Урок физкультуры

Как справиться с осознанием действительности? Как пройти сквозь тёмный тамбур в советской крупнопанельке и не забиться от страха и шороха в угол? Как уметь различать знакомого от друга? Как можно летать, при этом, не обретая крыльев? Просыпаясь каждое утро, в холодном поту и бреду, Лёша Макаров подбирал под себя свои продрогшие ноги, окутывая их руками. Так он сидел по крайней мере минут десять, пока будильник не оповещал о том, что он уже опаздывает на первый урок в школу. Тихо, еле слышно, парень подходил к окну, открывал серые шторы, поправлял тюль и наслаждался темнотой зимнего снежного утра. На такое способен не каждый. Далеко. Простояв у окна долгое время, он наблюдал, как солнце скользит своими языками по заснеженному асфальту и обочинам дороги, заставляя спрессованных снежинок ярко блестеть, что аж глаза слепились и болели. И так начиналось каждое его утро. Тихо. Безжизненно. Еле как. Лёша натягивал на себя излюбленную красную мастерку поверх какой-нибудь футболки, застёгивал пуговицу привычных песочных джинс, запрыгивал в красные конверсы и закидывал рюкзак на плечо. Изо дня в день. Чисто теоретически, ему никто не мешал поменять свой распорядок дня или научиться жить по-другому. Да он и пытался, только всё тщетно. Пару месяцев назад, Макаров решил, что придя домой всегда будет готовить себе обед. В итоге, через неделю, он возвращался домой, на пятый этаж, в холодную двухкомнатную квартиру, с бич пакетом в руках. Ставил чайник на плиту, предварительно поджигая её спичками, и заваривал лапшу быстрого приготовления. Потом, опять же, решив для себя, что пора наводить в своей жизни порядок, он выкинул все ненужные вещи. Всю старую одежду, тетради, далеко забытые им настольные игры и всё, что попадалось под руку. Он сворачивал плакаты с любимыми сериалами, а некоторые даже рвал, бросая в чёрный мусорный пакет. После парень уж очень сильно об этом жалел, пересматривая старые фотографии комнаты. Серые стены стали ещё печальнее, а на их фоне белые пластиковые окна казались лишь одинокими и ненужными. Поэтому, решив, что и так дело не пойдет, Лёша купил в комнату гирлянду, развесив её примерно на уровне его роста. Больше он её не снимал. Огни разных цветов по вечерам, а иногда и в пасмурные дни, освещали его малую и угрюмую комнату, рабочий стол и разбросанные на нём тетради по физике и по алгебре. Чувство одиночества потихоньку уходило на второй план, и он даже купил домой вареников с картошкой в ближайшей Пятёрочке, чтобы на вечер поесть их с далеко не новой в холодильнике сметаной. С утра парень заваривал себе либо быстрорастворимый кофе, либо чёрный чай лепестками. Сахара он добавлял всего одну ложку, считая, что это каким-то образом, сможет избавить его от некоторых подкожных прыщей. Тем не менее, каждое утро, всё было таким же. Рутина. Встал, умылся, оделся, собрал портфель, потопал в школу, до которой пешим было минут десять. Сегодня утро выдалось и вовсе хуже, чем все остальные. Он пролил на себя свой чай, замарав любимую красную мастерку. Отправив её в корзину грязного белья, парню пришлось натянуть под коричневого цвета куртку чёрную вязаную водолазку. Тихо ругаясь в своей неуютной (уже пару лет) квартире, Лёша крутился перед зеркалом, осознавая, что водолазки и классический стиль — вовсе не его остановка. Натягивая на ноги чёрные высокие носки, он вспоминал, какой первый урок его ждёт. От осознания, что им переставили на той неделе во вторник первым уроком физическую культуру вместо скучного обществознания, его передёрнуло. В спортивном зале было ещё холоднее, чем в классной комнате, и он уже видел, как снова будет отпрашиваться у учителя посидеть на скамье потому, что у него болит живот. Тем не менее, запрыгнув в свои новые кроссовки, которые он смог купить по выплате пособия, Макаров поворачивал ключ в квартире, закрывая её сразу на два замка. Чтобы наверняка. Он не боялся