышла из комнаты, Малкольм сознался, что это было смешно, и они посмеялись вместе. – Ну, и где кошечка? – с интересом спросил Итан, играющий на соло-гитаре. – Придет через десять минут, когда закончит картину, – сказал Нолан, садясь на диван, и решил, что стоит предупредить. – Не обольщайтесь, серьезно. Она из тех девушек, которые любят ходить по раскаленным углям. Парни засмеялись. Они явно думали, что Росс из тех девушек, что необузданны, как пламя, но Нолан прекрасно понимал, что имеет дело со штормом. Пусть Эрика и не подала виду, она явно собиралась испортить гостям вечер, но остановить её Нолан не мог. Если бы он предупредил девушку, что ей стоит держать язык за зубами, то Росси точно прошлась бы по его друзьям с особым вниманием. Сью до сих пор негодовала, вспоминая первый ужин. Когда Эрика вошла в комнату, Нолан не сразу понял, что произошло. На ней было платье расцветки «космос», из-за чего в её образе появилась легкая интрига. Волосы мягко лежали на плечах, чуть волнистые из-за того, что их весь день стягивала резинка. Губы были тронуты темным оттенком — это была не помада, и Нолан не решился определить, что это, лишь засмотрелся на красивую линию, что теперь была четче. С ушей свисали длинные серьги, темные глаза стали почти черными, потому что ресницы у Росс сейчас были угольного оттенка. Она сняла очки. Желтое пятно краски не исчезло, но стало чуть бледнее. Возможно, оттереть масло было сложно, но что было более вероятно — Росс отлично знала, как хорошо она выглядит, будучи чуточку рассеянной. – Ребята, это Эрика, – первым нашелся Нолан. Язык предательски заплетался, поэтому он старался не смотреть на девушку, что робко застыла перед ними. – Эрика — это мои друзья, Итан, Роберт и Амос. – Привет! Мне очень приятно познакомиться, – улыбнулась Эрика, но это была совсем не та широкая улыбка, с которой она приветствовала его и Малкольма. Если бы Нолан не знал, с кем имеет дело, он бы подумал, что перед ним очаровательная особа, обескураженная таким внезапным знакомством. – Простите, что не вышла поздороваться. Я рисовала в комнате под слишком громкую музыку, даже не заметила, что у Нолана гости. Вот засранка. – Ничего страшного, – прорезался Амос и встал, протягивая Эрике руку, чтобы она могла сесть рядом. Росс осторожно устроилась на свободном месте и обвела присутствующих близоруко-рассеянным взглядом. – Расскажи немного о себе, а то Нолан про тебя не рассказывает. – Я художница, – ответила Эрика, заправляя прядь волос за ухо, и робко приняла из рук Итана пиво. Отхлебнула она активно, и голос у нее стал намного чище, когда девушка заговорила снова. – Уж судить не могу, насколько хорошо у меня получается. Я долго искала свой стиль, но, кажется, наконец, нашла свою волну. У нас с новым заказчиком похожий взгляд на вещи — думаю, картина ему понравится, – воодушевленно добавила она. Ничто не выдавало в её голосе фальшь. У Нолана даже сложилось впечатление, будто это он ошибся, и на самом деле всё это время с ним жила влюбленная в свое дело художница, что не мыслит своей жизни без творчества и с энтузиазмом смотрит на жизнь. – Погоди, я тебя знаю, – сказал вдруг Роберт, облокачиваясь на колени, чтобы быть поближе к собеседнице. – Ты Эрика Росс? Я подписан на тебя в инстаграме уже черт знает сколько времени. Кажется, ты тогда ещё не перешла на масло, и у тебя были очень легкие акварели. Я даже хотел заказать «Без воздуха», но какой-то пользователь меня опередил. Но она долго стояла у меня на обоях. – Боже, не смущай меня, – Эрика скромно улыбнулась, на секунду опустив глаза. – Мне тоже нравится эта картина. Пыталась воссоздать ощущение, которое возникает, когда погружаешься на дно бассейна, и смотришь со дна на свет. Даже жалко было с ней расставаться... Ну, а Вы чем занимаетесь? – поинтересовалась она. – Вы кажетесь очень интересными мальчиками. – Ну, у нас группа, «Сбежавшие из внутреннего», – поделился Амос, привлекая внимание Эрики. – Мы играем альтернативу, она сейчас не так популярна... – На каждую музыку найдется свой слушатель, – проникновенно произнесла Эрика, уже совсем открыто облокачиваясь на Амоса, и её улыбка стала очень трогательной. – Я найду Вас и скачаю Ваш альбом. Почему-то Нолан захотел кинуть в неё куском пиццы, но вместо этого лишь молча жевал корочку, слушая, как Эрика изумляется рассказам про музыкальные фестивали, по которым парни куролесили последние два-три года. Гости даже не заметили, как быстро пролетело время. Стоило Нолану обернуться, как выяснилось, что за окном стемнело, а на часах — почти полночь. Несмотря на то, что Эрика была самим очарованием, Нолан всё равно провел весь вечер, как на иголках. Росс, которая должна была язвить и насмехаться над его друзьями-музыкантами, показала себя изумительно-вежливой. Она смеялась над каждой шуткой, кивала каждому слову, выглядела такой заинтересованной, что парни разговаривали наперебой. Когда Нолан провожал друзей до парковки, они выглядели воодушевленными. Кажется, Эрика даже согласилась прийти на их концерт, потому что Амос пообещал при случае прислать билеты на всю компанию, включая Сью, Малкольма и Лизу. – Кто бы мог подумать, ты умеешь говорить человеческим языком, – сказал Нолан, возвращаясь в гостиную. Эрика по-прежнему сидела на диване и цедила потеплевшее пиво, правда, теперь её рука была вальяжно устроена на спинке дивана, а волосы она перекинула через плечо. Ничто не выдавало в ней ту милую девушку, что несколько минут назад незаметно заигрывала с гостями. – А ты думал, меня волки воспитали? – насмешливо поинтересовалась Эрика, вновь окидывая его выразительным взглядом. – Нет, мне просто интересно, чем тебя так заинтересовали мои друзья. – Остынь, Флинн, – Эрика поставила бутылку на стол и теперь закинула на спинку дивана сразу обе руки. – Мне просто хотелось познакомиться с мальчиками, вот и всё. Я же не в тюрьме. Разве что в тюрьме моего бренного тела, но, увы, с этой тюрьмой так просто не расстаться... Успокоиться не получалось. – Тебе стоило больших усилий не срываться весь вечер, правда? – спросил Нолан, приближаясь. Он сам не понимал, что его так злило, но чем шире улыбалась Эрика, тем сильнее жгло в легких. – Наверняка ты хотела сказать им, что считаешь их глупыми, что их музыка ничего не стоит... – Музыка в целом ничего не стоит. – Тогда зачем ты слушаешь музыку, пока рисуешь? – спросил Нолан, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. Ему хотелось схватить Эрику за плечи, и может быть тогда хотя бы одна из её масок со стуком упала бы на пол. – И зачем ты рисуешь, ведь это та же музыка, просто с помощью кистей и красок? – Я рисую, потому что это приносит мне деньги, – ответила девушка, рассматривая его с ленивым интересом. – Равно как и ты. Нолан почти задохнулся. – Дело не только деньгах. – Конечно, – улыбнулась Эрика, однако теперь в её голосе было что-то злое, уязвленное, будто Нолан достал ржавую вилку и ткнул её прямо в незаживающую рану. – Дело никогда не в деньгах, когда за дело берутся такие как ты. Привилегированные мальчики, чьи родители всячески поощряли все твои старания и гордились тобой, даже когда ты ошибался. А вот что делать тем, кого стыдились, даже когда они работали на грани своих возможностей? – спросила Росс, поднимаясь с дивана, чтобы быть с ним на одном уровне, однако ей всё равно приходилось задирать голову. – У тебя было всё лучшее для того, чтобы ты мог развиваться в любимом деле, а если не было, то хотя бы была любовь. Ты не голоден до внимания и достатка, потому что избалован в нем. Но есть другая сторона, Нолан, – произнесла она жестко, и её рука на долю секунды сжалась рядом с горлом. В темных глазах Флинн отчетливо видел боль. – И здесь, на другой стороне, очень холодно. Поэтому я заберу пиво и закончу свою картину. Счастливо оставаться. У неё не получилось усмехнуться — Росс шла в свою комнату тяжелым шагом, и Нолан не решился окликнуть её, чтобы продолжить разговор, хотя ему хотелось оставить последнее слово за собой. Да, его действительно поддерживали. Да, в его жизни была родительская любовь, и он никогда не был голоден до внимания. Но ему от чего-то хотелось, чтобы Эрика поняла — не будь он избалован в достатке и любви, у него была бы причина заниматься творчеством не только ради единиц и нулей на кредитной карте. Он собирал коробки из под пиццы, погруженный в свои мысли, и уже когда мешок с мусором был переполнен, Нолан вдруг вспомнил, что за вечер Эрика не съела ни кусочка. Вскоре вернулась Сью. Во Франции она имела невероятный успех. Ей пророчили великое будущее, и некоторые ведущие модельеры уже обратили на неё внимание. Флетчер была в восторге от собственных перспектив. Она давно мечтала о моменте, когда на неё начнут смотреть не только, как на красивую куклу, но и как на профессионалку своего дела. По-своему Нолан даже гордился ей, хотя её вид деятельности не был ему особенно близок. Потихоньку Нолан и Сью стали выбираться на громкие мероприятия, концерты знакомых музыкантов и просто на прогулки, правда, в сопровождении фотографов. Они не разговаривали, что было для них обычным делом, однако Нолан чувствовал себя странно. Нет, им бы что и кого обсудить — светские вечера и общих знакомых, а ещё работу, но в этом общении не было легкости. Как будто даже рядом друг с другом им нужно было продолжать носить маски. После одной из прогулок, во время которой Нолан особенно вымотался, они вернулись домой чуть-чуть пораньше, как раз когда у Малкольма и Росси была «сессия». Менеджер и его вторая подопечная сидели на диване и рассматривали картины, лежащие на низком и при этом широком столике. На нем обычно удобно помещались глубокие миски попкорна и коробки пиццы. Обычно «сессия» происходила следующим образом. Малкольм что-то говорил, а Росс, постукивая себя по подбородку, поддакивала до тех пор, пока Грин не выходил из себя и не говорил: «Перестань кривляться». После этого обычно начиналась легкая перебранка. Малкольм сердился, Росс канючила, и они оба настолько сильно уставали друг от друга, что Грин точно не приходил бы на следующий день, если бы не Нолан, который тоже нуждался в менеджере. – Я возьму эту, эту и... вот эту, наверное, – сказал Малкольм, сосредоточенно рассматривая разложенные на столе работы. – Вот эти две переделай. Остальные только в помойку. Можешь соскоблить краску и нарисовать что-то другое. – Возьми вот эту, – Эрика показала на темно-серую картину с оттенками чернильно-синего. Она выглядела бы не так плохо, но её уродовал мыльный желтый цвет, напоминающий тусклый свет фонаря на богом забытой парковке. Малкольм откровенно сморщил лицо. – Рикки, она кошмарная. Никто её не возьмет, даже если я попытаюсь пропихнуть это на выставку, – терпеливо произнес он. – Я бы побрезговал к ней прикасаться. – Но она важна для меня, – вздохнула Росс, окинув картину грустным взглядом, и что-то в её голосе явно говорило, что она просит не для того, чтобы вывести Малкольма из себя. – Забери её, пожалуйста. У меня рука не поднимется от неё избавиться. – Эрика, она невзрачная, с какими-то... странными разводами. Кому она нужна? – Никому, – угрюмо произнесла Эрика, взяв картину в руку и склонила голову. – Она довольно мрачная, это правда. Называется «За шаг до Сиэтла». У Малкольма не было никаких причин брать эту картину, однако его лицо неуловимо изменилось. Нолан заметил, что в глазах менеджера промелькнуло что-то незнакомо-тревожное, виноватое. Он взял картину в руку и снова посмотрел на неё. Теперь в его глазах уже не было отвращения, только что-то болезненное, словно за мутными разводами он увидел что-то знакомое. – Я возьму её, – сказал он серьезно и перевел взгляд на подругу. – Если никто не купит, повешу у себя в гараже. – В гараже? – спросила Эрика, оживившись. – Ты оценил её выше, чем я ожидала. Я думала, это картина скорее для общественного туалета. Ну, знаешь, иногда там висят такие картинки с овечками и прочий позор. Малкольм засмеялся. Его рука странно дернулась, словно он потрепал бы Эрику по голове, не держи он картину. До Нолана же снизошло откровение. Несмотря на то, что Эрика отзывалась о своем творчестве с заметным презрением, она ценила его больше, чем картины с овечками. – Вы уже вернулись? – оживился Малкольм, заметив в комнате Нолана и Сью. – Вас успели снять? – Разумеется, – улыбнулась Сью, явно довольная собой. – Мы просидели в машине полчаса. Во взгляде Эрики промелькнуло еле заметное презрение, и Нолан почувствовал себя неуютно. Он и сам не был рад, что как дурак полчаса сидел в машине, не получая от поцелуя никакого удовольствия, но время от времени поглядывая в камеру. Он ожидал, что Росс оторвется на них, но она лишь задумчиво поскребла пальцами масло на одной из неудавшихся картин, словно пытаясь понять, что ей теперь с ними делать. – Отлично, – Малкольм заложил «Сиэтл» под мышку и потер ладони, предчувствуя хорошую сделку, встал и с легким хрустом выпрямился. – Ты всё сделаешь, как я просил? – Ты про то, что я могу выбросить свои картины? Конечно, – широко улыбнулась Эрика, явно ожидая негодование. Нолан обошел диван, чтобы провести Сью в столовую, однако его глаза зацепились за зеленый всплеск. Не просто зеленый — изумрудный с оттенком малахитового. Это были не просто брызги — умелая рука закрутила их в лабиринт, из которого невозможно было выпутаться. Флинн даже остановился, чтобы рассмотреть картину получше — несмотря на то, что зеленый считался успокаивающим цветом, его охватило волнение от того, каким образом были сделаны мазки. Картина была среди тех, что Малкольм выделил. Одна из картин явно изображала море, и Нолан действительно оценил сочетание неба и дна, потому что они переплетались между собой. На другой, скорее всего, были облака, но это мог быть и дым. Но обе эти картины меркли рядом с живописной зеленью, увлекающей в свою таинственную спираль. – Что это? – спросил Нолан, указывая на картину. – Выглядит чарующе. – Конечно, – кивнула Эрика с оттенком самодовольства. – Ты очарован, потому что это «Судьба». Многие изображают судьбу довольно агрессивными цветами, чтобы показать её неизбежность. Красной там или лиловой, – в голосе Росс промелькнуло пренебрежение. – Но в моем представлении она ярко-зеленая, почти ядовитая, обманчивая... и такая притягательная. Нолан выдохнул. – Сколько ты за неё хочешь? – серьезно спросил он. – Можешь взять «судьбу» в свои руки совершенно бесплатно, – ухмыльнулась Эрика, вызывая у Малкольма легкий смех, и принялась ловко складывать неудачные картины друг на друга. Менеджер порывисто обнял Росс, кажется, тронутый тем, что она так легко рассталась с самой удачной картиной из своих последних работ, однако Эрика так и продолжала пофыркивать, пока он не скрылся из виду. Кажется, она была довольна тем, что не все картины из последней сессии оказались негодны. – Почему Малкольм забрал «За шаг до Сиэтла»? – не выдержав, спросила Сью. Нолан тоже интересовался, но не рискнул бы уточнить, особенно сейчас, когда Росс хоть на минуту перестала позерствовать. – Он же назвал её кошмарной. – Всё дело в Сиэтле. Малкольм тоже его любит, – Эрика улыбнулась, но улыбка получилась совсем паршивой. – Мне вечером привезут посылку, в ней жидкая акварель. Знаете, это то, что нужно попробовать хотя бы раз в жизни. Конечно, получается жуткая грязь, если мешать пигменты между собой, поэтому я взяла большой набор, – Росси осеклась и внезапное воодушевление, заполнившее её глаза светом, вдруг угасло. – Я просто хотела попросить Вас принять её у курьера. Всё уже оплачено. Всё ещё довольный приобретением, Нолан великодушно кивнул. Теперь до него постепенно начало доходить, чего именно пытался добиться Малкольм, когда требовал у Эрики уделять больше времени своим картинам и стараться. «Судьба» выглядела намного лучше всех картин Росс, которые она успела сделать за время пребывания дома у Нолана. Не просто лучше... в ней чувствовалась жизнь. Когда он, наконец, оторвал взгляд от картины, оказалось, что Сью смотрит на него с недовольным видом. Нолану стало неловко. – Она та ещё дрянь, но картина действительно классная, – сказал Нолан, показывая девушке картину, словно Сью не рассматривала её вместе с ним. – Посмотри, в ней столько жизни. В гостиной будет смотреться хорошо. Сразу украдет всё внимание. – Ну, если ты всё решил, – пожала плечами Сью. Она казалась раздраженной, и Нолан невольно насторожился. – Что с тобой? – спросил он, рассматривая свою девушку. – Я не слепая, Нолан, я вижу, что происходит, – сказала Сью насмешливо. – Что-то уже было или мне подождать? Вот чего Нолан не ожидал, так это ревности. Сью никогда его не ревновала — хорошо знала, что он не соскочит. Они идеально подходили друг другу, и сразу стало понятно, что их отношения будут работать в долгосрочной перспективе. Нолан даже не пытался смотреть по сторонам, потому что знал — для него будет лучше быть со Сью. Для Сью будет лучше быть с ним. – Лично мне это не интересно. Что касается Росс... ты просто не видела, как она обхаживала Амоса, – произнес Нолан, положив руку на плечо своей девушки. – А, ну, конечно, – приободрилась Сью, с некоторой настороженностью рассматривая лицо Нолана. – Занозы ищут себе таких же заноз. Ты видел мой показ? – Видел, конечно, – ответил Нолан, зная, как на Сью подействуют комплименты. – Ты была великолепна. Лучше других моделей, я серьезно. Флетчер невольно просияла. Она знала, что Нолан не лжет, потому что во время показа на неё действительно смотрели все. Каждый фотограф пытался сделать как можно больше снимков. – Я всё жду, когда же моя карьера поднимется в гору, – заявила Сью с надеждой в голосе. Она так хотела, чтобы её заметили, но это было справедливое желание. Её старания должны были окупиться. Нолан улыбнулся: Сью была очаровательна. Но что-то ещё... хоть что-то. Но... нет. И самое ужасное, что Сью смотрела на него такими же глазами. Глава 4. Нолан уступил, потому что это был первый раз, когда Эрика о чем-то его попросила. По-настоящему, не делая при этом жуткие гримасы. Ей нужен был большой экран телевизора, чтобы посмотреть какое-то «потрясающее» и «невероятное» рестлинг-шоу, что показывали раз в году или раз в четыре месяца — Флинн плохо в этом разбирался и поэтому не сразу поймал суть мысль. Понял лишь, что это что-то «о-о-очень важное» и «о-о-очень крутое», «буквально историческое», потому что Росс говорила об этом целых десять минут, не давая ему вставить даже слово. Для человека, который в обычное время делал вид, будто ненавидит даже воздух, Эрика выглядела слишком заинтересованной в просмотре, чтобы ей отказать. Нолан вдруг заметил, что лицо у неё вполне человеческое, а брови, либо насупленно сдвинутые, либо насмешливо приподнятые, могут напоминать две радостные линии. Даже рот у неё был приоткрыт как-то радостно — захотелось бросить в него попкорном. В это время Нолан, правда, собирался писать песню, и удобнее всего ему было именно в гостиной, где находился рояль и была самая лучшая акустика в доме, но он решил отложить работу на другое время, заодно провести обычный вечер перед телевизором. Шоу началось с красочной мотивирующей заставки, и длилась она больше минуты. Происходящее с одной стороны претендовало на серьезность, с другой — было таким красочным и ярким, что Нолан даже засмотрелся, невольно пытаясь вникнуть в тонкости сюжета. Эрика подпрыгивала на диване каждый раз, стоило на экране появиться кому-то из её фаворитов, качала головой под заставку и размахивала руками, копируя своих любимчиков. Выяснилось, что она умеет говорить не только через восковую маску безразличия и презрения, потому что каждые пять минут с её губ срывалось: «Вот этот классный», «У этого был самый долгий рейн», «Вот этого в прошлый раз испачкали собачьим кормом». Нолан постепенно понял, что именно так нравится