***
— Пей! Чеканная серебряная чашка стоит на краю стола, как раз на уровне глаз. Такко шарахается, будто в чашке змея, но отец крепко держит за плечо. — Пей! Такко мотает головой и для верности зажимает ладошками рот. Не будет он это пить! Не хочет опять весь вечер сидеть в нужнике, а наутро расчесать руки до крови. — Хочешь выглядеть дикарём, когда богатый заказчик разделит с тобой обед? — цедит отец. — Пей! Не выдерживает, хватает кружку, тычет в лицо, второй рукой прижимая к себе. Такко всё же уворачивается. Белая гадость течёт по чистой рубашке, и щёку обжигает короткий злой удар. Ну и пусть! Такко ныряет под стол, благо почти не приходится наклоняться, выкатывается с другой стороны, бросается к окну. Виноградные плети трещат, но держат. Отец кричит сверху, но Такко уже встретил пятками нагретые плиты двора и мчится прочь. Он останавливается только у реки. Скидывает рубашку, провонявшую коровой, опускает в воду, раскорячившись на скользком уступе. Дождей давно не было, вода прозрачна, как дорогое стекло, и видно, как течение перебирает на дне камни. Кажется, до них рукой подать, но на деле там глубоко, а стремнина завертит и вынесет только на отмели. Такко знает, проверял. Он кое-как отжимает мокрый шёлк и поднимает голову. Внизу раскинулась Подгорная Рамень, прорезанная тёмным провалом ущелья: один берег аранский, другой имперский. Дальше тёмные шапки лесов, извилистые жгуты дорог, и если прищуриться и долго смотреть, видно крохотную искру. Шпиль замка Таллардов, хозяев этой части Империи. Такко фыркает. Это из-за них его рубашка воняет коровой. Он привык к козьему молоку, крупную скотину в горах не держат, но на том берегу всё наоборот, и отец день за днём приучает к мерзкому пойлу. Твердит, что когда-нибудь Такко сядет за стол с имперской знатью, а значит, должен притерпеться к их кухне. Но коровье молоко — сущая мерзость, а ещё от него руки зудят и расцветают алыми пятнами. Они и сейчас словно перцем натёрты. Опустить бы в холодную свежую воду, но так страшно упасть... Такко с трудом выбрался из вязкого, липкого сна. Вспомнится же такое! Сто лет не снилось ничего из детства, а тут пожалуйста. Ладно бы что хорошее, так нет, всплывает всякая дрянь. Такко передёрнуло, так крепко прилипло ощущение гадливости. Всё же он был благодарен отцу за всё, даже за оплеухи и розги — иначе не сбежал бы из дома, не попал бы в Эсхен и вся эта история вовсе не сложилась бы. Он откинул тяжёлое, жаркое одеяло и почувствовал, что руки чесались по-настоящему. И не только руки. Вскочил, на ходу стягивая рубашку и штаны, затеплил свечу. По коже пролегали алые дорожки укусов. Клопы! Сон как рукой сняло. Брезгливо вздрагивая, Такко подхватил одежду и спустился во двор. Поднял из колодца полное ведро и с наслаждением окатился. Зубы выбивали дробь, зато нестерпимый зуд проходил. Да уж, избаловали его богатые постоялые дворы и чистенький домик Клэр! Оставалось надеяться, что у Элеоноры лучше следят за порядком. Иначе встреча с ней станет отнюдь не главным испытанием. Одежда липла к влажной коже. Кое-как Такко оделся, застегнул дублет и наконец оглянулся на окна. Дом спал, смежив закрытые наглухо ставни. Даже из конюшни не доносилось ни звука. Мутный северный рассвет обволакивал дома и деревья сизым сумраком. Наверху что-то скрипнуло, и Такко сразу вскинулся. Может, Ривеленов соглядатай всполошился? Азарт мгновенно смыл ночные тревоги. Такко ещё немного постоял у колодца и неспешно направился к кузнице, стоявшей шагах в двухстах. Сожри его тьма, если сыщик не пойдёт следом! Позади кузницы рос чахлый сосновый лесок, спускавшийся по склону к оврагу. Такко вразвалку плёлся вдоль него по тропинке, уставившись в небо. Досчитал до пятидесяти, резко остановился и обернулся. Меж тонких стволов мелькнула и пропала фигура. Слишком