хочешь, я извинюсь?

В детстве мама просила запомнить всего три основных правила, гарантирующих безопасность: не играть со спичками, не высовываться из окна и не открывать дверь кому попало. Денис пренебрег последним. Открыл. Распахнул. Отступил приглашающе. Но ведь и это не «кто попало». Как можно подполковника ФСБ назвать «кем попало», тем более они знакомы уже год — с того момента, как вопросами безопасности, постоянно «нарушаемой» Truetalk’ом, начал заниматься именно подполковник Игорь Гром. Наверное, если бы Денис слушал маму и не считал воспитательные методички — пытавшиеся сделать его хорошим мальчиком — полным бредом, то и не царапался бы сейчас из последних сил, отползая и выворачиваясь. Но царапается, отползает и выворачивается. А чужие руки тянутся следом, хватают за ноги сдергивают обратно, стаскивают под сильное тело. Денис пихается, вертится, елозит, сбивая простыни, упирается пятками — все бесполезно, его прижимают к постели. К его собственной, блять, постели. — Отъебись, слышишь?! — кричит он, чувствуя подступающие слезы. — Просто отпусти меня, я никому ничего не скажу! — Ты и так не скажешь, — Игорь говорит с такой уверенностью, что невольно приходится ему поверить. — Не сможешь признать на всю страну, что ты шлюха. Денис дышит загнанно, старается отыскать на дне почерневших глаз хоть какой-то намек на благоразумие. Не находит. — Ты же не такой, Гром, — его колотит от страха, руки дрожат, но он должен вернуть себе контроль над ситуацией, поэтому пытается убедить: — Ты этого не хочешь. — Хочу, — серьезно отвечает Игорь, давно раскусивший все приемы. Просто наблюдать за жалкими потугами забавно. И за тем, как на мгновение просиявшее лицо вновь становится жутко-бледным. Денис, взявший передышку, снова отползает — Игорь быстро это пресекает. Всякий раз, когда подполковник Гром в окружении десятка омоновцев с автоматами наперевес врывается в офис Truetalk’а, укладывает всех мордами в пол, ходит с важными видом, конфискует технику, фиксирует нарушения и улыбается гаденько, Денису хочется дать ему в ебло. Но он сдерживается, потому что это нападение на сотрудника. Сдерживается и из здания суда спустя несколько недель выходит с гордой ухмылкой. Он знает законы, понимает правила политики и платит команде высококвалифицированных юристов, а не штрафы. А Игорю регулярно прилетает с верхов, пытающихся подавить слишком свободное приложение. — Хочешь, я извинюсь? — Денис готов даже на коленях. — Извинишься? — возившийся с чужой ширинкой Гром поднимает голову, смотрит заинтересованно, дарит очередную надежду, а потом усмехается и под громкий вскрик сдергивает брюки Титова вместе с бельем. — Нахуй мне извинения? — поймав задергавшиеся ноги, он склоняется к самому лицу, носом утыкается в висок, вдыхает, заставляя дрожать под собой. — Меня за твои выходки начальство натягивало без смазки и подготовки… Ну, это образно, конечно. Но ты мальчик неглупый, догадываешься, что я собираюсь сделать? Денис всхлипывает от ужаса, стеклянными глазами смотрит перед собой. Он практически не чувствует горячие ладони, с силой сжавшие обнаженные бедра, надавившие, подтянувшие ближе. Все это происходит, как со стороны, и поверить в реальность происходящего страшно. У него не получается вернуть контроль над телом, пальцы стискивают покрывало. Игорь что-то говорит, облизывается, разводит его ноги, рассматривает, хмыкает оценивающе. Он смотрит, как дикое животное, пальцами сдавливает слишком сильно, Денис шмыгает носом и закрывает глаза, чтобы не видеть довольный оскал. На мгновение руки пропадают, отдаленно хлопают ящики прикроватной тумбочки, а потом все возвращается, снова заставляя содрогнуться от подкатившего к горлу отвращения. — Ты чего зажмурился, Дениска? — спрашивает Игорь, щедро разливая смазку (при первом личном обыске запомнил, где хранится) по его вялому члену. Когда холодные капли начинают стекать ниже и попадают между ягодиц, Титова прошивает дрожью. Мелкой, болезненной. — Открой глазки, я не такой страшный. Насчет смазки пошутил же, я не садист какой, — он