Суть всех вещей

Я тебе открою тайную, скрытую суть вещей: Если на дворе ноябрь, скоро жди апрель. Максим Леонидов, «Осенняя»

— Снова усиливается, — заметил Нокаут, не скрывая улыбки в голосе. Подняв взгляд на окно, по стальпласту которого кислотные струйки-змейки плели бесконечный узор, Оптимус кивнул и, вспомнив, что Нокаут не может сейчас увидеть его лица, сказал: — Мне придётся подождать ещё немного. — Вот и хорошо. Довольно вздохнув, Нокаут вновь чуть сместил положение корпуса, словно хотел окончательно заякориться плечевыми колёсами ему за бок, и Оптимус послушно подстроил корпус под чуть новую позу. Лёжа на боку, поддерживая плечи Нокаута брюшной зоной собственного корпуса и невольно выгибаясь вокруг другого меха, он чувствовал себя чуть меньше, чем обитателем отсека, а скорее предметом обстановки, чем-то вроде кресла. Сходство особенно подчёркивалось сейчас, когда Нокаут, не отрывая взгляда от датапада, рассеянно опёрся локтём о поджатые поближе к его корпусу колени Оптимуса. Если судить по задумчиво-спокойному полю Нокаута, и «спинка», и «подлокотник» кресла были достаточно удобными, чтобы он не променял их на другое читальное кресло. Чего нельзя было сказать о самом Оптимусе. Из немногочисленных свобод у него оставались только руки. Локтём одной — он упирался в платформу и в ней же держал рабочий датапад, а при необходимости мог дотянуться к нему второй рукой, которая была чуть отведена за спину, чтобы не мешать колёсам Нокаута покоиться поверх линии бока. Пожалуй, не стоило вспоминать о договорённости, что если уж по графику Прайма идёт рабочая смена, то Оптимус может вволю заниматься своими скучными рапортами, а Нокаут просто почитает рядом. Улыбнувшись, Оптимус вернулся взглядом к датападу. Ему повезло, что они с Персептором не успели даже встретиться, а тем более оказаться за городом, где скрываться от дождя было бы намного сложнее. Ему повезло, что иных, срочных встреч на сегодня у него не планировалось. И хотя автоботская сеть связи оставляла его открытым для планов, информационных сводок и обсуждений, которые никогда не теряли своей важности, ещё очень удачным, пожалуй, было, что и Нокаут не успел покинуть отсек, а теперь принципиально, даже во имя клиники не хотел лезть под кислотный поток. Его можно было понять. Просмотрев обновлённую сводку о влиянии уровня осадков на работу городских систем, Оптимус вытянул шею и постарался заглянуть в датапад Нокаута. Экран бликовал, так что чётких фраз Оптимус не разглядел, но расслабленная поза Нокаута подсказывала, что ему нравится то, что он читает. Или же ему нравилась атмосфера их дождливого незапланированного досуга. Или нравилось его уникальное «кресло», обладающее помимо естественного подогрева ещё и встроенным генератором поля. Когда колёса Нокаута резко прокрутились одновременно со звонким прищёлкиваньем глоссой, а губы плотно сжались, Оптимус заставил себя перевести взгляд на собственный датапад. Любоваться Нокаутом… даже чем-то раздосадованным Нокаутом… он мог бы бесконечно, но дела Штаба требовали хотя бы толики его внимания в любое время светового полуцикла. Проверив, что и колени, и корпус остались в удобном для Нокаута положении и создают всё такую же надёжную опору, Оптимус мягко расширил поле, стараясь не выдать собственного любопытства. Рано или поздно тот сам всё расскажет. А сейчас шёл дождь, сейчас Нокаут не успел выбраться к своей клинике и забрать смену у Амбулона, сейчас и Нокаут, и Оптимус могут украсть у собственных планов пару джооров и просто побыть рядом друг с другом. Придержав ладонью неспокойно подрагивающее колесо Нокаута, он с облегчением услышал, как гоночный двигатель сбавляет обороты. Возможно, дело не в заработке клиники, не в важном пациенте или в ином срочном деле. Возможно, это просто неожиданная смена планов влияет на Нокаута и провоцирует так называемый синдром тупика, хотя, если честно, Оптимус не был уверен, действительно ли замкнутое пространство так давит на гоночных моделей или это очередной функционалистский стереотип. Скорее всего ответ прост: во всём виноват дождь. Кислотные дожди не любил никто. Сколь бы тщательно ни собирали датчики Научного центра сведения о состоянии планеты, грозовой фронт мог достигнуть города и на полцикла раньше заявленного, и на полцикла позже. Насыщенные, длительные дожди были редки, но, случаясь, они сразу вносили хаос в привычный ход жизни. Стандартный красочный слой уже через пару джооров начинал сдаваться и открывать кислоте крошечные трещинки для проникновения глубже, к самим броневым пластинам, а дальше и к протоформе. Кислота была в лучшем случае неприятна, в худшем — опасна. А потому Оптимус, пусть дожди временами перечёркивали и его планы, старался не упоминать, что иногда даже ждёт их. Дожди приходили со сменой атмосферных потоков. Дожди возникали на границах столкновения температурных зон. Новый