быстро, чтобы узнать! Такко ещё немного прошёл по тропе, следя за лесом уголком глаза. Преследователь крался, перебегая внаклонку от ствола к стволу тёмным пятном. Такко остановился у кусты, будто оправлясь. Подпустил преследователя ближе и ринулся ему навстречу. Тот отступил, затаился. Такко заспешил по глубокому снегу. Вот и следы незнакомца! Такко перешёл на бег, и наконец тёмная фигура проступила в просвете деревьев. Всего на миг, но его хватило, чтобы растерянно остановиться. Такого человека не было в имперском обозе. Высокий. Как сложен — не разберёшь, но явно не слабак. Вместо форменного дублета — овчинная куртка, какую носят местные. За спиной лук, на поясе полный колчан и длинный меч. Не ремесленник, не сыщик — воин. Опытный, бывалый: ловко скользнул в лесную полутьму, ищи его теперь! Не Элеонорин ли лазутчик? В ушах зазвенело. Элеонора помнит, кто последний видел Олларда живым. Знает, что Такко здесь, у северных рубежей. И понимает, что лишится всего, если тайна выплывет наружу. Такко, не думая, потянулся за луком и встретил пустоту. Из дома он выскочил без оружия, только на поясе висел короткий кинжал. Дело принимало паршивый оборот. Петлять по колено в снегу, на котором виден каждый твой след — безнадёжное дело. Такко решил идти к кузнице, но меховая куртка замаячила прямо на пути, в каких-то двадцати шагах. Пришлось отступать вниз, к оврагу, прячась за чахлыми соснами и проваливаясь чуть не по пояс. Хорошо, склон здесь зарос ивняком. Такко нырнул за особенно густой куст и ринулся наверх, прикрываясь руками от хлеставших по лицу веток. До верха оставалось шагов десять, когда из кустов внизу вывалился преследователь, на ходу выхватывая лук. Такко метнулся за дерево, чтобы не словить спиной стрелу, перебежал за следующее, потянулся к ножу. А, толку с него! Наклонился, зачерпнул снега и швырнул преследователю под капюшон. Их разделяло шагов пятнадцать, не больше. Попал! Теперь — последний рывок вверх, на тропу. Добежать до кузницы, укрыться за поленницей. Перевести дух, осторожно выглянуть. Никого. Неужели оторвался? Такко осторожно отошёл от поленницы, озираясь. Из леса вели только его следы. Меховой куртки нигде не было видно. Тишину нарушал только стук вёдер у дома — там уже проснулись — и рёв крови в ушах. Упустить лазутчика было нельзя. В городской толпе от него вообще не скроешься. Такко крепче сжал нож, прихватил ещё полено поувесистее и зашагал вокруг кузницы, держась ближе к стене. Преследователь мог пройти окольным путём и прятаться где-то рядом. Двор был утоптанный, следов не разобрать. Промёрзшая куча песка, уличная наковальня под навесом, ещё колодец. Коновязь под крепкой крышей. Такко заглянул за колодец, подошёл к коновязи, и из лёгких будто дух вышибло. Снег взметнулся навстречу, за воротом обожгло холодом, сверху навалилось тяжёлое, пахнущее овцами и немытым телом. Перед глазами мелькнули орлиные перья на стрелах, рукоять хорошего меча, почему-то обмотанная тряпкой, и обнажённое лезвие ножа. Преследователь прятался на крыше и прыгнул, как росомаха, на спину, придавив Такко к земле. Чудом удалось перекатиться, занести нож, тут же увязший в свалявшемся меху. Затрещал вывернутый сустав. Такко зашипел от боли и огрел противника поленом. Тот дёрнулся, капюшон упал, открыв свирепое лицо. Перед глазами снова мелькнули орлиные перья, и вдруг за ними забрезжило что-то знакомое. Противник тоже задержался, всмотрелся в лицо Такко, будто припоминая. Точно они где-то виделись! Перья, орлиные перья, и эти глаза под суровыми бровями… В мозгу словно бы вспыхнуло, и Такко выдохнул: — А… Арн! Тот замер, всё ещё не узнавая, не ослабляя хватку, и Такко торопливо заговорил: — Эсхенский замок, сватовство… Фредрик Виллард приехал свататься к дочке Олларда, ты за ним ходил... вроде как оруженосец. И брат твой