грабителей или незваных гостей — он боялся, что кто-то сможет узнать все его тайны, и тогда, Лёша упадет на землю плашмя и уже не сможет подняться. Быстро пробежав по лестничным пролётам, парень открыл дверь домофона, вкинув ключи в свою зимнюю куртку. — Блять, — выругался он, когда поскользнулся на спрессованном в лёд снеге, — Ещё бы голову сейчас разбил, вот потеха была бы. Продолжив свой путь мимо старых многоэтажек, он рассматривал деревья, верх которых немного колыхался от ветра. Ему не было холодно — это уже было хорошо, но натянув на свои кулачки рукава водолазки, Макаров чувствовал себя спокойнее. Ещё пару раз чуть не приземлившись на задницу, он более-менее как добрался до школы, вокруг которой уже бегала молодежь, то забегая, то выбегая из её дверей. Пропустив какую-то девушку вперёд, она ему мило улыбнулась, а он не сдержался и улыбнулся в ответ. Его давно уже ничего не колыхало, да и испытывал чувства парень не к тому человеку, к которому следовало бы, но эта тёплая улыбка в холодное зимнее утро, растопила первый кубик льда, который поселился в его мягком сердце. — Олег Арнольдович, я же вам говорил, что первым уроком у вас обществознание в 11-В, а не А. Этот мягкий голос Лёша мог узнать из тысячи. Это Павел Дмитриевич — директор их школы. Добрый мужик, а главное искренний. Его он уважал, всегда с ним здоровался и был, откровенно говоря, практически «своим», настолько ему был приятен человек. — Павел Дмитриевич, простите, — говорил учитель обществознания, — Я всё ещё не привык к новому расписанию, обещаю исправиться. На этих словах, Макаров взбежал по лестнице на второй этаж, а потом и на третий, идя уже в привычную классную комнату, в которой, Слава Богу, гниёт последний год своей жизни. С одной стороны, этот факт его безмятежно радовал, а с другой — что делать дальше? Как быть? Что его ждёт после этих зелёных и бежевых стен, в которые парень ходил каждое утро будничного дня? Повертев головой и отбросив ненужные мысли, Лёша зашёл в классную комнату, кивая своим одноклассникам. Его взгляд упал на парту, за которой всегда сидел Кирилл Гречкин, однако, привычного и надоедливого блондина пока ещё не было. Буркнув себе под нос что-то несуразное, он достал книгу по алгебре. — Добрый день, класс, — в кабинет зашёл учитель физкультуры, сопровождая всех учеников кривой улыбкой, — Сегодня Кирилл Гречкин опаздает, по семейным обстоятельствам, кто-то один должен остаться в классе и проследить, чтобы этот оболтус, в итоге, не сбежал со школы, — пробежав по головам взглядом, его глаза остановились на Макарове, — О, Лёшка, вот ты и останешься в классе. — Почему я, Эдуард Степанович? — виновато спросил Макаров, почесывая свою руку ногтями другой. — Ты все равно на физ-ре ничего не делаешь, какая тебе разница? Увы, против этих слов его были бессильны. Одноклассники похватали свои спортивные сумки или пакеты с надписью Магнит и вышли из класса, оставив Лёше ключ на одном из шкафчиков. Он посидел в звонкой тишине, которую дробили настенные часы, звук которых раздавался и внутри его головы. Решив пройтись по классу (делать-то всё равно было нечего), он подошёл к окну, разглядывая рябину на заднем дворе. Через розетку было слышно, что в соседнем классе сейчас распинается учитель математики, объясняя тему векторов в пространстве. Лёшу передёрнуло от холода, и он положил свои руки на батарею. — Пиздец, а что с отоплением? — парень пощупал низ батареи, её верх, в итоге бросил нахер затею стоять возле холодного до жути окна, из щелей которого знатно дул холодный декабрьский ветер и надел обратно курточку. Посидев за партой ещё немного, он достал блокнот, в котором были его любимые портреты и работы. Наточив остро карандаш, парень начал выводить черты лица человека, которого срисовывал с экрана телефона. Его глаза метнулись в сторону входной двери, и он захлопнул блокнот. — Здарова, а где все? — Гречкин скинул свой рюкзак