Эрике. Среди любимчиков Росс были сплошь отрицательные персонажи — один рестлер предал приятеля, другой на каждом матче ругал зрителей, трейтий отыгрывал роль злобного канцеляриста. – Что ты там пишешь, Флинн? – спросила Эрика, когда началась реклама, и с легким интересом посмотрела на Нолана через плечо. – Песню, – ответил Нолан, глядя на двадцать написанных строчек в блокноте и вздохнул. Увиденное его совсем не обрадовало. – Получается не так, как я хочу. Откровенно говоря, стихотворение выглядело кошмарно. Нолан вроде и написал всё, что думал, но получилось неожиданно фальшиво, точно он пытался обмануть слушателей, себя и девушку, которой посвятил написанное. Лгать в творчестве Нолан не любил. Мог лгать о творчестве, но это были разные вещи. – И в чем проблема? – непринужденно поинтересовалась Росс. – Не думаю, что ты в этом разбираешься. После того, что он слышал из уст этой девушки, Нолан ни за что не поделился бы с ней своим творчеством. Конечно, ничто не мешало бы ей высмеять его, услышав песню на радио, но это было бы совершенно иное. Тогда бы она просто сунула нос не в свое дело, а не высмеяла его в важный момент жизни Нолана. Эрика усмехнулась, точно имела дело с несмышленым ребенком. – Ну, ты всё равно поделись, – улыбнулась она с каким-то легким задором, какого Нолан раньше не видел. – Вдруг, пока проговариваешь вслух, найдешь решение проблемы. Нолан посмотрел на текст. В действительности, он мало что терял — она ведь не просила показать само стихотворение. Просто описать проблему. Тем более, было похоже, что сейчас Эрика даже не собирается ерничать и гримасничать. – Когда я начал писать песню, я думал, она о любви, но... когда я думаю о Сью, я не испытываю те чувства, что хочу описать, – произнес он, больше говоря с собой, чем с Эрикой. – Нет взрыва эмоций, которые я хочу от песни. В голове Нолана что-то щелкнуло. До того, как он произнес вслух, у него не было четкого представления о том, что именно не так. Теперь же оно появилось. – Так напиши о ненависти, – спокойно ответила Росс и от души приложилась к банке холодного пива. – Ненависть — это ведь та же любовь, просто со знаком «минус». – Но я не ненавижу Сью, – возразил Нолан. Эрика повернулась к нему и посмотрела в глаза с какой-то пугающей серьезностью. – Послушай, Флинн, – произнесла она рассудительно. – Ты пытаешься найти слово для чувства, которое до этого раньше не испытывал. Чем пытаться понять, что это, сосредоточься на нем. Разложи на составные. И когда ты разложишь его, то поймешь, что конкретно испытываешь и при чем тут Сью. Нолан вновь пробежался глазами по тексту. Нет, это было не озарение, но определенно что-то похожее. Нолан ещё не начал «раскладывать на составные», но уже понял — он зря пытался подогнать Сью под это стихотворение. Написано было совсем о другом. Сосредотачиваясь на своей девушке, он лишь отдалялся от того, что хотел сказать. Пытался солгать в своем творчестве. – Ты удивительно умная, Росс, – произнес он, заинтересованно глядя на Эрику. – Ну, я не вчера родилась, Флинн, и многое успела увидеть, – с довольным видом улыбнулась Росс и вдруг поморщилась, бегло прикасаясь к горлу. – Холодное пиво до добра не доведет. О, смотри, смотри! Видишь того здорового мужика с бородой? – воодушевленно спросила она, указывая пальцем в экран. – Это мой любимчик. Я даже волосы выбрила у висков, чтобы быть на него похожей. Нолан проследил за её взглядом и невольно улыбнулся. Даже если бы Эрика приклеила себе бороду, она всё равно никогда не смогла бы стать похожей на этого массивного мужика, у которого кулак был больше, чем её голова. Тем не менее, Росс была в полном восторге, когда он поднял оппонента на руки и кинул его через весь ринг. Она так разошлась, что чуть не кинула ведро попкорна через всю комнату. В тексте Нолана происходило какое-то безумие, и когда он перестал думать о Сью, слова вдруг нашлись, потекли плавно, собираясь в самый настоящий рассказ. Не мешал даже рестлинг, грохочущий на заднем плане. Нолан просто исследовал себя и свои чувства. Они балансировали на грани между страстью и нежностью — ему хотелось открытий. Он словно дорвался до сундука с сокровищами, и ему не хотелось их тратить, потому что это были не монеты, а скрижали. Это определенно был успех. На следующий день Сью снова улетела, на этот раз в Германию. У нее горела какая-то фотосессия для немецкого журнала мод. Нолан отпускал её со спокойной душой. Теперь он снова мог посвятить время себе, не беспокоясь о том, что нужно гулять вместе перед камерами и имитировать томные взгляды. Пиар-отдел требовал, чтобы Нолан показал себя более страстным. Флинн считал себя хорошим актером, но не мог выжать из себя больше. Этот спектакль слишком вмешивался в его жизнь и неуловимо препятствовал реальным отношениям со Сью. Тем не менее, неделя началась удачно. С утра Малкольм позвонил по телефону и сообщил, что договорился о съемках в рекламе — это стоило ему сорванного голоса и таблетки успокоительного. Нолана не мог даже представить, как ему выразить благодарность менеджеру за такую возможность. У него появилась ещё одна возможность показать себя, потому что в этот раз с ним связались серьезные люди из мира электроники и техники. По сюжету Флинн должен был рассказывать о продукции с точки зрения взрослого мужчины. Это воодушевляло. Теперь Нолана рассматривали не только как кумира молодежи. Грин заглянул через час после звонка, чтобы поговорить о деталях. Нолану предстояло немного подготовиться к рекламной кампании. Скорее всего, он воспринимал это слишком серьезно, но Малкольм поддерживал его паранойю. Они привыкли всё делать идеально и получать максимальный результат. Заодно Малкольм собирался проведать Эрику, но её не было дома — она иногда выходила до супермаркета, и Нолан обычно не спрашивал, когда девушка вернется. У нее была своя жизнь, к тому же Росс никогда не покидала комнату надолго. Пока Нолан советовался с менеджером о том, как лучше себя показать, Росс успела вернуться из магазина с банкой газировки на голове. Проходя в гостиную, она явно пыталась не уронить её на пол. Вряд ли Эрика ожидала, что встретит Малкольма так рано, потому что сразу же попыталась улизнуть — взяла банку газировки в руку и ускорила шаг. – Привет, Малкольм, я ужасно устала, поэтому пойду спать, пожалуйста, не буди меня до завтра, – быстро заявила девушка, проходя мимо. – Но сейчас три часа дня, – возразил Грин, поднимаясь. – Ты знаешь, какая я слабая и как быстро утомляюсь, Малкольм, – заявила Эрика, разводя руками. Её голос показался Нолану совершенно неискренним. – Я такая растяпа. То не сплю до утра, то сплю целый день. Ты был так прав, когда говорил, что нужно следить за режимом, но я же никогда не слушаю. За мной нужен глаз да глаз... – Минутку, – Малкольм схватил Эрику за локоть, заставляя задержаться, и решительно повел носом. Вид у Росс был несчастный, потому что она как только ни крутилась, пытаясь вырваться. Лицо Грина исказила гримаса недовольства. – От тебя пахнет, как от пепельницы. Несколько секунд Эрика смотрела на друга так, словно видела в первый раз в жизни. – Как тебе не стыдно! – воскликнула Эрика, явно переигрывая, и с негодованием погрозила Малкольму газировкой. – Да я просто... я по улице шла, а там стоял какой-то парень и дымил, как паровоз. Не смотри на меня так, неужели ты думаешь, что я стала бы обманывать? Стыдись. Стыдись, Малкольм, – продолжала голосить Росс, заламывая руки. – Ты не доверяешь своей подруге, а ведь она... – Тогда покажи сумку, – прервал её Малкольм. У Нолана создалось впечатление, будто сейчас случится что-то непоправимое, но Эрика решила дойти до конца. Она прекрасно понимала, что попалась с поличным и, похоже, в глубине души наслаждалась шоу. – Нет, это уже наглость, – оскорбленно произнесла Росс, пытаясь не уронить газировку и при этом не дать Малкольму заглянуть в её почтальонку. – Ты будешь рыться в моих вещах? Я из принципа не буду показывать, оскорбленная твоим недоверием, и... Не обращая внимание на этот спектакль, Малкольм сдернул сумку с плеча подруги. На его лице читалась горечь — он явно не хотел так поступать, но, похоже, иного выбора у него не было. Нолан лишь надеялся, что маленький Эрик никогда не доведет его до такого. Росс моментально встряхнулась. Она вновь выглядела надменной. На её лице снова леденела маска. – Давай, ищи, мистер детектив, – насмешливо произнесла Эрика, скрестив руки. Уголок её губ презрительно дернулся. – Посмотрим, что ты там найдешь. Игнорируя подачи подруги, Малкольм вытащил на свет блокнот для записей, потрепанный бумажник, йо-йо с узлом на бечевке, пачку салфеток, три матовых губных помады синего, желтого и темно-красного цвета, набор линеров серых оттенков, пластыри с персонажем какого-то старого мультика — в сумке явно было что-то еще, потому что оно настойчиво громыхало, но Грин со злостным торжеством вытащил мятую пачку сигарет и продемонстрировал её Росс. Её лицо с минуту было непроницаемым. – Я не знаю, как она... Ах, точно! – Эрика приложила ко лбу прохладную банку колы и выдохнула от облегчения. У неё явно кипела голова. – Это Нолан. Он попросил спрятать это, а я отказывалась. Я говорила ему, что даже прикасаться не хочу... Флинн возмущенно выдохнул. От такой наглости слова застряли у него в горле. Он впервые в жизни видел такую наглую девицу, которой понадобилось всего несколько секунд, чтобы перебросить на него одеяло. – Эрика, черт тебя возьми! Малкольм сжал пачку в руках, безжалостно ломая сигареты. Эрика смотрела на нее с плохо скрываемым ужасом. По всей видимости, она пыталась понять, уцелело ли внутри хоть что-то, но Грин нарочно сжал тонкую коробочку сильнее, чтобы перетереть всё в труху. В этот момент Нолан даже не думал о том, попадет ли что-то на ковер. Это не имело никакого значения, когда глаза его друга были такими. – Я очень стараюсь. Правда. Очень стараюсь, – с отчаянием повторил Малкольм и посмотрел на подругу с плохо скрытой болью. – Бога ради, Эрика, пожалуйста, не усложняй мне задачу. Это очень тяжело. Опустив глаза, Эрика резкими движениями забросила в сумку свои вещи и горько усмехнулась. Звук получился сломанным, будто в горле у нее застряла колючка от чертополоха. – Ты ничего не должен мне, Малкольм. Ничего. Тяжело выдохнув, Малкольм опустился на диван. Эрика прошла мимо него, и он даже не попытался остановить её. Они явно не собирались кричать друг на друга, как это бывало обычно. Сейчас Нолан чувствовал, что случилось нечто по-настоящему ужасное. Настолько, что у Грина даже не было сил вступать в Росс в конфронтацию. Что-то повисло в воздухе, густое, как сигаретный дым. – Нолан, я... понимаю, что не имею права просить тебя ещё и об этом, – голос Малкольма звучал непривычно глухо. – Но если ты вдруг заметишь... позвони мне, ладно? – Я могу сам забрать, мне не трудно, – сказал Нолан, толкнув друга в плечо. Ему хотелось забрать все его заботы, потому что Малкольм всегда делал так много — честно, бескорыстно, и от того, что его подруга, которая очевидно была Грину очень дорога, этого не ценила, даже Флинн чувствовал себя паршиво. – Так не расскажешь, что за секрет? Из груди Малкольма вырвался глубокий вздох. Его взгляд остановился на зеленых брызгах. «Судьба» действительно выглядела восхитительно в просторной гостиной Нолана. Ничто не отвлекало — картина завораживала с первого взгляда. Что Малкольм видел в своей судьбе, Нолан не знал, но, похоже, она была зеленой и для него. – Самый большой секрет, который только может быть, заключается в том, что нет никакого секрета. Есть только шаг, – произнес Малкольм и перевел на Нолана грустный взгляд. – Один шаг до Сиэтла. Нолан не думал, что Малкольм сможет продолжить работу после случившегося, но уже через минуту к менеджеру вновь вернулось рабочее настроение. Он подробно проинструктировал Нолана насчет рекламы, сверил с ним список мероприятий на грядущую неделю, удостоверился, что Флинн помнит про все их планы, и только тогда удовлетворенно кивнул. Ему предстояло совершить несколько деловых звонков, но к этому Нолан имел уже косвенное отношение. Когда он ушел, Нолан зачем-то заглянул в комнату Эрики. Ему казалось, будто у него нет никакого желания её видеть, однако тело знало лучше, и он повиновался ногам. В этот раз Флинн зашел без стука. Если бы он замер перед дверью, возможно, у него не хватило бы решимости войти. Росс лежала прямо на полу и смотрела в потолок, словно на нем было какое-то изображение. Её рука касалась горла, будто она хотела себя задушить, но вдруг задумалась. – Ты его расстроила. – Я знаю, – хрипло произнесла Эрика. В её голосе слышалась горькая насмешка. – Я мелкая дрянь, которая расстроила твоего менеджера, и теперь он плохо выполнит свою работу. Остынь, Флинн, – презрительно бросила она. – Малкольм профессионал и всё сделает правильно. От злости ему хотелось разбить дверцу шкафа или швырнуть мольберт через всю комнату, но для Росс это была бы очередная забава. Что она о себе думала? Почему Нолана это вообще волновало? – Ты расстроила своего друга, – тихо произнес он. Эрика дернулась, как от пощечины. Всё её существо изломано скрутилось на полу, как каракатица. Выдохнув, она поднялась на ноги, подошла вплотную и посмотрела на Нолана снизу вверх, но с таким вызовом, что он чуть не отпрянул. В её глазах горела злость, всепоглощающая, беспощадная — прежде всего к ней самой, но Росс вполне могла утянуть его за собой. – Что ты знаешь о дружбе, Флинн? – насмешливо спросила Росс. – Ничего. Не берись судить о том, что не понимаешь. – А ты всё понимаешь? – вскинулся Нолан. – Я видела этот мир со многих сторон, – произнесла Эрика, окинув его насмешливым взглядом. В очередной раз, словно окружающие её — клоуны, и лишь она, управляющая этого цирка, что-то знает о том, как устроены представления. Нолан никогда так не злился. Он не думал, что умеет злиться в принципе. Ему доводилось испытывать досаду, печаль, недовольство, но рядом с ней его раздирал на части гнев. – Да, ты такая несчастная и непонятая, – всплеснул руками Нолан. – Мир тебя обидел, но пусть хоть кто-нибудь попробует тебя пожалеть, потому что ты независимая и гордая, вольная птица, что летит над всеми и отбрасывает с высоты тень. Правда заключается в том, что ты ведешь себя, как ребенок, – безжалостно произнес он. – Ты не хочешь слушать глас логики и здравого смысла. Тебе нравится гнуть свою линию, править в королевстве, изученном тобой вдоль и поперек. Придет день, и Малкольму надоест всё время тебе слюнки подбирать. Рот Эрики беспомощно открылся. Нолан знал, что сильно её задел, потому что глаза Росс против воли заблестели. Она не плакала. Просто тяжело дышала и смотрела на него сквозь прозрачную пелену. – Жду этого дня с нетерпением, – упорно произнесла она. Её передернуло от этой очевидной лжи, Нолан хорошо это видел. Нет, Росс не могла себе представить жизнь, в которой бы не было Малкольма, что оберегал её так сильно, будто в них текла одна кровь. – Ты и минуты не продержишься одна, – уверенно заявил Флинн. – Ты ничего обо мне не знаешь, – ответила Росс, но её голос трещал. – Я и не хочу знать, – бросил Нолан, приближая к ней свое лицо. Её теплое дыхание коснулось его губ, он почувствовал вкус сигарет, тонкий, почти неуловимый. Нолан никогда не курил, но сейчас ему хотелось совершить хотя бы одну затяжку. Они подались навстречу, столкнулись губами, настойчиво требуя друг у друга тепла. Между их языками разгоралась бушующая ярость — Флинн упивался ей, сцеловывая с губ Росс весь никотин. Его рука оказалась на её талии. Пальцы словно обожгло, и теперь Нолан хотел, чтобы сгорела вся его ладонь. – Ты... кретин, – отрывисто произнесла Росс, когда его губы отстранились. – Знаю, – произнес он и снова приник к её губам. Его жгло. Разрывало на части. Он не хотел от нее отрываться. Глава 5. – Да, я отлично справляюсь, – услышал Нолан приглушенный голос, когда открыл дверь и прошел в холл. Сью округлила глаза и немедленно толкнула его, кивнув на арку, ведущую в гостиную. Флинн размеренно кивнул — голос точно принадлежал Росс. – Да, конечно, Чарли. Я же не маленькая девочка. Нет, я ем три раза в день, я же не дура. Что я ела сегодня? Мм... рыбу. С помидорами. Да. По её голосу было понятно, что она выдумывает на ходу. Тем более, Нолан знал, что Эрика не ела никакую рыбу. Она не притрагивалась к еде, которую готовила миссис Эджком и никогда не готовила сама. Редко она брала еду на вынос — последние две недели уж точно ничего подобного не было, и рисоварки в комнате у нее тоже не наблюдалось. Иногда у Нолана складывалось ощущение, что Эрика живет исключительно на газированной воде. Впрочем, она вполне могла выходить перекусывать в ближайшее кафе. Когда Нолан и Сью вошли в гостиную, Эрика нервно вышагивала за диваном, сосредоточенно покусывая губы. Сегодня она выглядела более растрепанной, чем обычно, на майке красовались акриловые пятна. Нолан, уже кое-что понимающий в этом, понял, что Эрика вытирала об майку кисть. Кто такой Чарли, Флинн не знал, но очевидно для Росс его мнение имело большое значение, потому что она заливалась соловьем. – Нет, умник, не на завтрак. На завтрак я готовила омлет. Ну, с молоком, с сыром, ты как будто не знаешь, из чего готовят омлет, – пространно произнесла Эрика, топчась на месте. – Нет, я знаю. Вчера... ну, вчера я ела... э-э... пасту. Слушай, я бы с радостью позвала тебя и продемонстрировала свои кулинарные навыки, но Флинн — тот парень у которого я живу по наводке Малкольма — такой ужасный сосед, – наябедничала девушка и её голос трагически снизился. – Он типа творческая личность, из-за чего у него случаются частые истерики и припадки. Сейчас у него сложный период, он пишет песню, поэтому не терпит посторонних рядом. Чуть что, сразу становится буйным... Да, ужасно нервный тип, – грустно произнесла Росс. – Явно проблемы с агрессией. Приходится всё время сидеть в комнате, чтобы не попадаться ему... Подстегнутый праведной яростью, Флинн решительно пересек комнату и выхватил телефон из рук опешившей Росс. Она явно не ожидала, что Нолан и Сью вернутся пораньше — обычно они задерживались на прогулке, чтобы их успели заснять. Впрочем, даже если бы Эрика знала, что её подслушивают, вряд ли её выдуманная история стала бы менее красочной. Вот нахалка! Не стесняется же! – Здравствуй, Чарли, – произнес Флинн спокойно, глядя на замершую Росс с убийственным снисхождением. Его голос сочился сладким ядом. – Мы с тобой не знакомы, но я много слышал про тебя от Эрики, и хочу сказать, что песню я уже закончил, поэтому мои истерики и припадки уже прошли. Больше я не буйный, – заверил он. – Можешь зайти завтра вечером, она приготовит потрясающий ужин. Глаза Росс злобно сощурились. – Правда что ли? – с недоумением спросил Чарльз. У него оказался приятный голос, густой и насыщенный, как гречишный мед. – Эрика? Ужин? – Она потрясающая хозяйка, – ехидно протянул Нолан, глядя, как Эрика медленно кипятится. Ей ноздри дрожали. Вид разъяренной Росс вызвал у Флинна искреннюю улыбку. – Мы все с ума сходим от её кулинарных навыков. Росс смерила его гневным взглядом и медленно провела пальцем по горлу. – Ладно, я зайду, – сказал Чарли удивленно — Нолан понимал, в чем причина его недоумения. Сам он поставил бы на то, что Эрика и шнурки завязать не может. – Уж очень ты меня заинтриговал. До встречи. Убедившись, что звонок сброшен, Нолан с широкой улыбкой вернул телефон Эрике. Её грудь тяжело поднималась и опускалась, словно она не могла дышать. Сейчас, казалось, она вполне могла наброситься на Нолана. – Ты... ты... ты понимаешь, что ты наделал? – прошипела Эрика, медленно переходя на ультразвук. – Теперь Чарли обо всём узнает и будет меня пасти, как корову! Он еще хуже Малкольма! – Кто же в этом виноват? – насмешливо поинтересовался