Память, не молчи!

      Дом Клэр под островерхой крышей светился в предутренней тьме. Окна уже убрали к празднику чем-то вечнозелёным, в саду развесили фонари и ленты, только в передней царил сущий беспорядок. Такко скинул плащ на руки заспанному слуге и огляделся. Близнецы явно воспользовались приглашением и об охране не забыли. Такко увернулся от кольчуги, свисавшей с потолка, поймал выпавшую из угла пику, споткнулся о крошечный ботинок — ясно дело, под Перелом к Клэр ещё и родня пожаловала, из тех, кто вспоминает о семейных узах ровно раз в год и исключительно под праздник! Протиснулся в дверь, почти завешенную плащами и накидками, и тихо прошёл в столовую.       Клэр ждала за столом, накрытым на двоих. На окне мягко горел фонарь, в полумраке мерцали серебряные крышки над блюдами, вспыхивали алым угли на жаровне. Клэр спала, положив голову на руки. Её причёска рассыпалась, медные волосы струились по плечам.       Сколько раз он так приходил — ночью или ранним утром, когда спят даже пекари и мастеровые! И всегда его ждали горячий завтрак и мягкая постель. Простое гостеприимство, расчёт или… что-то ещё?       Такко осторожно обошёл стол и отвёл с лица Клэр щекотавшие пряди. Она вздохнула, отвернулась было и тут же вскинулась, распахнув глаза:       — Ты… ох… Ну что?       — Лишён канцлерского жалования и покровительства, должностей при дворе в мастерских, а ещё — права въезжать в столицу на пять лет.       — О… — только и выдохнула Клэр.       — Эти пять лет я почти безвыездно проведу в родных Аранских горах. Ривелен сказал, видеть меня не желает ни в столице, ни где-либо ещё. Так что подумай, хочешь ли кормить такого неудачника завтраком, когда вокруг вьются баронеты и…       — Вот ты дурак! — Клэр на миг прикрыла лицо ладонью и длинно всхлипнула. — Что-то ещё?       — Тебе мало?       — Ты невыносим. Садись и ешь. Погоди! Дай ладонь. Голова не кружится? Где-то болит? Сними-ка рубашку, я…       — Да всё со мной хорошо, — Такко выскользнул из её заботливых рук, которые уже начали щупать пульс и касаться висков. — Чуть позже снимешь с меня всё, что захочешь, но сначала — завтракать!       — Ривелен был в такой ярости! — Серьёзные разговоры никогда не мешали Клэр наслаждаться едой: она успевала накалывать на вилку то кусок мяса, то персик в меду. — Элеонора прислала ему голубя и потом ещё с гонцом страниц десять, исписанных с обеих сторон! Я это письмо видела мельком, но догадываюсь, что там были всякие ужасы.       — Я тоже его видел, — кивнул Такко. — О тьма, до чего же вкусно! И письмо я видел, и Ривелена в гневе. Занятное зрелище.       — Я боялась, он тебя убьёт.       — Мог, особенно после того, как я отдал близнецам рецепт взрывчатки и потерял в его глазах всякую ценность. Но обошлось.       Клэр только руками всплеснула:       — Ещё и рецепт отдал! Как-то странно окупились твои шестнадцать лет верности! Близнецы сказали, Ривелен почти силой всучил им Эсхенский замок. Стоило ли беречь наследство, которое им оказалось не нужно?       — Может, потом понадобится. Какая разница? Теперь они знают, что за кровь течёт в их жилах, вот их главное наследство. А Эсхен... Знаешь, замок, который строили как боевой форпост, не нуждается в жалости. Свою роль он сыграл давным-давно.       Клэр задумчиво замерла с ломтём сыра в тонких пальцах:       — Я думала, ты пристыдишь близнецов. Их же двое, они могли бы как-то разделить Север и Восток. Ты столько лет держался за этот замок и имя... Не подумай, я сама терпеть не могу всякое старьё, но чтобы ты!       Такко поморщился:       — Если эти шестнадцать лет меня чему-то и научили, то тому, что живые важнее мёртвых. Я ничего не забыл, Эсхен мне по-прежнему дорог и у меня ноет в груди, когда я думаю, что ему снова стоять пустым. Но принести в жертву близнецов? Да я в жизни не видал таких дружных братьев! Зато видел, как Эсхенский замок выпил жизнь одной очень верной долгу девочки и лучшее, что я могу сделать для её памяти, это избавить нынешних наследников от её участи. Сожри тьма эти замки, Клэр! Они ничем не лучше ривеленовских подвалов, если так посмотреть: каменные мешки, где не живут, а умирают, героически или как повезёт. Я рад, что у близнецов иной путь.       