там был, младший. Я вам перья на стрелы клеил, такие же, орлиные! Помнишь, мы потом в конюшне пили, а после я тебя в стрельбе обставил? Я эти ваши перья на всю жизнь запомнил, никто такие не носил! — И я пообещал, что в следующий раз мы сойдёмся на мечах, — медленно проговорил Арн. — Да. Только не сложилось. Оллард вашему отказал, и вы уехали. Хотя… вот считай и сошлись. — Тьфу ты пропасть, — зло сплюнул Арн. Слез наконец, помог Такко подняться, хлопнул по вороту — не то снег стряхнул, не то подзатыльник отвесил. Во взгляде ещё плескалась настороженность. Лицо у него было осунувшееся, заросшее. Засаленные волосы кое-как обрезаны ножом, но всё равно падали на глаза. Куртка старая, залатанная. Мало похоже на холёного графского оруженосца. Такко убрал нож, стараясь не сводить со старого знакомого глаз. Ну точно Арн! Кто бы мог подумать, что они ещё свидятся. Да ещё здесь, у северных границ. — Для оборванца, который чистил лошадей, ты неплохо поднялся, — хмыкнул Арн, сметая снег с дорогого сукна дублета. Упёрся в медальон с гербом и резко замолчал. — Идём-ка в дом, — опередил вопросы Такко. — За завтраком и поболтаем. Идти к кузнецу Арн отказался наотрез. Такко с трудом вызнал, что ночевал он на сеновале, сторонясь людей. Там они и устроились. Хозяйка поворчала на просьбу дать миски на вынос, да ещё две, но серебро, как всегда, выручило. Глядя, как Арн жадно расправляется с похлёбкой, Такко силился вспомнить, кого он напоминает. Не того мальчишку, с которым он пил в Эсхенском замке, даже не его младшего брата, которого Такко помнил совсем смутно. И вспомнил наконец: у Арна же был ещё старший брат! Да какой! Ардерик, которого раньше звали Медвежьей Шкурой, а теперь — Щитом Севера. Прославленный военачальник, ближайший соратник и защитник Элеоноры. Война принесла ему баронский титул; на юг он не вернулся и ныне правил побережьем Ледяного моря, где стояли знаменитые Элеонорины солеварни. Таким совпадением нельзя было не воспользоваться. — Родители умерли, и Вилларды продали наши земли, — рассказывал Арн, жуя вчерашний пирог. — Я хотел сам их выкупить! И деньги у меня были! Пока Рик искал императорских милостей, я копил серебро. Виллард об этом знал, но взял и устроил торги. Наше наследство ушло его родичам за деньги, которые мне не собрать за сто лет! — Вот свинья! — искренне возмутился Такко. — А ты верно служил ему все эти годы! — Я у него в телохранителях ходил, — хмыкнул Арн. — Берёг его драгоценную шкуру, и что получил? — Скотина твой Виллард. — А я ему так и сказал. Слово за слово, ну и пришлось мне бежать без оглядки. Решил двинуть на Север. Сюда Вилларды не дотянутся. Дважды меня ловили. Отдал все деньги, чтобы не выдали. Приоделся вот, чтобы не узнали, — он с кривой усмешкой одёрнул отрепья. — Только оружием поменяться не смекнул. Вернее… не смог. Это было в духе что Арна, что Ардерика — не отдать родового меча даже под страхом гибели. Им обоим природа щедро отмерила отчаянного самолюбия и затаённого гнева. — Ты, получается, к брату двинул? — К Рику-то? Нет. У него своя жизнь. Просто на Севере легче затеряться. — А на меня чего бросился? — Да хотел попроситься с вами в город пройти. У меня ж ни бумаг, ничего. А у вас обоз богатый, сразу видно. Мало ли, охрана нужна. — Не берут в охрану случайных людей. Сам пять лет за обозами топал, знаю. — А всё ж спросить не лишнее. Я вас, значит, с вечера приметил, и завалился на сеновал. Ты с утра плескаться вышел, потом пошёл куда-то. Я за тобой. Думал один на один потолковать. А ты петлять начал, а потом на меня кинулся. Я решил, что ты меня узнал и донесёшь. Такко усмехнулся: — А я думал, ты за мной следишь. Твоё счастье, что я лук не взял. — Твоё счастье, что я привык сперва думать, а потом тетиву спускать. Такко покосился на колчан, откуда торчали орлиные