почти ласково гладит Дениса ладонью по щеке, и тот дергается, как от огня. — Но готовить не буду, не заслужил ты. Звякнувшая пряжка ремня отрезвляет. Денис распахивает глаза, забираясь выше, на подушки, и спиной вжимаясь в изголовье. Все. Некуда бежать. — Какой шустрый, — криво усмехается Гром, дергает обратно. — Заебал уже, я наручники могу достать, надо? — Да пошел ты на хуй! — Денис с размаху попадает коленом под ребра, но зашипевший от боли Игорь в долгу не остается и заряжает звонкую пощечину. Достаточно сильную, чтобы собравшиеся в глазах слезы покатились по щекам. — Я думал, побудешь послушным мальчиком, помолчишь, а ты нарываться любишь. Хотя это с первого задержания было понятно, — Игорь переворачивает его на живот, лицом вжимает в подушки и вздергивает за бедра. — Только и делаешь, что выебываешься, — ладонь с оттяжкой опускается на подставленные ягодицы. У н и з и т е л ь н о. Гром возится долго, будто специально заставляя глотать жалкие рыдания в ожидании неизбежного, а потом крепко и надежно хватает своими лапищами за бока и удерживает, наблюдая, как изогнувшаяся спина неконтролируемо дрожит от напряжения. Член проскальзывает по ложбинке. Головка входит туго, но не слишком, чтобы остановиться. Игорь не спешит, дает привыкнуть, видит, что коленки у Дениса разъезжаются по покрывалу — выходит. Мышцы быстро сжимаются, и он толкается снова — на этот раз до конца, и не обращая внимания на сдавленный вой. — Че ты так визжишь? — голос хриплый от возбуждения, Игорь ладонью проводит по сведенным лопаткам. — В тебе свободно пиздец просто, — он плавно качает бедрами, не набирая пока амплитуду движений. — Я уже начинаю думать, что не первый за сегодня. Денис не реагирует на подъебки, дернув головой, чтобы челка спала с глаз, кое-как поднимается на трясущихся руках, втягивает воздух сквозь зубы и взвизгивает, кода его резко хватают за волосы и тянут назад. Прогиб в пояснице получается восхитительным, Игорь готов кончить только от этого. Но сперва он проводит языком за ухом — как и шея с лицом, оно красное от стыда и гнева — прикусывает хрящ, выдыхает жарко. Титов молчит, хватается за обнявшую поперек живота руку, смаргивает пелену. — Слишком много для тебя, что ли? — удивляется Игорь. — Ну, придется потерпеть. — П-пожалуйста, — сорвано просит Денис. — Пожалуйста… — Пожалуйста? Такая просьба удивляет. — Пожалуйста, иди на хер. Когда его толкают обратно, Денис жалеет, что открыл рот. С ним больше не нежничают и не жалеют. Разозлил. Допизделся. Игорь говорит: «держи позу и не кричи», а потом засаживает так, что не кричать просто не получается. Резко, много, глубоко, тяжелые яйца шлепаются о кожу, пальцы впиваются в ягодицы до синяков. Титов жмется щекой к подушке, заливая ее слезами, бездумно кусает губы, сдирая кожу почти в кровь, и срывает голос, пачкая наволочку слюнями. — Молодец, — хрипит Игорь, втрахивая скулящее тело в кровать. — Хорошо принимаешь, — глаза практически закатываются оттого, как узко и жарко в нерастянутой заднице. — Теперь можно и поплакать, — разрешает он с усмешкой, а у Дениса все лицо заревано. Этого мало, безумно мало. Ему нужно, чтобы Титов смотрел, чтобы видел, чтобы, сука, понял, почему так. Дениса дергают обратно, опрокидывают на спину, толкают на подушки и хватают за подбородок, резко задирая. Слезы капают на грудь, Денис захлебывается в них, дышит сквозь боль и всхлипы, смотрит затравленно. Игорь улыбается. Большим пальцем проводит по влажным, раскрытым губам. Так тянет поцеловать их, прихватить нежно, искусать, чтобы ходил потом с опухшими и каждый раз вспоминал. Но поцелуи останутся на возможное «потом», сейчас Грома заботит другое. — Ты слишком много выпендриваешься для того, кто течет, как сука, — он проводит ладонью по члену, прижавшемуся к липкому от естественной смазки животу, обхватывает. Денис отворачивается, всхлипывая. — Только посмотри… Такой твердый и горячий. Титов смотреть не хочет, щеки печет от стыда. Да, он против, но, блять, когда крупная головка почти на каждом движении задевает простату, а член трется о