________________________
За десять дней до того, как Эрен должен был предстать перед судом, Леви вошёл в офис главы разведкорпуса и опустил на стол аккуратно сложенный лист. Развернув его, Эрвин увидел адрес сдаваемого в аренду склада и подробное описание маршрута до него — с пометками и названиями улиц — выведенные безукоризненным почерком Леви. — Я выезжаю сегодня, — без обиняков объявил тот. — Твой отряд? — Прибудет в Сину днём позже, в гражданской одежде, минуя главные ворота. — Он помедлил. — Арлерт и Аккерман пойдут с ними. — Как пожелаешь, — Эрвин нахмурился, потёр лоб. — Леви, я уже говорил это, но повторюсь. Тебе не стоит ехать одному. — А ещё ты говорил, чем меньше людей в курсе, тем лучше. — Возьми кого-нибудь из своего отряда. Леви приподнял брови, и Эрвин вздохнул, убирая записку в карман. — Не думаешь же ты, что вломиться на базу военпола будет для них безопаснее, чем сопровождать тебя официально. — Даже если кто-то из них попадётся, полиция не сможет обвинить разведку. Прибыв в Сину со мной, они поставят под удар всех. Исключено. — Ты останешься без поддержки. Без поддержки и не в лучшей форме, — добавил Эрвин и заметил, как Леви напрягся: даже здесь, наедине с человеком, перед которым не было нужды притворяться, он старательно скрывал хромоту. — Военпол не упустит шанса воспользоваться твоей уязвимостью. — Брехня, — равнодушно бросил Леви. — Мной ты рисковать не хочешь, а я, значит, должен рисковать своими людьми. — В этом деле мы все рискуем. — Мне пора, Эрвин. Ты отдашь приказ или нет? Черты его лица словно бы заострились, стали жёстче. Эрвин помнил, как полицейские заломили Эрену руки за спину, ударом дубинки поставили на колени. Леви стоял рядом, сжимая в кулаки опущенные к оружию руки, с такой прямой спиной, что все вокруг думали: сорвётся. Ему тогда пришлось нелегко — как и остальным. Бессонные ночи, давимое в зародыше горе, воспоминания о сражении с Женской Особью, о том, как им пришлось буквально соскребать тела своих товарищей с деревьев — всё это оставило под его глазами глубокие тени. — Я лишь прошу тебя соблюдать осторожность. Ради Эрена. Леви фыркнул, жестом указал на повреждённую ногу. — Если бы я соблюдал осторожность там, где замешан этот засранец, он бы помер неделю назад. Впрочем, у него ещё будет такая возможность, когда я наконец доберусь до него. Эрвин понял, что убеждать его бесполезно. — Вернись ко дню суда. В Сину мы должны въехать вместе. — Даже не сомневайся, — ответил Леви. — Не поседей тут без меня.________________________
Да пошёл этот Эрвин, думает Леви сквозь туман в голове. Пошёл он нахуй. Чёртов глас разума, чёртов старомодный сукин сын, какого хера он оказался прав. Глаза всё ещё привыкают к свету, и Леви моргает, пытаясь сфокусировать взгляд. Помещение, куда его притащили, очень просторное — весь запас провианта бы влез — но, как ни странно, совершенно пустое, и в этой пустоте есть что-то жуткое. Армированные стены, арочный свод, поддерживаемый металлическими столбами, стекла, не пропускающие солнечных лучей. Склад. Тот самый склад. По телу пробегает дрожь. Леви поворачивает голову: точно, матрас в дальнем углу, над ним — цепи, вмонтированные в стену. Вместо подушки — сменная одежда, мятая, изношенная, но свёрнутая с армейской тщательностью, а чуть в стороне — пустой ночной горшок, отставленный ровно на то расстояние, которое мог бы преодолеть закованный в кандалы заключённый. — Кажется, ты не удивлён, что его здесь нет. Дёрнувшись, Леви разворачивается. Пинок по рёбрам вспахивает грудь раскалённым добела топором, выбивает воздух из лёгких. Леви падает, в голове взрываются фейерверки, под веками вспыхивает красное. В глазах темнеет, к горлу подкатывает рвота, и Леви давится кляпом, судорожно пытаясь вдохнуть. Командир отряда, тот, что пискляво ныл в самом начале, подходит ближе. — Ничего не хочешь рассказать классу, Леви? Блядь. Блядьдерьмопиздец. Тянуть время. Нужно тянуть время. Десять часов до суда — значит, сейчас около двух ночи. Чёрт, он долго провалялся в отключке; должно быть, его накачали чем-то ядрёным. Два ночи — всего несколько часов до того, как Эрвин подъедет к Сине. Два ночи — получается, его отряд успел… Задыхаясь на грязном полу, Леви почти торжествует. Они больше не одни — на склад заходят люди; Леви поворачивает голову, но не может сосчитать их. Силуэты загораживают свет, расчерчивая пол длинными тенями. В измученном желудке поселяется тянущее, противное чувство. Зачем посылать так много? Даже если бы его нога была в порядке, запястья всё равно спутаны крепкими верёвками, едва не стирающими кожу в кровь, а всё тело болит — похоже, попинать его успели ещё до того, как он пришёл в себя. Право же, это даже лестно. Пальцы командира отряда вцепляются в ворот его рубашки и дёргают вверх, заставляя встать на колени. — Слышь, сэр, у нас не очень-то много времени. Нам обоим будет лучше, если ты расколешься побыстрее. Все прекрасно знают, что Эрвин приказал тебе целовать этого сопляка в его пердливую задницу, поэтому передай-ка кое-что, когда поползёшь обратно. В живот влетает кулак, и Леви задыхается. — Мы найдём Эрена Йегера. Второй удар, в то же самое место. — И мы найдём его очень скоро. И снова. Леви сгибается пополам, и лишь железная хватка на воротнике удерживает его от того, чтобы не упасть лицом в пол. Его тошнит, челюсти сжимаются на комке ткани в зубах. — Я ясно выражаюсь, капитан? Давай, отвечай, или тебе не поздоровится. А потом не поздоровится ещё кому-нибудь, и ещё — стольким славненьким рекрутам, сколько нам понадобится. Сдай мальчишку — и разойдёмся по своим делам. Поверь, у твоего командира яиц не хватит нагнуть нас. О, они плохо знают Эрвина. Да и Эрена тоже, если правда думают, что пацан просто сдастся и позволит себя прикончить. Глава отряда вытаскивает кляп из его рта и тут же получает плевок в лицо. Несколько секунд он просто рассматривает Леви — не отстраняясь, даже не шевельнувшись, чтобы утереться. Тот равнодушно смотрит в ответ, хотя плечи его дрожат, смотрит, как слюна медленно стекает по щеке. — Так я и думал. — На лице полицейского расцветает медленная улыбка. — Парни, вздёрните-ка его. И я забираю себе его куртку.________________________
