on top

— у меня к тебе деловое предложение, — чжун ли заинтересованно приподнимает бровь, отрываясь от чтения, чтобы перевести взгляд на лежащего головой на его коленях чайльда. юноша хитро блестит глазами из-под рыжей челки, и архонт со вздохом откладывает книгу в сторону, потому что этот взгляд не внушает доверия и уж точно не предвещает спокойного времяпрепровождения. он всегда льнет под ладонь ищущим ласки котенком, но никогда не знаешь, лизнет он твою руку или вопьется в нее когтями. поцелует ли нежно, почти целомудренно в губы или же, как сейчас, неожиданно схватит за подбородок, чтобы глубоко толкнуться языком в рот. — в этот раз я хочу поменяться с тобой местами, — серьезно выдает чайльд в чужие губы. — зачем? тебе не нравится наш секс? — закономерно спрашивает чжун ли, позволяя предвестнику осыпать влажными горячими поцелуями свою шею. после того, как тарталья обнаружил, что сколько бы меток он не оставлял на чужой коже, они исчезают, как не бывало через несколько часов, каждый раз он оставляет все больше багровых пятен и болезненных отпечатков зубов. чжун ли почти жалеет, что они сходят так быстро. — дурацкий вопрос. как мне может не нравиться? — фыркает чайльд где-то в районе ключиц, с довольной улыбкой любуясь плодами своих трудов, — я просто хочу сделать ответный шаг. им нравится не спешить. медленно освобождать тела друг друга от одежды, как в первый раз изучать тела друг друга, гладить пальцами застарелые шрамы, находить новые чувствительные местечки, чувствовать партнера кожей. они слишком заняты исследованием друг друга, когда чжун ли переспрашивает: — ответный шаг? что ты имеешь в виду? — ну, просто каждый раз ты все делаешь сам. целуешь, трогаешь меня, растягиваешь, чтобы мне не было больно, заботишься, чтобы мне было комфортно, делаешь мне так приятно, что я забываю, где я и кто я, — тарталья отводит взгляд и смущенно бормочет, уткнувшись в плечо чжун ли, — я тоже хочу, чтобы тебе было так же хорошо, как и мне. если бы он осмелился поднять взгляд, он бы увидел, как нежная, счастливая улыбка трогает чужие губы. — и что бы ты сделал со мной, будь ты сверху? чжун ли не торопит с ответом, потому что плечом чувствует, как буквально горят смущением щеки чайльда, успокаивающе перебирает на затылке рыжие волосы, оглаживает гибкую спину, ползет ладонями к ягодицам, отвлекая. — я бы целовал тебя так долго и страстно, пока у тебя не закружится голова и легкие не заноют без кислорода. хочу видеть твои красные зацелованные губы и слышать твое сбившееся загнанное дыхание. чжун ли впивается в упругую мякоть чужой задницы, разводит ягодицы в стороны, чтобы провести по расселине масляными пальцами, несильно вдавить, вторгнуться самым кончиком в тугое отверстие. чайльд на прикосновение беспокойно ерзает на бедрах, но чжун ли просит его продолжать говорить, отвлекая. — я-я бы взял твой член в рот, прошелся бы языком по всей длине, втянул щеки. расслабил бы горло, чтобы тебе было горячо и приятно, чтобы твои бедра дрожали от напряжения. а еще хочу попробовать твою задницу. хочу насадить тебя на свой язык, чтобы ты кричал от удовольствия-ах! тарталья давится воздухом от ощущения уверенно толкающихся в него пальцев, задевающих простату едва-едва, но этого достаточно, чтобы сбиться с мысли и начать двигать тазом навстречу толчкам. он сбивчиво пытается продолжить говорить, но слова превращаются в бессвязный поток стонов. он хочет сказать, что все должно быть наоборот: это он должен нависать над лежащим на спине чжун ли, собирать колкие горячие мурашки с нежной кожи, растягивать его медленно и сладко, доводя до беспамятства. — я услышал тебя, — прерывает его тщетные попытки чжун ли, чтобы под тягучий дрожащий стон медленно заполнить чайльда собой. — но я хочу быть сверху, — ноет он на выдохе, но чжун ли не чувствует в себе и капли раздражения от капризов своего партнера. поддерживая бережно, он повинуется, легко меняя их местами: теперь тарталья сидит верхом на его бедрах, и черт возьми, это горячо. — все для тебя, золото мое. чайльд протяжно скулит и хнычет от неожиданной смены позиции, от члена, входящего по-новому глубоко, по его телу искрами бежит дрожь от грубой, яркой стимуляции простаты. — ты же знаешь, что я не это имел в виду. — ну, тогда мы все еще можем поменяться. тарталья упрямо хмурится, качает головой, бурчит недовольно «ладно, я сам» и начинает неуверенно, медленно двигаться на члене. его бедра мелко трясутся от напряжения, его ритм сбивчивый, ему тяжело держать себя на весу. чжун ли лишь забавляют и распаляют его попытки, но он не вмешивается и не помогает, наслаждаясь чужими страданиями. чайльда хватает на пару минут. он устал, ему тяжело двигаться самому в том темпе, который нужен, чтобы кончить. но просить чжун ли ему не хочется, он же уверил, что все сделает сам, что хочет контролировать ситуацию, вести, а не быть ведомым. только вот на деле оказывается, что он хочет совсем не этого. он жаждет почувствовать чужую сокрушительную силу в грубых, выбивающих дух толчках, хочет прижиматься к чужой груди, хвататься за широкие плечи в поисках опоры, терять голову от горячих прикосновений. он заламывает беспомощно брови, в очередной раз тяжело опускаясь на член, его мышцы горят огнем и на глазах вот-вот появятся слезы бессилия и обиды. чжун ли четко улавливает перемену в чужом настроении, обнимает широкими ладонями талию, однако с действиями не спешит. — тарталья, не упрямься. никогда не поздно попросить пощады. обещаю, я буду нежным. — блять, пожалуйста, трахни меня. дважды чжун ли можно не просить, он с наслаждением исполнит эту просьбу. он тянет тарталью на себя, резко вскидывая бедра, придерживает за талию, помогает приподниматься и вновь опускаться на свой член. толкается сильно, глубоко, до боли и искр перед глазами. чайльд задыхается от чужого вязкого взгляда, когда его лицо, красное и заплаканное, ловят в ладони, а в губы горячо шепчут: — тебе не нужно быть сверху, чтобы сделать мне приятно, аякс. ты представить себе не можешь, как мне хорошо, когда ты подо мной. посмотри на себя, ты такой умница, так глубоко принимаешь мой член, так сладко стонешь. такой чувствительный, такой отзывчивый, мой лучший мальчик. тарталья всхлипывает надрывно, пряча горящее лицо, и стонет как сумасшедший не то от смущения, не то от непрерывной стимуляции. — я сейчас умру, и ты будешь виноват в моей смерти. — от оргазма еще никто не умирал, — смеется чжун ли. — я буду первый! чжун ли находит его рту другое применение, пока трахает тарталью сквозь собственный оргазм, ловит губами его задушенные стоны, наглаживает чужой напряженный член и ощущает, как ему заливает пальцы. они остаются в объятьях грязные, липкие (кое-кто еще и зарёванный), но расцепиться они не в силах, потому что слишком хорошо вот так. — то, что мы определились с моей позицией не значит, что я перехотел твою задницу. чжун ли довольно хмыкает. может быть, в следующий раз.