шершавое покрывало… Хватит. Денис не должен оправдываться. — Под коленками подержи, — говорит Игорь и перекладывает его ладони куда нужно. Заставлять Дениса удерживать самого себя раскрытым и готовым — приятно до дрожи. Тем более, когда он снова шумно тянет носом, проглатывает последние остатки самообладания и разводит ноги, делая так, как сказали. Потому что не повиноваться — страшно. И он чуть не до крови прокусывает язык, пока цепкие руки натягивают обратно, а Игорь хватает за шею — испуг в мокрых глазах заводит — встряхивает, подпихивая подушку ему под голову, кривится недовольно, стирая чужие бесконечные слезы: — Прекрати реветь, — советует он, в голосе мелькает забота. — В своих же соплях захлебнешься, — фыркает, погладив растерянно заморгавшего Титова по волосам. — Отвали, б-блять, — уворачиваясь от прикосновения, шипит Денис. — Просто отъебись от меня, ты сделал уже, что хотел, т-так хули еще надо? Игорь расплывается в улыбке. — Я хочу кончить. И я кончу. Прямо в тебя, — горячее дыхание касается лица, член снова трется внутри. — Когда будешь отмываться в душе, раскрывая себя пальцами, они все будут в моей сперме. И я хочу, чтобы ты помнил… — Денис зажмуривается, мотает головой, не желая слушать. Грому это не нравится. Он отвешивает новую пощечину, до боли стискивает челюсть пальцами, заставляет смотреть и слушать. — Чтобы ты помнил, кто сделал тебя таким. Грязным, растраханным и жалким. Вместо ожидаемого агрессивного ответа, он получает целое нихуя. Денис молчит, смотрит совсем уж жертвенно, губы у него дрожат, и даже рыдания становятся едва слышимыми. Пусть он отрицает, но его член мажет вязкими каплями по животу и пульсирует. — Игорь… — М? — Гром осторожно касается краснеющего отпечатка на мокрой щеке. Денис лишь поджимает губы и отворачивается, резко мотнув головой. — З-заканчивай, — смирившись, глухо приказывает он, глотая жгучие слезы. Игорь моргает удивленно, крепче вцепляется в бедра, берет тяжело дышащего Дениса глубокими и резкими толчками и неотрывно следит, как тот страдальчески сводит брови, кусает губы, языком собирая соленые капли на них, хватает ртом воздух и не может сдержать стоны. Неправильные, слишком томные для насилия, звучные, перемежающиеся с булькающими всхлипами. Игоря с них ведет. И с того, как Денис сжимается внутри: стоит двинуться в правильном направлении — он трясется весь. Титов про себя повторяет, что не хочет, нет, ему неприятно, ему плохо, мерзко, а член предательски истекает и крепнет в горячей ладони подполковника. Блядство какое, он забывает о своей гордости, забивает, сам подается навстречу — отрекается от чести — и вскрикивает в странном блаженстве, отпуская ноги и зажимая рот ладонью. Ему стыдно за это. Игорь хмыкает, скалится и небрежно надрачивает забившемуся под ним Денису. Пускай тоже кончит, почувствует, что ему понравилось, ведь он… — Шлю-юха, — презрительно тянет Гром, столкнувшись с обжигающе ледяным взглядом. — Тебя так с этого развозит, — хрипит он, продолжая толкаться в горячее нутро. — В следующий раз разложу прям в допросной. Ты себя растяни заранее, х-хорошо? Не хочу порвать, — Денис мычит протестующе. Оказаться под Громом во время допроса можно только в самом худшем кошмаре. — А начнешь мандеть, я дверь открою… Титов не хочет слышать продолжение фразы. В паху тянет мучительно сладко и как-то болезненно, приближающаяся разрядка скручивает все тело. — И буду по одному своих ребят запускать, — не останавливается Игорь, резко двинув бедрами и заставив вскрикнуть снова. — У меня их много, и каждого ты успел заебать, представляешь? Они только рады будут. Ты со счета собьешься. Гром не просто говорит — он обещает. — Н-нет, — упершись ладонью во влажную от пота грудь, Денис выворачивается, но оказывается лишь сильнее прижат к кровати. — Нет, нет! — Нет — не собьешься? — усмехается Игорь. У самого дрожь бежит по позвоночнику от удовольствия, и ладонь по члену движется быстрее. — Так даже интереснее. Узнаем, сколько членов успеешь принять, пока сознание не потеряешь. Уверен, что много, — он хватает