* * *
Поезда всё не было и не было. И поэтому Даша успела разговориться — насколько ей позволяло довольно скромное знание английского — с этим длинным, как телеграфный столб, до ужаса неуклюжим и на удивление весёлым, добродушным мужчиной средних лет… да нет, всё-таки ещё молодым. Рассказала ему Даша всё без утайки: что детство и первые годы юности провела здесь, в родной Купянке, а из родственников у неё только мама. А сейчас едет она в столицу, потому что ей жутко хочется по-настоящему изучить иностранные языки. В здешней-то школе многому не научишься. Хотя школа хорошая — уютная, добрая. Никто никого не обижает… Да и вообще в Купянке если и бывали какие серьёзные раздоры, то веками уже про них тут не слыхивали. Старики говорят, это потому, что пришёл когда-то в Купянку, а потом и поселился в ней насовсем добрый, весёлый мастер на все руки — работник Балда. Тот самый, про которого Пушкин сказку сочинил, а потом и мультфильмы сняли. Вот, совсем недавно такой хороший сделали — с музыкой весёлой, с песнями. А она, Даша, если верить Сказке, из потомков Балды и его жены — сказочницы Марьи. Да её и зовут так же, как дочку их звали: Дарья, Даша, Дарьюшка…* * *
Поезду, который наконец-то подполз к заросшей васильками и густой травой платформе, удивились оба — и Жак, и Даша. — Такой короткий… — по-английски протянула она. — Три вагона только… Вернее, паровоз и два вагона. — Фух, ёшкин свет! — послышалось из медленно открывшейся двери. — Слава Богу, приползли… Михалфедотыч, ты Уважако-кваклей разбудил?.. Тогда вылезай на разведку. Из поезда вывалился здоровенный, лохматый светло-серый пёс. Глаза у него были, казалось, наглухо закрыты густыми жёсткими космами. Но что-то он всё-таки видел — иначе не направился бы столь уверенно к двоим людям на станции. Тщательно обнюхав их, Михалфедотыч решительно прогавкал что-то проводнице — дородной, наполовину седой, в видавшем виды спортивном костюме. Надо сказать, и Даша, и Жак не сразу поняли, что перед ними дама лет, наверное, под сорок. Смотрели-то они сперва ей в глаза. А глаза никогда не врут — в них всё видно, если приглядеться. А внимательно смотреть умели оба — и наш знаменитый географ, и его юная собеседница. И поэтому разглядели в глазах проводницы странного куцего поезда Детство. Детство, которое она не запихнула в самый отдалённый саркофаг сознания, не сделала из него мумию, как поступают почти все взрослые. Привольно в её душе было Детству… Впрочем, это же можно сказать и о Даше. И о Жаке. И обо всех, кого им ещё предстоит встретить в этом поезде… Но о них чуть позже.* * *
Марьяна, проводница, не сомневалась, что Жак и Даша сядут в «Хромую улитку». А как же иначе? Сам Михалфедотыч Непопадайло их кандидатуры одобрил. И надпись на поезде они разглядели — хотя вообще-то она невидима. Да и поезд, собственно, невидимый — но только для взрослых. Жак с радостью сел в удивительный поезд, потому что, во-первых, Марьяна заверила его: до Парижа он этим маршрутом обязательно доберётся. Но не сразу, а когда придёт время. А время — это было, собственно, во-вторых. Паганель уже несколько лет мечтал написать книгу о том, как они с лордом Гленарваном, майором Мак-Наббсом, юным Робертом и ещё несколькими отважными путешественниками искали по всей тридцать седьмой параллели — от Патагонии до Новой Зеландии — пропавшего без вести капитана Гранта. Да вот времени всё не было. Ну, а Даше просто жутко не захотелось расставаться с этим, казалось бы, бестолковым, но на самом деле замечательным, чистым, добрым человеком. Нет, она тогда ничего такого не думала — просто почувствовала, что не хочет проходить мимо Жака и приключений в непонятном поезде. И впоследствии ни капельки не пожалела об этом решении, потому что… Да этих «потому что» так много, что попробуй их все вспомни. Но главное — Даша очень скоро поняла, что может проделывать такую же штуку, как Марьяна: превращаться. То есть по желанию становиться маленькой, а потом опять взрослой. Только с виду взрослой, разумеется…* * *