Клэр смотрела со странной мягкой улыбкой. Потом протянула руку и накрыла его ладонь.       — Я думала о тебе иначе. — Мелко кивнула куда-то в сторону: — Очень скверно там было?       — Бывало хуже, — Такко чмокнул её в костяшки пальцев и улыбнулся. — А близнецы... Мне порой кажется, что они исправят все ошибки предков: не будут держаться за замок, как маркграф, не перегрызутся, как старшие Эслинги, не построят успех на лжи, как Элеонора... В них даже Ардериковой злости нет. Удивительно, как они такими выросли!       Призраки дворцовых подвалов таяли с каждым мгновением. Они ещё не раз вернутся во снах: непроглядная тьма и оглушительная тишина. Не те, что царят в склепе, а живые, грозные и полные чужих движений, которые ты не видишь и не слышишь, но чуешь нутром. Тьма помнилась мучительной, колко-стальной и пронзительно-холодной, с до жути размеренными каплями воды — но сейчас, под треск поленьев, отступала и она.       Наконец Такко отложил вилку и посмотрел на Клэр:       — Когда я понял, что от Ривелена так просто не уйти, подумал: как хорошо, что не женился на тебе. Обидно было бы оставить тебя дважды вдовой. Когда меня выпустили, пожалел. А вчера опять порадовался.       — Пожалел, что не женился или что выпустили?       — Клэр, я серьёзно. Ещё месяц назад я был готов позвать тебя замуж. По-настоящему, в ратуше, со всеми бумагами и даже с обедами у твоих тётушек, у всех разом и по очереди. Я дал бы тебе безбедную жизнь и почёт при дворе, путешествия, всё, что пожелаешь. Но звать тебя в родные горы… ты знаешь, я сам оттуда удрал ребёнком и больше не возвращался, кроме как по делам. Жить там пять лет — это долго.       — А если бы тебя не сослали, ты бы на мне женился?       — Да.       Клэр передёрнула плечами и наклонилась вперёд:       — Когда я впервые увидела тебя на обеде у тётушки, сразу решила: с тобой не придётся скучать. И не ошиблась. Я женщина не бедная, ты знаешь, и веселиться умею. И не хочу замуж за того, кто наложит лапу на мои сбережения, отнимет у меня лавку и посадит дома с детьми! Да будь ты гол как сокол, жить с тобой будет вольно и занятно.       — Сбережения-то у меня остались. Ривелен о них догадывается, но наверняка не знает. Другой вопрос, как вернуть их, чтобы он не пронюхал… Но Клэр, ты столько лет добивалась успеха в столице! Здесь полно молодых людей, которых я хорошо знаю, и…       — Они предлагали тебе руку и сердце? Вот и я думаю, что нет, так что не берись судить! Быть женой совсем не то, чем приятелем и собутыльником. Я беру тебя в мужья, Танкварт Велеринг, и повторю это хоть в ратуше, хоть перед Его Величеством, уж не сомневайся!       — И я беру тебя в жёны, милая Клэр, — Такко шагнул к ней, опустился перед её креслом, и она легко скользнула ему на руки, устроилась на коленях. Такко опёрся спиной на кресло, обнял Клэр поудобнее, и она положила голову на плечо. — И клянусь, если всё-таки захочешь развода, дам его тебе по первой просьбе. — Тепло разливалось в груди, вставало комом в горле, лишало всякого самообладания, и он быстро добавил: — Вернусь в столицу и женюсь на молоденькой.       — Да кому ты будешь нужен через пять лет! — в тон ему отозвалась Клэр. — Да и сейчас-то, знаешь, ли… В тридцать пять невестами не разбрасываются!       — Скажи это своему первому мужу, — поддел её Такко, и встретил спиной пол — Клэр вывернулась, толкнула его и торжествующе уселась сверху. — Давай, бей старого больного человека, только что вышедшего из тюрьмы!       Клэр ослабила хватку всего на мгновение, сразу опомнилась, но было поздно: Такко перехватил её запястья, легко уложил на спину и навис сверху. Ощутил тепло её кожи, мягкость бёдер, шевельнулся ей навстречу, хотел накрыть заманчиво распахнувшиеся губы поцелуем, но опять зашёлся кашлем.       — Вычту с тебя за снадобья до медяка! — пообещала Клэр, садясь и скручивая растрепавшиеся волосы. — Топай-ка в постель. Руки убрал! Сегодня я твоя сиделка, а не жена.       — Клэр, погоди, — Такко обхватил её за плечи, отвёл со лба выбившуюся прядь. — Я… Глупо, наверное, но у меня из головы не идут слова Греты. Ты же хочешь настоящую семью с детьми... а она же скинула тогда, ну ты сама знаешь… я ничего в этом не понимаю, но… как сказать-то… вдруг со мной и правда что-то не так?       Клэр с минуту смотрела на него.       — Грета не держит на тебя зла. Я убедила её, что не ты был виной того случая. И не завидую баронессе, потому что теперь Грета знает, из-за кого осталась на Севере.       — Уверена?       — Иначе она бы не предупредила меня о яде, который дала тебе Элеонора. Она тебя простила.       — Да я не о том. Почему ты уверена, что дело не во мне?       — Потому что сама зачала от тебя и выносила.       — А…       Слова словно ветром выдуло из головы. Оставалось только таращиться на Клэр, метаться взглядом к её тонкой, как всегда, талии, и снова тонуть в её глазах, распахнутых как никогда широко.       — Моей дочери от тебя почти год. Я родила её на прошлый Перелом. Ты был в Орзоруме. Я не стала говорить, когда ты уезжал, потому что срок был маленький, мало ли что… А когда ты вернулся, сразу умчался на Север, и я так рассердилась! Решила, что ты её не заслужил. Ну а на Севере было не время для таких новостей.       Она вздрогнула, и Такко только сейчас заметил, что, оказывается, выпустил её из объятий. Руки словно налились свинцом: прикоснуться к Клэр снова было не то что страшно, но как-то невероятно трудно. Такко никогда не спрашивал, обнимали ли её другие, когда он уезжал. Сплетни тоже пропускал мимо ушей, они не ранили. Но сейчас тело Клэр казалось пугающе чужим, как будто из него выросла третья рука или чего похуже. Да, определённо, чего похуже.       Пожалуй, легче было узнать, что она лазутчица Ривелена, чем это.       Такко сжал губы и решительно положил ладонь на колено Клэр. Рассветные силы, да все женщины рожают, и их мужья как-то с ними живут! Он сам не раз был с женщинами, у которых были дети, одна Грета чего стоит. Но она-то родила не от него и не виделась этаким алхимическим сосудом, сделавшим из плевка его бестолкового семени целого человека. Причём так, что он и не заметил.       Все прочие заботы отошли в тень. Остались только немое недоумение и тихая обречённость: рано или поздно это со всеми случается, хорошо, что только сейчас и что он всё равно собирался жениться. Что же ей сказать? Глупо же спрашивать, как всё прошло, — раз жива, то, наверное, хорошо?       — Кто ещё знает? — выдавил наконец Такко.       — Моя тётушка, у которой я её родила и оставила. Прислуга. Грета. Ах, и Ривелен, конечно. От него ничего не скроешь.       — А.       Ривелен наверняка уже вплёл девчонку в сеть своих планов. В голове постепенно прояснялось: надо вызнать у Клэр, не угрозами ли старый паук заставил её ехать на Север, с него станется... Клэр опередила:       — Она сейчас здесь. Можешь взглянуть.       — Да я… Сейчас ночь, она же… спит? — Такко мельком глянул на Клэр, её плотно сжатые губы, переплетённые побелевшие пальцы и понял, что она простит ему что угодно, но только не эту слабость и только не сейчас. — Идём.       Стоя у колыбели и глядя на крошечное лицо в россыпи тёмных локонов, Такко чувствовал себя весьма глупо. Точнее, не чувствовал ничего; почти как когда смотрел на маленьких близнецов перед отъездом с Севера. Девочка завозилась, на миг распахнула непроницаемо-тёмные глазища в оправе таких же ресниц и снова засопела.       — Твоя дочь, — тихо сказала Клэр.       Такко рассеянно кивнул:       — Вижу. Вылитая Этерина, моя двоюродная. Сейчас у неё уже своих трое… или пятеро… Клэр, милая, я тебе верю, не думай ничего такого. Просто… не ожидал... немного. Как её зовут?       — Сильвина. Но если у тебя на примете другое…       Имя переливалось на языке, льнуло и лилось. Сильвина Велеринг — в общем-то неплохо. Вдруг оказалось неожиданно просто увидеть её в горах: как она бросает камни в быстрину, ту самую, куда Такко дважды падал и отважно тонул, пока река не вышвырнула его на отмель; как возится с водяным колесом у ручья и натягивает первый лук.       — Нет, вовсе нет. Это очень красивое.       Подумаешь, дочь! С сёстрами же он как-то возился, а их была целая толпа. Значит, и с этой справится. Всё равно эти пять лет будет нечего делать.       Клэр прижалась сзади, положила подборок на плечо:       — Прости, что не сын.       — Клэр! После близнецов, которые по годам вполне годятся мне в сыновья, сожри тьма всю эту возню с наследниками! Только и переживай, что из них получится, достойны или нет… Мой собственный отец со мной поседел на полголовы. Нет уж, хватит. Замков и прочего добра я не нажил, так что обойдусь без наследников.       Девчонка, рассветные силы! Его кровь, его порода. Не надо ей никакого другого имени, зря Клэр держится настороже: у Агнет теперь есть братья, они позаботятся о её памяти. А эта из какой-то другой жизни, новой, непонятной, но будоражащей. Сколько лет он хранил верность другой семье, а теперь будет своя.       Облегчение захлестнуло потоком до головокружения и дрожи в коленях: всё позади, всё кончено. Даже подколки Клэр легли в общую картину ярким росчерком: следующим летом он станет на год старше маркграфа. Глупая граница, но сейчас и она углубляла расщелину между прошлым и настоящим.       Девочка снова завозилась, и Клэр потянула Такко к двери, предоставив служанке качать колыбель.       — Поженимся тихо в ратуше, устроим ужин для моих, — говорила Клэр, пока они возвращались в своё крыло. — А сразу после Перелома поедем к твоим и отметим ещё раз, да?       — Да уж, там от праздника не отвертеться. Отец напоит всю Подгорную Рамень на радостях, что дожил до моей свадьбы. Ох, Клэр! Ну ты горазда секретничать!       — Кто бы говорил! Ты лелеял свои тайны шестнадцать лет!       — А они были не мои!       Такко поднял Клэр, закружил по коридору, прижал к стене, не давая коснуться ногами пола. Клэр смеялась, медные волосы снова растрепались. Невозможно было не прильнуть к её губам и целовать, целовать, целовать, пока в глубине коридора не скрипнула половица и не пришлось с хохотом отпрянуть друг от друга, как подросткам.       Клэр задремала на львиной шкуре, раскинувшись под тонким одеялом. Такко лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Сон не шёл, и когда в дверь тихонько постучали, он обрадовался поводу встать.       Слуга передал пухлую папку с канцелярским гербом и узкий конверт.       — Дело срочное? — уточнил Такко. — Госпожа спит.       — Это не госпоже, — отозвался слуга. — Это вам.       Отойдя к окну, Такко первым делом открыл конверт. Оттуда выпало две записки, написанные рукой Ривелена. В первой было всего два слова:       «Всё подписано».       Вторая оказалась обстоятельнее, но ненамного:       «Всё ещё изумлён, как мастерски ты обвёл меня вокруг пальца. Теперь у меня две беды — баронесса на Севере и ты на Юге. Приложенные документы отдай бургомистру Подгорной Рамени, у меня к нему дело».       Недолго думая, Такко тонким ножом срезал печать с папки. Большинство бумаг были в намертво заклеенных конвертах — дурацкая мода, не то что старые добрые свитки, которые так легко было вскрывать, — но часть удалось прочесть. Речь шла о горной породе для взрывчатки: столица хотела наладить поставки из Аранских гор.       Такко вернул на место печать, нагрев её над свечой, и не сдержал улыбки. Когда виновного отсылают с глаз долой, ему не дают поручений, особенно связанных с его прежним делом. Значит, быть возвращению ко двору. Быть новым тайнам и рискованным планам, острому азарту, деньгам и славе! Пять лет пролетят быстро, а ещё близнецы как раз получат титул… Раз Император подмахнул дарственную, значит, они и его очаровали. Ривелен же будет помогать наследникам великого рода столько, сколько потребуется.       Клэр окликнула его, прервав череду мыслей. Она лежала на боку, одеяло сползло, обнажив узкое плечо, грудь и крутое бедро. Только и успела коротко вздохнуть, оказавшись в его объятиях; жизнь захлестнула с головой — пряная, полнокровная, долгожданная. А память шептала: теперь всё будет хорошо.