Нолан, искренне наслаждаясь ситуацией. – Ты виноват! – гневно воскликнула Росс, махнув телефоном в его сторону. – Моя ложь была филигранна! Чарли был у меня на крючке, он болтался на нем, как несчастная золотая рыбка... Но ты всё испортил, Флинн. И ты ещё узнаешь, как опасно со мной связываться... Учитывая, что Росс едва доставала до его шеи, в её угрозы верилось с трудом. – Заранее начал бояться, – протянул Флинн и демонстративно отмерил зрительную линию рядом со своим плечом. – Я Вам не мешаю? – с холодом в голосе поинтересовалась Сью. Нолан бросил на девушку удивленный взгляд. – Хоть бы постеснялись. Её голос звучал уязвленно, но Нолан не сразу это понял. Прежде он не слышал, чтобы Сью разговаривала с таким выражением. Она развернулась на каблуках и, откинув назад светлые, как сердцевины ромашек, волосы, решительно зашагала к холлу, будто не обещала остаться на ужин. Нолан изумленно смотрел девушке вслед. Никогда прежде Сью так не поступала. – Чего встрял? Догоняй, – произнесла Эрика, ткнув его в плечо. Опомнившись, Нолан поспешил следом за девушкой. Несмотря на то, что Сью шла на каблуках, ему было за ней не угнаться. Он поравнялся со Сью уже за дверью — она ждала лифт, держа перед собой свою дорогую сумку с длинными ручками. Такая изящная и холодная, как ледяная принцесса. Она была совсем не похожа на Росс, что сейчас скорее всего выковыривала кусочки акрила с майки. – Что с тобой? Сью, – удивленно произнес Нолан. – Если я что-то... – Только за дуру меня не держи, ладно? – проговорила Сью, качнув головой, и посмотрела на Нолана с каким-то странным выражением. – У Вас что-то было. А не было, так будет, я не вчера родилась. Нолан почувствовал, что его внутренности сковывает холод. Был поцелуй. Были поцелуи, однако они ничем не закончились. Он просто ушел из комнаты Росс, чувствуя себя бесконечно вымотанным, словно его действительно сожгли в страстном океане, и они даже не поговорили о случившемся на следующий день. Они не поговорили об этом и через день, и вообще казалось, будто ничего не случилось. Почему он поцеловал Росс? Флинн и сам не знал. Это был порыв, которому он повиновался, потому что его тело ломало, и... да, в тот момент Флинн действительно нуждался в ненавистном огне. Ненависть. Всё, что у них было — ненависть. В тот вечер Нолан хотел задохнуться в этом чувстве, незнакомом до того момента. Он не спросил, зачем Росс поцеловала его — всё-таки они подались навстречу одновременно. Может, ей не хватало гнева, чтобы выплеснуть его на картину. – Сью, ты бредишь, что ли? – покачал головой Нолан, пытаясь выбросить из своей головы сумбурные мысли. В одном он был уверен: – Я едва выношу её присутствие. Сью с сожалением покачала головой и посмотрела на Нолана, как на ребенка, что по уши испачкался в песке. У Нолана было ощущение, что он не только закопал себя по самую шею, но ещё и от души наелся этим песком. – Нолан, ты... просто дурак, – произнесла девушка, вздохнув. – Слушай, ты мне нравишься, и ты... не чужой для меня человек. Говоря откровенно, когда ты начал за мной ухаживать, я была рада, потому что... ты милый, обаятельный, и, скрывать не буду, это выгодно сказывается на моей карьере. После того, как мы сошлись, на меня посыпались предложения, это то, о чем я мечтала. Ты стал мне нравиться. Мне приятно проводить с тобой время, и мы... уже много друг о друге знаем. Если ты хочешь поддерживать иллюзию этих отношений ради карьеры, я не против, – произнесла она, глядя на Нолана с какой-то странной печальной жалостью. У Флинна сжался желудок, однако он промолчал, зная, что Сью есть, что сказать. – Но только иллюзию, потому что я вижу, что ты не вовлечен в это. И я... я сама не хочу вовлекаться, потому что когда твои глаза откроются, будет больно мне. Нолан прислонился плечом к стене. Он не хотел обманывать Сью. Они с самого начала знали, для чего нужны эти отношения, однако он хорошо понимал Сью, и она хорошо понимала его. Они были теми самыми детишками, которых так не любила Росс. У них были те самые отношения, которые она, наверное, презирала. Это было удобно и безопасно для них обоих. – Я не люблю её, – наконец, произнес Нолан. – Но ты и меня не любишь, – сказала Сью и подняла голову повыше, словно пыталась не уронить невидимую корону. – Скандала не будет, Нолан. Очернять тебя во время интервью я тоже не буду. Можешь поверить мне на слово или заключим сделку с адвокатами прямо сейчас. Господи боже! Как будто Сью могла предать его! Но Нолан прекрасно понимал, почему она говорит это. Они позволили себе заиграться, и пока ситуация не стала хуже, чем была, следовало разобраться. Возможно, им стоило договориться на берегу. Они были так молоды! Они думали, что знают всё о бизнесе, в который были вовлечены. – Ты мне тоже не чужая, Сью, – искренне ответил Нолан. – Я тебе верю. Сью улыбнулась и, тронув его за плечо, зашла в лифт. Она продолжала улыбаться, пока двери закрывались и, возможно, улыбалась даже опускаясь вниз. Только вот Нолан не мог улыбнуться. Несколько минут Флинн смотрел на закрытые двери, после чего вернулся в апартаменты. – А где Сью? – спросила Эрика, упираясь руками в спинку дивана — кажется, за минуту до его прихода она безуспешно пыталась отжиматься. Почему-то Нолану показалось — это самое естественное, что только может быть. – Ты сегодня всем настроение испортил? – Да, я же такой ублюдок, – ответил Нолан, закатив глаза. Эрика кивнула ему с таким видом, точно он зря пытался иронизировать. Глядя на её лицо, Флинн вдруг почувствовал спокойствие, разливающееся по телу. Она выглядела такой маленькой. Нолан с опозданием понял, почему гномов называли самой воинственной расой. Возможно, Эрика и сама с радостью пустила бы в дело боевой топор. – Пойдем в кухню, пока есть время, – произнес Нолан невозмутимо. – Я научу тебя готовить пасту с томатами. Это семейное блюдо, Флиннов, будет тебе известно. – И ты раскроешь мне свой ультра-пафосный рецепт? – с подозрением поинтересовалась Эрика, ожидая подвоха. – Ну... не то чтобы это сверхизысканное блюдо, но для того, чтобы Чарли решил, будто ты можешь приготовить себе ужин, сгодится, – заверил Флинн. Ему показалось, что Эрика улыбнулась ему вполне искренне, и стало ещё теплее. Глава 6. Следующий день был полон волнений. Миссис Эджком, узнав о «таинственном» госте, захотела приготовить хороший ужин — поводов давно не было — и ужасно удивилась, когда узнала, что готовить будет мисс Росс. Если бы Флинн не обучал Росс накануне, он бы удивился не меньше. Откровенно говоря, Нолан думал, что будет намного хуже, но Эрика довольно быстро всё схватывала, разве что двигалась немного неуклюже, словно боялась, что плита отгрызет ей руку. Нолан и сам не ожидал от себя такой щедрости, однако он любезно сопроводил Эрику в ближайший маркет, где продавали всё необходимое, и даже помог выбрать продукты. Откровенно говоря, у него были дела — Флинн хотел выучить слова для рекламного ролика, однако его почему-то взволновала мысль о том, что он увидит старого друга Росс. Для человека, который не слишком интересовался жизнью вынужденной соседки, он слишком увлекся этим ужином. В выборе продуктов девушка худо-бедно разбиралась. У нее с собой была даже книжечка с купонами, о чем Росс говорила всю дорогу. Не каждый человек, уверяла Эрика, может хранить купоны в идеальном порядке. Нолан хотел было сказать, что лучше бы она так за своими кисточками следила, но промолчал. Хорошую пасту Эрика нашла сама, а вот свежие овощи выбрал Нолан, потому что Росс вдруг начала их трясти, словно они должны были сообщить ей о своем состоянии. У отдела со специями они задержались. Сперва Эрика следовала списку и демонстративно вычеркивала пункты красным карандашом, но потом вдруг отвлеклась на мельницу для перца, и Нолану пришлось оттаскивать девушку практически силой. Вряд ли Чарли обрадовался бы мельнице вместо ужина. Хотя, если он знал Эрику давно — или хотя бы два часа — то не удивился бы. – Для человека, которого я ни разу не видел в кухне, ты удивительно хорошо разбираешься в продуктах, – заметил Нолан, наблюдая за тем, как Эрика проверят срок годности. – Ну, не забывай, что мы с Малкольмом довольно долгое время... – Росс осеклась и цепко схватила свежий багет в бумажной упаковке. – Думаю, это подойдет для ужина. Чарли такое любит. Что ж, как и Малкольм, она хранила секрет трепетно. Если Чарли вхож в их компанию, то и он не выдаст тайну, даже если размахивать у него перед лицом ножом. Чем больше Нолан думал о нем, тем сильнее сомневался в том, кого увидит. Малкольм был серьезным, Эрика — донельзя безалаберной. Если Грин не упоминал своего друга, стало быть, он такой же ветреный как и Росс. С другой стороны, Росс говорила, что от Чарли нет никакого житья... – Интересно, какой он? – вслух произнес Нолан, рассматривая продукты в огромной железной тележке. С недавнего времени между колесами убрали перекладину, и Росс приходилось висеть на ручке, чтобы кататься, и при том размахивать ногами. Дважды она чуть не влетела в стеллаж со снэками. Нолан видел, что их уже сфотографировали, однако он не стал препятствовать. Вряд ли кому-то взбредет в голову, что они встречаются — это так же нелепо, как играть носом на гитаре. – Можешь поприсутствовать, если не будешь меня компрометировать, – великодушно позволила Эрика, раскачиваясь на телеге. Ему действительно пришлось посмотреть на нее скептически, и Росс послушно встала на ноги и даже демонстративно потопала. У нее были слишком маленькие ноги, чтобы это выглядело грозно. – Не буду, но у меня есть условие. – Боже, нет, – простонала Эрика, заламывая руки, и её грудь затряслась от фальшивых рыданий. – Только не мои картины! Я знаю, ты боготворишь меня, как художницу, но отнимать последнее... Нолан прыснул. – Я хочу иметь право на один вопрос, и когда я его задам, ты скажешь мне правду, – произнес он спокойно. Эрика смерила его внимательным взглядом. – Идет? – Идет. С приготовлением ужина Росс справилась хорошо. Откровенно говоря, даже «отлично» — хотя до «превосходно» всё-таки не дотянула — чуть не уронила солонку в соус, но вовремя поймала её и отпрыгнула назад кошкой, пытаясь понять, не просыпалось ли слишком много соли. Воображаемый хвост настороженно дрожал, настоящий — на голове — тяжело качался. Нолан и сам удивился, как точно девушка следовала рецептуре и как пристально следила за готовящимся блюдом. А ещё — Флинн видел это своими глазами — ей было тяжело не хвалиться каждые пять секунд, какой она отменный повар. Чарли появился в семь часов вечера, не опоздал ни на секунду, и Нолан почему-то не мог найти себя от волнения. Открывая дверь, он представлял парня, похожего на Малкольма — темная рубашка, глаженые брюки, идеальная прическа, рисовал в голове удобную майку с пятнами краски и свободные шорты с кистями, торчащими из карманов. Чего Флинн не ожидал, так это парня в деловом костюме, у которого оказалось проколото буквально всё, что можно было рассмотреть. Ещё у него был черный, явно крашенный хвост на затылке. Под рукавами проглядывали линии тату, равно как и на шее. Эрика моментально оказалась у Чарли в объятиях, и сразу стало понятно, что он выше на две, а то и три головы. Радостная, словно ребенок, в жизни которого снова появился блудный отец, Росс разве что не подпрыгивала — хотя буквально сутки назад ругалась на чем свет стоит, потому что Чарли мог «вывести её на чистую воду». – Рикки-Тикки-Тави! – воскликнул Чарльз, на несколько секунд понимая подругу над полом. Эрика просияла, словно в жизни не слышала комплимента лучше. Поставив девушку на ноги, парень придирчиво её оглядел. Эрике, возможно, стоило бы приодеться, но Чарли, похоже, привык к тому, что видел. – Твоими ребрами можно сыр натирать! – Я просто забыла пообедать, – отмахнулась Эрика и широко улыбнулась, повернувшись к Флинну. Счастье в её глазах было неподдельным, ярким и плескалось во все стороны, как брызги на картинах. – Это Нолан Флинн, подопечный Малкольма и мой арендодатель. Флинн, это мой лучший друг в целом свете, Чарльз Кромберг. – Малкольм будет рад узнать, что его освободили от такой тяжкой ноши. Помнится, это он твой лучший друг в целом свете, – усмехнулся Чарльз, толкнув Эрику плечом, и дружелюбно протянул руку Нолану. – Значит, смотришь за Эрикой? – уточнил он. Флинн сдержанно кивнул, пожимая руку. Парень оживился. – Спасибо тебе большое, приятель. Я горю в адвокатской конторе, мне даже на пару дней вырваться — прогресс! – Интересно, а как клиенты реагируют на твой облик? – поинтересовалась Эрика, чье лицо снова стало ехидным. – Нормально, покуда я выигрываю дела, – отрезал Чарльз. – Так ты адвокат! – улыбнулся Нолан, наконец, понимая, кто перед ним. Чарли производил приятное впечатление, несмотря на эксцентричный облик, и теперь Флинну было почти досадно, что Малкольм раньше их не познакомил. – Если возникнут трудности, буду знать, к кому обратиться. Лицо Чарльза стало понимающим. В последнее время в их бизнесе было неспокойно, и иметь на счету хорошего адвоката было полезно. Пока Нолан ещё не судился с прессой, но уже тревожно думал об авторских правах — иногда его лицо использовали без предупреждения. – Крупные скандалы я ещё не брал, но, если наймешь, буду ответственным и усердным, – заметил Чарли с легкой улыбкой. Почему-то Нолан думал, что увидит у него какую-нибудь модификацию зубов, вроде клыков вампира, но улыбка у Чарльза была вполне человеческой. Если бы Флинн писал музыку в другом жанре, обязательно пригласил бы Чарльза в клип. – То, что ты друг Росс, говорит не в твою пользу, однако дружба с Малкольмом перекрывает этот изъян с лихвой, – усмехнулся Флинн. Чарльз засмеялся и непринужденно потрепал Эрику по голове, стараясь не испортить хвост и не намагнитить волосы. Вид у неё по-прежнему был довольный, но Нолан уже понял, что к чему — они слишком давно не виделись. Очевидно, если бы Чарли не был занят в адвокатской конторе, Эрика отучила бы его лезть в её дела самым гадким способом, какой только получилось выдумать. Миссис Эджком сегодня отпустили пораньше, поэтому пасту по тарелкам неуклюже раскладывала Эрика. За подачу, конечно, следовало снизить баллы, но Росс очень старалась и, похоже, её действительно приятно волновала эта встреча, поэтому Нолан наблюдал за соседкой с миролюбивым любопытством. Надолго её не хватило — когда Чарли заикнулся о напитках, она с напускным ворчанием приволокла из кухни кувшин прохладного лимонада, приготовленный Ноланом заранее, и бухнула прямо перед другом. – Это точно ты готовила? – спросил Чарльз, медленно смакуя пасту. – Мало того, что это съедобно, так ещё и очень вкусно... – Почему ты удивляешься? – оскорбилась Эрика, махнув в его сторону вилкой. – Может, потому что я ни разу не видел, как ты готовишь? – насмешливо поинтересовался Чарли. Росс демонстративно закатила глаза, однако Кромберг не обратил на это никакого внимания. – Боже, я не верю своим глазам и вкусовым рецепторам. Ведь весь твой рацион состоял из шоколадных кексов! – А Вы с Малкольмом будто были лучше меня, – фыркнула девушка, скрестив руки. Чарли сделал вид, будто не понимает, о чем Эрика говорит. – Ты ел только веганские бургеры, а Малкольм — картофель фри, утонувший в кетчупе... Ситуация становилась всё интереснее. Нет, пока Малкольм сопровождал Нолана в туре, он тоже питался не то чтобы правильно, но всё-таки Грин старался хоть как-то разнообразить меню, чтобы избежать «серьезных проблем». Что за «серьезные проблемы» лучше было не спрашивать — об этом менеджер мог рассуждать очень-очень долго. – Значит, Вы все — давние друзья? – уточнил Нолан. Ему и в голову не могло прийти, как три таких разных человека могли сойтись. Не просто сойтись — стать лучшими друзьями. Веганские бургеры, шоколадные кексы и картофель фри, утонувший в кетчупе. – Так и есть. Мы познакомились в Кентукки, откуда я родом, и вместе уехали, – сказал Чарли, и в голосе его проскользнуло что-то мечтательное, почти тоскливое, моментально отразившееся в глазах Эрики. – Куда? – В Сиэтл, – ответил Чарльз и на долю секунды прикрыл глаза, словно пытался вспомнить случившееся. Его тело слабо содрогнулось, губы тронула грустная улыбка. – Остановились лишь в шаге от него. Нолан медленно облизал губы, собираясь с мыслями. «За шаг до Сиэтла». В этом что-то было — не зря так называлась картина. Что-то очень важное, несмотря на то, что все трое сейчас находились в городе. – У меня разрыв шаблона, – наконец, заметил Флинн, понимая, что прямой ответ на вопрос он не получит. – Наблюдая за Росс, я представлял тебя безответственным и вредным наглецом, – лицо Чарли стало веселым — он понимающе кивнул. – Ты и с женой Малкольма хорошо общаешься? Эрика сделала вид, будто её тошнит, и тут же подпрыгнула — похоже, её беззастенчиво пнули под столом. – С Лизой? Конечно, – непринужденно проговорил Чарльз. Эрика потирала под столом ушибленную ногу и злостно сверлила друга взглядом. – Они стали встречаться на глазах у нас с Эрикой. У Рикки и Лизы предрассудки насчет друг друга, но мы с ней неплохо ладим. Я, между прочим, крестный малыша Эрика. – Правда? – изумился Нолан. – Его в честь нас назвали, – ответил Чарли, улыбнувшись. – Эрик Чарльз Грин. Вроде как мы трое. Навсегда. У меня тоже есть кое-что, – Чарльз закатал рукава с таким видом, словно только и ждал возможности показать татуировки. Нолан увидел стилизованные надписи на запястьях — «Малкольм» справа, «Эрика» слева. – Если мне нужно думать логически, я смотрю на правую руку, если понимаю, что не хватает эмоций — на левую. А в обычное время стараюсь отталкиваться от своего опыта, – поведал Чарли с таинственным видом. – Мощно, – присвистнул Нолан. Татуировки с именами Эрики и Малкольма выглядели, как новые, и очень хорошо вписывались в композицию на руках Чарльза — значит, Кромберг регулярно их обновлял. Похоже, Грин и Росс были для него такими друзьями, без которых он не представлял себе жизнь. Малыш Эрик скоро пойдет в школу, да и стал бы Малкольм давать своему сыну имя в честь тех, кого он едва знает? Определенно эти трое... но, что же у Эрики? – Это всё для малолеток, – пробурчала Эрика, надменно уставившись на друга — Чарли медленно раскатывал рукава обратно, не обращая внимание на ворчание подруги. – Наивность не красит людей. Может, раньше красила, когда люди ходили в дамаске и тафте, однако сейчас это признак узкой мысли... – А ты верно умрешь, если не будешь умничать хоть минуту, – огрел Эрику Чарльз. – Ешь. Я жду. Росс смерила его пристальным взглядом. – Ты хуже Малкольма, – произнесла Эрика, послушно заталкивая в рот пасту и с видимым усилием глотая. Вид у нее был не самый веселый. – Доволен? – Поговорим, когда доешь свой ужин. Нолан усмехнулся, замечая, с каким недовольством на него посмотрела Эрика. Она всё больше напоминала злого енота — бандитские круги под глазами, хвост, цепкие лапки. Флинн почти мог представить, как Росс хватает со стола печенье и бежит, очертя голову, чтобы съесть его в укромном месте. Если не считать того факта, что Эрика, похоже, была не в восторге от еды. От чего она вообще была в восторге? Испытывала ли она восторг? В животе Флинна снова появился зуд. Он жил под одной крышей с самым раздражающим существом на планете и, черт возьми, это было что-то настоящее. Эрика была права, он пытался найти слово для чувства, которое раньше никогда не испытывал. Но теперь Нолан, по крайней мере, знал, что чувствует что-то. Когда Эрика смотрела на него, её взгляд не был равнодушным, хотя Нолан отчетливо видел пелену перед её глазами. Пока Эрика мучила пасту, Нолан и Чарльз успели обсудить футбольный матч. Флинн считал себя почти заядлым болельщиком, правда, в туре у него не было времени смотреть телевизор и ходить на стадион. После того, как паста окончательно остыла, а в тарелке осталось меньше, чем было, Эрика увела