Занимается заря. Поняв, что Леви не вернётся, Эрвин отправляет за стену Ханджи. В квартире, которую Леви снял на время поездки, царит бардак. Окна разбиты, а над каждым из входов прибита эмблема с единорогом военной полиции. Скрыв лицо под капюшоном, Ханджи разворачивается, мысленно готовясь к катастрофе. Добравшись до организованного Леви убежища, она едва не срывает дверь с петель и резко выдыхает. Эрен — судя по всему, целый и невредимый — сидит на табурете и возмущается, что «всё в любом случае уже зажило бы, и вообще, оставь меня в покое», пока Микаса ищет раны и синяки, начисто игнорируя его протесты. Армин только посмеивается над их перепалкой, но в смехе его отчётливо слышится облегчение. Отряд Леви собрался за столом — всё ещё сияют от осознания успеха операции. Три часа они прятались на потолочных балках склада, где военпол держал Эрена последние две недели. Забраться на крышу с помощью УПМ — детская забава, но со стеклом пришлось повозиться. К счастью, пусть Оруо и любит прихвастнуть, а с лезвиями управляется куда более ловко, чем с собственным языком. Три секунды потребовалось Эрду, чтобы спуститься во время смены караула. Эрен вскрикнул от неожиданности, а потом поднял голову, и повисшие на тросах Оруо, Гюнтер и Петра замахали ему, словно стайка дружелюбных пауков. Снять кандалы оказалось проще простого; дубликат ключа размером с мизинец достал Леви, чёрт знает, как ему это удалось. Три недели — Эрвин считал, именно столько будет бушевать столица, когда общественность узнает о побеге. Если представится возможность, они перевезут Эрена в другое убежище, но шансы таят в себе много рисков. — Фух, все живы. Так, ребятки, слушайте сюда. Леви не вернулся. Разговоры тут же стихают, все присутствующие синхронно разворачиваются в её сторону. Эрен резко выпрямляется — словно стягивается пропущенная через позвоночник струна. — Эрвин послал меня в город. Военпол был в квартире Леви. Петра вскакивает с места, даже не дослушав, привычным жестом закрепляет лезвия на поясе, Оруо и Гюнтер повторяют её движения. Приобняв брата, Микаса гладит его по спине, будто стремясь защитить от чего-то невидимого. — Что бы ни случилось, не выходите из убежища, — говорит им Эрд. — Ханджи, позаботься о них. — Нужно доложить командиру, — предлагает побледневший Армин — уже просчитывает, что может означать исчезновение Леви. — Командир будет следовать плану, — отвечает Эрд, и отряд покидает комнату. К рассвету они облетают крыши половины столицы. Сперва проверяют квартиру, которую Леви должен был покинуть ещё ночью. Затем ближайшую базу военпола. Затем базу чуть подальше. Наконец Гюнтер предлагает вернуться в бывшую темницу Эрена — огромное, удачно скрытое от посторонних глаз помещение, куда мог бы поместиться пятнадцатиметровый титан. Этот склад не привлекает внимания местных, а организовать его охрану не так уж и сложно.________________________
— Брешешь. — Спросите у гарнизонных. — Он знает, что они уже спрашивали. — Я прибыл в Сину один. Кнут со свистом рассекает воздух, хлещет по телу. Ослепительная вспышка боли облизывает плечи, огнём стекает по спине. Леви до скрипа сжимает зубы, пытаясь не закричать. — Не трать моё время, Леви. — Перед глазами всё плывёт и двоится. — Мне глубоко похуй, как тебя величают за стеной Роза, — даже у тебя не получилось бы просто влезть на базу военпола и вынести мальчишку в мешке. Бьюсь об заклад, ты тут вообще ни при чём. — Полицейский замолкает. — Так кто это был? Твой личный отряд? Леви сглатывает; желчь и слюна стекают по пищеводу. Полосы от кнута горят и сочатся кровью, сливаются друг с другом, расчерчивая кожу неровной сеткой воспалённых ран. Ему всё труднее вести им счёт. — После экспедиции моему отряду есть чем заняться. — А я слышал, они валялись в отключке, потому что их нагнула титанша. Вот ведь сучка, даже не стала никого добивать. Леви презрительно кривит губы. — Уж прости, что не свели тебя с горячей четырнадцатиметровой девкой. — Хочешь сказать, твои люди не при делах? Ты вот эту чушь мне втираешь? — Я даже не видел сопляка с тех пор, как вы его забрали. — Кнут предостерегающе вздымается, но Леви продолжает. — Помните такое? Как вы его забирали? Пригнали три вооружённых отряда и обитую сталью повозку, чтобы перевезти ребёнка, и вам всё ещё нужно было, чтобы я… Удар. Леви сгибается, глотая крик. Чтобы я при этом присутствовал. — Ну же, капитан. Где вы его прячете? Лёгкие горят, будто их начинили свинцом. — Может, вы бы знали, если бы деньги налогоплательщиков шли людям, а не вашим свиньям. Командир замахивается; Леви пытается мысленно подготовиться к удару, не успевает, и влетевший в скулу кулак буквально ослепляет его. Череп простреливает болью, в ушах звенит. Пол под ногами кренится, плывёт, вращается. — Зря я это. — В глазах полицейского даже мелькает что-то, напоминающее сожаление. — Но знаешь что, мелкий ты говнюк? Срать я хотел, если сегодня твои солдаты подумают, что ты подрался со своим сутенёром. Он снова поднимает руку, и Леви дёргается, ожидая побоев, но чувствует лишь касание обманчиво нежных пальцев, которые отводят упавшие на лоб пряди, гладят по щеке, где уже наливается синяк. — Безобразие, испортил такое лицо. У меня большие планы на твой талантливый ротик. На языке медью разливается вкус крови.________________________
Их восемь, считая того, что сейчас орудует кнутом. Удар. — Двое на каждого из нас, — резким шёпотом произносит Оруо. — По одному на руку, легкотня. Отряд Леви прячется на стропилах — здесь они прятались и ночью, выжидая удобный момент. Они знают, что думают об одном и том же, знают так же твёрдо, как то, что солнце уже встаёт над Синой, как то, что именно их капитан сейчас окружён солдатами военпола, раздет до пояса и подвешен за запястья. Удар. Обнажённую бледную грудь пятнают синяки, заметные даже с такого расстояния. Рама, к которой его привязали, определённо предназначалась для людей повыше — босые ступни едва достают до пола, ноги дрожат от напряжения, и если судить по ранам на спине, он в таком положении уже довольно давно. — Не выйдет, — ровным голосом говорит Эрд, неотрывно глядя себе под ноги. — Конечно, выйдет. Я и один с этими свиньями справлюсь. — Я не об этом, — возражает Эрд, растерявший привычную невозмутимость. Взгляд его скользит вверх, вниз, снова вверх, с Леви на ошеломлённое лицо Оруо. — Нас вообще не должно быть в Сине. Разведка въедет в город только утром. Несколько секунд Оруо смотрит на него, раскрыв рот. Затем произносит — медленно, очень чётко, словно разговаривая с глухим или со слабоумным: — Что за херь ты несёшь, Эрд? Что с