Марьяна жутко не любила свою, как она сама выражалась, «шкуру взрослой тётки». Но что поделаешь, если Хранители встретились ей, когда она уже успела прожить почти четыре десятка лет и нахлебаться лиха… Вон оно, в волосах серебрится. Хранители доверили ей Поезд. Поезд, который помогает тем, кто этого по-настоящему хочет, получить Время, чтобы подумать обо всём, о чём нужно, и сделать какое-нибудь очень важное дело. И обрести Счастье… Что до самой Марьяны — она тоже была счастлива здесь, в этом крошечном передвижном мирке — вернее, еле ползающем по Дороге. По доброй, мудрой Дороге, которая, обвиваясь вокруг Великого Кристалла Вселенной и пробиваясь через его бесчисленные грани, может вывести путника — или поезд — как раз туда, куда ему действительно нужно. Машинистом «Хромой улитки» был Николай Петрович, приёмный отец Марьяны. Тепло его карих глаз и ласковая щербатая улыбка сразу расположили к себе Дашу. Было у него с Жаком Паганелем что-то общее. Даша сразу не поняла, что именно: вроде непохожи — один невысокий, коренастый, ловкий, а другой долговязый и неуклюжий. Но вот Марьяна увидела сразу: чистое сердце, чистые помыслы. Способность согревать, радовать всех вокруг, унимать их душевную боль. Доброта… Помощником машиниста и кочегаром Хранители назначили двух немолодых уже пьяниц Саню Кривопяткина и Васю Портянкина. Марьяна окрестила их Уважако-кваклями — или для краткости просто Уважаклями. Квакль Хмур из её любимой книги «Хроники Нарнии», думала она, долго ворчал бы, если бы узнал. Поди докажи ему, что в первый вечер в замке у великанов он был беспросветно пьян и называл себя Уважако-кваклем. Васе как помощнику машиниста доводилось труднее: хоть каплю спиртного в рот возьмёт — Михалфедотыч учует, и «Хромая улитка» опять остановится где-нибудь посреди Дороги на неопределённое время. И всё это время его, бедного-разнесчастного Уважакля, будет безжалостно пилить Марьяна. А Сане чего? Даже если в глазах двоится — мимо топки промахнуться трудно. Да и когда поезд стоит — какая кочегару работа? Благодать одна… Когда же Вася бывал трезв и добросовестно вёл поезд через Кристалл, Марьяне, Даше и Жаку — двум пятилетним девчонкам и их ужасно долговязому ровеснику — выпадали самые счастливые во всём путешествии часы. Это когда Николай Петрович — молодой, бодрый, отдохнувший — выходил из своего купе и начинал петь детям весёлые, задорные песни. Или рассказывать забавные истории о том, как он когда-то играл в спектаклях театра «Ленком» и снимался в кино. Или читать вслух какую-нибудь жутко интересную книгу. Марьяна и Даша, когда он читал, всегда забирались к нему на колени — по очереди. Даша то зажмуривалась от удовольствия — уютно-то как, тепло, хорошо… — то заглядывала в книгу: правильно ли читает Николай Петрович? Мало ли — даже такие мастера иногда ошибаются. Марьяна же в книгу не смотрела: вцепится в папу, словно клещ, зажмурится крепко-крепко и слушает Голос. И как сердце родное стучит: если героев книги поджидает опасность — быстрее, если им спокойно и радостно — медленнее. Ну, а Жак всегда сидел рядом и сосредоточенно сопел в плечо доброго артиста — то есть машиниста. Хотя в «Хромой улитке» он мог быть и тем, и другим. Любил слушать голос Николая Петровича и старый лохматый Михалфедотыч Непопадайло. Окрестили его так Уважакли — в честь прапорщика из тех далёких времён, когда оба они служили в армии. «Ну вылитый прапор! — умильно поглядывал Вася в сторону громадного пса, который когда-то увязался за ним и Саней на Дороге. — А как гавкнет — ну точно Михалфедотыч "равняйсь!" командует». Надо сказать, Саня с Васей частенько спорили: просто ли похож пёс на «прапора», или это он и есть — только в собачьей шкуре. Но спорили они мирно и вообще жили душа в душу, как и