друга смотреть свои картины. Чарли подмигнул Нолану и громким шепотом сообщил, что собирается восторгаться всем, что увидит. По всей видимости, экскурсия затянулась. Нолан понимал — друзьям есть, о чем поговорить, тем более, виделись эти двое достаточно редко. Вряд ли они собирались обсуждать дела дней минувших — Флинн видел, что и Грин, и Росс, и Кромберг не в восторге от того, что случилось перед Сиэтлом, однако по какой-то неведомой причине ни один из них не был готов это отпустить. К двадцати двум часам Нолан решил поинтересоваться, не понадобится ли Чарльзу одеяло и подушка. Возможно, Флинн просто хотел убедиться, что Эрика вернулась в свое саркастически-ироничное состояние. Может быть, он просто был очень гостеприимным хозяином. Нолан очень хотел верить, что второе. – Тебя саму это устраивает? – услышал он приглушенный голос, когда подошел к двери, и невольно замер, не решаясь прервать разговор. – Не знаю, – задумчиво ответила Эрика. – В этом ведь есть что-то, правда? Тебе понравилась хоть одна картина? Только честно. Несколько секунд Чарльз дальновидно молчал, обдумывая ответ. Скорее всего, он лучше многих понимал, что ему на голову могут нахлобучить холст, если ответ будет недостаточно почтительный. – Мне понравилась «Эмансипация», – наконец, произнес Кромберг. – Не картина, а взрыв эмоций. Но, Рикки, у тебя рядом ещё десять полотен, и они выглядят невзрачно, словно ты просто разбрызгала краски по полотну. Скорее всего, не так уж это и далеко от истины, – произнес он, и его голос неуловимо изменился. – Как ты себя чувствуешь? – Чарли. Послышалась возня. Нолан отошел на шаг, отчетливо слыша биение своего сердца. Это был пульс стучащий в ушах. Его не учили подслушивать. Его никогда не интересовали чужие разговоры. И, черт возьми, ничто не связывало его с Эрикой, кроме поцелуя, который ничего не значил для них обоих. – Знаешь, дела вроде пошли на лад, – произнес Чарли, и хотя Нолан знал его всего несколько часов, он различил в голосе Кромберга фальшь. – Думаю, я могу упросить шефа дать мне перевод в местный филиал, и... – Нет, это исключено, – сказала Эрика необычайно серьезным тоном. – Не нужно из-за меня бросать работу. И вообще я, может, скоро уеду из Сиэтла и затеряюсь в каком-нибудь захолустье, – как бы между прочим добавила она. – Если мне суждено всё потерять, пусть это будет не Сиэтл. Нолан тяжело выдохнул, чувствуя, что его тело слабо колотит и, набравшись решимости, постучал. За дверью сразу притихли и, по всей видимости, переглянулись. К тому моменту, как Росс крикнула: «можешь ударить дверь ногой», Флинн уже собрался с мыслями. Эрика и Чарльз лежали на полу, раскинув руки, как звезды, и до его прихода, похоже, рассматривали потолок. – Я пришел спросить, не нужны ли одеяло, подушка... – Нет, я скоро поеду домой, – сказал Чарли, повернув голову, и миролюбиво улыбнулся Нолану. – У меня завтра слушание в обед. Наверное, он хотел бы остаться и присмотреть за Эрикой подольше, но — даже если бы Кромберга не ждали в адвокатской конторе — Росс бы не позволила ему. Как и Малкольм, Чарльз мог лишь ограничивать её, но никогда не сумел бы надеть на шею этой девушки ошейник. Кто смог бы? Нолан не знал, и жжение в его животе увеличивалось, становилось почти нестерпимым. Нет, это точно были не бабочки. Вместо того, чтобы уйти спать, Нолан остался в гостиной с книгой. Наверное, ему хотелось понаблюдать за друзьями ещё немного. Проходя мимо него, Эрика еле слышно смеялась — Чарли что-то говорил ей на ухо. У него было ехидное лицо, значит, шутка была совсем не доброй. Росс проводила друга до холла и вернулась усталым шагом — общение с Чарли вымотало её. Не осталось никаких сомнений, она заставила Чарльза думать, будто ситуация не так плоха, как есть на самом деле. Несколько секунд Росс просто стояла посреди гостиной, словно не могла понять, где находится и по какой причине. Жжение вдруг отпустило. Они снова остались вдвоем — то, к чему Нолан успел привыкнуть. Но он не тяготился этой привычкой — почти нуждался. Боже. Она действительно была нужна ему. – Как мы только в это превратились? – спросила Росс, глядя вперед себя, и покачала головой. Нолан услышал в её голосе горечь. – Ты не гордишься своими друзьями? – поинтересовался Флинн, закрыв книгу и положив её рядом с собой. Эрика дернулась от его слов, точно он сказал что-то злое. – Чарльз в перспективе будет отличным адвокатом, Малкольма уже сейчас мечтают заполучить молодые исполнители, чтобы он провел их по тому же пути, что и меня. У них на лбу написано, что они станут успешными. Эрика взглянула на него так, будто он оказался на её пути внезапно, и она не ожидала, что встретит его в этом доме. – Если я кем-то и горжусь, то только моими друзьями, – проговорила Росс, и в её голосе, наконец, прозвучала уверенность. – Они ради тебя на всё готовы. Руки Эрики сжались. – Мне иногда интересно, на что же я готова ради них? Может, мне просто стоит уехать далеко-далеко, чтобы не обременять их? Тогда бы они, наконец, занялись своими жизнями, не оглядываясь на... – Эрика посмотрела на свои ладони, и Нолан подумал — вот сейчас она заплачет, но этого не случилось. Росс тяжело выдохнула. – На это. Нолан взглянул на Эрику с сомнением. Она не могла быть настолько наивной, чтобы не осознавать — это всё усугубит. Для Малкольма и Чарльза жизнь уже не будет прежней. Да и для неё тоже. – Они бросят все дела, чтобы найти тебя, – проговорил Нолан с сожалением. Возможно, Малкольм и Чарльз заслуживали большего, но они действительно сделали бы всё, чтобы найти её. – Даже если ты спрячешься так хорошо, что тебя невозможно будет найти, они потратят всю оставшуюся жизнь на твои поиски. Ты просто в очередной раз покажешь себя ребенком и ранишь их чувства. Кажется, Эрика готова была ударить себя по лицу, когда услышала слово «ребенок». – Что написано у меня на лбу, Флинн? – спросила Эрика, бросив на него измученный потерянный взгляд. Нолан пристально посмотрел на Эрику, повинуясь её просьбе, что прозвучала неожиданно мягко. Он увидел утомленное лицо, темные круги под глазами, устало-тяжелые веки. Волосы, обычно собранные в хвост, сейчас мягко лежали на хрупких плечах. Губы были приоткрыты, жадно черпали воздух. Она была нужна ему, так сильно. Но почему? – Я увижу, если ты подойдешь поближе. Глава 7. – Ты уверена, что сама справишься? – в тысячный раз спросил Малкольм, пытаясь поправить Эрике воротник. Эту рубашку, очевидно, носили не так, но Росс упорно поднимала воротник вверх, стоило Грину отвернуться — по всей видимости, ей казалось, что так она выглядит агрессивнее. Чего Росси, очевидно, не учла, так это своего лучшего друга, который не мог ей позволить показаться на людях в таком виде. Он и с рекламными агентами всегда ругался, когда они хотели сделать из Нолана посмешище. Стоя в дверном проеме, Нолан не решился намекнуть, что они могут и опоздать. У Малкольма не было привычки опаздывать, но Росс... она во всём была для Грина исключением. Возможно, в прошлом, о котором Малкольм, Эрика и Чарльз так не хотели делиться, было всё то, чего они избегали сейчас. Может быть, это Нолан, адвокатская контора и картины были большим исключением. Впрочем, Эрика действительно любила рисовать, и вряд ли это пришло за один день. – Ну, уж с осмотром у врача я как-нибудь справлюсь, да, – ответила Эрика, небрежно отмахнувшись. Малкольм не унимался. – Слушай, Грин, иди уже, пока я тебя не выставила. Флинн не справится без твоей поддержки. Пришлось скорчить лицо, однако Нолан действительно нуждался в менеджере, как никогда. Он был уверен в себе, но не умел так настаивать, как Малкольм — у Грина был природный дар, что-то, о чем не пишут в дипломе или аттестате. Когда Малкольм говорил, присутствующим приходилось слушать, потому что его речи завораживали. Иногда в его голосе даже проскальзывало что-то музыкальное. Он мог бы писать стихи. Нолан часто думал о том, что его менеджер мог бы писать стихи и исполнять их. Однажды он попытался заикнуться об этом, но Малкольм так быстро отмахнулся, что Флинн сразу понял — Грин мыслит другими категориями, более практичными. Оно и понятно. Малкольм был семьянином: хорошим мужем для Лизы, прекрасным отцом для Эрика. Ещё он был замечательным другом — не только для Нолана, как выяснилось, но и для тех, кто привел его в Сиэтл. Да, Малкольм умел заботиться. Но всё-таки ему стоило хоть раз попробовать написать что-то, создать что-то для себя, потому что если у человека есть дар, нельзя тратить его впустую. Нолан потерял бы замечательного менеджера, мир приобрел бы прекрасного автора-исполнителя. Но даже если бы Грин не смог продвигать его и защищать интересы Флинна, теперь Нолан точно знал, что не потерял бы Малкольма, как друга. Что ж, может у Росс, Грина и Кромберга была какая-то ужасная тайна, но они остались верны друг другу. У них было что-то бесценное. Малкольм превзошел себя — контракт, который Нолан держал в руках, стоил дороже золота. Флинн ещё не знал, зачем ему столько денег, но отчетливо понимал — в ближайшие несколько лет о нем не забудут. Его будут слушать — компания сделает всё, чтобы продвигать творчество Нолана Флинна. Его можно было назвать счастливым человеком, и, обнимая Малкольма, Нолан так себя и чувствовал. Когда они возвращались домой, к ним подходили, чтобы сфотографироваться — Нолан никому не отказал. Улыбки поклонников были ярче, чем вспышки фото-камер. Он помнил, почему начал. Понимал, зачем ему это нужно. Нолан любил этих людей — любил тех, кто верил в него, выбрал его творчество, считал его особенным. Для него они тоже были особенными. Потому что выбрали его. Его спрашивали про следующий альбом, про тур, про здоровье, про фан-встречи, про Сью... Кто-то даже спросил про Эрику. – Она работает над обложкой моего нового альбома, – ответил Нолан, как его учили. – Но пока альбом не готов, нет окончательного варианта. Я попросил её некоторое время пожить в моем доме, чтобы не приходилось ездить и тратить время... Малкольм незаметно кивал ему в нужных местах. Эрика действительно могла бы нарисовать обложку для его альбома, правда, для этого пришлось бы, наверное, сразиться с ней на мечах или во всеуслышание заявить, что более талантливой художницы на свете просто нет. Иногда Нолан хотел сказать: «Я могу сходу назвать, как минимум, десять художников лучше тебя», просто в пику ей, но тогда они бы подрались. Флинн почти хотел этого. – Отлично справился, – сказал Малкольм, когда улица опустела. – Я думал, тебя на части разорвут, даже испугался немного... – Они не могут мне навредить, – ответил Нолан, улыбнувшись. Солнышко пригревало, и он чувствовал себя даже ещё лучше, хотя удачный контракт должен был занимать его до конца недели. – А даже если и могут, это лишь потому, что так люди проявляют любовь. Он не лукавил — действительно верил в это. То, что Нолан действительно любил — делиться своим творчеством, тем, как он видит эту жизнь, своими чувствами, какими бы они ни были. Флинн готовил альбом, искренний и немного грустный, потому что теперь он пытался говорить о чувствах, которые раньше не испытывал. В прежние времена песни, которые он исполнял, были иными, но и Нолан был другим. Будучи подростком, его волновали совершенно другие проблемы, а сейчас... Сейчас его волновал человек. – Ты любишь то, что делаешь, поэтому с тобой так приятно работать, – заметил Малкольм, похлопав Нолана по плечу. В его голосе едва заметно проскользнуло беспокойство. Эрика не позвонила, хотя давно должна была покинуть врача. Нолан не знал, какого именно специалиста посещает его вынужденная соседка, но Малкольм повторил при нем раз десять, что нельзя опоздать даже на минуту. Похоже, Росс собиралась задержаться минут на десять. – Она тоже любит то, что делает. – Она не умеет, – ответил Малкольм, усмехнувшись, и теперь его улыбка была теплой, почти весенней, точно он вспомнил что-то приятное, некогда согревающее его самого. – Но, думаю, делает всё, что в её силах, чтобы я не расстраивался. Как у тебя со Сью? Вопрос застал Флинна врасплох. С тех пор, как они поговорили «официально», Нолан и думать забыл о Сью. У него сложилось впечатление, что он вспоминал Сью раньше, потому что беспокоился о её приезде и их совместных встречах — следовало готовиться, настраиваться, делать всё, как полагается. Теперь ему не нужно было выбирать в город и ждать, пока их сфотографируют, и посещать показы даже в те дни, когда ему хотелось передохнуть с книгой, тоже было не обязательно. Да и в разговорах их не было ничего особенного — обсуждать общих знакомых с Малкольмом было куда интереснее. – Никак, – ответил Нолан, пожав плечами. – И никогда не было «как». Я просто хотел, чтобы у нас всё получилось — это было бы правильно. Мы хорошо смотрелись вместе. Мы по-своему понимали друг друга. Если бы я любил Сью, в моей жизни не было бы никаких потрясений, – проговорил он, закладывая руки в карманы. – Рано или поздно мы переехали бы к побережью, у нас была бы целая комната, в которую мы бы выставляли свои награды — я статуэтки, она — обложки, и, конечно, у нас были бы идеальные дети, которые тоже занимались бы музыкой... Росс посмеялась бы над нами. – А при чем тут Рикки? – поинтересовался Малкольм. – В последнее время мне кажется, что она всегда при чем, – вздохнул Нолан. – Не знаю, в чем дело. Я знаю, что она самый ужасный человек на планете, но когда её нет рядом почему-то очень скучаю. У тебя было так же? – спросил он, переведя взгляд на друга. Малкольм запрокинул голову и посмотрел на проплывающие в небе облака. – Нет. Когда я её встретил, то впервые почувствовал, каково это — когда тебя понимают и ценят за то, какой ты есть, – проговорил Грин, провожая облака взглядом. Нолан удивленно вскинул брови, но друг не посмотрел на него. – Люди всегда смотрели сквозь меня, и я долгое время думал, так и должно быть. Рикки была первой, кто увидел меня. Первой, кто поверил в меня. Первой, кто считал: всё, что я делаю, достойно быть увиденным, услышанным и понятым. Рикки была первой, а потом появился Чарли, – заключил Малкольм, и, наконец, сдвинулся с места. Разумеется, Эрика вернулась домой раньше, чем Нолан и Малкольм, и ей даже не пришло в голову, что нужно позвонить. На самом деле Росс, по всей видимости, была слишком увлечена игрой в тетрис. Старый GameBoy повидал на своем веку много горя, но упорно работал, несмотря на то, что Эрика давила на кнопки с заметным остервенением. Нолан еле сдерживал смех. – Ну? – спросил Малкольм. – Всё нормально, – ответила Эрика, с некоторым недовольством откладывая игровое устройство. – Ну, он, конечно, сказал, что надо бы прибавить в весе и спать побольше, однако я ничего не могу гарантировать... – С этим мы разберемся, – Нолану показалось, что Малкольм выдохнул с заметным облегчением. Он совершенно внезапно подошел к Эрике и поцеловал в макушку — Росс попыталась сделать вид, будто вытирает с головы слюни, но вид у нее стал неуловимо довольный. – Мне нужно вернуться домой пораньше и посидеть сегодня с Эриком — у Лизы собеседование, она хочет снова выйти на работу.... А ты рисуй, поняла? – требовательно уточнил Грин. – Рисуй. Заказчик ждет от тебя шедевр. – А чем ему не понравилась предыдущая картина? – нагло поинтересовалась Росс. Малкольм скептически скрестил руки. – Помимо того, что она выглядит так, будто кто-то наблевал на полотно маджентовой краской? – Отличная мысль, – с энтузиазмом заключила Росс. Очевидно, Малкольм знал, что Рикки не будет набирать краску в рот — она была очень брезглива, но всё равно он позволил себе покричать напоследок, чтобы подстегнуть энтузиазм своей подруги. Росс легко было накрутить, и Грин действительно пользовался этим, чтобы держать подругу в тонусе. Похоже, у Эрики были психические проблемы, возможно, даже достаточно серьезные. Сложно было не заметить, учитывая, что иногда с ней не было никакого сладу, хотя раньше Нолан об этом не думал. Просто считал, что его вынужденная соседка проблемная, взбалмошная девица, которая любит чинить людям неприятности. Зато Флинн заметил, что Росс снова устроилась у окна. Нолан давно понял, что Росс нравится смотреть на город через стекло, особенно, когда рядом никого нет. Однажды ночью, когда он шел в кухню попить, то увидел, как его соседка сидит на полу и смотрит в окошко. Силуэт сперва чуть его не напугал — Нолан не сразу привык к тому, что живет не один. Он сделал вид, что не заметил её, чтобы не смущать. Спорить в тот момент ему не хотелось. Бросив взгляд на оставленный на диване GameBoy, Нолан решил придумать мотив под слова, записанные вчера вечером. У него было вдохновение, и он решил, что получится довести песню до конца, если не тянуть время. Пока Флинн работал, Росс бросала на него тяжелые взгляды — он чувствовал затылком. Правда, стоило Нолану обернуться, как взгляд Эрики вновь скользил по окну. Мотив так и не придумался, а настроение испортилось. – Творческий кризис, а? – насмешливо поинтересовалась Росс, когда Флинн совсем отчаялся и отложил гитару. – Это не смешно, – ответил Нолан, обернувшись. – Нет, это очень смешно, – произнесла Эрика, прислонившись к окну плечом. Её острой улыбкой можно было нарезать овощи. – Творческие люди такие смешные. Думаете, у Вас есть внутри неисчерпаемый запас, но стоит Вам только столкнуться с интенсивной работой... всего два-три года, и вот Вы понимаете, что сказать-то уже нечего, и говорите Вы не лучше и не хуже других. Тяжело быть посредственностью, а? Злость захлестнула Флинна с такой силой, словно ему в лицо плеснули кипятком. Он встал, тяжело дыша от гнева. Почему? Зачем ей нужно быть такой, если она умеет быть доброй, понимающей, даже любящей? – Ты мне скажи, – злобно произнес Нолан. Эрика насмешливо посмотрела в его глаза, как будто Нолан в очередной раз сказал что-то глупое, над чем она готова была потешаться бесконечно. Не могла же она смеяться над собой буквально всё время? – А какое я к этому имею отношение? – поинтересовалась Росс непринужденно. – У меня нет никаких иллюзий. Флинн подошел к ней вплотную, и Росс вновь запрокинула голову, чтобы видеть его лицо, однако это был взгляд маленькой куницы, которая хотела запустить в его ладонь крохотные зубки. – Тогда выброси свои краски. Давай, Росси, – сказал он, схватив её за руку, чтобы отвести в комнату для гостей, где лежал её чемоданчик. Эрика интенсивно дернула запястье и зло посмотрела на него, поднимаясь на ноги. Её кулаки сжались. – Тебе должно быть грустно осознавать, что картины у тебя уже не так хороши, как прежде? Что из десяти выстреливает только одна, и то, если повезет? – Я не художница, – выплюнула она. – Но очень хочешь быть, – упрямо ответил Флинн, делая шаг навстречу. – Тебе хочется прикоснуться к искусству, а оно такое горячее, что обжигает твои пальцы, и ты бежишь от него со всех ног. Его щеку обожгла пощечина, настолько сильная, что голова мотнулась в сторону. Он не ожидал. Не ожидал, что в её слабой руке будет столько силы, но, конечно, ожидал пощечину. Это лишь доказывало его правоту — он сумел задеть её, сделать по-настоящему больно, и она ударила его. Всё честно. По справедливости. Он хотел этого. Да или нет? Конечно, да. Выдохнув, Нолан посмотрел на свирепо-разбитое лицо Эрики. Эрика дышала тяжело, держа себя за горло. Почти хрипела. Рыба, выброшенная на берег. Нет, не рыба... касатка. – Что бы ты понимал в этом, Флинн, – произнесла она с горечью, и теперь в её голосе звучали слезы — то, чего Нолан никак не ждал. – Ты никогда не любил ничего так сильно, чтобы испытать настоящее страдание, потеряв это. А я теряю всё, даже сейчас. Сейчас Росс была совсем не права. Потеряв музыку, возможность выступать, Нолан, наверное, умер бы — наложил на себя руки, погиб. Просто он делал всё, чтобы не терять её. Знал, что связь с музыкой поддерживает всю его жизнь. – Ты просто