Дениса за волосы, дергает на себя, рычит на ухо: — А я буду сидеть напротив и смотреть, как— — Заткнись! — Титов, разъяренный, запыхавшийся, кривится от боли, но стонет отчаянно, когда Игорь попадает в правильный угол. — Х-хватит, блять, прекр— — …как они все тебя дерут на этом хлипком, — продолжает Гром, не отвлекаясь на слабое сопротивление, — скрипучем столе, а ты под каждого прогибаешься послушно. От бесконечно омерзительных речей Денису некуда деться. Он слушает, задыхается, краснеет и даже начинает представлять. Получается слишком ярко, как наяву: холодная поверхность шатающегося стола, затхлый воздух помещения, слепящая лампочка и нескончаемый поток желающих ему присунуть. Члены сменяются друг другом, передохнуть никто не дает, а когда последний по списку дергает на себя, толкнувшись глубже, и спускает с хриплым стоном — вся сперма стекает по бедрам. И Гром смотрит на него, выебанного, униженного, ухмыляется в своем углу, а у Дениса не выдерживают ноги — он оседает на пол. — Все тебя будут знать, как шлюху. Игорь рычит, рывком насаживая до конца, кончает долго, глубоко, и выходит медленно, чтобы Денис каждую каплю прочувствовал. Ощущение принадлежности становится абсолютным. — Сожмись, блять! — рявкает Гром, и противиться этому невозможно. Особенно подстегивает загоревшееся в глазах яростное безумие. Денис из последних сил старается, пока между ягодиц мажут пальцы, собирают подтеки и пропихивают обратно. Он скулит тихо, не выдерживая унижения, запрокидывает голову, зажмуривается, по лицу снова чертят слезы. Игорю особо не до этого: движения чаще, резче, больше. Он имеет извивающегося Титова пальцами — на смазке и сперме они скользят без особого труда. Денис не хочет даже знать, как все выглядит внизу: красное, болезненное, разъебанное так, что кулак пролезет. — Игорь, — покусанные губы не слушаются, открываются едва-едва. С них тут же срывается хрип. — И-игорь, твою мать… Он почти бредит. Гром склоняется над ним, целует любовно в нос, собирает слезы со щёк, а Денис неосознанно льнет к этой ласке, по-прежнему не открывая глаза — боится. Роль он больше не играет. Не может. Эмоции слишком переполняют, от стыда и страха колотит в ознобе. — Тише-тише, — действия Игоря становятся мягче, нежнее, пальцы потирают чувственно изнутри, ладонь сжимает напряженный член. — Все нормально, Динь, — он почти наваливается сверху, не давая себя отпихнуть, водит носом по выгибающейся шее. — Все хорошо, ты молодец, справился… Постарайся ещё раз для нас обоих. Игорь не отказывает, когда Денис сам тянется за поцелуем и слепо тычется в губы, шарит ладонями по спине, мечется весь в жестких руках, сгорая от постыдного удовольствия, жаром разлившегося в паху. Он хватается за широкие плечи, оцарапывает их и крепко обвивает шею руками, притягивая к себе. Титову нужно ближе, теплее, чтобы больше не страшно. За нескончаемой лаской, долгой и выматывающе сладкой, он не замечает, как ощущения сливаются, и все подкатывает внезапно, почти оглушая. — Господи… — всхлипывая и содрогаясь на грани безумия, Денис кончает, пачкаясь и до крови впиваясь ногтями в рельефные предплечья. Весь трясущийся, он судорожно жмется ближе к горячему телу и скулит — слишком чувствительный после оргазма, — когда длинные пальцы медленно покидают его. Игорь вытирает руку о валяющуюся рядом футболку, обхватывает ладонями мокрые щеки и целует мягко. Буря эмоций, грозящаяся обернуться истерикой, выходит с бессильными слезами. Денис понимает, что близок к дропу — он вымотан и эмоционально выдоен, — но его успевают отвлечь. И остается только пальцами обхватывать запястья чужих рук, отчаянно-жадно отвечая на поцелуй. — Ты в порядке? — осторожно интересуется Игорь, понижая голос почти до шепота. Свернувшийся рядом Денис кивает коротко, утыкается носом в шею, словно ища защиты, и прикрывает глаза. Он тихий — слишком тихий, — тише обычного, и Гром знает, что это значит. Они не впервые изучают пределы друг друга, он готов. Пальцы неспешно проходятся по спутанным волосам, касаются невесомо, не нарушая выстроенные