Айакон по планетарным меркам был столь незначителен, что грозовой фронт редко задерживался над городом дольше, чем на три-четыре джоора, а потому всех жителей в такие моменты роднили невольно продолжающиеся рабочие смены (как это произошло и с Амбулоном, и с Мегатронусом), торопливые развороты на трассах, спешное возвращение в домашние отсеки или поиск убежища в виде заправочной или другого места, где можно переждать. И, что скрывать, в компании пережидать было легче и приятнее. Губы Нокаута больше не были сжаты в недовольной гримасе, он небрежно проматывал текст на экране, и теперь по разделительным полосам между сгруппированными глифами Оптимус догадался, что он изучает сообщения в одной из тем на общественной информационной площадке. Какой бы отрасли жизни ни было посвящено обсуждение, Нокаут вновь заелозил плечами, прижавшись настолько вплотную, насколько позволяла броня, словно молча требовал у гораздо более мощного двигателя ещё больше тепла. Это просто дождь. Немыслимый и катастрофический для большинства органических планет, но столь типичный для кибертронцев кислотный дождь. Поддерживая ровную пульсацию поля, Оптимус вновь чуть качнул пальцами так и просящее прикосновений колесо и, когда Нокаут обернулся через плечо, сделал вид, что погружён в чтение. Стоило Нокауту перевести оптику на экран датапада, Оптимус вернулся к наблюдению за ним и уже через несколько кликов, не давая напряжённому взгляду Нокаута стать хмурым, легонько прокрутил колесо вновь. Когда Нокаут опять подозрительно обернулся, Оптимус «поднял» взгляд от датапада. — Что-то случилось? — невинно спросил он, стараясь сдержать просящуюся на губы улыбку. — М-м… Пока ещё ничего не случилось. Или уже случается. Смотря как посмотреть. Если бы не некоторые слова некоторых чрезмерно занятых Праймов… — прервавшись, Нокаут развернулся и опёрся локтём о бок Оптимуса, а потом продолжил: — …я бы подумал, что кто-то пытается воспользоваться нашей невольной изоляцией в крайне неблагопристойных целях. Теперь их грудные отсеки соприкасались, и Оптимусу достаточно было опустить датапад на платформу, чтобы столь же «незаметно» провести пальцами по открывшейся ему гибкой линии бока Нокаута, в поле которого до сих пор сквозила неясная досада, постепенно сменяющаяся гораздо более знакомым, заинтересованным тоном. Вопреки ироничному представлению себя в виде кресла, Оптимусу захотелось ещё надёжнее оградить Нокаута собственным телом от всего: и от непогоды, и от, возможно, чужой недоброжелательности, и даже от памяти войны, — прижать его ещё теснее к своему корпусу, спрятать, согреть внутри собственного поля и не отпускать. — «Крайне неблагопристойных»? — уточнил Оптимус, дразня кончиками пальцев боковой шов. — В самом деле? Ищущий поверхность для упора локоть неприятно вдавился в бок, когда Нокаут подтянул одну ногу под себя и, небрежно кинув на платформу датапад, приподнялся ближе к лицу Оптимуса. Дождь на мгновение будто стих, словно тоже, как и Оптимус, хотел услышать, что скажет Нокаут. А тот не спешил, он смотрел ему в оптику, и его когти, совсем недавно остро постукивающие по корпусу датапада, щекотным, призрачным прикосновением скользнули по плечам Оптимуса. — Очень неблагопристойных, — с укоризной сказал он и, улёгшись на грудной отсек Оптимуса, потянулся за поцелуем. Обхватив корпус Нокаута обеими руками, Оптимус перекатился на спину и подписал свою капитуляцию неспешным мягким поцелуем. А когда Нокаут стал подбирать более удобное положение в кольце его рук, Оптимус услышал, как об пол резко что-то стукнуло, но проверять, чей именно датапад случайно сбросили с платформы, не захотел. По ту сторону стен вкрадчиво стучал в окна дождь. А весь мир заслоняла яркая, словно рассветное солнце, алая оптика Нокаута. Растерявший было силу ливень вновь усилился, словно хотел окончательно заглушить взвизги шин редких несчастливцев, которые ещё оставались на трассе. Но торопливое бормотание двигателей происходило всё реже, уступая монотонному шёпоту дождя. Город склонялся перед опасно-жаркими поцелуями стихии, уступал её самодовольной и извечной жадности, вновь отдавал всего себя в её распоряжение. Когда непогода закончится, потоки слабой кислоты унесут с трасс и крыш пыль, расщепят набившийся в прорези вентиляционных решёток слежавшийся шлак, насытят воздух терпким и лишь на самую малость едким привкусом, от которого воздухозаборные фильтры и обшивочные сенсоры воспринимали жизнь вокруг гораздо острее. Ливни несли с собой опасность, но вместе с ними приходило и обновление. Как разумный мех, Оптимус предпочитал избегать кислотных дождей и всё же невольно ждал их не только ради простой и незатейливой мойки всего города, но и как ещё одного подтверждения самого важного факта. Дожди рождались из изменчивости атмосферы. Кибертрон не хотел оставаться мёртвым памятником бесконечной войны, он был жив.