не можешь взять себя в руки, – жестко произнес он. – Творчество — это упорный труд. Туры, концерты, репетиции, студия... Если бы ты только знала, как тяжело заниматься музыкой! Ему так хотелось, чтобы она его поняла. Сейчас Нолан хотел этого даже больше, чем раньше, потому что теперь он знал — Росс умеет понимать. – Музыка... – Эрика болезненно выдохнула, и на миг ему показалось: вот сейчас она скажет то, что он так хочет услышать. – Музыка для дураков. Она толкнула его в грудь, совсем слабо, словно это была не рука, ударившая его по лицу, и прошла мимо, собираясь оставить его с одного, с пульсирующей щекой, но внезапно прислонилась к косяку и тяжело выдохнула. Её покинули силы. Нолан видел это слишком отчетливо, чтобы не понять, что случилось. – Как же больно, – хрипло прошептала Росс, стискивая свое горло пальцами, и кожа под ними пугающе побелела. – Как же, блять, больно. Ему не хотелось видеть, как она плачет, и Росс не заплакала, словно для нее это было физически невозможно. Однако Флинн знал, что это не правда. Он не слышал, но почему-то отчетливо понимал — она плачет, наедине с собой, когда никто не видит, и Малкольм с Чарли тоже знают об этом. Нолан подошел к ней и обнял со спины, крепко стискивая руками. Она казалась такой маленькой, и ему просто хотелось, чтобы хоть на миг Росс почувствовала себя в безопасности. – Покажи мне, как ты рисуешь, – попросил он, целуя её затылок. Росси прислонилась спиной к его груди и ничего не ответила, но Флинн знал, что это согласие. Глава 8. Росси пропадала с самого утра, но Флинн не волновался: уже третий раз за эту неделю она отлучалась в шотландский бар, где работал её старый приятель Норт. Флинн так и не понял, имя это или фамилия, и почему это должно было что-то ему сказать, но, по словам Эрики, Норт был дельным парнишкой — прежде всего он наливал своим друзьям, а уже потом обычным посетителям. Флинн мельком поинтересовался, каким образом его бизнес не прогорел, на что Росс справедливо ответила: «У Норта очень много друзей». Бар Росс посещала совсем не для того, чтобы пить и расслабляться — как выяснилось, много старых знакомых из «прежних времен» были сейчас в Сиэтле проездом, и всех их тянуло к Норту магнитом. Малкольм, как выяснилось, тоже был наслышан про бар Норта и даже посещал его несколько раз, в тайне от Лизы, чтобы повидаться с приятелями. Нолан понял, что местечко своеобразное — Лиза, в отличие от Эрики, была синонимом слова «здравый смысл» и никогда не посещала сомнительные мероприятия. Утро Флинн провел за игрой на фортепиано. Наконец, у него вновь появилось вдохновение, которое хотелось пустить в дело. Росс и не знала, как сильно его зацепило её рисование. Она была непривычно сосредоточенной, очень собранной, и творила с таким видом, точно на неё снизошло озарение. Творила. Нолан не мог подобрать другое слово. Назвать процесс как-то иначе было бы кощунством. Никогда раньше Флинн не видел, как рисуют по настоящему. Он даже не знал, что существуют такие материалы — перед тем, как взяться за дело, Росс показала ему водорастворимое масло и разрешила повозить масляной пастелью по кусочку плотной бумаги. Ничего хорошего у Нолана не получилось, но ему понравилось работать с таким мягким материалом. Он нарисовал бабочку, и Росс мельком заметила, что из этого может выйти толк. Конечно, она его обманула. Это была самая ужасная бабочка на свете, больше похожая на цветную кляксу. Но Нолан почувствовал себя хорошо, потому что Рикки впервые была снисходительна к его творчеству. Пока Росс занималась картиной, он полистал её скетчбук и, к своему неудовольствию, ничего не понял. Как выяснилось, у Росс был скетчбук для набросков — на нем она прикидывала будущие картины и несколько книжек в твердых переплетах, где она рисовала карандашами и маркерами. Там были более понятные для восприятия рисунки — по большей части люди. – Для чего черная бумага? – спросил Флинн, замечая нераспечатанную склейку рядом с чемоданом. Она была достаточно увесистой и, кажется, больше напоминала картон. – Для пастели... для маркеров, – произнесла Росс, не отрываясь от мольберта. – Есть еще золотая акварель... акрилом можно... – Я понял, для всего, – вздохнул Нолан, откладывая бумагу. Ему не очень хотелось отвлекать Эрику в такой момент. Знал, как легко может уйти вдохновение. Вместо этого он продолжил исследование. У Росс было много всего интересного — всё хотелось попробовать, и Эрика позволила, правда, велела вымыть за собой кисти. К обеду, когда Нолан закончил играть на фортепиано и, наконец, определился с мелодией, к нему подошла миссис Эджком. Вид у нее был серьезный — сразу стало понятно, она хочет поговорить не о предстоящей трапезе. Флинн послушно обернулся, готовый слушать. У него было хорошее настроение. – Звонил портье, – сказала миссис Эджком. – Там внизу четверо юношей... не внушающих доверие. Кажется, они хотят видеть мисс Росс. По всей видимости, миссис Эджком не очень хотела произносить «не внушающих доверие», но именно так ей сказал портье. Нолан ободряюще улыбнулся. – Ну, у мисс Росс много странных знакомых, – заметил он, накрыв клавиши крышкой, и миссис Эджком понимающе кивнула. – Пусть войдут. Вообще-то он не пускал в дом посторонних, однако ему было любопытно взглянуть на друзей Росси. Теперь, когда Нолан имел об Эрике не поверхностное представление, он знал, что среди её знакомых может быть кто угодно. Некоторое время в холле неуверенно возились, пока миссис Эджком не произнесла громко и твердо: «Прошу за мной». В зал неуверенно вошли четверо юношей, озираясь почти воровато, словно с потолка могло что-то упасть. Нолан сразу понял, перед ним музыканты, вовсе не потому что у одного из них был за спиной чехол с гитарой. Просто он вдруг почувствовал, что понимает этих ребят. Похоже, это была музыкальная группа. У парня с гитарой были зеленые волосы, жесткие и не очень послушные — он явно мучил их химией не первый раз. Остальные участники хоть и остались при натуральном цвете волос всё равно не отказали себе в удовольствии сделать татуировки. Самая интересная татуировка была у низкого темноволосого парня — длинный китайский дракон, начинающийся на одной руке, опоясывающий шею и спускающийся на другую руку. – Здравствуйте, мы ищем девушку, примерно вот такого роста, – парень с гитарой очертил ладонью линию рядом со своим плечом, а потом, подумав, всё-таки чуть опустил руку. Нолан почти готов был усмехнуться. – Она обычно носит конский хвост. И взгляд у нее... – Тяжелый. Да, это Росс, – кивнул Флинн, разводя руками. Парни немного приободрились — по всей видимости, они не ожидали, что Рикки живет в подобном месте. – Проходите, она скоро вернется. Участники группы переглянулись. – Нет, просто... передайте ей эту гитару и скажите, что нам очень жаль, – быстро сказал один из парней, заставляя товарища снять с плеча чехол. – Я бы с радостью это сделал, но, поверьте, она из меня душу вытащит, если я вдруг должен был Вас задержать, – честно сказал Нолан. Несмотря на то, что Росс ни разу в жизни не упоминала этих ребят, Флинн представлял себе, какой шум она может поднять. Тем более, если перед ней извинялись, то Рикки, конечно, хотела услышать это лично. – Хорошо, – кивнул парень с гитарой. Началась бурная деятельность. Миссис Эджком, которой порядком надоели все эти голодные гости, решила под шумок накормить обедом всех. Парни немного расслабились, да и Нолан почему-то хотел, чтобы гости чувствовали себя, как дома. За трапезой они представились. Парня с крашенными волосами звали Оскар — когда Нолан рассмотрел его поближе, он увидел, что в носу у него колечко. Темноволосый и рослый представился Даниэлем. Шатена, забитого татуировками, именовали Альфредом. Молчуна с голубыми глазами, подведенными черным карандашом, назвали Бэзилом. Как понял Нолан, они были из инди-рок-группы и долгое время путешествовали. Интересно, что Росс думала об их увлечении? Очевидно, ничего хорошего, потому что парни, несмотря на свой суровый вид, явно боялись встречи с ней. За чаем Нолан позвонил Малкольму и попросил вернуть Росс домой — почему-то Флинн думал, что она вернется пораньше, однако ей, похоже, было слишком весело в компании старых приятелей у Норта, поэтому она не спешила. Похоже, Грин пропесочил девушку, как следует, потому что Рикки появилась через полчаса. Явно приехала на такси, иначе Нолан просто не мог представить себе, как эта черепаха развила такую скорость. – Напомни мне, пожалуйста, никогда больше не связываться с Малкольмом, – крикнула Росс из холла, прекрасно зная, что Нолан в гостиной — в комнате с лучшей акустикой. – Позвонил мне в бар, в самый разгар игры в дартс, и заставил очертя голову нестись домой. Я почти выиграла двадцатку, но разве Малкольма это интересует? Господи! Время ещё детское! Пять лет мне, что ли? Ещё немного, и я... Росси осеклась, заметив, что в гостиной целых пять человек, и заметно напряглась— она всегда немного тушевалась перед гостями. Нолан уже знал, с чем это связано — обычно Рикки изучала людей и выбирала модель поведения, однако сегодня у нее совсем не было времени на подготовку. Раньше, чем она успела понять, кто перед ней, Оскар двинулся навстречу. – Привет, – робко произнес он. Росс удивленно хлопнула ресницами, словно из всех неожиданностей на свете самой большой была эта. – Боже, ты не представляешь, как долго мы тебя искали! Мы... принесли Санта-Монику, – парень бережно взял со столика чехол и вложил в руки изумленной Росс. Она была такой изумленной, что не выронила чехол лишь чудом. – Бога ради, прости, что всё так получилось! Росс, кажется, еле слышала, что он говорит. Может быть, и не слышала вовсе, потому что всё её внимание занимал чехол. Она дернула за молнию дрожащими руками, и Нолан увидел видавшую жизнь гитару с затертыми стикерами по всему корпусу. Чехол упал на пол. Руки Рикки бережно прошлись по гитаре, точно она не верила тому, что держит в её руках. – Это и правда Санта-Моника, – ошеломленно прошептала Росс, не решаясь провести пальцами по струнам. – Мы... мы её не крали, – сказал Даниэль, оказываясь рядом. Рикки не могла на него посмотреть, всё ещё цепляясь взглядом за гитару. Ничто на свете она не держала так бережно, как инструмент по имени Санта-Моника. – Нас вызвали на бис, и мы не смогли устоять. А когда вернулись, Вашего фургона уже не было. Оскар сказал, что парни упоминали поездку в Сиэтл, и мы отправились следом. Мы приехали на музыкальный фестиваль, но не нашли Вас. Посмотрели список участников, но Вас не было. Поспрашивали у других банд, но никто ничего не ответил. – Да, наша группа... она распалась, так что мы... не доехали до фестиваля, – проглотив ком в горле, произнесла Росси и, наконец, подняла полные слез глаза. И Нолан вдруг понял, почему ни разу не видел, как она плачет. Просто у Эрики никогда не было причин показывать свои слезы. До этого момента. – Боже, это из-за нас? – спросил Оскар, отступая назад. – Нет, это давно назревало, – сказала Росси, вытирая слезы рукавом, и выдохнула. – Мы просто... разошлись по сторонам. Такое бывает с группами, очень часто. Слишком часто. Нолан всегда тосковал, когда читал про развалившиеся бэнды. Он знал, что музыкальные коллективы не вечны, и что для исполнителей в порядке вещей сходиться и расходиться, особенно, если у них меняется видение на творчество. Но даже будучи музыкантом он всё равно любил представлять музыкальные группы компаниями друзей, где все любят друг друга и занимаются делом всей жизни. В каком-то смысле ему действительно следовало повзрослеть. – Мы стали ездить по всем фестивалям, про какие слышали, в надежде где-нибудь пересечься с Вами, но всё было тщетно, – сказал Альфред, помолчав. – А позавчера мы увидели твою фотографию в газете, и вот... – Спасибо, что привезли её, – быстро сказала Росс и решительно протянула гитару обратно парням. Движение было слишком резким, чтобы посчитать его осмысленным. – Но лучше оставьте себе. Вам-то она явно нужнее, как я погляжу... – Нет, она твоя, – решительно сказал Оскар, покачав головой. – Если бы ты знала, как мы благодарны за то, что ты одолжила нам Санта-Монику в ту ночь. Это было потрясающее выступление, которое мы никогда не забудем. Я старался не использовать её без надобности, но мне хотелось уважить Вашу группу, поэтому несколько раз выступил с твоей гитарой. В чехле лежат новые стикеры. Теперь Нолан видел искреннюю улыбку, от которой неожиданно повеяло теплом. Росс вновь пробежалась взглядом по стикерам по всему корпусу гитары, и глаза, ещё немного блестящие от влаги, вдруг засияли. – Можешь нам спеть? – спросил вдруг молчун Бэзил. Его голос прозвучал так внезапно, что парни даже опешили. – Я больше не пою, – виновато произнесла Росси, и её взгляд вновь потух. Перед глазами появилась знакомая Нолану тяжелая пелена, от которой ему обычно становилось не по себе. Почему? Если Росс так скучала по Санта-Монике, то теперь, вновь обретя её, разве не должна была тьма навсегда уйти? – Сделай, пожалуйста, исключение, – попросил Альфред с мягкой настойчивостью. – Чтобы мы разошлись, как добрые приятели. Похоже, такие просьбы Росси игнорировать не умела. Нолан понимал, в чем тут дело. Она действительно не винила ребят за то, что они не сумели вернуть гитару вовремя — это была нелепая случайность. Кто не желал бы выступить на бис? Зрители зовут, зрители ждут... отказать им невозможно. Росс не хотела, чтобы они думали, будто она потеряла свою группу из-за них. Даже если бы это было правдой, вынести такой груз практически невозможно. Встряхнув тяжелым хвостом, Росс села на диван и сосредоточенно подкрутила колки. Гитара издала слабый звук, приветствуя её. Она помнила. И Росс помнила Санта-Монику, потому что она легла в руки так, словно её сделали для этих пальцев. – У меня ангина, поэтому не обижайтесь, если плохо получится, – сказала Росс, прочищая горло. Ей пришлось хорошенько покашлять, прежде чем она смогла выдохнуть и настроиться. – Тем более, обычно я не солировала. Её пальцы вновь прошлись по струнам, словно она пыталась вспомнить давно забытую привычку. Только это была не привычка — сама жизнь, потому что на губах Росс вновь появилась улыбка. Грустная, но очень честная, и настолько теплая, что захотелось приблизиться. Погреться. Нолан затаил дыхание. Он знал, как звучит голос Росс, но когда она запела, всё преобразилось, точно вершилась магия. И голос Росс тоже преобразился, лепестки раскрылись, наружу показалась сердцевина. Он всё ещё был сиплым, но вдруг стал таким живым, точно пытался пробиться сквозь глухую стену. А пальцы... они словно, наконец, оказались на свободе. Нолан не сразу понял, что Росс исполнила песню «Centuries». На прощание Эрика крепко обняла каждого музыканта и пожелала им удачи на фестивале. Она не сказала, что они занимаются глупостями. Она не назвала их увлечение детским. Нолан слышал про фестиваль, о котором говорила Рикки, но ему бы и в голову не пришло там выступить. Это был фестиваль для других исполнителей, и несмотря на то, что он часто появлялся в хит-парадах, местная публика не обрадовалась бы ему. Это было честно. Нолан принадлежал другому миру. Вот этому миру мягких ковров, красивых диванов на десять человек, миру, где нужно появляться на людях со своей девушкой и фотографироваться, иначе всё не взаправду, миру с выгодными контрактами, концертами в больших залах... Миру, где одолжить гитару ничего не стоит, потому что от этого не зависит судьба группы. – Как это было? – спросила Росс, поглаживая гитару по боку. Она словно не могла поверить, что Санта-Моника вновь вернулась в её объятия — её движения были бережны и вместе с тем вороваты. Нолан почти хотел подержать эту гитару в руках, но он не смог бы попросить Эрику сейчас, когда она так боялась выпустить инструмент из рук. У этой гитары было имя. Санта-Моника. Нолан не был привязан к своей гитаре настолько, чтобы дать ей имя. Он больше работал голосом, именно голос был рабочим инструментом Флинна. Эрика сказала, что не солировала. Значит, свой вклад в группу она делала за счет игры на гитаре. – Ты не в голосе, – честно сказал Нолан. – Но это было неплохо. Она подняла на него влажные глаза, и в этот момент Нолан увидел что-то, чего раньше никогда не замечал. – Ты не можешь себе представить, каким изумительным было это «неплохо» раньше. Нолан решился заговорить только вечером, когда Рикки прекратила мучить гитару и, бережно уложив Санта-Монику в чехол, вернулась к своему любимому занятию. Как только опускалась тьма, и Сиэтл наполнялся светом, Росс тянуло к окну. Ей словно хотелось погрузиться в это увлекательное светопредставление, но она боялась оказаться растерзанной улицей. Вид на улицу никогда не завораживал Нолана. Он любил пейзажи: горы, побережья, леса... даже пустыни и степи казались ему привлекательными. Но городской пейзаж казался ему чем-то неправильным. Наблюдая за тем, как Росс смотрит в окно, Флинн не мог понять, что прекрасного и завораживающего можно увидеть. Вспоминая скетчбук в твердой обложке, Нолан понял, что Рикки ищет на улицах людей. – Так… Значит, у Вас была группа? – спросил Нолан, присаживаясь рядом. Рикки отвернулась от окна. – Да, – ответила Росс, прислонившись виском к стеклу. – Эта группа дала мне всё, Флинн. Семью, друзей, свободу. Она была смыслом моей жизни. Мои родители никогда не воспринимали меня всерьез. Они могли только третировать, указывать, что я должна делать, какой я должна быть, порицать за ошибки, пренебрегать моими успехами, обесценивать всё, что я делаю... Я была одинока и несчастна, – произнесла она без особого сожаления, но Нолану всё равно стало горько. Он не мог представить, что его семья не воспринимала бы его всерьез. Его мама никогда не злилась на него за ошибки. Отец всегда поддерживал его стремление к музыке. Нолан никогда не получал поучения, что и как надо делать. Ему всегда говорили: «Пробуй, твори, всё получится», чем бы он ни хотел заниматься. И, конечно, у него получалось, потому что он верил в это. Потому что были люди, которые верили в него. Помогали ему подниматься, когда Нолан падал. – Если честно, я начала думать, что со мной всё кончено, и тут вдруг встретила Малкольма и Чарли, для которых я не была пустым местом. Я, привыкшая слушать, что игра на гитаре — это ерунда, увидела в глазах Чарли восхищение, в глазах Малкольма — одобрение. Больше никто не говорил, что мне делать. Никто не кричал на меня, когда я ошибалась. У меня появилась семья. Когда искусство переплетается с чувствами — это изумительно. Ты ведь любил, правда, Флинн? – спросила Росс, цепляясь взглядом за его лицо. Нолан не решился кивнуть, однако Рикки всё равно грустно улыбнулась. – Ты хорошо знаешь, что это такое. А потом у нас появилась цель, большой музыкальный фестиваль в Сиэтле. Эта группа не только стала моей семьей, она ещё и дала мне цель. Цель, которая всегда была, но не могла раскрыться, потому что я была напугана и забита. И вот она раскрылась. – А потом Вы поругались, – сказал Флинн, начиная понимать. – Мы поругались из-за меня. Из-за моей инфантильности, – произнесла Росс со злостью. Она отразилась в её голосе тяжелой хрипотцой. – Одно дело совершать ошибки и извлекать из них уроки, другое — ждать, что кто-то решит проблемы за тебя. Я настолько сильно нуждалась в заботе, что совсем забыла, что я взрослый человек, – Рикки прикрыла глаза и тяжело выдохнула. – Малкольму и Чарли только и оставалось, что разгребать за мной дерьмо. Это несправедливо, что им до сих приходится это делать даже сейчас, когда от группы не осталось... Рикки осеклась. Её глаза открылись, однако взгляд по-прежнему сочетал в себе тяжелую темноту и засасывающую внутрь пустоту. Флинн читал во взгляде Росс и боль потери, и ненависть к себе, и тоску по тем временам, когда в жизни этой девушки был настоящий, неподдельный