перья. Вынул стрелу, глянул на наконечник — боевая. Уложила бы его наповал. Обращаться с оружием Арн явно умел — воинская сноровка сквозила в манере держаться, движениях рук, во всём его облике. Арн выбрал коркой пирога остатки похлёбки и снова покосился на медальон, блеснувший в вороте дублета: — Ты, смотрю, у Олларда недолго за лошадьми ходил. — Я был его учеником, — Такко спрятал медальон и запахнул ворот. Три серебряные пуговицы так и остались в снегу перед кузницей. — Возился с шестерёнками, а взамен учил его дочку стрелять. Потом поехал с ним на Север. Был вроде как ты при Вилларде. А граф возьми да и оставь мне неплохой кусок по завещанию. Ну я на эти деньги отучился в его же мастерских. Приехал вот по службе... — Неплохо, — фыркнул Арн. — Мы тогда тоже должны были ехать воевать. Но Вилларды как узнали, что войско ведёт Рик, сдали назад. Деньги из казны на вооружение выпросили и не пошли! Он зло мотнул головой, и Такко увидел в этом жесте воз затаённой вины. Арн невольно предал брата, а теперь был вынужден искать помощи в его землях. Такко смотрел на тугой лук, на эфес хорошего, дорогого меча, и в мозгу медленно зрел план. — На той войне многие руки нагрели, — кивнул он. — Местная баронесса тоже неплохо нажилась. — Элеонора-то? Наслышан. Своего не упустит. Ну да я к ней наниматься не собираюсь. Верно Рик говорил, от знати одни беды. — Твой Рик теперь сам такая же знать. И чтобы ты знал, на Севере он остался из-за Элеоноры. Чуешь, к чему клоню? — Она и его обманула? Такко кивнул, придвинулся ближе, заглянул Арну в глаза: — Элеонора присвоила кое-что важное. Я это знаю, и она от этого не восторге. Говорят, хочешь идти далеко, иди один. Но мне сдаётся, что без второго лука и меча я далеко не уйду. Арн молчал. Чертил ложкой по опустевшей миске, хмыкая в усы. Наконец зыркнул исподлобья: — Не думал, что буду у тебя в охранниках ходить. — Я тоже много чего не думал, — Такко ободряюще сжал его предплечье. — И понятия не имею, что у меня выйдет. Даже рассказать тебе пока ничего толком не могу. Доберёмся до Эслинге, повидаемся с баронессой, там видно будет. И тебе больше чести не бродягой на Север явиться, и мне спокойнее. Арн снова уставился в миску. Потом выпрямился и хлопнул Такко по плечу. В город они вошли вместе. Шагая по широким и прямым улицам, проложенным на столичный манер улицам, Такко больше не сомневался. Одна тьма знала, чем закончится его путь на Север, но он пройдёт по нему не один. Хотя бы первое время.4. Орлиные перья
12 октября 2021 г. в 21:20
Северный Предел Такко помнил смутно. Нечего там помнить. Не городишко даже — село, где на улицах паслись козы, а ещё остро пахло сосной, смолой и дёгтем. И везде лежали круглые золотистые брёвна — здесь жили сплавом леса.
Сейчас перед ним высился настоящий город с черепичными крышами и медными шпилями. Новая каменная стена в вечерних сумерках казалась упирающейся в небо. Ворота были обиты железом, башни злобно щурились бойницами.
— Проезд только в светлое время, — заявил стражник через решётку. — Приказ баронессы Элеоноры.
— Нам что, на улице ночевать?
— Зачем на улице? Вон окошки горят, Герд-кузнец там живёт. У него и заночуете. А с утречка проверим, кто вы и откуда.
Не помогли ни бумаги, ни серебро, ни даже всесильное имя Ривелена. Стражник упорно твердил про приказ баронессы, будто за северной границей не существовало никакой Империи. Мастера, ехавшие с Такко, грозили кулаками и тянулись к ножам, но дальше угроз не пошли. Ясное дело, воин за воротами был не один и даже не десяток.
Пришлось топать по сугробам на свет. Сама кузница стояла на отшибе, как положено, а домом заправляла жена кузнеца. Часа не прошло, как лошади хрупали ячмень в стойлах, а мастера пили в общей комнате горький северный эль и косо поглядывали на местных: мало ли, и отсюда погонят.
