На милость победителя

      К тому времени, как Милена отошла от оглушительных возгласов, разносившихся в Крепости Наместника, костры угасли. Она ждала, пока утащат безжизненное тело Аришока прочь, не замечая колких фраз или напускного пренебрежения, от которых кунари могли снова напасть, когда ее не будет рядом. Андерс забормотал что-то об исцелении — поток его магии ослабил боль, которую девушка еще не ощущала. Она услышала где-то издалека Авелин, а Варрика — еще ближе — они спрашивали за Мерриль, оставшуюся защищать эльфинаж.       Милена победила. Опять. Она не знала, это из-за такта, намерения или скудного милосердия Создателя, но к тому времени, когда карабкалась вверх по запутанной лестнице в свое поместье, когда ее окровавленные ноги волочились по мрамору, рядом с ней была только Изабела.       — Поверить не могу. — Голос ее дрожал, от пота и крови пряди волос прилипли к лицу. — Поверить, мать твою, не могу, что ты…       Милена ослабила нарукавники, наплечник с грохотом упал на пол. Ну и кавардак. Однако ей все равно.       — Ты цела?       — Я? — Изабела резко обернулась. — Ты… Это ты могла умереть!       Она могла. Могла до сих пор ощутить боль от незначительных порезов, оставшихся после того, как силы Андерса иссякли. Грудь все еще ныла от удара Аришока по броне — Андрасте сохрани ее, она могла умереть; она попробовала смерть с ржавчиной собственной крови.       — Но я живая. — Милена постаралась улыбнуться, дрожащими пальцами развязывая ремешки доспехов. Одним махом она подавила в себе страх, вырвавший из ее рук Карвера и черными венами опоясавший прекрасное личико Бетани — их пришлось оставить умирать на глубинных тропах; подавила страх, от которого мать, содрогнувшись на ее руках и лишенная крови под сшитой наглухо кожей, шептала: «Ты выросла такой сильной, Лена, любовь моя».       Нет. Нет.       — Но я живая, — повторила она с пересохшим горлом. Изабела пихнула ей в руки стакан воды и села позади, чтобы выплести длинные волосы из косы. Милене нравилось, как пальцы, что так ловко обращались с кинжалами или раздавливали пузырьки яда, касались её кожи. Ей нравилось…       — Ты выступила против него. Это… Я видела этот сраный клинок, понимаешь? — Изабела туго сглотнула. — Ты выступила одна. Не дала мне… Ты не дала никому из нас помочь.       — Ты слышала его условия. — Милена прикрыла глаза, оперевшись о нее спиной. — Иначе была бы бойня.       — Они бы ушли, отдай меня им.       Милена взглянула одним глазком на закружившийся над головой потолок. Ее голос, ее прикосновение, ткань ее туники…       — Ты хотела, чтобы я тебя отдала им?       Изабела рассмеялась и прижалась щекой к волосам Милены.       — Черта с два. Ты бы точно блефовала — но нет.       — Я бы не отдала. — Милена повернулась к ней, все так же не разрывая прикосновения. Ее волосы ниспадали Изабеле на грудь, наконец, наконец, руки без перчаток прижались к ее щекам. Бронза, золото, изогнутая рукоять ее кинжалов, изогнутые лезвия, ее глаза, ее губы… — Никому.       Улыбка Изабелы померкла, затем дрогнула, и она сложила руки на коленях.       — Ты бы умерла.       — Плевать.       — Не говори так. — Она плачет? — Не говори так.       — Это так важно? — Милена пожала плечами. — Я все равно победила. — Это не так. Это ложь сквозь зубы. Она проиграла. Кто рассказал ей о воровке? Кто сообщил, что боль сводит кунари с ума своей жестокостью и закаляет сталь клинков? «У меня нет ничего, лишь кровь да кости, лишь драконьи кости и доспехи, лишь то, что послужит мне хорошую службу, чтобы уберечь ее. У меня есть только она».       — Милена…       Милена поцеловала ее, жадно и дурманяще, потянулась к ней с отчаянным вздохом, который слишком долго держала в груди. Ладони заскользили вверх по ее крепким рукам — Изабела поцеловала в ответ, нежнее, чем во всех ее снах, захлестнув в смеси запаха пота, кожи и морской соли от волос. Это было море, волны которого все сильнее разбивались о берег с каждым ее отрывистым вздохом; глубоко внутри пылко горело чувство, которое подпитало последний взмах меча, сразившего Аришока.       Кто рассказал ей о воровке? «Тебе не нужна кровь дракона, если в твоих жилах уже течет гнев, если тебе есть за что сражаться».       Изабела разорвала поцелуй. По-прежнему улыбаясь, она осторожно убрала скатавшуюся в комок грязь в уголке глаза Милены.       — Ну надо же, а? — Она выглядела так, словно собиралась расплакаться. Милена поцеловала ее опять, задержавшись на каждой складке на губах и обхватив за талию. Изабела отпрянула раньше, чем она успела прижаться ближе. — Защитница Киркволла.       — Я люблю тебя. — А что еще оставалось сказать? Милена повторила опять. Подползла к ней по простыням и робко взяла за руку. Она увидела, как блестящие карие глаза удивленно распахнулись и, бледная, ривенийка отвела взгляд. — Бела, — произносить ее имя — это как вернуться домой. — Я бы поступила так снова.       — Перестань. — Изабела прикусила губу, подсев ближе.       Сжав пальцы в кулаки, Милена заставила себя замолчать.       — Нам не нужно ничего менять, — произнесла она, обжигающие слезы норовили сорваться с ресниц. — Я просто люблю…       Изабела приложила палец к ее губам и наклонилась, чтобы поцеловать в щеку.       — Ты сама не своя.       Какая разница? Город спасло не ее здравомыслие.       — Это важно, — Изабела старалась не допустить, чтобы в голосе зазвучало беспокойство: проглотив «для меня», так и норовящее сорваться с кончика языка. — Тебе нужно… помыться. И поспать. — Она тяжело вздохнула, положив руку Милене на колено. — А еще перестать доказывать что-то людям, которых уже нет. Ты должна понять, что не все происходящее связано с тобой. Должна перестать ломиться в бой, что причиняет тебе боль, думая, что выйдешь из него «сухой». Потому что это не так. — Изабела подняла ладонь, пресекая любые зачатки возражения Милены. — Знаю, знаю. — Она закатила глаза. — Можешь называть лицемеркой после того, как закончу. А может и хуже. Мне все равно. Тебе нужно время, и-и друзья, и то, на чем можно выместить злость, вместо боли. — Она отступила, унося с собой опаляющую реальность своего прикосновения, касания большого пальца, которым вырисовывала круги на коже Милены.       Хоук рухнула на кровать, зарываясь дрожащими руками под мягкие подушки.       — Но ты нужна мне.       Изабела не обернулась, все так же стоя прислонившись к столбику кровати у изножья.       — Нет, не нужна, — сипло произнесла она. Слова казались ложью даже в собственных ушах. Изабела закрыла глаза, желая прогнать воспоминания дуэли: как выгнулись в оскале губы Милены, когда она рванула на Аришока; дрожь от удара, когда они столкнулись; кровь, которую она сплюнула на пол, когда вскочила на ноги с того места, куда была отброшена. И забыть о том, как Милена расправила плечи, без тени сомнения задрала подбородок, а темные глаза загорелись огнем — «Ты никуда ее не заберешь».       От нее не скрылся ни проблеск зависти в глазах рыцаря-командора, ни невольное восхищение Аришока, попятившегося назад в то редкое мгновение смертельного страха, ни как затряслось и замерло его огромное тело, ни как возвысилась над ним Милена. Тогда ее доспехи блестели в свете горящего города, каждый тяжелый вздох представлял угрозу для любого, кто осмелился бы бросить ей вызов.       И все это ради нее.       Она вернулась из Оствика, держа сердце в руках. В ее груди торчали, проворачиваясь, кинжалы сожаления. Как куклу, они тащили ее то в одну, то в другую стороны… Ай, к черту. Теперь…       Изабела подавила всхлип.       — Не нужна.       — Не тебе решать, что мне чувствовать.       Изабела почувствовала, как губы сами дернулись от улыбки. Вот же упрямица.       — Не мне, — ласково повторила она. Изабела не смела оглянуться, не могла краем глаза увидеть тело Милены, измученное и свернувшееся в клубок, и не остаться.       Она сбежала от нее, как и от всего остального — переступила нужду лечь, прижавшись к девушке, переступила через собственное сердце, ноющее и полное страха. Хотелось выпить, чтобы снять напряжение и посмеяться над совестью, которая называла ее лживой, мерзкой и подколодной змеей.       Изабела не могла так поступить. Не сама. Не сегодня.       Зазвонив в колокольчик у постели, чтобы вызвать Орану, она подождала, пока у двери не послышались легкие шаги.       — С миледи все хорошо? — прошептала эльфийка, застав ее врасплох. — Все… Мы слышали крики.       — Все в полном порядке. — Изабела откашлялась и позволила бледно-красному балдахину упасть на кровать позади. «Я люблю тебя». Трижды. Она сказала это трижды.       «Я люблю тебя, люблю, люблю».       — Она не… Утром ей станет намного лучше.