смысл. Смысл, которым она наделила их путешествие. Смысл, который подарили ей друзья — в сущности даже не друзья, а полноценная семья, которой стоило дорожить. – Эти стикеры — наша история, – сказала Рикки, бросив взгляд в сторону чехла с гитарой, что лежала на низком столике. – Каждый фестиваль, каждое выступление. Всё это на теле Санта-Моники. Живое. Я думала, что потеряла это навсегда, – с горечью произнесла Росс и запрокинула голову, чтобы не позволить жаркому горю просочиться сквозь глаза. – Я жила среди обломков своей мечты. – Но, кажется, тебе, наконец, дали клей, – сказал Нолан, искренне пытаясь кинуть ей спасательный круг. Росс посмотрела на него усталыми глазами. – Думаешь, всё легко и просто, да, Флинн? – спросила она, касаясь своего горла холодными пальцами. – Что, если всё разбилось в настолько мелкую крошку, что остается только выбросить? – Ты всегда можешь сделать композицию и аппликацию, – уверенно произнес Нолан. – Ты это умеешь, Росс, я знаю. Поломанное и разбитое — просто основа для чего-то целого. Тебе есть из чего клеить. Тебе есть, с кем клеить. Он имел в виду Малкольма и Чарли, но хотел сказать о себе. Он мог помочь. Не знал, как именно, но очень хотел сделать хоть что-то, чтобы Росс почувствовала себя целой. Его больше не жгло, хотя это были и не бабочки. Кто вообще додумался назвать это чувство бабочками, когда оно было таким ощутимым и плотным? – Малкольм придет завтра, да? – спросила Росс, прочистив горло. – Да, – спокойно кивнул Нолан. Она подвинулась чуть ближе, медленно, словно боясь, что её оттолкнут. Нолан успел задаться вопросом: «Как она вообще может думать, что кто-то мог бы её оттолкнуть?». Всё самое фальшивое было в ней таким настоящим, честным, правдивым. Флинн не мог не тянуться к ней. Наверное, Росс была из тех девушек, от которых следовало бежать со всех ног, но Нолан не мог жить в песчаном замке, не хотел отстраивать его раз за разом, после набежавшей на берег волны. Он знал, что существуют правила игры и всегда следовал им, потому что у него была цель и жгучее необъятное желание делиться с людьми тем, что он считал важным. Но помимо этого было что-то ещё. – Поцелуй меня, Флинн, – попросила Росс еле слышно. – Только ни о чем не думай, ладно? Он ни о чем не думал. Просто выполнил её просьбу. Глава 9. Утро совершенно не задалось, впрочем, Нолан не ожидал ничего другого, потому что воспоминания о вчерашнем дне расплывались в голове яркими пятнами. Ему было сложно уложить в сознании, что Эрика, которую он знал и которая ненавидела всё сущее, особенно музыкальную индустрию, оказывается, была частью группы и ездила с Малкольмом и Чарли по фестивалям. Играла на гитаре и иногда пела песни, который писал Грин. Вечером, уже в комнате Эрики, когда Нолан помогал собирать разбросанные по полу материалы, Росс рассказала ему про музыкальные фестивали, которые ей довелось посетить. Её голос дрожал — воспоминания то были пропитаны светлой грустью, то какой-то злобной радостью, и Росс казалась такой счастливой, как Флинн её никогда не видел. Теперь всё встало на свои места. И внимание Рикки к группе «Сбежавшие из внутреннего», и обещание добавить их музыку, и желание посетить их концерт. В тот вечер, похоже, Росс действительно наслаждалась разговорами про фестивали, которых ей так не хватало. Она могла говорить о том, что любит, и при этом не быть болезненной частью происходящего. Она могла скучать и при этом оставаться в стороне. Пока Нолан пытался выяснить, что миссис Эджком приготовила на завтрак, Эрика висела на телефоне. Через равные промежутки времени до Флинна доносилось «Да ладно тебе, Чарли» и «Уж я в этом кое-что понимаю». Похоже, Кромберг снова пытался наставить подругу на путь истинный и, кто бы сомневалась, Росс препятствовала этому, как могла. В свое время, ещё когда они путешествовали на фургоне, Чарльз любил её скетчи, но даже в те светлые времена Рикки не позволяла вмешиваться в свое рисование. Малкольм появился после обеда. Несмотря на то, что он был одет с иголочки, как всегда, малыш Эрик, похоже, незаметно изрисовал фломастерами его воротник. Флинн почти открыл рот, чтобы сообщить менеджеру об этом, но Росс со всего маху наступила на его ногу. Она сразу вынесла гитару, чтобы Малкольм мог увидеть её своими глазами. – Санта-Моника? – ошеломленно спросил Малкольм, не решившись сделать шаг навстречу, словно гитара могла исчезнуть, попытайся он пошевелиться. – Но... откуда? – Те парни... нашли меня, – смущенно проговорила Эрика, словно случившееся каким-то образом её компрометировало. – Они не крали гитару. Их вызвали на бис, и они выступили второй раз. Сам понимаешь, было бы неуважительно уйти, когда зрители зовут обратно... Мы уехали раньше, чем они успели вернуться со сцены. – Матерь божья, – Малкольм закрыл лицо рукой и упал на диван. Нолан впервые видел менеджера таким разбитым. – Я же... я же ругал их последними словами. Я был... так зол, что просто не мог держать себя в руках. Думал, они специально нашли таких дурачков, как мы, и украли гитару... – голос Грина звучал треснуто. – Они, правда, нашли тебя? Росс посмотрела на Флинна воровато, словно сама не верила в то, что случилось вчера. Санта-Моника была в её руках. Она спела для гостей песню одной из своих любимых групп. Но всего этого не было, потому что Росс не наклеила стикер об этом событии. Ей нужна была помощь. – Я впустил их. Это случилось при мне, – подтвердил Нолан, ободряюще опуская руку на плечо Рикки. – За этим я и позвонил тебе, когда попросил вернуть Росс домой. Конечно, Малкольм тоже не мог поверить в случившееся. Наверное, он не ожидал, что когда-нибудь вновь увидит Санта-Монику. Окажись Нолан в такой ситуации, разумеется, он решил бы, что с гитарой всё кончено. Он даже понимал, почему Грин, Росс и Кромберг не обратились в полицию. Что они могли сказать? Мы сами отдали гитару незнакомцам, которые выглядят так же, как все на этом музыкальном фестивале? Тем более, они поругались. Наверняка винили друг друга в произошедшем. Сколько, в конце-концов, им было? Лет по восемнадцать. Даже сейчас эти трое были слишком молоды для того, чтобы справляться со всеми невзгодами жизни в одиночку. Эрика боялась, потому что снова повела себя, как ребенок. Чарльз думал, что сделал не достаточно. Малкольм решил, что делает слишком много. – Глазам не верю, – прошептал Малкольм. – Не могу даже в толк взять, как такое возможно. Получается, если бы мы подождали ещё полчаса, то получили бы Санта-Монику обратно. И я не ехал бы домой с мыслями, что мои родители были правы. Потому что, оказывается, они всё же не были правы. Это я верил не достаточно. Стало больно. Нолан не думал, что слова могут так сильно ранить, но боль пронзила его, как ядовитые стрелы. Родители Малкольма тоже в него не верили, и, наверное, были очень рады, когда прошел его «период». Когда прошло то, что никогда не было периодом — цель в жизни. Мечта. Причина, по которой Малкольм покинул летнюю школу. – Я хочу принять участие в фестивале, – совершенно внезапно сказала Эрика, стараясь звучать так, словно в том, что она говорила, не было ничего странного. – Хочу, чтобы ты и Чарли были рядом со мной в этот момент. – Ты себя слышишь? – спросил Малкольм, повернув голову в её сторону. – Нет, этого не будет. Тебе не... – Чарли уже согласился, – быстро сказала Росс. Глаза Грина ошеломленно расширились. – Я звонила ему утром. Несколько секунд Малкольм молчал, словно пытался оправиться от отвешенной оплеухи. Что так задело его? Наверное, он должен был узнать первым. Нет, на такое Грин никогда бы не обиделся. Они были единым целым. Не просто группа — трио друзей. Семья. Брат, брат, сестра. – Что ж, его тебе удалось убедить, – произнес Малкольм голосом человека, который хоть и остался в меньшинстве, но всё равно не собирался сдаваться. – У Чарли тонкая душевная натура, и он не может выдержать, когда кто-то рядом плачет, особенно ты. Но он, возможно, не понимает всей ситуации, а уж я постараюсь объяснить всё так, чтобы впредь у тебя больше не получилось его разжалобить. Если ты вдруг забыла, Рикки, тебе нельзя напрягаться, растрачивать впустую свой голос... – Слишком поздно, – Эрика облизала сухие губы и болезненно выдохнула. – Я лгала тебе, Малкольм. Прости. Лицо Малкольма исказила боль. – Разумеется, – тихо произнес Малкольм. – Как же иначе? – Да, – сказала Эрика, опустив глаза, хотя Малкольм на неё даже не смотрел. – Во время последнего приема врач не говорил мне, что я в порядке. Вообще-то он сказал, что я должна готовиться к операции. Меня уже тошнит от противоопухолевых лекарств, но они, к счастью, хоть уменьшили эту дрянь в размерах, – Росси коснулась своего горла, и её пальцы почти сжались вокруг, но всё-таки замерли, напоминая паучьи лапки. – Теперь только операция. Единственное, что может помочь. Я... не знаю, какие будут последствия. У меня есть месяц-полтора, чтобы подготовиться: подлечить зубы, проверить нет ли инфекции. Стандартные процедуры, ты и сам знаешь. Заявку на фестиваль еще можно подать... – Как обычно, всё решила и поставила меня перед фактом, – Малкольм встал с дивана. Из его горла вырвался рваный звук. Сейчас Грин напоминал раненного зверя, что метался по клетке и никак не мог успокоиться, потому что кинжал, которым была нанесена рана, всё ещё торчал в его спине. Нолан хорошо его понимал — сам не мог успокоиться. Он слышал свое дыхание словно со стороны, и оно звучало слишком глухо, прерывисто, точно что-то мешало. Его слепила боль — Флинн даже не знал, что умеет испытывать такие чувства. Очередная грань, которую Росс ему открыла, но сейчас Флинн не хотел писать об этом песню, делиться этим со слушателями. На самом деле ему хотелось, чтобы всё это было не по настоящему. Она даже не сказала ему. Не посчитала нужным, хотя вчера сама тянулась за его поцелуем, и её прикосновения казались такими мягкими и нежными. Эта ложь уже не была честной. Это была настоящая, лживая-лживая ложь, использованная против него, Малкольма и Чарли. Словно они заслужили это. – Петь я не смогу, – сказала Росси непринужденно, точно Грин не сказал ей «нет». – Но я хочу успеть выступить в последний раз, пока у меня есть голос. Малкольм закрыл лицо руками, но Нолан всё равно знал — он едва сдерживает слезы. Рак — это всегда серьезно, болезненно и жестоко. Он мог бы потерять Росс навсегда. Что же было хуже? Потерять её голос после того, как они сами решили разойтись по сторонам и больше не оборачиваться друг на друга. После того, как они импульсивно предали друг друга, не оценив свою связь и ту любовь, что успела родиться, пока они ездили с фестиваля на фестиваль. – Ладно, – тихо произнес Грин. – Правда? – спросила Росс, настороженно глядя на лучшего друга. Она храбрилась. На самом деле у Рикки не было никакой уверенности, что Малкольм согласится ей помочь. И, в действительности, если бы он сказал: «нет», она сама не решилась бы выступить. Может, последние четыре года группы не существовала, но их связь была всегда. Возможно, даже до их встречи. – Ладно, – повторил Грин уже тверже, как бывало всегда, когда он пытался убедить себя, что поступил правильно. – Ладно, я согласен. Но это займет слишком много времени. Мне придется уволиться, – Малкольм бросил на Нолана быстрый взгляд, в котором явно читалась вина. – Прости, Нолан. Придется тебе найти настоящего профессионала. Мне было приятно с тобой работать. Нет, всё не могло окончиться просто так. Даже если бы Нолан не знал, как сильно Малкольм привязан к Эрике, Грин был не просто менеджером. За те четыре года, что они провели вместе плечом к плечу, Флинн обрел настоящего друга. – У тебя большой-большой отпуск, друг, при том весьма заслуженный, – сказал Нолан, стараясь звучать спокойно, но его голос всё-таки дрогнул. – Поверь, я хорошо понимаю... как для тебя это важно. Контракт подписан, до выхода альбома время есть. Всё будет хорошо, я знаю. – Мне надо... – Малкольм оттер слезы и благодарно хлопнул Нолана по плечу. – Надо уладить дела, прежде чем я «отойду в отпуск». Всё-таки нехорошо оставлять тебя совсем без присмотра, Нолан. Отдыхай, Росс, – уже более деловито добавил Грин. – Горло не напрягай. Но пальцы тренируй. Договорились? Если всё не было так серьезно. Если бы не было никакого рака, Росс, наверное, сказала бы: «Ни за что». – Хорошо. Она потянулась за объятием, и Малкольм стиснул подругу так крепко, словно боялся, что Рикки может вдруг исчезнуть. Между ними пронеслась дорога, по которой они ехали на фургоне, фестивали, проведенные вместе, стихи, которые они зачитывали друг другу. Рядом не было Чарли, его присутствие ощущалось — для этого совсем не нужны были татуировки с именами. Решение было принято. – Мне казалось, я имею право знать, – сказал Нолан, когда Малкольм покинул дом. – О чем? – спросила Эрика. – О раке, блять, – произнес Флинн, испытывая потребность швырнуть что-нибудь в стену. Сейчас, даже если бы под руку ему попалась награда, он не подумал бы о её ценности. Сломал бы без задней мысли. – Это по-твоему то, что держат в секрете? Её лицо моментально загорелось. Нет, она покраснела не от смущения — от гнева, точно он попытался накинуть ей на шею петлю, более тугую, чем ту, что уже причиняла ей боль. Её шея не была беззащитной. Там, в горле, было что-то злое, опасное, чего он, как певец, должен был бояться, а боялся Флинн за нее. – А какого черта я должна перед тобой отчитываться? – прошипела Росс, глядя на него со злостью. – Не знаю, может, потому что я люблю тебя, и ты прекрасно об этом знаешь, – произнес Флинн раздраженно. Эрика тяжело выдохнула. – Ты думаешь, я потерплю это в своей жизни... – Речь в кои-то веки не о твоей жизни, чертова ты эгоистка, – Нолан посмотрел на свои кулаки и рвано вздохнул, словно боялся, что может ненароком совершить ужасную ошибку. Никогда в жизни его так сильно не трясло. Как она могла? Неужели ей не пришло в голову, что о таких вещах нельзя лгать, даже если хочешь уберечь людей? Ведь наверняка врач велел Росс сообщить близким об операции, чтобы они помогли ей подготовиться. Ведь кто-то должен был сопровождать её на обследования, следить за тем, как она принимает лекарства, быть рядом, на случай, если ей станет плохо... Кто-то должен был думать о ней в тот момент, когда хирург будет извлекать из Росс то, что буквально лишало её голоса. – Речь о многих жизнях, – произнес Нолан глухо. – Моей. Малкольма. Чарли. Думаешь, тебе одной больно? – Мне физически больно. Прямо. Сейчас, – Эрика закрыла глаза, словно не могла его видеть, хотя ей просто было тяжело смотреть на последствия своих ошибок. – Ничего не получится. У нас с тобой ничего не получится. Прости, Флинн. И найди кого-то попроще, кто будет рад твоего вниманию. Нолан горько усмехнулся. – Конечно, ничего не получится, – произнес он с досадой. – Ты просто не дашь этому случиться. Ломать ты любишь больше, чем строить, Росс. Нет, даже не так — ты бы и рада построить хоть что-то, но просто не умеешь. Рак для тебя очередное оправдание, чтобы ничего не делать. Бросить летнюю школу, остановиться за шаг до Сиэтла, нарисовать гнилую картину... Она могла бы отвесить ему ещё одну пощечину, и это было бы справедливо, но Росс лишь посмотрела на него, и теперь Флинн знал, что за пелена мешает ей видеть. Что за тьма скрывает её взгляд от него. Теперь она казалась ещё меньше, настолько крохотной, что Нолан мог спрятать её в карман. – У меня рак, Флинн, – тихо произнесла она, коснувшись своей шеи. – Мне очень страшно. Я не знаю, что делать, даже больше, чем раньше. Я боюсь, что каждый мой поступок в жизни был... неправильным. И самое ужасное, что страх появился задолго до рака. Я так боюсь жить, Флинн. – Господи, Росси, – Флинн крепко стиснул её в объятиях, и всё, что было внутри него таким сильным, вдруг затрещало по швам, потому что он не мог потерять её. – Я тоже боюсь жить. Что ж, теперь, несмотря на то, что Росс была против, Флинн посвятил свое время заботе о ней. Ему даже посоветовали завести породистую кошку и играть с ней, сколько захочется, но Флинн сказал, что у него и без домашних животных слишком много забот. Тем более, он не мог ездить в туры, зная, что дома его ждет какой-нибудь питомец. Это было слишком жестоко. Росс согласилась принять его заботу, при условии, что это работа кошкой на полставки. Она даже не постеснялась стрясти с него денег. Её работа, важно утверждала Росс, требует высокого уровня компетентности, не говоря о том, что картины в последнее время очень плохо продавались. Так что Флинн целый час наблюдал за тем, как Росс пытается испортить его диванные подушки. Когда она устала, Нолан, наконец, смог подкрасться к Эрике с расческой. Конечно, Рикки не успокоилась — по её нескромному мнению, Нолан специально решил выдрать ей все волосы и продать за большие деньги. Закончив расчесывать волосы Росс, Флинн сделал что-то похожее на пучок. Он уже знал, что Рикки чувствует себя хорошо только в беспорядке. – Я красивая? – поинтересовалась Росси, демонстративно приглаживая волосы. – Нет, но пучок роскошный, – ответил Флинн. Росси засмеялась и упала тощей спиной на его колени. Флинну почудилось, будто он ощутил выступающие позвонки. Она выглядела по-настоящему счастливой, и, конечно, дело было не только в комплименте. – Это будет дело, которое я доведу до конца, понимаешь? – спросила она, прищурив один глаз. Очевидно, его лицо с такого ракурса выглядело очень смешным, но Нолан просто позволил Рикки себя разглядывать. – Не очередная ужасная картина, не брошенная летняя школа... фестиваль в Сиэтле, которого мы так долго ждали. Думаешь, Малкольм и Чарли хотели бы этого? Или для них это пережиток прошлого? – Не мне судить, но, думаю... когда Малкольм забрал твою картину, это был красноречивый ответ, – проговорил Нолан задумчиво. Он достаточно хорошо знал Грина, чтобы быть уверенным в своих словах. – Для него это было очень важно, а Чарли... он ведь первый тебя поддержал, так ведь? Тебе не понадобилось даже в глаза ему смотреть — он сразу же откликнулся на твой звонок. Это бесценно. – Я никогда их не поддерживала, – сказала Эрика, вздохнув, и растерянно потеребила веревочки на худи. – Когда я узнала, что они в тайне от меня завели отношения, я обругала их. Назвала предателями. Я смеялась над Лизой за спиной Малкольма. А интернет-отношения Чарли вообще не считала настоящими. Возможно, поэтому они не хотели со мной делиться — знали, что я так отреагирую. Мне всё ещё не нравится Лиза, – помолчав, добавила Росс. – И я всё ещё считаю, что Чарли заслуживает чего-то большего, не просто аватарку в интернете. Понимаешь? На самом деле у Нолана не было таких друзей, чьи жизненные проблемы он воспринимал бы настолько близко к сердцу. Общение для него всегда было легким, даже с Малкольмом. Пожалуй, пока он не встретил Росс, многие аспекты человеческого общения были для него скрыты. У Флинна всегда была семья, и он никогда не видел причины ехать куда-то на фургоне. Счастье для него было более достижимым. – У тебя высокие стандарты, – наконец, произнес Флинн. – Либо друзья должны быть только твои, либо... у них должны быть очень хорошие партнеры по жизни, которые могли бы дать им то, что они, по твоему мнению, заслуживают. Я понимаю, Лиза не девушка мечты, но Малкольм любит её, такой, какая она есть. – Это потому что любовь слепа... – Нет, она не слепа, – мягко возразил Флинн, щелкнув Росс по носу. – Слепа зависимость или одержимость. Когда человек любит, он видит все недостатки, но принимает их. Это называется «идти на компромисс». Тебе такое неведомо. Когда Росс смеялась, на её переносице появлялись забавные складки. Сейчас её лицо тоже выглядело интересно. Она смеялась по-настоящему. Нолан не думал, что когда-либо увидит такое. – И какие у меня недостатки? – спросила Росс, когда её плечи перестали