Такко первым поднялся из-за стола. Потребовал свечей, заперся в комнате и достал дорожный письменный набор. Последняя ночёвка перед северными землями — самое время написать Ривелену.
Канцлер обмолвился, что подозревает его в сговоре с Элеонорой. Очень хорошо! Чем больше ложных ходов ему дать, тем меньше шансов, что он докопается до правды раньше времени. Такко быстро вывел привычные приветствия, и слова сами потекли на бумагу:
«Я скромно умолчал о награде за взрывчатую смесь: на то были свои причины. Сейчас, когда наше общение лишено излишней поспешности личных встреч, я могу со всей прямотой и искренностью изложить, что тревожит меня последние годы и чему я желал бы найти решение в самое ближайшее время.
Вы помогли мне завоевать доверие мастеров в Медных горах, за что я бесконечно благодарен. Большая честь — составлять чертежи и проверять отчёты, продолжая дело маркграфа Олларда. Однако чем больше благодарностей выпадает на мою долю, тем сильнее я ощущаю себя самозванцем.
Семейными мастерскими Оллардов должен править признанный наследник. Во власти Его величества позволить ему носить родовое имя, если по нелепой случайности оно не было получено при рождении. В Вашей власти посодействовать этому благому делу. Иное обесценивает заслуги рода перед Империей и позорит корону.
Прошу вас обдумать мою небольшую просьбу. Надеюсь, она не покажется чрезмерной в сравнении с возможностями, которые откроются перед нами после испытаний смеси».
Свернуть, капнуть воском, запечатать. Такко качнулся на табурете, глядя на письмо и покусывая кончик пера.
Ривелен будет в ярости. Он же помешан на древней аристократии, считает её солью земли. Такко хорошо помнил, как канцлер до последнего пытался спасти маркграфа Олларда. Даже предложил ему рискнуть честью, чтобы сохранить жизнь. Оллард решил иначе, и Ривелен до сих пор мнил это своим просчётом. Не откровенничал, но как-то проговорился, что не уберёг один из древнейших родов, видевший рождение Империи. Завести с ним речь об имени — всё равно что раздразнить быка. Такко представил канцлера, когда он получит письмо, и даже зажмурился.
Может, стоило выложить всю правду сразу после войны? Отдать канцлеру маркграфские письма и забыть. Где околонаследные интриги и где Такко? Ривелен справился бы куда лучше.
Но тогда близнецы с первых дней жизни стали бы пешками в чужой игре. Оллард наверняка думал так же, иначе сам рассказал бы всё канцлеру. Да и сам Такко в случае чего стал бы разменной монетой в игре Ривелена против Элеоноры, императора, кого угодно.
Поэтому — рокировка. Привлечь внимание с наглостью Башни, вздумавшей заменить на игровом поле Короля. Заронить мысль, что при дворе в принципе может появиться кто-то, носящий имя Оллардов по праву. Заставить сто раз пожалеть, что нет законных наследников. А в нужный момент раскрыть тайну — и скромно вернуться на край доски.
Если успеет.
По лестнице застучали нестройные шаги — мастера шли спать. Такко спрятал письмо в ларец и поспешил отпереть дверь.
Укладываясь, он поглядывал на мастеров. Ривелен не мог не отправить среди них соглядатая. Только за всю дорогу так и не удалось понять, кто это.
Комната быстро наполнилась сопением и негромким храпом. Такко повернулся на спину, закинул руки за голову, уставился в невидимый в темноте потолок. Прикинул, как быстро письмо дойдёт до столицы, и под рёбра будто плеснули ледяной водой. Завтра пути назад не будет — эта простая мысль осозналась со всей остротой только сейчас.
Шестнадцать лет он вынашивал план. А когда настало время первого хода, отчаянно не хотел его делать. Да что там — боялся.
Придётся вертеться между Ривеленом и Элеонорой как между молотом и наковальней. Теперь он наживёт на Севере смертельного врага. И уж точно прощай привилегии, которые давало призрачное имя Олларда! Приписать маркграфу сразу трёх наследников — явный перебор.
Такко справится. Маркграф не зря ему доверился. Но по хребту бежал холодок, а под рёбрами противно копошилась тревога.