того? Звенит хлыст, и оба застывают. Оруо кривится от злости, стискивая пальцы на рукоятке лезвия. — Оруо, включи мозги. Эрен сбежал всего несколько часов назад, по легенде мы ещё ни о чём не знаем. Если вмешаемся, у военпола появятся железные доказательства нашей причастности. — Не обязательно оставлять свидетелей, — вставляет Гюнтер. Глаза его сверкают, впившись в дрожащую фигуру Леви. — Но тела-то оставить придётся, а это всё равно, что расписаться в своей виновности. Нас засудят за убийство. — Тогда давайте просто выхватим его и свалим. С Эреном ведь получилось. Капитан весит примерно столько же, да ещё и ростом меньше. — Тут на четверть мили вокруг всё кишит военполом. Думаешь, мы сможем оторваться, таща на себе раненого капитана? — Так что ты предлагаешь, Эрд? — срывается Оруо. — Засунуть руки в жопу и просто смотреть? Никто не отвечает, и в воцарившемся гробовом молчании Оруо вдруг вспоминает, что Петра так ничего и не сказала. Он украдкой смотрит на неё — она словно окоченела, уставившись в одну точку и приоткрыв рот. Боясь того, что сейчас увидит, он поворачивает голову, проследив направление её взгляда. Один из полицейских — судя по нашивкам, командир отряда — примеряет форменную куртку Леви. Поняв, что она мала в плечах, он небрежно отбрасывает её в сторону. Выскользнувший из кармана белый конверт медленно приземляется на пол. Петра вскрикивает. Она тут же спохватывается, зажимая себе рот ладонью. Слишком поздно: Леви замирает. Его взгляд едва заметно смещается в сторону потолочных балок, и впервые за весь вечер Оруо видит страх на его лице. — Это ещё что? Командир поднимает конверт, вытаскивает свёрнутый лист бумаги. — Скажи-ка, капитан, все ли члены твоего отряда пишут тебе любовные письма? — хмыкает он, едва взглянув на послание. — Или только те, у кого размер титек больше, чем количество убитых титанов? Гюнтер встречается с Петрой глазами, качает головой. Снизу доносится ответ: — Забавно слышать это от человека, который титанов разве что во влажных снах видел. Полицейский срывается с места, резко замахивается и бьёт Леви по лицу, раз, второй, третий, и Оруо не прыгает вниз лишь потому, что тихий возглас Петры заставляет его замереть. Эрд и Гюнтер тоже не шевелятся. Они ничего не могут поделать, они абсолютно беспомощны, понимает Оруо и сжимает свой бесполезный меч так, что белеют костяшки пальцев. В потемневших глазах Леви стоят слёзы. Он кашляет; кашель не утихает. — Уф, как бы это не вошло у меня в привычку, — благодушно замечает командир. — Хочешь, расскажу кое-что интересное, капитан? Оказывается, я и сам что-то да знаю об отряде особого назначения. Предполагал, что ты постараешься отбрехаться, но не беспокойся, я навёл справки. Он подходит ближе, ладонью стискивает его подбородок. Пальцы впиваются в горло с садистской точностью; Леви, не успевший восстановить дыхание, судорожно хватает воздух ртом, пытается отстраниться, но в волосы вплетается вторая рука, дёргает, заставляя привстать на цыпочки. Смятое в ком письмо падает им под ноги. — Эрд Джин. Гюнтер Шульц. Оруо Бозард. Петра Рал. Все они — солдаты элитного отряда, которому поручена охрана Эрена Йегера. — Глаза Леви расширяются, и из голоса командира исчезает притворная мягкость. — И у каждого из них есть семья.________________________
Солёная кровь заполняет рот; Леви тонет в открытом море. Сердце судорожно колотится где-то горле. Хватка на шее недостаточно сильная, чтобы вызвать удушье, но воздуха всё ещё не хватает. Проходит секунда. Ещё одна. Мужчина в толпе. «Хотел поговорить с вами, прежде чем пойду к дочери. Видите ли, она написала мне, что…» — Ты ведь проводишь со своими людьми много времени, а, капитан? — вкрадчиво говорит полицейский, словно хищник, бродящий вокруг добычи. — Тебе не кажется, что это неразумно? В конце концов, тридцать процентов новобранцев погибает в первой же экспедиции. «...когда в доме пятеро мелких сопляков, поссать-то времени нет, я в разведке буквально отдыхаю...» — Они рассказывают тебе о своих близких? О тех, кого покидают, когда ты ведёшь их за стены, бросая в огонь ваших бессмысленных битв? «...бьюсь об заклад, мой дед ещё не ложился. Вы представьте, капитан, он из вредности ждёт меня до утра…» — Верят ли они, что с тобой у них есть шанс вернуться? Знают ли, что в отличие от них тебе терять нечего? «...это для моей девушки, как думаете, ей понравится? С тех пор, как я ушёл в армию, она на каждой свадьбе плачет». Чёрные от грязи ногти полицейского до крови царапают кожу. — Грустно, конечно, но куда нам до сильнейшего воина человечества. Дворняжки, которую Эрвин притащил в разведкорпус, потому что она лизала ему пятки. У тебя вообще есть семья, Леви? Хоть один человек, кто тебе дорог? (Безвольное тело Эрена в его руках; помутневшая зелень глаз; он тянется навстречу и падает, падает, падает, падает.) Командир отряда разжимает пальцы, горло сдавливает спазм. — Может, и нет. Может, тебе всё равно. Так и скажи, не стесняйся. Я отдам приказ, и мы вернёмся к побоям. — Не имеешь права, — Леви едва слышит собственный голос. — Не имеешь права убивать гражданских, ёбнутый ты псих. — Официально — нет, но жизнь за пределами Сины — не сказка. Всякое бывает. Пожары. Похищения. Грабежи. — Это же не солдаты. Это старики, дети… — Эрен Йегер тоже был ребёнком, пока не закончил кадетку, а случилось это всего год назад. Или ты забыл? — Не имеешь права, — повторяет Леви. Его трясёт, и трясёт не от холода или слабости. — Мои люди ни при чём. Вообще ни при чём. — Не верю, и это в любом случае ничего не изменит. А теперь заткнись, умник, пока не ляпнул чего-нибудь, о чём пожалеешь, — говорит командир, отходя от него. — Болтаешь ты много, но ничего полезного так и не сказал. Леви тонет в открытом море и не знает, в какой стороне остался берег. — Прошу, не нужно. — Что именно не нужно? — Охранять Эрена поручено лично мне. Отряд особого назначения был временной заменой. — Он судорожно вдыхает. — Нет необходимости втягивать их в это. Я буду сотрудничать. Командир — стервятник с высоким голосом и узким лицом, жестокий и непредсказуемый — долго молчит, словно нагнетая напряжение. Леви не смотрит на него, не смотрит на расплывающиеся лица солдат. На кнуте подсыхает кровь. В ногах валяется позабытое письмо. Леви едва сдерживается, чтобы не взглянуть наверх. Щелчок — и он теряет равновесие. Он знал, что повреждённая нога подогнётся, как сломанная