внезапным стрессом барьеры. Игорь сохраняет спокойный тон и рассказывает Денису, как сильно гордится им, как обожает, как любит и каким замечательным и красивым считает. Игорь говорит, что он «самый потрясающий», и накрывает теплым пледом, потому что пальцы у Титова просто ледяные — их согревают губы. Мягко, аккуратно, не позволяя себе лишнего. — Посмотришь на меня? — спрашивает он негромко, почесывая за ухом. Денис замирает напряженно. А Грому важно, чтобы посмотрел. Важно знать, что все правда в порядке. — Давай, — просит он, обнимая за плечи. — Пожалуйста, кис, посмотри. Денис приподнимает голову и все-таки смотрит. Удивленно, со странным недоверием. Он это обращение слышит с такой редкостью, что и забывает вообще о его существовании — просто не любит вместо имени дурацкие уменьшительно-ласкательные словечки использовать. Игорь так делает только в постели и то не всегда, а моменты подбирает удачные: знает, что измученный, заебанный Денис вряд ли начнет спорить и высираться по поводу. Хотя чаще всего он именно этим и занимается. — Я виноват, — говорит Игорь и кладет ладонь на щеку. Титов, не раздумывая, прижимается к ней ближе, засматривается раскаянием в темных глазах. — Прости меня. — За что? Сорванный голос, опухшие от слез глаза, искусанные губы, подрагивающие пальцы и синяки на бледной коже — напоминания о собственной несдержанности. — За… — он не знает, как правильно сказать, — за то, что сделал. — Я сам захотел, — Денис видит, что это никак не успокаивает бушующий океан сожалений, и устраивается на бедрах опешившего Грома. Растекается по груди, но смотрит прямо в глаза, пледом накрывая обоих. — Я же предложил эту идею, — снова говорит он, чувствуя ответственность, водит пальцами по отросшей щетине и касается губами дернувшегося кадыка. — Мне все очень понравилось… Серьезно! Я просто не ожидал, что ты настолько хорошо отыграешь, не рассчитал собственные силы и в какой-то момент правда… Правда испугался. Я поверил, — Денис говорит быстро, сбивчиво, тараторит почти, но все равно сохраняет восхищенное придыхание в словах, — в злость и в ненависть. Ты прям настоящий был! Я даже в «шлюху» поверил, и так обидно стало. — Ты не шлюха, — Игорь перехватывает его руку, целует раскрытую ладонь. — Боже, мне жаль. — Перестань, — когда такого охуенно серьезного и грозного подполковника прорывает на нежности, Денису приходится кусать щеки изнутри, чтобы сдержать смущенную улыбку. — Это было эмэйзинг, я в восторге, веришь? Мне только нужно успокоиться, так что не заебывай, окей? — Окей, — соглашается Игорь. Денис, завалившись сверху, прижимается щекой к плечу, в его волосы привычно зарываются пальцы, и тревоги постепенно отступают. Игорь до сих пор помнит, как все началось. Это был его первый — после передачи материалов по делу — обыск в офисе Truetalk’а. Не выспавшийся, потерянный, слишком уставший, он должен был лишь наблюдать со стороны за действиями следователей и выносивших аппаратуру оперов, но гражданин Титов взялся из ниоткуда, вцепился в свой ноут в его руках, дернул, сказал, что «надо, срочно надо, товарищ…эээ…у меня прямо сейчас обновление выходит, шарите?». Игорь, конечно, не шарил. Он и опомниться не успел, как под нескончаемый пиздеж гражданина Титова оказался в его личном кабинете. Гражданин плюхнулся за стол, раскрыл ноутбук, продолжая забалтывать удивленно моргающего «гостя». Игорь потянулся было забрать ноут обратно, но ему не позволили, зыркнув злобно поверх откинутой крышки. Наверное, надо было настоять, он подполковник ФСБ или кто? Только во взгляде напротив мелькнуло что-то, горящее такое, заинтересованное, а потом губы полоснула улыбка. — Вы не переживайте, они умеют ждать, — клацая кнопками, сказал Титов. — А я Вам потерянное время компенсирую. И компенсировал. По самые яйца ртом натянулся в этом же кабинете, пока за дверью бегали оперативники. — Денис, — Игорь зовет негромко. Вместо ответа ему сопят в ухо, Титов почти засыпает. — Мне хорошо с тобой. Тихая усмешка ложится на кожу мурашками, и Денис согласно трется носом. Ему тоже хорошо.