вокруг все враждебно. все люди злы. нет места на земле, где ко мне живым живые будут добры.
он прекрасно знал о том, что положения бытия человека далеко не всегда такое, какое имеет он: прекрасная семья, достаток, ум и внешность, что под красоты стандарты подходит. но, сука, всегда наивно и почти слепо надеялся, что его "хорошо" — это навсегда, что он сказочным образом сумеет избежать того, что неизбежно — ножей в спину, боли и переломов открытых. у некоторых последнее исполняется буквально. на телефон сообщение приходит. и не одно. раздражающая вибрация. хочется телефон выбросить, швырнуть, разбить, а в другую секунду уже ничего не хочется. он выключает сотовый, успев лишь разглядеть, что все двадцать четыре сообщения от двух людей, которых, наверное, он даже мог назвать друзьями. очень нехорошо будет, если они сильно расстроятся или поссорятся после инцидента сегодняшнего. если точнее быть, после будущего инцидента сегодняшнего. на самом деле, все это началось не вчера, не неделю и не месяц назад. прошел уже тысяча четыреста шестьдесят один день со дня, когда розовые осколки впились в его зеницы, как только он понял, что даже такого, как он — идеального, блять, просто во всем — с легкостью можно променять. не все счастливчики любимы, не все неудачники одни, так ведь? сегодня было прохладно. небо — пасмурное, тучное, печальное. еще более печальными казались проходящих торопящихся лица. пусть они были и размыты, чуть ли не до боли в глазах, но прежде он не задумывался о том, что абсолютно все прохожие выглядят несчастными и опустошенными. возможно, он начал видеть это только тогда, когда сам стал одним из них. печален. несчастен. опустошен. он рукой в часть светлых волос зарывается, и вздыхает шумно. останавливается на пару секунд. а люди продолжают куда-то торопиться. все такие же усталые и размытые. неживые. потом нервно закуривает сигарету прямо улицы суетливой среди. раньше бы он так, помяни мое слово, сделал бы только под стволом у лба. а сейчас... весь смысл и значение существования человека тускнеют. стыд и людские нравственности растворяются, оставляя за собой лишь пару мыслей, значимость которых равняется единице. он хмыкает, сигарету меж двух пальцев зажав, и продолжает идти. наверное, впервые за эти четыре года он знает, куда идет и зачем. от этого он испытывает несколько эмоций: страх, тянущий низ живота, радость от, непременно, того, что произойдет в ближайшие минут десять, и грусть. обычная, поверхностная, скорее даже повседневная грусть человека, определенно, среднестатистического. грусть, которую, к примеру, испытывают ученики средней школы, которым приходится идти в учреждение. наверное, если бы он владел фантазией чуть большей, чем нынешняя, то непременно бы представил, что просто идет сейчас в школу, а не- интересно, что будет после смерти? рай? ад? перерождение? бытие призрака? чистилище? прострация будучи миллионами атомов? или ничего? ничего. звучит странно. и страшно. раньше он пытался представить это ничего, но не получалось. представить, что такое это "ничего" для человека, как существа весьма жалкого и немощного, на равне с представлением абсолюта* или эманации*. просто не получится. единственное, будет весьма неплохо, если перед "ничего" сильно больно не будет. хотя и боль всего лишь чувство, от которой не так уж и тяжело отстраниться, лишь настроив себя на то, что в этом ощущении нет выгоды. боль не исчезнет, разумеется, а вот желание истошно кричать, расширив глаза, пропадает. а куда девается душа человека в этой пустоте? это же бессмертная субстанция, нематериальная сущность, она — одновременно всё и в то же время олицетворяет то самое ничего. значит, после смерти душа никуда не девается? или в ногу со смертью умирает и наше сознание? интересно. нужно проверить.заткнись. заткнись, заткнись, заткнись, хватит об этом думать.
он дверь в подъезд ближайшего многоэтажного квартирного дома открывает. он был тут раньше, может быть, чуть меньше полугода назад, и вид с самой крыши здания крепко в памяти отложился. потом приостанавливается. устал. ноги болят, словно он проходит километров шестьдесят без отдыха. ему повезло, что вообще сумел встать с кровати. и все же, реальность очень сильно выбивает из сил, особенно когда ты почти девятнадцать лет жил в вакууме, который большинство посчитает сраным эдемом* на земле, в вакууме, где все мирно и хорошо. даже, блять, умыть лицо по утрам стало сложно после осознания полнейшего разочарования, а в некоторые моменты просто... невыполнимо? честно говоря, он не помнил, какого быть полным энергии и амбиций. какого гулять с друзьями почти каждый день, без проблем и даже с удовольствием учиться, не задаваться вопросом "почему?", разочарованно обнаруживая себя живым после сна. но этого никто не замечал. потому что он все еще выглядел нормально. не тощ, не бледен, без синяков под глазами и царапин на запястьях. а у него нет проблем. у него все хорошо. как у него может быть все плохо, если у него любящая обеспеченная семья? разве для страданий есть поводы, когда ты сыт, одет, красив? к тому же, он слишком взрослый, чтобы страдать. и у не умерли родители. у него все хорошо, верно, но лучше ему не становится. продолжает идти, держась за лестницы поручень. сигарету потушив и выкинув куда-то окурок, заходит в лифт. нажимает на последнего этажа кнопку. поднимается лифт медленно, или ему так кажется. выходит из него и осматривается. рядом ни души. он надеется, что выше тоже никого. поднимается на лестнице еще, и открывает дверь будки выхода на крышу. порыв уже холодного ветра в лицо бьет, кожу светлую обжигает, белые выбившиеся из пучка пряди, кончики которых окрашены в русый развевает. в этом году конец августа выдался неприятным, нетеплым, дождливым. словно описывал его состояние. серо. мрачно. отталкивающе. скоро август закончится. руки немного тряслись, а тягучий узел в животе тянул еще больше. внутри похолодало. буквы, цифры, слова и изображения в больной голове смешались, почти слиплись воедино, создавая мерзкую кроваво-красную субстанцию, растекающаяся по всему гниющему мозгу. страх. обида. ненависть. злость. тоска. чувство вины. если бы он мог, он бы непременно извинился перед каждым, кого ценил меньше заслуженного. — извините, — почти шепотом произносит он. в горле застревает ком. и все же, ролей, с которыми я не справился, было слишком много. гордость семьи, прилежный ученик, любящий старший брат, хороший друг. все тщетно. простите. я правда не хотел. делает несколько шагов вперед.простите. проститепроститепроститепроститепроститепростите. я ничтожен. блин, а если будет очень больно? бля.