палка. Знал, что упадёт лицом вниз, потому что руки его всё ещё связаны. Но он не ожидал, что колени командира отряда вдруг обхватят его бёдра, придавливая к полу, не позволяя скинуть с себя вес чужого тела. Леви холодеет. — Вот и стоило так ломаться, капитан, — произносит полицейский, занося кулак. — Йегер тебя на короткий поводок посадил. А я-то думал, должно быть наоборот. Удар. — Знаешь, я присутствовал на первом слушании. Ты, должно быть, считаешь себя неуязвимым. Топаешь ногами в сапогах не по размеру, оскорбляешь военную полицию в нашем же зале суда. Как ты тогда сказал? «Боль — лучший учитель»? Ещё удар. — Понятно, почему ты не смог совладать с мальчишкой, трепливая ты шавка. — Голос его едва пробивается сквозь красное марево боли. — Потому что вы с ним — одной породы сучки. Никакого уважения к старшим. Считаете себя вправе учить нас, да? Кивни, если согласен, Леви, я тебя тоже кое-чему научу. На горле смыкаются жёсткие пальцы, и Леви дёргает головой, пытаясь вдохнуть. — Ты мне этого титанчика на блюдце с голубой каёмочкой притащишь. В подробностях распишешь, как он сбежал. А ну, кивни. Он сильнее сжимает руки, вынуждая повторить непроизвольное движение. — И если по какому-то странному стечению обстоятельств мы придём по указанному тобой адресу, а его там не будет… Если ты продинамишь нас после таких соблазнительных обещаний… Что ж, у тебя есть прекрасная возможность узнать, на что способны люди, доведённые до отчаяния. Верно, Леви? Кивай давай. Следующий удар приходится на ноющие рёбра, и Леви наконец срывается на крик, выгибается на полу, но верёвки на руках не дают уклониться от побоев. Свет такой яркий, что едва не ослепляет, обжигает кожу, будто сдирая его до внутренностей. — А теперь, — жарко шепчут ему на ухо, хватая за связанные запястья. — Моя любимая часть. Смотри им в глаза, капитан. Ты этим ребятам ещё спасибо скажешь. Лёгкие горят огнём, и Леви понимает, что время вышло.________________________
— Надо уходить, — произносит Гюнтер каким-то не своим, бесцветным голосом. — Вернёмся в убежище, заберём Эрена и поищем более безопасное место. — Нет, — цедит Петра сквозь зубы. — Нужно вытащить капитана. Прямо сейчас, пока он ещё ничего не выдал. Пусть расследуют, командир что-нибудь придумает. — Да уже без разницы, что мы сделаем. Они спустят собак на наши семьи. — Резкий шёпот Оруо звенит от напряжения — он едва сдерживается, чтобы не заорать. — На наших родителей. На моих братьев. На твоего отца, Петра… — Заткнись, — бросает она с такой злостью, что остальные вздрагивают, но в глазах её стоят слёзы. Эрд кусает губы, чувствуя, как по спине ползут капли холодного пота. Крики не затихают, бьют по ушам. Оседлавший Леви полицейский тянет руки к ремням на его форме. Леви брыкается, рычит по-звериному, пытаясь скинуть его с себя. Носок сапога с глухим стуком врезается в тело, и Эрд распахивает глаза, которые успел зажмурить, видит, как Леви сгибается от удара, сплёвывает кровь на металлические решётки пола. Полицейский расстёгивает его брюки и запускает пальцы под пояс. — Чёрт, а он узкий. Может, Эрвин и правда его не трахает. — Может, у Эрвина просто член маленький. — Расслабься, капитан, тебе понравится. — Он оглядывается через плечо. — Эй, придурки, есть у кого-нибудь нож? — Эрд, скажи хоть что-нибудь, — просит Гюнтер, сверля его взглядом. — Ты его правая рука. Отдай приказ. Один из солдат протягивает командиру нож. Эрд рвано выдыхает. — Остаёмся на позициях. На бедре Леви расцветает кровавое пятно. Падает первый ремень обмундирования, за ним — кусок белой ткани. — Эрд, блядь, отвернись, не пялься на него… — Я сказал, остаёмся на позициях. — Слова дерут горло, вязнут на языке. — Когда капитан выдаст им местоположение Эрена, мы пойдём за группой, которую отправят к убежищу. Подкараулим за пределами периметра, между домами, где можно использовать УПМ. Вырежем их в какой-нибудь подворотне, они и пикнуть не успеют, и никто ничего не докажет. Это даст нам время, прихватим Эрена и свалим из Сины. Блестит лезвие, одежда расходится на полоски. Кожа обнажившихся бёдер покрыта мелкими порезами — нож не всегда попадал по ремням. Искусанные губы, скрюченные пальцы на ногах, плотно сомкнутые веки. — Уже рассвело, командир наверняка встал лагерем прямо за стеной, — голос Эрда дрожит, но ему плевать. — Он спрячет Эрена. Отправит людей к нашим семьям. — А капитан, Эрд? — спрашивает Петра, глядя на него большими повлажневшими глазами. — А Леви? — когда она произносит его имя, голос её ломается. — Они отпустят его через пару часов, когда разведка въедет в город. — А потом он срывается. Пустые слова текут с губ, словно вода сквозь пальцы, бесполезные, как лезвия на его поясе, как данные им обещания, как долгие дни и бессонные ночи, и тихие приветствия, и гордость в глазах Леви. — Когда… когда они с ним закончат. Петра плачет, и Оруо тянется к ней, заставляя отвернуться.________________________
(Это продолжается долго — секунды, часы — и в какой-то момент Леви уплывает.) — Не тормози, сопляк, я не могу торчать тут весь день. Эрен сжимает в кулаки руки, опущенные вдоль тела. Ладони у него крупнее, чем у самого Леви, но совсем гладкие: ни мозолей, ни порезов — исчезают раз за разом следы зубов, стягивается и исцеляется кожа. Леви всё равно бинтует его раны, перевязывает окровавленные укусы, порой такие глубокие, что мальчишка с трудом держит в руках ложку. (Руки хватают за запястья, бёдра, волосы; маленькие, юркие руки, они везде, куда бы он ни повернулся.) — Вы уверены, капитан? — спрашивает Эрен. — Предпочтёшь подождать снаружи? Или мне внести тебя на руках, как застенчивую юную невесту? — Нет! Нет, я… боюсь сделать хуже. — Эрен так легко смущается, краснеет из-за каждой мелочи. Всегда ли он был таким: парнишкой, который не умеет лгать? — Я хотел бы их увидеть. Просто подумал, вдруг они против. — Тогда завязывай со своими глупостями, — говорит Леви, отворачиваясь и открывая дверь. (Он падает на колени, сбивая кожу, едва не вывихнув плечи, сворачиваясь в комок.) — Эй, придурок, кто тебе… ой. Простите, капитан, не могу отдать честь лёжа. — Вы приехали навестить нас? Нам сказали… ваша нога… Просочившись мимо него, Эрен заключает Петру в объятия, стискивает со всей силы. Леви видит, как лицо её кривится от боли, но затем она обнимает его в ответ, устраивая рыжую голову на груди парня. — Ауч, Петра, а мы для тебя недостаточно красивые? — Оруо, не