подобает закадычным друзьям, которые знают друг друга чуть ли не с пелёнок. Хорошо им, думала частенько Марьяна. Они всегда вместе и не разлучатся никогда — а на кой? Но вот с Дашей она успела уже подружиться так же крепко, как Саня с Васей. А она же не насовсем здесь… Они с Жаком сойдут с поезда в Париже. И, конечно, поженятся — вон с каким обожанием друг на друга смотрят. Жак будет учить её французскому, португальскому и всяким другим языкам. И они будут всю жизнь счастливы… А ей, Марьяне, доля своя неведома. Хранители не сказали, сколько ей колесить по Дороге. Может, потому, что она в глубине души не хочет этого знать. С Николаем Петровичем когда-то да придётся ей расстаться. Он же здесь до той поры, когда его Девонька родится в каком-то другом мире. На какой-нибудь из мириадов граней Кристалла… И тогда он тоже родится там — чтобы быть рядом с Девонькой. А поезд поведёт кто-то другой. Марьяна не знает ничего. Хранители забрали её сюда живой — как и Уважаклей. Может, ей надо будет вернуться? Ох, только не в то время… Слишком уж оно неспокойное, бегущее, летящее неизвестно куда с бешеной скоростью, которая сжимает в комок, уродует человеческие нервы. Была бы её воля — не появилось бы на Земле ни одного компьютера, ни одного чуда мобильных технологий… Но не ей это решать. Остаётся только надеяться, что она всегда будет вдали от этих светящихся экранов — вот как здесь. Саня и Вася, правда, притащили с собой в поезд телевизор — он, наверное, их ровесник. Чёрно-белый, вдребезги разваленный, но каким-то чудом показывающий — да всё старые детские фильмы и мультики. И двое пожилых детей им радуются… Да, они прекрасно знают, что смогут и на самом деле превращаться в детей — как только бросят пить. Но Саня и Вася — это Саня и Вася. В каком бы селении близ Дороги ни остановилась «Хромая улитка» для пополнения запасов еды и питья — они обязательно выпросят или стянут бутылку-другую-третью. Уважакли — они и есть Уважакли…* * *
«Хромая улитка» опять стоит на месте. Но скоро уже поползёт дальше по неведомым путям Великого Кристалла. Через пространство и время… Жак Паганель, правда, утверждает, что безо всякого волшебного поезда смог перенестись во времени лет на сто вперёд — Даша-то из второй половины двадцатого века, а он из девятнадцатого. По его мнению, всё это устроил коварный фараон Рамзес Тринадцатый, желая как следует насолить непрошеному гостю. Но вот не получилось у фараона… Точнее, ещё как получилось, но только наоборот. Сидит сейчас в своём купе Жак Паганель — кулаком щёку подпёр, пером усердно скрипит. Вот и хорошо… Саня с Васей уткнулись в свой чудо-телевизор — кажется, «Каникулы в Простоквашино» идут. Умница экран — хоть и глаза портит, а мультики хорошие показывает. И ни на одной из целых трёх программ ни одного мерзкого, жестокого фильма или дурацкого ток-шоу. Ну не волшебство? А Марьяна с Дашей пойдут сейчас во второй вагон — где столовая и кухня. И как начнут колдовать… Вот проснётся Николай Петрович — а они ужин ему подадут. А потом поспешит он опять в кабину машиниста — чтобы «Хромая улитка» усердно ползла вперёд… Вася-то снова за компанию с закадычным другом к бутылке самогона приложился. А самогон не какой-нибудь там: не то из тринадцатого века, не то из четырнадцатого… Папа Марьяне сказал, чтобы не убивалась она, не печалилась, когда Даша сойдёт с поезда. Когда не сможет она, Марьяна, дорогую — да ведь единственную во всём Кристалле! — подругу обнимать, голос её слушать. Про сказки с ней разговаривать. И мечтать вместе о чём-то чудесном… «Придёт время, — ласково прижимая пятилетнюю Марьяну к сердцу, утешал её Николай Петрович, — и снова она в "Хромой улитке" поедет. В двадцатый век. В Купянку родную. К маме… Ты же знаешь — к маме через любые грани Кристалла пробьёшься. Помнишь, мы "Заставу на якорном поле" читали? А мы Даше поможем. Привезём в целости и сохранности…»