вздрагивать. Кажется, смех причинял ей боль, потому что бледные пальцы вновь сжались рядом с шеей. Нолану стоило больших усилий не измениться в лице. – Хочешь, чтобы я перечислял до утра? – поинтересовался он. – Да, хочу, – важно ответила Росс. Флинн улыбнулся. – Ты... невоспитанная, – произнес он, загибая первый палец. – Взбалмошная. Неряшливая. Ты эгоистка. Обманщица. Ты страшно ленивая. Наглая. Любишь позерствовать. Ты ведешь себя, как ребенок... – Я бы сказала, что это мои лучшие качества, – с гордостью заметила Эрика и рывком села, чтобы посмотреть Нолану в глаза. – Значит, во мне нет ничего хорошего? – У тебя хорошие друзья. Пробравший Росс смех был настолько сильным, что она запрокинула назад голову. Обычно её хвост тяжело качался, но сейчас Нолан видел только беззащитную шею. Ему не нравились мысли, заполняющие его голову. Всё в порядке. Это по-прежнему Росс, которая обожает отравлять людям жизнь. – Хорошо. Мне нравится. Спасибо, Флинн, – сказала Росс, улыбнувшись, но в её глазах всё равно промелькнула знакомая тяжесть. – Не хочу ложиться в больницу. – Я буду навещать тебя, – ответил Флинн. На самом деле он хотел сказать: «Я тоже не хочу, чтобы ты ложилась в больницу». В его голове крутилось: «Я не хочу, чтобы была необходимость тебе ложиться в больницу». – Дерьмо, – Эрика заметно поморщилась. – Не обращайся так со мной. – Я буду навещать тебя, потому что хочу тебя видеть, а не потому что думаю, будто мое присутствие тебя поддержит. Что ты о себе возомнила? – спросил Нолан, бросив в сторону Эрики скептический взгляд. – Предупреди, когда начнешь испытывать ко мне жалость, – произнесла она, дернув подбородком. – Такого никогда не будет, у тебя отвратительный характер, – огрызнулся Нолан. Росс ввалилась в его объятия неожиданным образом. – Я тоже люблю тебя, Флинн, – сказала она совершенно неожиданно. – Не знаю, по какой причине, но люблю. Извини за это. Ему стало тепло. Будто всю жизнь он мерз, а сейчас вдруг прикоснулся к чему-то горячему, и теплые волны побежали по телу от кончиков пальцев до грудной клетки. Вряд ли Флинн почувствовал бы себя лучше, скажи Росс, что любит его больше всего на свете. Тем более, это было бы слишком очевидной ложью. – Извиняю, – ответил Нолан, зарываясь носом в её волосы. Глава 10. Из ванной комнаты Эрика вышла совсем бледной, точно её обескровили. В руках она мяла небольшое белое полотенце с ужасными цветочками. Флинн не считал, что цветочки ужасные — об этом ему сказала Росс, когда впервые увидела это полотенце. Это не помешало ей забрать его. В последнее время у нее не было сил ворчать с прежним энтузиазмом. Несмотря на то, что на ней была мешковатая темная кофта, застегнутая на все пуговицы, Флинн заметил, что Росс всё равно потряхивает от холода. Она успела заметно уменьшиться, и разговаривала теперь вдвое тише. Когда Нолан пытался проветрить комнату, Эрика старалась выйти или закутаться в плед. – Ну, как ты? – поинтересовался Нолан. – Меня только что вырвало, как ты думаешь? – с заметным раздражением поинтересовалась Эрика. Нолан думал, что отвратительно. Не просто думал — видел, однако до ноющих костей хотел, чтобы Росс возразила. Потому что пока у неё были силы возразить, казалось, что ситуация находится под контролем. Лезть в чужие тайны Нолан не хотел, но Малкольм, конечно, не смог оставить его в стороне. Знал, что Рикки не сможет рассказать сама, даже если очень захочет, и, конечно, он взял на себя очередную роль. Когда Грин позвал его выпить пива, Флинн знал, о чем пойдет разговор. И Росс, конечно, знала, поэтому просто махнула рукой и сказала, что не хочет видеть Малкольма этим вечером. В тот вечер Малкольм выглядел едва ли не хуже Эрики, словно это из него выпивала все соки ужасная болезнь. У него даже дрожали руки, и он чуть не опрокинул бокал пива. Нолан ничего не спрашивал — ждал, пока Малкольм созреет, и он созрел, когда опустошил бокал почти полностью. О том, что у нее рак гортани, Росс узнала через месяц после того, как группа распалась. Боль в горле стала совсем невыносимой, и она отправилась на обследование, несмотря на то, что это не входило в её планы. Ей казалось, что всё под контролем. Ей всегда казалось, что всё под контролем, и она хотела доказать, будто нет на свете проблем, которые Эрика Росс не может решить. Конечно, она сразу же позвонила Малкольму и Чарли, и они приехали к ней в тот же вечер. Они были в Сиэтле, все трое, и, наверное, это было бы иронично, но было больно. Невыносимо. Дьявольски. Никогда в жизни Малкольм не чувствовал себя таким виноватым, как в тот вечер, когда они держали друг друга за руки и не знали, что сказать. Чарли плакал шумно, Малкольм — беззвучно, слезы приносили Эрике боль, поэтому она только вздрагивала. Жалели они не о распаде группы — о том, что наговорили друг другу ужасные слова перед тем, как разошлись. То, что они на самом деле не имели в виду. То, что было неважно. Они любили заботиться друг о друге. Они любили путешествовать вместе. Они любили друг друга. Вот, что было важно. – Знаешь, о чем я думал, пока держал за руку Эрику и Чарли? – спросил Малкольм, когда пена осела на дне стакана. – В тот вечер, когда мы разошлись, я так злился на нее. У нее болело горло, и я сказал ей: «Это потому что ты ела мороженое». Она сказала, что не ела, а я не поверил ей. Меня трясло от злости и осознания собственной «правоты». Проклятый рак сжирал мою лучшую подругу изнутри, а я отчитывал её, как ребенка: «Зачем ты ела мороженое? Почему ты меня никогда не слушаешь?». – Ты не знал. – А она думала, что я всё знаю, – с отвращением произнес Малкольм. – До сих пор так думает. Нолан не нашел, что ответить. Он знал, что Малкольм порицает себя совершенно несправедливо, однако разубедить его не мог. Понадобилось бы чудо, но Нолан не был волшебником. В его силах было написать песню, сыграть на гитаре или фортепиано, взлететь на первое место в каком-нибудь музыкальном хит-параде. Он чувствовал себя таким же беспомощным, как Малкольм. Сейчас, глядя на Эрику, что вытирала губы маленьким полотенцем с уродливыми цветочками, Нолан чувствовал себя даже ещё хуже. – Ты же говорила, что для тебя это в порядке вещей. – Всё равно это не весело, – Эрика требовательно ткнула Нолана в плечо. – Посмотри, у меня не выпадают брови? – Ты думаешь, это случится за несколько дней? – скептически уточнил Нолан. – Умоляю тебя. Росс злобно насупилась. – Чертова хрень, – произнесла она, швырнув в Нолана полотенцем, и снова скрылась в ванной комнате. Кажется, её снова рвало. Ей стало лучше ближе к вечеру. То ли организм, наконец, успокоился, то ли его просто покинули силы, однако Рикки сумела выбраться из своей комнаты и даже немного посидеть у окна. В углу улицы произошла драка, и, конечно, это её невероятно обрадовало. Флинн даже оторвался от игры на гитаре, чтобы посмотреть, что случилось — уж очень рьяно Росс восторгалась потасовкой. – Малкольм определился с песней? – спросила Росс, когда драка закончилась. – Хочу начать репетировать, вдруг руки отвалятся. – Если у тебя отвалятся руки, будет повод не рисовать, – заметил Нолан ехидно. – И вообще, давно я превратился в твоего секретаря? Да, определился, – проговорил он уже спокойнее. – «Свободный с тобой», вроде так называется. – Вот говнюк, – улыбнулась Эрика, и на её бледном лице, наконец, появился румянец. – Это моя любимая песня. Правда, в последнее время я всё чаще слушаю примитивную попсу, что играет у тебя дома. – У тебя в кои-то веки появился вкус, будь благодарна, – оскорбился Нолан. Эрика демонстративно закатила глаза. – О чем эта песня? Несмотря на то, что Чарли и Малкольм железно решили выступать на фестивале, Нолан ещё ни разу не слышал их песни. Эрика о таком не распространялась в принципе, а у Малкольма, что спешно приводил дела в порядок, проще было выпросить снега летом. Оставался ещё Чарли, но он был таким печальным, что у Нолана не хватало духу поговорить с ним по душам. – На фестивале узнаешь, – таинственно заявила Росс. – Ну, хотя ты, наверное, будешь на репетициях. – А они обязательно должны проходить в моем доме? – будто бы недовольно поинтересовался Флинн. – Да, потому что я не собираюсь платить за аренду помещения для репетиций. Я всего лишь бедная художница, – засмеялась Эрика. Нолан зачем-то принялся шерудить пальцами по ковру. Пульс стучал у него в голове. Быстрый ритм, совершенно не подходящий для танцев. Его тело пыталось предать его. Он хотел быть сильным для Росс, но сам нуждался в её поддержке. Хотелось вернуть всё в начало — Рикки назвала бы его мечтателем, Нолан страшно разозлился бы. Они оба были бы живыми. Ещё не осознающими, как сильно их тянет друг к другу. – Ты боишься умереть? – вырвалось вдруг у Нолана, и он еле подавил желание накрыть свой рот ладонью. Губы Эрики слабо дернулись. – Я боюсь, что никогда не смогу назвать тебя по имени, – сказала она, пряча глаза. – Это намного страшнее смерти. – Флинн и Росси. Я буду звать за нас обоих, – произнес Нолан, накрыв её руку своей. Пелена в глазах Росс стала чуть менее явной. Даже если у него не получилось прогнать тьму полностью, по крайней мере он сумел хоть немного раздвинуть тучи. Когда пойдет ливень, не будет так темно и холодно. – Почему музыка? – спросила Росс, настороженно пошевелив плечами, словно под кожей пробивались крылья. – Не знаю, просто с детства нравилось петь, – ответил Нолан, невольно вспоминая ранние годы жизни. – Мама отвела меня на вокал, а дальше... само закрутилось. Никогда не мечтал стать рок-звездой или живой легендой. Просто мне нравилось петь, и я ничего другого для себя не видел. В глазах Росс на секунду появилось затаенное торжество. Она не очень любила его тип музыки, но Нолан всё равно замечал, как Эрика качает головой в такт. Этого было достаточно. – Твои родители поддерживали тебя? – До сих пор, – ответил Нолан, улыбнувшись. – Они очень мной гордятся. Думаю, даже статьи про меня собирают. Некоторые довольно... мм... постыдные, – нехотя признал он. Эрика невольно засмеялась. – А твои? Росс грустно улыбнулась. Она посмотрела на него с жалостью, словно в её представлении Нолан мало что понимал о реальной жизни. У нее был повод так думать — не зря она сбежала вместе с Малкольмом навстречу неизвестности. – Мои никогда мной не гордились, – проговорила Эрика серьезно. Легкое чувство тревоги пробивало Нолана, когда он понимал, что для Росс это что-то обыденное, и она даже не представляет, что в объективной реальности может быть иначе. – Им никогда не нравилось то, что я делаю, чем бы я ни занималась. Они, знаешь, не из тех родителей, что приносят плакаты с твоим именем на соревнования по фигурному катанию. За промахи отругают, как следует, а достижения воспримут как нечто разумеющееся само собой. – Но они любят тебя, – проговорил Нолан осторожно. – Свое представление обо мне, – поправила Эрика, задумчиво оттянув пальцами ворс на ковре. – Они знают, какой я должна быть, и ничего о том, кто я есть сейчас. Я бросила рисовать из-за них — это было задолго до летней школы. Мне хотелось гордиться тем, кто я есть, но стоило повесить на стену что-то из своих картин, как... приходилось объясняться. Довольно странное чувство — ты делишься своим видением на этот мир, а тебе говорят, что оно не правильное, – Росс покачала головой, словно пыталась выбросить из головы эту неприятную мысль. – С музыкой было проще. Я могла играть, пока их нет дома, и она существовала лишь в тот промежуток времени, пока я перебирала пальцами струны. Это было не так больно. Если бы Нолан столкнулся с подобным, наверное, он просто позволил бы родителям управлять его жизнью. Он не смог бы сбежать. Не смог бы играть на гитаре, пока родителей нет дома. Нет, он действительно умер бы, потому что жил и дышал музыкой. Его путь не был легким. Приходилось много тренироваться в игре на фортепиано, учить нотную грамоту, держать голос в тонусе, осваивать гитару, пробиваться на кастинги, но мама и папа всегда были рядом. Они смотрели на него из зрительного зала, подбадривали, называли его лучшим сыном, даже если он проваливался. У него всегда был шанс начать заново. Ему никогда не приходилось скрывать от родных то, что он любил. У Эрики ничего этого не было. – Мне жаль, что они тебя не поддерживали, – искренне сказал Нолан. – А мне не жаль, – ответила Эрика со странной улыбкой. – Мы с ними квиты. Они разочаровали меня, а я их. Флинн решительно схватил Росс за локоть. – Ты не разочарование, – серьезно заметил он. – Даже близко нет. И ты обязана пойти со мной на прогулку. – Сейчас? – Ты же знаешь, завтра тебя опять будет тошнить, – сказал Нолан, помогая Эрике подняться на ноги. – Шевелись, Росси, ты стала совсем ленивой. Он видел, Росси хочет возмутиться, но сил у нее совсем не было. Ночной воздух всегда наполнял Росс бодростью, даже несмотря на то, что сейчас ей было холодно. К счастью, Флинн додумался взять с собой куртку, так что идущая рядом с ним Росс походила на капусту, а для пущего эффекта ещё и руки растопырила, как будто ей было тесно. По крайней мере, выглядела она довольной. Две куртки, подумал Нолан, добавляют ей очки протеста. Вечерние прогулки ещё не стали традицией, однако Нолан решил выводить Эрику на улицу почаще. Вряд ли свежий воздух мог исцелить гортань Росс, но, по крайней мере, в её организме появлялся кислород. Путь, по которому они шли, выбирался совершенно неожиданным образом. Они просто сворачивали зигзагами до тех пор, пока не натыкались на тупик — только в этом случае шли обратно. – На тебя люди смотрят, – заметила Росс, когда они вышли к людной улице. Смеркалось, однако жители Сиэтла и не думали расходиться по домам. – Пусть смотрят. – Я прочитала в интернете, что крошка Сью тебе больше подходит, – по секрету сообщила Росс, доверительно понизив голос. – У меня не очень хорошая репутация. – Посмотри мне в глаза и скажи, что не гордишься этим, – потребовал Нолан, остановившись. – Серьезно. Ты делала всё, чтобы уничтожить свою репутацию. Есть, чем гордиться. Конечно, Росси было, что ответить, но из-за угла доносилась музыка, и, конечно, Эрика задрожала от нетерпения. Пришлось свернуть к небольшой площади, на которой выступали музыканты. Это был музыкальный коллектив из трех человек, играющих на гитарах. Они были одеты в клетчатые рубашки, что, наверное, имело какой-то сакральный смысл. Музыка привела Росс в невероятное расположение духа. Некоторое время она просто покачивалась, пока ей не стало настолько тепло, что Эрика даже расстегнула одну из курток. Нолан наблюдал за ней с легкой улыбкой. Ему почти не верилось, что эта девушка могла серьезно заявить, будто творчество только для мечтателей. В каком-то смысле они оба были мечтателями. Когда выступление подошло к концу, Росси дернула Флинна за рукав, побуждая подойти к музыкантам и поздороваться. Они как раз заканчивали собирать мелочь, когда Эрика и Нолан оказались рядом. Справедливости ради, если музыканты и узнали Нолана, то виду не подали. Зато Эрика осыпала их комплиментами и тут же спросила их, будут ли они выступать на грядущем фестивале. – Разумеется, за тем и приехали, – ответил один из парней с небольшой бородкой и понимающе улыбнулся. – Мы Вас знаем. – Неужели? – фыркнула Росс. – Мы пересекались на фестивале инди-рок музыки несколько лет назад, – заметил другой парень, закидывая чехол на плечо. – Кажется, в твоей группе было ещё двое. Ворчливый парень, который всё время смотрел на часы и тарахтел, как сломанное радио, и патлач, который не мог оторваться от телефона. Мы ещё думали, что Вы какие-то клоуны, пока не увидели Вас на сцене. Было потрясающе. Принимая комплимент, Рикки демонстративно раскланялась. – Ты тоже музыкант? – поинтересовался третий гитарист у Нолана. – Любитель, – улыбнулся Флинн. Росс важно похлопала его по плечу. – Флинн известен в довольно узких кругах, однако он даже близко не так популярен, как я, – заметила она. – Можно сказать, что я обучаю его. У парня большое будущее, если он не будет пренебрегать моими уроками. Сказанное Росс явно впечатлило музыкантов, потому что они одобрительно закивали. Нолан слабо представлял, какую именно музыку исполняли Малкольм, Эрика и Чарли, но даже если она отличалась от той, что любили эти парни, между ними было какое-то уважение. Казалось, словно эти небольшие группы были готовы поддерживать друг друга хотя бы из чувства солидарности. Попрощавшись, Нолан и Эрика двинулись дальше, хотя Росс настояла на том, чтобы Флинн подкинул братьям-музыкантом немного мелочи в банку за хорошее выступление. – Я в детстве думал, что влюблюсь в хорошую девушку, – произнес Нолан, когда они вышли на спокойную улицу, где располагались огромные дома, больше напоминающие замки. – Ты о таком в детстве думал? – насмешливо поинтересовалась Рикки. – Я думала о том, как попасть в страну ОЗ. В это Нолан охотно готов был поверить. – Строишь воздушные замки, а потом возмущаешься, когда они рушатся, – заметил Флинн, возвращая Росс её насмешку. – Я серьезно. Я видел родителей и... мне тоже хотелось хорошую семью. Чтобы всё было правильно. А в жизни ничего не бывает правильно. О, – внезапно оживился он, замечая знакомое здание. – Здесь дом директора компании, что отказал мне, когда я пришел в первый раз. Я тогда был раздавлен, и даже думал бросить музыку. Родители не дали опустить руки. Росс остановилась, пристально рассматривая трехэтажный особняк с кремовыми стенами и современными французскими окнами. Забор, окружавший периметр, был символическим — ничего не стоило перешагнуть, но вестись на показную открытость не стоило. Нолан знал, что каждый дом на этой улице охраняют специально обученные люди. У хозяина дома был пышный розарий перед парадным входом и клумбы с цветами, напоминающими маргаритки. Дорожка была усыпана мелким гравием, который наверняка вкусно хрустел под ногами. С заднего двора виднелся бассейн — до него добраться через улицу было невозможно, мешал уже настоящий забор из плотного стекла. Зато Нолан отчетливо видел горку голубого цвета. – Давай ему окна грязью закидаем, – сказала вдруг Росс. Флинн немного опешил. – Зачем? – Месть должна свершиться, – произнесла Эрика таким тоном, будто не было ничего более очевидного. Раньше, чем Нолан понял, шутка это или Росс действительно сошла с ума, девушка толкнула его в плечо. – Давай, будет весело. Он всё ещё был обескуражен этим предложением. – Но грязь останется у нас на... – Это всё глупости, – прервала его Росс и решительно перешагнула через забор. Её нога сразу оказалась в высокой траве по щиколотку. – Кто-то должен пачкать руки. По всей видимости, клумбы поливали сегодня утром, потому что земля была влажной, и комья из нее получились потрясающие. Нолан и сам не понимал, зачем делает это, просто чувствовал какой-то странный азарт, когда зарывался пальцами во влажную землю, делал из нее что-то похожее на снаряд и швырял по окнам, из которых горел приятный теплый желтовато-оранжевый свет. Ему стало по-настоящему смешно, когда находящиеся в доме люди обнаружили, что кто-то бросает в окна комья грязи. Эрика тоже смеялась, несмотря на то, что ей приходилось тратить больше сил. Они успели испачкать все стекла с парадной стороны на первом этаже, прежде чем на улицу выбежали взмыленные и очень недовольные охранники. Пришлось бежать со всех ног. – Всё, – выдохнула Эрика, когда они свернули на тихую, безлюдную улицу. – Я устала бежать, и у меня саднит в горле. – А зачем ты дышала ртом? – спросил Нолан, пытаясь отдышаться. – Всё-то ты знаешь, умник, – сказала Рикки, расстегнув вторую куртку, чтобы дышалось свободнее. – Скажи: я люблю тебя, умник. Рикки засмеялась и подняла на Нолана блестящие глаза. – Ни за что на свете, Флинн. Глава 11. Не то чтобы дела взаправду пошли в гору, но последняя репетиция прошла превосходно. По крайней мере, когда уставший и изрядно взмокший