завидуй, — доносится с дальней койки. — Хочешь поцелуйчик — так нас тут ещё двое. — Отвали, Гюнтер, а то оставшиеся рёбра переломаю. — Я, пожалуй, воздержусь, — вставляет Эрд. — У меня невеста. — Не-а, пока ещё не невеста. — Станет ей, как только вернусь домой. Чёрт, чуть не сдохли ведь. После его слов в комнате воцаряется молчание. В окна льётся мягкий солнечный свет, но воздух здесь спёртый, тяжёлый. Отголоски запахов — крахмал и кровь — липнут к коже присохшими простынями. (Пальцы болезненно тянут за волосы, в горло вторгается влажная от слюны плоть.) — Я завтра уезжаю, — говорит Эрен, переминаясь с ноги на ногу. — Военпол забирает меня обратно. — Не дрейфь, пацан, это ненадолго, — подбадривает его Эрд и морщится, усаживаясь на постели. Поворачивается к стоящему у стены Леви. — Сэр, у командира ведь есть план? Леви внимательно смотрит на его растрёпанные вихры, на восково-бледную кожу, на натянутое чуть ли не до ушей одеяло, скрывающее бинты на груди. Переносит вес тела на здоровую ногу. Петра хмурится и закусывает губу: должно быть, получилось не столь незаметно, как он надеялся. — Зависит от того, как вы себя чувствуете. — Мы в порядке, — слишком быстро отвечает Оруо. — Никто особо не пострадал. Что от нас требуется, капитан? — Будет чертовски мило, если вы не помрёте. Эрд улыбается уголками губ. — Капитан, сэр, так просто мы от вас не отстанем. Если хотите избавиться от нас, придумайте что-нибудь получше. — Отправьте нас в отпуск, — хмыкает Гюнтер, откидываясь на подушки. — Или, может, в экспедицию. Только так вы сможете быть уверены, что никто... («...не придёт за тобой, Леви. Ты здесь один». Как бы он ни сопротивлялся, вырываясь, пытаясь отсрочить неизбежное, свести ноги — никто не придёт.) — Не надо, — срывается Эрен, и все удивлённо поворачиваются к нему. Леви мельком оглядывает его, замечая напряжённые плечи, опущенные в пол глаза. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь снова пострадал из-за моей глупости. Не нужно жертвовать собой ради того, чтобы я сидел в клетке и ничего не делал. Петра наконец отводит взгляд от лодыжки Леви, переплетает пальцы лежащих на коленях рук. — Эрен, мы солдаты. Кому, как не нам, идти на жертвы? — Я хочу бороться вместе с вами, — Эрен повышает голос, а потом словно давится отчаянием. — Хочу быть полезен. Хочу сражаться. («Дрянь. Предатель. Солдатская шлюха». Липкие руки на животе. «Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю».) — Ты сражаешься. Ты просто не видишь врага. («Смотри мне в глаза, когда я тебя трахаю».) — Пацан, с этими бюрократами лучше не связываться. Толку от тебя, если военпол развесит твои кишки по стенам кадетки? — Оруо вздыхает, словно ностальгируя по временам своего кадетства. — Хватит истерить, командир делает всё, что в его силах. Мы рискуем ради тебя жизнями, прояви благодарность и просто… («...поверь, капитан, если расслабишься, будет не так больно. Разожмись, кому говорю. Бля, я словно труп ебу».) — Я же сказал, что верю вам, — говорит Эрен и смотрит на Леви своими огромными глазищами — твёрдо, уверенно смотрит. — Я вас не подведу. — Эрен, это же не навсегда. Мы поможем тебе скрыться, но ты вернёшься, когда придёт время. Ты — козырь в рукаве командира. Таков план, — Эрд тоже поворачивается к Леви. — Верно, капитан? — уточняет он. (Леви до крови кусает губы, сдерживая крик, потом кричит, а потом валится безвольно у ног своих мучителей, поломанный, обессиленный и осквернённый, и ему кажется, что его вывернули наизнанку, содрали заживо кожу, обнажили нервы и вытащили кости, оставив расползаться бесформенной массой, и что время остановилось, потому что этот кошмар всё длится, и длится, и длится.)________________________
— Принесите воды. Есть у кого вода? — У меня есть вино. — Ещё лучше. Тащи его сюда, Фаррадей. Леви не двигается. Он больше не сопротивляется, не издаёт ни звука. На голове его запеклась кровь, но с такого расстояния Гюнтер не видит, насколько серьёзна рана. Он слишком далеко, телом и разумом, а то бы схватил своего капитана за плечи, встряхнул и привёл в чувство их обоих. Поднявшись, командир отряда одной рукой открывает бутылку, и плечи Леви едва заметно вздрагивают от звука срываемой пробки. Он слегка шевелится, приоткрывает пересохшие губы. Полицейский задумчиво разглядывает его и опрокидывает бутылку, поливая вином исполосованную спину. Леви подбрасывает, словно тряпичную куклу. Гюнтер буквально видит, в какой момент болевые сигналы достигают мозга: Леви распахивает глаза, хрипло вскрикивает. Затем он падает, и Гюнтер отворачивается, видит, что Петра заткнула уши пальцами, уткнувшись лицом в грудь Оруо, что Оруо до крови прикусил язык, видит, как потемнели его округлившиеся глаза. На Эрда никто не смотрит. — Ауч, командир, мы бы допили. — Звиняйте, ребята, там на всех бы не хватило. — Я про нашего нового приятеля то же самое думал, но в итоге мы как-то справились. У него есть оружие. Два полных баллона с газом. Он прямо сейчас может спрыгнуть к этому уёбку и всадить ему в горло шесть дюймов стали. Почему же он не двигается? «...бьюсь об заклад, мой дед ещё не ложился. Вы представьте, капитан, он из вредности ждёт меня до утра…» Гюнтер тяжело сглатывает. Полицейский подхватывает Леви подмышками и прислоняет к металлический раме. Того всё ещё трясёт. Он пытается подтянуть колени к груди, низко опустив голову. Затем ноги его безвольно падают, тело обмякает. — Проснись и пой, птенчик. Молчание. — Давай, ушлёпок. Не хочу снова тебя бить. Тишина. — И несчастный случай устраивать как-то лениво. Я ведь ещё даже кофе не выпил. Леви с видимым усилием поднимает голову, смотрит мутным, расфокусированным взглядом. И отвечает — настолько хрипло, что они едва могут разобрать его слова, — но всё-таки отвечает, и этот голос Гюнтер узнал бы в любой ситуации. — Я тебе кое-что расскажу, командир отряда. У вас в военполе есть три типа людей: те, кого можно шантажировать, те, кто не откажется от взятки, и те, кому бухло заменяет мозги, так что грош цена всем вашим мерам безопасности. — Знаешь, я передумал. С членом во рту ты мне нравился больше. — Ты спросил, как я пробрался к Эрену. Если тебе не интересно, на здоровье, доставайте хуйцы обратно и продолжайте веселиться. Гюнтеру хочется кричать, кулаком разбить ближайшее окно, потому что его капитан сейчас врёт в лицо этим гадам, избитый, едва живой, весь в крови и чужой сперме; врёт