ледяное течение уносит его. выше виднеется лед, до которого не дотянуться. он утопает в своих мыслях, не сопротивляясь воде, заполняющая легкие. вакуум лопается окончательно. осознание того, что люди – грязные, жестокие и гнилые приходит слишком поздно. и сейчас, стоя у края крыши, думать есть силы лишь о том, сколько кроваво-красного будет растекаться у его тела. остается лишь один шаг, дэмонтаниэль келлерман. сделай его. *** дэмон резко зеницы распахивает, моментально об этом жалея. яркий свет резью полоснул, заставив парня зажмуриться, отвернувшись. — а-ай!.. — шипит он. все тело колюче ныло. голова невыносимо трещала, словно вот-вот да расколется, горло напрочь пересохло, язык прилип к небу. привыкнув к свету,он находит себя в совершенно незнакомой постели, в незнакомой комнате. келлерман глядит на свои трясущиеся ладони. — ничего не понимаю... я... я умер? — нет, воскрес. он вздрогнул и вскрикнул, едва не словив инфаркт. дэм повернул голову, на человека ошарашенно глядя, стоящего напротив, в паре метров, скрестив руки на груди. этот человек абсолютно спокойно смотрел на него, даже с ноткой насмешки и немого непонимания. верно. полагается, если бы он умер, не смог бы ощущать боль. или это все — галлюцинация предсмертная? не похоже. может, прыгнув, он выжил? бред. разве люди выживают при падении с девятиэтажки? и боль была бы адской, в разы больше обычной ноющей, и сейчас он находился бы прямиком в больнице, и вообще, что, блять, произошло? новый прилив мерзкой, пульсирующей боли. келлерман жмурится, схватившись за голову. парень резко с кровати вскочил, и сразу после этого схватился за бок, глухо простонав, сжав челюсть. он направился к выходу из небольшой темной комнатушки, придерживаясь за стену, чтобы не свалиться. — прямо напротив, — дэмон не успевает даже вопрос задать. незнакомец словно понимает его, читая мысли. мутно. дэмонтаниэль сводит брови к переносице, недоверчиво глянув на юношу, оставшийся в комнате. позы и взгляда своих он так и не изменил. еще мутнее. парень открывает дверь в комнату напротив, шумно и тяжело вздыхая. ванная была небольшой, сделанной из белой плитки, душевой кабиной, унитазом и заляпанным зеркалом над раковиной. он проводит по нему рукой, рассматривая свое отражение. усталый, осунувшийся, взъерошенный, с мешками под светлыми голубыми глазами от цикличного недосыпа, отросшими корнями передних прядей волос и... фиолетово-желтым синяком? в голове мелькнул фрагмент, как келлермана грубо дергают за плечи назад, а затем больно, почти со всей силы, в глаз ударяют, и все сразу же встало на свои места. он не прыгнул. его остановили, а затем вырубили. все обстоятельства делали его таким чертовски беспомощным. он не понимал, где находится, едва двигался от слабости, обезвоженный и хилый, измотанная гребаными навязчивыми мыслями, терзавшими его все это время. — сильно болит? — снова доносится голос. дэм переводит взгляд на незнакомца в отражении зеркала, стоящий позади. — терпимо. а что... а что произошло? — тихо спрашивает парень. — я поднялся на крышу чтобы покурить, и увидел тебя. а дальше, ты, кажется, помнишь, — он пожимает плечами. его огорошили эти слова, подбивая словно. — зачем? — зачем что? — на кой черт ты меня остановил?!грубо. и громко. дерьмо. я неблагодарная мразь. хотя, за что я должен его благодарить? я не просил его меня спасать. блять. блятьблятьблять. заткнись, заткнись, заткнись!
— потому что посчитал нужным. разве самоубийство спасательный круг? — все также спокойно отвечает юноша. — нет. легче же ведь не станет. все дерьмо, может, и закончится, но вместе с ним уйдет и все хорошее. к глазам подкатываются слезы. — я не помню хорошие моменты. — помнишь, просто думаешь, что их больше не будет. ему сделалось тревожно и непонятно. дэмона с поличным ловят. он удивленно уставляется на юнца, придерживаясь руками за раковину. безмятежное бледное лицо незнакомца едва заметная слабая улыбка украсила. — я заварю чай. тебе с сахаром, без?