Нолан вернулся домой с пробежки, Эрика и Чарли во всю потешались над Малкольмом. Флинн и не думал, что когда-нибудь увидит Росс и Кромберга настолько единодушными, однако им было весело, словно они и не переставали быть группой. Чарли поменял костюм на черную футболку, и теперь Нолан мог видеть практически все татуировки на его руках. По всей видимости, таким образом он рассказывал историю. На коже Кромберга красовалось изображение фургона, о котором Флинн слышал неоднократно и от Росс, и от Грина, а также луговой мятлик; птица Красный Кардинал; кость, будто выступающая из плоти; задняя часть оленя с пушистым хвостом; дирижабль; карнотавр; щупальце осьминога, выныривающее откуда-то из под рукава; застежка-молния и, конечно, имена его друзей. Деловой стиль Малкольма тоже куда-то испарился — оказалось, что у него есть майка с изображением какого-то сомнительного слона, задравшего вверх свой хобот. Выглядел менеджер непривычно, хотя Нолан понимал, что образ ему очень идет. Не говоря уже о том, что Грин чувствовал себя раскованно в таком виде, хотя и пытался с привычной серьезностью держать дисциплину. Росс осталась верна себе. У нее была обычная светло-серая майка без картинок и аппликаций, поверх которой она надела темно-зеленый жакет. Выглядело нелепо, однако Нолан готов был признать, что отдаленно даже напоминает какой-то стиль. Участники группы будто специально старались одеться отлично друг от друга, и поэтому сочетались идеально. – Не буду я танцевать, – отнекивался Малкольм, убирая гитару в чехол. – Больно мне нужно выглядеть дураком на глазах у тысячи человек. – Но обычно я танцевала, пока солировала, – возразила Рикки. – Да, и это было ужасно, – заметил Чарли. Росс бросила в него гневный взгляд, и Кромберг тут же поправился. – Зато душевно. Никто не двигался так, как наша Рикки — королева танцпола. Росс посмотрела на него взглядом: «Вот всегда бы так», однако Грин не выглядел убежденным. Нолан не понаслышке знал, что иногда Малкольма просто невозможно было перетащить на свою сторону. Особенно, когда он был уверен, что прав на тысячу тысяч процентов. – Может, я потанцую? – неожиданно для себя предложил Флинн, сбрасывая с себя куртку для бега. – Я как раз не умею. Ну, в этом ведь весь смысл? Ребята незамедлительно переглянулись. Нолан чуть не засмеялся, заметив, какими важными стали лица друзей — они словно принимали самое ответственное решение в своей жизни. По крайней мере, теперь Флинн понимал, откуда у Росс привычка придавать всему такую значимость. Всё-таки эти трое взращивали её вместе. – Мы готовы допустить тебя до выступления с нами, Нолан Флинн, если тебя не смущает, что ты на время станешь членом нашей банды, – проговорил Малкольм таким тоном, словно посвящал его в рыцари. Нолан всё ещё старался не засмеяться. – Это будет самая важная часть его жизни в википедии, – улыбнулся Чарли, упирая левую руку в бок. – Всё-таки не каждому удается выступить с такой группой, как наша... – А как называется группа? – настороженно уточнил Флинн. – «Horse in clown costume», – объявила Рикки таким тоном, словно анонсировала рестлерский поединок. На лице Нолана появился неподдельный ужас, от которого девушка моментально пришла в восторг. – Это Чарли придумал. Честь ему и хвала. Грин и Росс бросили в сторону Кромберга благоговейные взгляды. – Мое величайшее творение, – Чарли демонстративно раскланялся. Проникся Нолан в тот момент, когда Рикки попросила его представить лошадь в клоунском костюме. На всякий случай, Флинн вообразил всё, как полагается: и парик с цветными прядями, и круглый красный нос, и длинные башмаки, и яркий комбинезон. Лошадь в его фантазии пыталась танцевать, что было ещё ироничнее, поэтому Нолан решил не импровизировать, а придумать несколько движений заранее. Несмотря на то, что Эрика регулярно посещала врача, репетиции шли полным ходом. У нее даже получилось нарисовать картину, которую Малкольм назвал «воодушевляющей» и забрал с собой. Нолан тоже оценил картину — разноцветная лошадиная голова очень ему понравилась, и он жалел, что не успел «забронировать» её до прихода Грина. У него тоже появилось вдохновение, и он снова начал писать песню. Теперь Нолан знал, какие чувства описывает и что конкретно хочет сказать. Он смотрел на Росс, слова появлялись сами собой, губы насвистывали мотив. Не просто песня — история, которая хотела, чтобы её услышали. Нолан знал, что у него есть шансы покорить публику, однако он не рискнул отправиться в звукозаписывающую студию. Он хотел большего для этой песни. – Операция через пять дней после фестиваля. Я должна быть готова, но я чувствую себя, как резиновая обувь, – сказала Рикки, устало потирая лицо. Вид у нее был угрюмый. – Боже, да что со мной? – У тебя в организме токсин, – заметил Нолан, изо всех сил пытаясь смотреть на Рикки без сочувствия. У нее дрожали плечи, и он старался сосредотачиваться на любых мелочах кроме того, что было прямо перед глазами. – Возьми плед, тебя морозит. Взять плед она не смогла, и Нолан сам накрыл плечи Рикки, чтобы ей стало теплее. Росс посмотрела на него с толикой благодарности, но почти сразу темная пелена возникла перед её глазами непроницаемой ширмой. – Мы задумали какое-то дерьмо, правда? – сипло уточнила Росс. – Неправда, – машинально возразил Флинн. – Остался только один шаг, ты это знаешь. Тот шаг, который следовало сделать очень давно. Больше нельзя тянуть, – произнес он и, набрав в легкие побольше воздуха, добавил: – Могу я кое-о-чем тебя попросить? Тебя и ребят. Росс сделала вид, будто в её голове звенит невидимая касса. – Попросить ты можешь, а вот дадим мы тебе это или нет — другой вопрос, – заявила она. У нее не было сил, чтобы сделать важный голос, и Нолан очень хорошо это понимал. Многое, что раньше казалось естественным уже не выглядело таким. Росс больше не снимала сандалии, почти не сидела у окна. Репетиции отнимали у нее слишком много сил, не говоря уже о токсине в организме, принимать который было необходимо. – Я написал песню. Хочу, чтобы HICC исполнили её. – Осталось чуть больше недели, Флинн, – проговорила Росс неуверенно. – Я знаю, Росси. Но я хочу... попробовать. Что-то в его голосе показалось ей убедительным, потому что она слабо кивнула. Следующей репетиции Нолан ждал с особым волнением, словно свой первый концерт перед широкой публикой. Он не знал, чего именно боится: того, что Малкольм и Чарли могли ему отказать или того, что они поддержали бы его, смутно понимая, как это важно. Росс ещё не слышала, как звучит его песня, и Флинн даже не был уверен, что она имеет право поддерживать его, не имея представления о том, что конкретно он предлагает. Флинн просто хотел сделать всё правильно. Чтобы песня звучала в унисон с голосом Росс, а потом звучала за неё. – Я не могу это исполнить, – сказал Малкольм, просмотрев текст, и бегло переглянулся с Чарли. Кромберг кивнул. – Она очень личная. – Я понимаю, – упавшим тоном произнес Нолан. То, что он написал, действительно носило отпечаток его личности, описывало его чувства от встречи с Росс до нынешнего момента, но у него не было секретов от Чарли и Малкольма, потому что Рикки считала их частью себя. Не просто считала — это было правдой. Нолан видел их практически неделимыми. – Ты можешь её исполнить, – добавил Малкольм. – Чего? – изумленно спросил Нолан, непонимающе взглянув на на друга. – Но я же... я не солист. – Ну... – протянул Чарли и уклончиво улыбнулся, встряхнув тяжелой шевелюрой. – У группы были взлеты и падения. Но самое лучшее, что в ней было, — мы не загоняли друг друга в рамки. Так что один раз можем позволить выступить нашему бэк-вокалисту... Танцовщику? Господи, как нам записать тебя в смету? Росс и Грин невольно рассмеялись. У группы в самом деле была смета, и вели они её по очереди, передавая обязанность, как венец. Нолану даже позволили посмотреть записи. И Чарли, и Эрика писали аккуратно, словно осознавали всю ответственность. Малкольм наверняка в тайне ими гордился. – Ты не против? – спросил Нолан у притихшей Рикки. – Я не украл твою мечту? Только ответь честно. У меня есть право на один честный ответ, если ты помнишь. Росс понимающе улыбнулась. – Мечта — выступить на фестивале с моими друзьями, – объяснила она, погладив гитару по боку. Пальцы медленно обводили стикеры, и их путешествия вспыхивали одно за другим. – Я не хотела петь — просто хотела быть услышанной. Со мной будет Санта-Моника, и люди, которых я очень люблю. Этого даже слишком много для одного человека. – Ты очень продвинулся по карьерной лестнице, Нолан, – произнес Чарли, замечая, что глаза у Рикки на мокром месте. – Был каким-то мелким певцом, а стал членом такой популярной группы... Это сработало. Они засмеялись вместе, вчетвером. – Да, это запредельный восторг, – согласился Нолан и решительно потер ладони. – Ну, нужно начать репетировать. Глава 12. – Что чувствуешь? – поинтересовался Нолан, с любопытством озираясь. Он впервые был на подобном мероприятии, и всё казалось ему интересным. Стадион, на котором им предстояло выступить, оказался действительно большим и вместительным. Скорее всего, на нем одновременно могли собраться около десяти тысяч человек. Нолан собирал арены и побольше, и билеты на его концерты обычно раскупали в течение часа, однако он всё равно чувствовал азарт, наблюдая за людьми — их становилось всё больше и больше. Это были не просто зрители, пришедшие за дозой хорошей музыки — один за другим появлялись молодые и возрастные исполнители со всех уголков страны. Стоянку заполняли фургоны, из которых выбирались воодушевленные люди — они сразу бросались обнимать друг друга, обмениваться приветствиями, рассказывать о своем творческом пути, горланить что-то, насвистывать. Малкольм, Чарли и Рикки сразу оказались на своей волне. Кто-то шумно их приветствовал, кому-то они сами бежали навстречу и интересовались свежими новостями. Нолан понял, что попал в особый мир — смешаться с толпой было так просто. Достаточно было сказать: «Я люблю музыку». – Я чувствую... волнение, – проговорила Рикки, отрывая свой взгляд от людей, что толпились у входа — образовалась небольшая давка. – Я слишком давно не выступала. Черт, как я выгляжу? – Как человек, который может доверить свою гитару непонятно кому, – незамедлительно ответил Малкольм, оттягивая футболку с изображением акулы. – Напомни намылить тебе шею после выступления, – ехидно протянула Рикки. Чарли невольно засмеялся. – Черт, я же чуть не пришел в костюме, – произнес он, окинув взглядом собравшиеся в нише музыкальные коллективы. – Выглядел бы, как дурак. – Ты и есть дурак, – живо откликнулась Росс. – У Вас всегда так? – поинтересовался Флинн. – Только когда ты рядом, – ответила Рикки слишком серьезным тоном. У них были особые места, чтобы в нужный момент была возможность выйти на сцену, однако Флинн всё равно отлично видел происходящее на фестивале. Все, выступающие этим вечером, приводили зрителей в настоящее безумие. Каждая группа звучала по-особенному, но это были не разношерстные выступления, а послания, и пусть получить их был готов не каждый, Нолан чувствовал — в многотысячной толпе находятся те, кто понимал, о чем идет речь. Альтернативная группа «Дикие сливы» привела Рикки, Чарли и Малкольма в восторг. Нолан не разобрал ни слова, но Рикки крикнула ему на ухо, что не это главное. Звучание. Флинн позволил ему заполнить сознание, и его тело закачалось на волнах томительного волшебства. Он готов был утонуть в услышанном. Его охватил восторг. – Вы тоже тут? – вырвал его из размышлений чей-то громкий голос, прозвучавший совсем близко. Нолан открыл глаза и увидел знакомые цветные волосы. Он сразу узнал Оскара, того самого парня, что принес Рикки Санта-Монику. Музыкант был не один — с ним были и другие участники группы. Малкольм и Чарли встретили их приветливыми улыбками. – Мы решили преодолеть экватор и двигаться дальше, – сказала Рикки серьезно. – Каким бы ни было наше будущее, вместе или по отдельности, здесь и сейчас мы делаем то, что должны были сделать. – Тогда удачи, – улыбнулся Альфред, и они по-очереди обменялись рукопожатиями. Объявили небольшой перерыв, и Нолан понял, что пришло время морально настраиваться. Выступление HICC поставили на грядущую половину вечера и, вполне возможно, пора было заниматься подготовкой инструментов. Не успел Нолан поинтересоваться, что друзья собираются делать во время образовавшегося окошка, как перед ними возник высокий темноволосый парень. – О, а вот и наши скакуны, – весело произнес он. – Я не слышал Ваш кошачий концерт уже... Господи, очень давно! – Что ты несешь, Норт? Кошачий концерт? – фыркнул Чарли и от души хлопнул Нолана по плечу. – Ну, сегодня будет солировать наш новичок. Очень перспективный, к твоему сведению. Так что тебе придется взять свои слова обратно. – С радостью послушаю, – улыбнулся Норт. Убедившись, что время пришло, Чарли, Рикки, Малкольм и Нолан двинулись за сцену, чтобы подготовиться к выступлению. Стадион по-прежнему гудел, несмотря на то, что на данный момент никто не выступал. Происходящее казалось Флинну удивительным, однако, пока они шли, им желали удачи и протягивали руки. За сценой тоже оказалось многолюдно. Помимо двух музыкальных банд, которые ожидали своей очереди, туда просочились и обычные зрители. Кто-то хотел пообщаться со своими любимцами, другие делали фотографии. Группа девушек тут же обратила на Нолана внимание, хотя Флинн старался держаться поближе к группе. Сегодня он был без инструмента, поэтому ребята настраивались без него. – Ты ведь Нолан Флинн? – спросила одна из девушек, подобравшись поближе. На её лице читалось легкое удивление — она явно не ожидала встретить его на таком фестивале. – Ты будешь выступать? – Да, – улыбнулся Нолан. – Буду. Удивление на лице девушки стало ещё ярче. – Тебя нет в списке приглашенных звезд. – Я с группой «Horse in clown costume», – объяснил он. Лица поклонниц стали понимающими. Настолько, что до Нолана дошло — они слышат про эту группу впервые, несмотря на то, что каким-то ветром оказались на фестивале. – Твоя группа? – спросила вторая девушка, осмелев. – Нет, – ответил Нолан, покачав головой. – Я часть группы, это принципиальная разница. Меня взяли по блату, я встречаюсь с гитаристкой. Девушки удивленно переглянулись. Было похоже, что они всё ещё думали, будто Сью имела к происходящему какое-то отношение. – Вот она, – Флинн кивнул в сторону Росс, что раздраженно возилась с проводами и еле слышно ругалась. – Как всегда довольна жизнью. – А ты сделаешь с нами фотографию? – Конечно, – улыбнулся Нолан и помахал друзьям. – Эй, ребята, можете сфотографировать нас? У Малкольма на лице застыло выражение: «Я что, похож на фотографа?», но Чарли с радостью пришел помочь. Он послушно сделал больше десяти снимков и даже ни разу не закатил глаза. Правда, Нолан всё равно увидел в его взгляде что-то веселое. Он даже почти хотел спросить про отношения Кромберга по переписке, чтобы немного его охладить, однако быстро передумал. Ему тоже было весело, и он решил помочь своей девушке с проводами. Когда они закончили, оказалось, что за сцену уже зашла Лиза с малышом Эриком на руках. Мальчик был одет в футболку с изображением гитары, что явно говорило о его желании быть причастным ко всему происходящему. Лиза тоже оделась по случаю — на ней была клетчатая рубашка с шипами по воротнику. Волосы, правда, она так и не расплела. – О, это же мой любимчик, – оживилась Рикки, моментально срывая ребенка с рук Лизы. Ей было немного тяжело, но она всё равно крепко обхватила маленькое тельце. – Ты соскучился? – Да, – важно заявил малыш и расстроенно взял девушку за щеки, чуть оттягивая их в разные стороны. – Папа говорит, ты болеешь, поэтому нельзя тебя тревожить. – Это правда, – кивнула Росс со всей серьезностью, и мальчик расстроился ещё больше. – Но ты, Эрик Чарльз Грин, можешь тревожить меня в любое время. Ты мой самый любимый человек на земле, кроме шуток. Карие глаза Эрика радостно заблестели. – Папа говорит, ты встречаешься с Ноланом, – громко шепнул он Росс на ухо. – Кто? Я? – Рикки сделала оскорбленное лицо. – Вот ещё! – Ну вот! – протянул Эрик, и даже его кудряшки как-то грустно поникли. – А я сказал всем в яслях, что это правда. Рикки медленно пожевала губы, словно собираясь с мыслями. По всей видимости, Эрик уже знал, что к чему, потому что он не сводил с Росс настороженного взгляда. – Ладно, только ради тебя, – великодушно сообщила она на радость Эрику и, наконец, перевела взгляд на Лизу. – Привет, жена Малкольма. – Здравствуй, – сдержанно улыбнулась Лиза, дальновидно игнорируя выпад. – Мы будем стоять в первом ряду. Надеюсь, никаких пошлостей не будет? – Я настаивала, но Нолан написал какую-то попсу... – с деланным недовольством заметила Росс. – Однако за других участников фестиваля не ручаюсь. На этот раз Лиза не смогла сдержать недовольство и демонстративно фыркнула, после чего они с Эриком отошли, чтобы поприветствовать Малкольма. Встреча прошла настолько удачно, что Флинн даже присвистнул. Он не мог поверить, что Росс действительно могла вести себя настолько прилично. – Смотри-ка, даже не нагрубила, – заметил Нолан, когда Лиза отошла на безопасное расстояние. – А говорят, у меня отвратительный характер, – надулась Рикки и скользнула взглядом по своим наручным часам. – Скоро на сцену. Сбежать сейчас было бы слишком просто, но Чарли, Малкольм и Рикки были готовы. Нолан тоже чувствовал себя готовым — он должен был сделать всё, чтобы его друзья, наконец, сделали решающий шаг. – Пойду проверю микрофон... – Флинн, – Росс быстро схватила его за локоть, и Нолан послушно остановился. В обыкновенно тяжелых глазах Рикки сейчас не было пелены. – Я по-прежнему считаю тебя глупым мечтателем, который ничего не смыслит в этой жизни. – Так. – Думаю, ты идеализируешь творчество. – Ага. – И переоцениваешь свою значимость. – Понятно. – Но я люблю тебя, – на одном дыхании произнесла Росс, и теперь в её осипшем голосе звучало звонкое волнение. – Это не навеяно моментом и это не потому что ты укутываешь меня пледом, когда мне холодно, и приносишь мне обезболивающее. Это потому что ты мой человек, понимаешь? Я знаю, что невозможно полюбить раз и на всю жизнь, я знаю, что мы сделаем так много ошибок, о которых потом будем жалеть, и... Флинн знал, что она собирается наговорить ещё больше глупостей, поэтому обхватил Росс за плечи и поцеловал в губы, беспокойно и торопливо. Он не знал, почему его ребра будто трещали, может, от ударной волны, что колотила по костям. В этот момент Нолан лишь чувствовал, и вкус этого поцелуя оседал в его легких сладкой цветочной пыльцой. Волнительный круговорот становился всё быстрее. Когда он отстранился, Росс боднула его лбом в грудь. – И я хочу совершить все эти ошибки с тобой, – прошептал Флинн в её волосы. – Я глупый мечтатель, но мои мечты сбываются. Мне всё равно, если ты не веришь в чудеса, я могу верить за нас двоих. Я буду говорить за нас двоих, если это понадобится. Мой голос — это твой голос, – произнес Нолан так тихо, чтобы только Рикки могла его слышать. – Он никогда не стихнет. Нолан не видел её лица, но знал, что Эрика улыбается. – Ну всё, пора к великим свершениям, – крикнул Малкольм, привлекая их внимание. – Сиэтл ждет. Сиэтл действительно ждал их — Нолан понял это, стоило ему оказаться на сцене. Его охватило незнакомое чувство, более яркое, чем счастье, потому что Флинн отчетливо понимал, что происходит. Он обхватил микрофон руками, набрал в легкие побольше воздуха, приготовившись поведать миру свою историю. Он видел, как любимая девушка перебирает пальцами струны, и по его телу прошлась вибрация — комбинация звуков ошеломительно заполнила арену. На них смотрели тысячи глаз пришедших на фестиваль зрителей. Но что они видели было не так важно. Важно, что они пришли сюда услышать.