сквозь зубы, хотя не может даже стоять. Ни слова про Эрвина, отрешённо думает Гюнтер. Ни слова про Петру, или Оруо, или Эрда, про Аккерман или Арлерта; ни слова про чёртового Гюнтера Шульца, самого бесполезного человека на земле, или про его старого деда, живущего в отдалённом уголке Розы, где Леви никогда не бывал. — Не позорься, ты не в том положении, чтобы угрожать нам, — мрачно парирует полицейский. Ему и самому не хватает духу отрицать, что от делишек военпола несёт, как от гниющей раны. — Неважно, куда они кого продали и чью жёнушку трахнули, — всё лучше, чем получить пулю в голову за госизмену, а тебя именно это ждёт, когда командование узнает про побег Йегера. — Не узнают. — Прошу прощения? — Они не узнают про его побег. — Это ещё почему? — Потому что Эрен Йегер никуда не сбегал. — Леви встречается с ним взглядом; на бескровном лице блестит пот. На секунду в его глазах мелькает тень былого презрения, а потом они словно затухают. — Он мёртв, мудила. Умер на этом самом складе. Я своими руками его прикончил. Гюнтер теряет способность связно мыслить.________________________
— Что ты сделал?! — Перерезал ему горло. Сбросил труп в канализацию. То есть, сбросила стража, которой я приплатил. Ублюдок перед ним ошарашен, настолько, что не может найти слов, и Леви смеётся, потому что вид у него уморительно глупый, смеётся несмотря на то, что чужая рука болезненно тянет за волосы, а прилетевшее в живот колено впечатывает его в раму за спиной. — Ты блефуешь. — Голос полицейского режет по ушам стеклянной крошкой. — Ты не скинул Йегера в чёртову канализацию. — Разумеется, нет. Не хотел пачкать руки, но вам, свиньям, не привыкать, да? Затылок бьётся о холодный металл позади, и Леви становится ещё смешнее. — Ты свихнулся, — говорит командир отряда, но в голос его уже закралось сомнение. — Хочешь сказать, ты пробрался на охраняемый военный объект только для того, чтобы убить Эрена Йегера, своего подопечного, которого ты поклялся защищать, а потом несколько часов шутки ради терпел допрос с пристрастием? — Эрвин отдал бы его вам. — Что? — Я сказал, Эрвин отдал бы его вам, тупой ты еблан. — Леви замолкает, делает несколько вдохов — глубоких, размеренных — и продолжает настолько спокойно, насколько позволяют окровавленный рот и сухость в горле. — Слышали про пятьдесят седьмую экспедицию? Вам не доложили, почему она провалилась? Потому что та титанша пристала к Эрену, как течная сука. Уничтожила несколько отрядов, лишь бы прорваться к нему, затолкала себе в рот и попыталась сбежать в закат. — Дышать. Главное — дышать. — Она всё ещё ходит где-то там, за стенами. Может, есть и другие титаны вроде неё. Рано или поздно они вернулись бы за Эреном, давили бы наших людей, словно комаров, и кто знает, получилось бы у нас остановить их снова. Никакое оружие не стоит таких жертв. Что жизнь одного человека против жизней целой экспедиции? Командир отряда молчит, и молчит долго. Есть ли шанс, что слова Леви заставили его задуматься? А может, он просто наслаждается видом — вспоминает, как прижимал Леви к полу, пока тот брыкался, пытаясь разорвать верёвки на руках, сопротивлялся изо всех сил. Он больше не сопротивляется. Он безоружен — он может лишь заговорить их. Да и то лишь потому, что ему позволили открыть рот, хмуро думает Леви. — Эрвин и правда не посылал тебя за ним. — Полицейский не спрашивает — утверждает, но словно сам не верит, что произносит это. — Нет. Он думает, я здесь по личному делу. — Ты приехал один. Без своего отряда. — Отличная работа, детектив. За последние пять часов я всего-то раз пятьдесят это повторил. Тот хватает Леви за подбородок, впиваясь ногтями в синяк на щеке. Леви морщится, но не отстраняется. Проходит несколько напряжённых секунд, а затем его отпускают. — Это не объясняет, зачем ты вообще полез сюда, хотя мог просто подождать, пока суд не приговорит его к казни, — раздражённо заявляет полицейский. — Ага, конечно. — Это — самая лёгкая часть, потому что тут ему и врать не надо. — Да вы бы ещё несколько месяцев собирались с духом. Думаете, на него подействует та херня, которой вы меня вырубили? По-вашему, он просто ляжет и вздремнёт, дав вам шанс полоснуть его по загривку? Что вы вообще можете сделать, не попавшись ему в зубы? Уморить голодом? Надеяться, что он замёрзнет или помрёт от жажды? — Хорошо бы ещё, чтобы его собственная жажда не сбивала с толку. Перед глазами всё плывёт; его мутит. Голову словно набили ватой. — Вам придётся его связать, чтобы он не смог укусить себя. Так он превращается — нужна кровь. Как долго вы будете ждать, пока он не ослабеет, прежде чем решитесь повредить его кожу? Когда наконец осмелитесь подойти к нему ближе, чем на десять футов? Хватка в волосах становится крепче. — Уверен, он бы описался от счастья, услышав, как его благородный начальник планирует вонзить меч ему в шею. — Вы собирались вскрыть его. Этот парень конечности отращивать умеет. Вы бы мучили его неделями, может, даже месяцами. — И некая долбанутая часть твоих спёкшихся мозгов внушила тебе, что прирезать его — лучший выход из этой ситуации? — Это всё, что я мог сделать, понятно? И я — единственный, кто мог сделать это, — цедит Леви сквозь зубы. — Не верите — можете отправить под трибунал. Военная верхушка? Купцы? Аристократы? Духовенство? Посмотрим, решится ли кто-нибудь из этих скотов вздёрнуть меня за убийство Эрена. Ему больно. Болит буквально всё, и они все смотрят на него, их взгляды ползут по обнажённому телу, словно крохотные невидимые насекомые, и ему хочется содрать с себя кожу обломанными ногтями, хочется закрыть глаза и раствориться в небытие, но подвох в том, что он не может, не может просто лечь и забыться, потому что тени на потолочных балках камнем висят на шее, а имя Эрена давит, давит, давит на язык. А потом полицейский пинает его в бок, сбивая тщательно выровненное дыхание, и Леви, сгибаясь пополам, с трудом сдерживая тошноту, понимает, что победил. — Приберите тут всё. — Армейский сапог в последний раз впивается в рёбра и удаляется, стуча по окровавленным плиткам. — И принесите ему одежду, пока ещё кто-нибудь не соблазнился. Расплывающаяся эмблема военной полиции на спине — последнее, что Леви видит, прежде чем командир отряда выходит из помещения. — Пойду подготовлю рапорт для сержанта. Эх, пиздецовая выдалась ночка.________________________
Сильные руки ложатся на пояс, притягивают в объятие. Рваное дыхание щекочет прикрытые веки, разбитые в кровь губы. Он дёргается, сгибая спину, притягивая колени к груди — стараясь увернуться, стать как можно меньше. Чужие пальцы обхватывают предплечье, не давая двигаться, капитан, не двигайтесь, всё хорошо… — Руки прочь, — выдавливает он, и хватка ослабевает. Он отворачивается вполоборота, ждёт, когда сомкнётся на горле ладонь, притягивая к полу, когда в лицо прилетит новый удар, и ещё, и ещё, пока он извивается, хватает ртом воздух, и в бёдра впиваются грубые пальцы... Пальцы... Пальцы исчезли. От неожиданности Леви открывает глаза. Перед ним на коленях сидит Петра. Её рука замерла в воздухе, плечи сотрясаются от беззвучных всхлипов. Одного взгляда на её лицо хватает, чтобы Леви сломался. Эти часы, будто растянувшиеся на годы, он держался буквально на последнем издыхании, и теперь ему даже моргать больно; слишком просторная одежда висит мешком, а в собственной коже слишком тесно, и кожа эта покрыта слюной, спермой, запёкшейся кровью, их прикосновениями, их смехом, и он хочет содрать её, сбросить, как старый китель, сжечь в огне, но у него нет сил. Нет сил справляться со всем этим. Нет сил смотреть на неё. Нет сил. Нет сил. — Петра. — Он тянется к ней, переплетает их руки, слишком поздно вспоминая, что до крови прокусил ладонь, пытаясь сдержать крик. Что пятнает её их запахом. — Петра, — снова начинает он, ведь ему нужно сказать ей, что он не всё предусмотрел, что она ни в чём не виновата, но голос его скрипит и срывается. Она тут же подносит флягу к его губам, и всё, на что он сейчас способен, — это пить медленно, чтобы не подавиться — как и положено хорошей шлюшке — но его старания не имеют значения, потому что руки Петры дрожат, и она проливает воду. — Простите, капитан. — Она опускает флягу, и ему не удаётся сдержать тихий протестующий возглас. — Простите, — повторяет она, пытаясь отереть его лицо краем плаща, который тут же окрашивается красным. — Простите, простите. Она снова плачет, пачкаясь в его грязи, и он думал, что всё закончилось, что всё наконец-то закончилось, но... — Петра, убери руку, здесь где-то рана. — Всё в порядке, — шепчет он, когда Эрд приседает рядом. Краем глаза Леви видит застывших позади Оруо и Гюнтера. — Просто царапина. — Можно, я… Вы не возражаете, если я… «Если я прикоснусь к вам». Леви заставляет себя не жмуриться. — Всё в порядке, — повторяет он. Лёгкие как пёрышко пальцы отводят со лба спутанные пряди волос, стараясь не задеть повреждённое место. — Это не сотрясение, — бормочет Леви. — Они меня чем-то накачали. — Знаю, — отвечает Эрд слабым, дрожащим, таким не похожим на привычный голосом. — Простите, капитан. Это я запретил им атаковать. Я подвёл вас. Из последних сил Леви придаёт лицу бесстрастное выражение. Значит, ему не почудился тот едва слышный вскрик, не привиделись гибкие тени в уголках затуманенных глаз. «Потом, — мысленно приказывает он сам себе. — Потом это обдумаешь». Не сейчас, не тогда, когда Эрд смотрит на него, как на призрака, и говорит так, словно он уже мёртв. — Где Эрен? Он в безопасности? — Он ждёт в убежище, сэр. — Тогда ты никого не подвёл. Эрд вздрагивает будто от удара, и Леви отводит взгляд. На плечи ему ложится плащ. — Сэр, сейчас семь утра. Разведка остановилась сразу за воротами. — Леви поднимает глаза и видит Гюнтера, оборачивающего ткань так, чтобы скрыть расцвеченное синяками горло. — Уже рассвело, так что с УПМ придётся быть поосторожней, но максимум через полчаса мы будем в лагере. — Только потерпите ещё немного, ладно, капитан? А потом его поднимают в воздух. «Это Оруо, — уверяет себя Леви. — Не паникуй, не паникуй, ты же знаешь его голос и его руки». Одна бережно поддерживает спину, не касаясь оставленных кнутом полос, вторая осторожно подхватывает под колени. — И ни о чём не беспокойтесь: об операции могут отчитаться Эрд и Гюнтер, а мы с Петрой приведём вам доктора. — Нет, — Леви заходится кашлем. — Не в лагерь. Мне нужно в убежище. — Капитан, парень в порядке. С ними Ханджи, она не даст ему отчебучить что-нибудь глупее обычного. — Я не появлюсь перед своими людьми в таком виде. Никто не упоминает, что они и так всё видели. — Позвольте нам помочь, — сдавленно умоляет Петра. — Надо осмотреть вашу ногу. Проверить, есть ли внутренние кровотечения. — Пусть этим займётся очкастая. — Сэр… — В полдень Эрвин въедет в ворота Сины, и я буду подле него, — говорит Леви медленным, ровным голосом, размеренно дыша сквозь вспышки боли. — Я пойду на это жалкое подобие трибунала, или лично выслушаю решение о его отмене, раз уж военпол считает, что их трофей плавает в канаве лицом вниз. Плевать мне на ногу, можете отрезать её и привязать на её место пивную бутылку. — И добавляет так тихо, что сам себя едва слышит: — Мне нужно в душ. Тут очень грязно. Мысленно он представляет себе встречу с Эрвином. Леви достаточно долго знаком с ним, чтобы словно наяву увидеть, как сойдутся к переносице светлые брови, заиграют желваки на скулах — единственные признаки огня, бушующего внутри человека, которому даже отчёты о человеческих потерях не портят аппетит. Однако Эрвин не станет увиливать, не отведёт взгляда, где будет боль, но не окажется жалости. И Леви встретится с ним глазами, ведь разве есть у него выбор? Подставить Оруо, Гюнтера, Эрда под удар? Дать Петре умереть за них? Похоронить Эрена в лабораториях военпола, бросить его мучиться, пока он не сгниёт заживо? Выбора нет. — Хотя бы разрешите нам позаботиться о вас, капитан. Прошу, позвольте нам хоть это. Петра протягивает руку, но не решается опустить её, не знает, к чему прикоснуться, чтобы не причинить боли. Зависшая в воздухе рука дрожит, сжимается в кулак и безвольно падает вдоль тела. Леви хочется сдохнуть от того, сколько на нём грязи.________________________
Возвращаясь, он абсолютно не горит желанием видеть глупую физиономию Эрена, но конечно же, сопляки ещё не ложились, и конечно же, Эрен сидит ближе всех ко входу и дремлет под плащом Аккерман, опустив растрёпанную голову на деревянный стол. Аккерман просыпается первой. Секунду она шокировано смотрит на них, а затем инстинктивно дёргается, пытаясь загородить собой дверной проём, чтобы Эрен ничего не увидел, но тот, очнувшись, подскакивает из-за стола, стряхивая с плеч импровизированное одеяло. Когда глаза его фокусируются на Леви, в них мелькает пугающее облегчение. Затем Эрен замечает синяк на скуле — свидетельство многочисленных побоев, — замечает лица остальных, и замирает на полпути. Леви молча проходит мимо, припадая на больную ногу. Он моется так долго, что заканчивается горячая вода; скрючившись, сидит на полу душевой, пока яростный стук не приводит его в чувство. Леви заматывается в полотенце и открывает дверь, ожидая увидеть Ханджи, но на пороге стоит только чёртов Эрен Йегер. В руках у него небольшая коробка. — Ребята рассказали, что случилось, — брякает он, и Леви прикрывает глаза. Что именно они рассказали? — Мой отец был врачом, и я подумал, может, я… может... Эрен ёжится под тяжёлым взглядом, отводит глаза от синюшных следов на плечах, от отпечатков пальцев на горле. «Ладно, — думает Леви. — Ладно. Мне так похуй. Пусть смотрит». Он протискивается в комнату, садится на постель и разворачивается, демонстрируя Эрену спину, слышит тихий удивлённый возглас, больше похожий на резкий вдох, — и почти жалеет о своём решении. Когда Эрен опускается позади него и начинает копаться в коробке, доставая бутылёк и влажную ткань, Леви жалеет уже абсолютно точно, потому что лишь едкий запах спирта предупреждает его о… (Больно так, словно его подожгли заживо. Он валится с ног, крик отдалённым громом рвётся из глотки, чужие руки тащат его по металлическому полу, и он теряет сознание, онтеряетсознание, он...) — Блядь! Чёрт, простите, капитан, я… Он дёргается, и руки Эрена замирают в сантиметре от его кожи. Их мелкую дрожь Леви поначалу принимает за признак страха, а потом Эрен спрашивает низким, напряжённым голосом: — Сколько их было? Я убью их всех. Убью каждую грязнью свинью, посмевшую сотворить это. — Эрен, — скрипит зубами Леви. — Я знаю, что в вашей троице за мыслительные процессы отвечает Арлерт, но за последние пять лет тебе достаточно часто руки-ноги отрывали. Уверен, даже ты уже заметил недостатки своей стратегии. — Я сделаю с ними то же, что они делали с вами. Выслежу их и заставлю молить о пощаде. — Ага, как же. — Они не узнают меня, — шепчет, нет, практически рычит Эрен и прижимает к его спине влажную ткань, чтобы остановить кровь. Слишком сильно прижимает — Леви впивается в матрас ногтями. — Меня не поймают. Мне только нужно… — Тебе нужно захлопнуть свой чёртов рот, — холодно обрывает его Леви. Получается жёстче, чем он планировал. — Или все наши старания — херня в сравнении с твоей маленькой персональной вендеттой? — Они сделали это из-за меня, — отвечает Эрен, сминая в руках окровавленную тряпку. — Если бы я только был там, я бы… — Ты бы что, Эрен? Превратился в титана посреди Сины? Закошмарил военпол намёками на предпочтения их мамок? Мой отряд был там. Мои люди стояли наготове с оружием в руках и наблюдали за тем, как меня… Леви обрывает себя на полуслове. Он не смотрит на Эрена; не решается взглянуть. О чём ему рассказали? О чём он сам смог догадаться по меткам — бордовым, чёрным, фиолетово-синим — на коже Леви? На его шее. На ключицах. На внутренней стороне бёдер. Не стоило открывать эту проклятую дверь. Вообще не стоило приходить сюда. — Простите, — говорит Эрен. — Я не… — Мой отряд, — снова начинает Леви, очень тихо, чтобы Эрен не заметил, как дрожит его голос. — Мой отряд мог спуститься на тросах и перерезать горло каждому, кто был на складе, тем самым негласно подтвердив, что в твоём побеге замешана разведка. А потом нас всех прижали бы за яйца. Меня. Эрвина. Твоих друзей, Арлерта и Аккерман. Плевали все на то, что вы ещё дети. Блядь, ты хоть иногда думаешь своей башкой? Эрен молчит. Руки его замерли на спине Леви. — Капитан, вы меня ненавидите? В глазах Эрена стоят слёзы. Глупый ребёнок. Распустил тут нюни. К чему это, почему именно сейчас? Во время первого суда Леви отмолотил его до крови, и сопляк не проронил ни слезинки: ни тогда, когда один из его зубов застучал по полу утерянной монеткой, ни тогда, когда армейский сапог впечатал его голову в стену, и даже ни тогда, когда Леви тяжело опустился на стул возле него и спросил, нет, потребовал ответа… «Ты меня ненавидишь?» Ненавидит ли? — Нет, — выдыхает Леви коротко и резко. — Я знаю, что так было нужно. Эрен сгибается пополам бумажной куклой, комкает хрустящие простыни в пальцах. Солдаты плачут иначе — беззвучно, кусая губы. Эрен ревёт как мальчишка, подвывает раненым зверьком. Блядь, думает Леви, сука, и что ему делать с плачущим ребёнком? Он заводит руку за спину, нащупывает лицо Эрена, гладит по щеке. Наверное, Леви и сам когда-то был таким зверьком — всего однажды, давным-давно, сжавшись в коконе тёплых рук Эрвина, когда весь мир сузился до пота, крови и слёз, когда Эрвин обнимал его... «Всё закончилось, Леви, всё в порядке, всё…» — Ничего не в порядке, — всхлипывает Эрен, и Леви моргает. Он и не понял, что сказал это вслух. Горячие грубоватые ладони ложатся на бёдра; осторожные губы влажно касаются чувствительного местечка между лопатками, там, где начинается первый рубец. — Так нечестно. — Эрен прячет лицо в его волосах, обхватывает Леви поперёк груди. — Они ничем не могли вам помочь… у вас даже не было возможности сопротивляться. Так нечестно, так… — Только дураки дерутся честно, — отвечает Леви, уставившись в потолок, чтобы не встречаться с ним взглядом. — Это тебя напрягает, Эрен? — Что меня напрягает? — Что тебя защищает дурак. Эрен целует его шею, плечи, кончик уха, зарывается носом во влажные после душа пряди. Леви не думает о том, что слюна пачкает кожу — какая разница, если он и так весь в грязи. — Я научусь контролировать свои обращения, — выплёвывает Эрен в паузах между всхлипами. Твою мать, Леви ненавидит, когда плачут дети, — а этот ещё и ревёт из-за него. — Я не успокоюсь, пока мы не победим, пока не падут все стены. Тогда вам не придётся больше защищать меня, тогда война закончится, и клянусь, время это не за горами. Леви безумно устал, а Эрен так ничего и не понял. — Может быть, враг наш обитает внутри стен. Может, он у нас в головах. — Леви медленно опирается на него, устраивается затылком на груди мальчишки. — Уж ты-то должен понимать это, Эрен. — Я буду сражаться. Пока не уничтожу их всех. На губах Эрена медно-солёный вкус крови, вкус дождя. Губы Леви пахнут тем же. Эрен мягкий, нагретый солнцем, Эрен плачет и блестит от пота, Эрену плохо, но он в безопасности, а ещё он живой, живой. Леви дышит в такт биению сердца за своей истерзанной спиной, глубоко вдыхает и заставляет себя успокоиться. — Как и все мы, пацан, — говорит он и наконец-то закрывает глаза.