на стул, садясь на столешницу парты. — На физ-ру пошли, — равнодушно ответил Лёша. — А ты с какого хуя в классе? — он поправил свои волосы, которые уже не были окрашены слегка в блондинистый, а имели свой, натуральный цвет. — Мне сказали, чтобы я тебя дождался, — Макаров повернулся на стуле, смотря Кириллу прямо в лицо. — Нахуя? — Чтобы было дохуя, — съязвил он, — Я откуда знаю, Гречкин? Может, чтобы ты тут не курил, или не собирал снег с подоконника или ещё чего похуже. Кирилл молчал. Он аккуратно расстегнул свою леопардовую курточку, под которой был молочного цвета вязаный свитер. Его руки потянулись к портфелю, молодой человек достал дневник, пару ручек и тетрадь, на которой было печатными буквами написано «Алгебра». Он повернулся в сторону Макарова и его глаза приобрели странный вид. — Что? — спросил Лёша, сидя всё ещё на своем месте. — Почему ты так ко мне относишься? — спросил Гречкин, теперь тоже присев за свою парту. Между ними был один ряд. Один, мать его, ряд. Гречкин сидел возле окна, на первом, а Макаров — на третьем, возле стены. Вроде так близко, но также далеко. — Ты сейчас надо мной опять решил поиздеваться? — он повысил немного голос, переходя на уверенный тон. — С чего бы мне сейчас над тобой издеваться? — Кирилл улыбнулся лишь одним уголком губ, эта улыбка была какой-то пустой, никакой, в этот момент Макарова знатно передёрнуло, но уже не от того холода, от которого хотелось бы, — Издевательства имеют смысл только тогда, когда их кто-то наблюдает, Лёша. Тут его руки покрылись мурашками. Гречкин, во-первых, до этого с ним спокойным и нормальным тоном никогда не разговаривал, даже по имени не называл. В их общении всегда присутствовали и будут, скорее всего, присутствовать издёвки и какие-либо задевающие слова, что будут ранить обоих. Во-вторых, его лицо было до неузнаваемости измученно, улыбка уже не была той самой, провоцирующей, а глаза не горели огнем приключений на задницу и наслаждением происходящего. Гречкин выглядит подавленным. Впервые в жизни Макаров мог об этом даже подумать, не то, чтобы сказать. — Тогда с чего ты сейчас задаешь этот вопрос? — Лёша прикусил нижнюю губу, наблюдая за действиями Кирилла. — Мы одни в аудитории, больше здесь никого, — начал он, — Вряд ли кто-то зайдет в ближайшие, хотя бы, двадцать минут, — дальше парень немного помедлил, думая, а стоит ли вообще это сейчас говорить, — После школы ты постоянно убегаешь домой, возможности поговорить с тобой в социальных сетях — у меня нет, ибо, почему-то, я везде заблокирован, — одноклассник смотрел в пол, не глядя на лицо Макарова, что сейчас залилось красной краской, — Поэтому, я уже пару дней опаздываю на уроки, чтобы тебя оставили здесь дожидаться меня, ведь мне нужно с тобой поговорить. — Почему я? — спросил Лёша, а его руки начали неистово трястись, будто он сейчас выпил три кружки заварного кофе, который любила делать тётя, когда парень приходил к ней в гости, — Гречкин, почему блять я? — Сука, да потому что я блять сам не знаю! — крикнул он, — Я запутался, — Кирилл запустил в волосы свои длинные пальцы, костяшки которых были сбиты. — Ты спрашиваешь почему я к тебе так отношусь? — Макаров привстал, разминая ноги и пройдя парты второго ряда, приблизился прямо к той, на которой сидел его одноклассник — А как ещё разговаривать с таким, как ты, мудилой? Ты издеваешься здесь над каждым третьим! Ты ебаный блять мажорчик, который считает, что если он имеет бабло, то имеет всех вокруг, — лицо Лёши скривилось, а сердце было готово выпрыгнуть, — Чего только стоили твои издёвки над девушкой из параллели, у которой розовые волосы! Гречкин, очнись, ты ужасен, ты вдоль и поперек пропитан непонятной злобой к людям, которые ничего тебе не сделали. Как можно к тебе относится? Он грустно улыбнулся, потирая лоб рукой. Что-то было не ясно в его выражении лица. — Лёша, я… я лишь пытаюсь соответствовать статусу, который у меня есть, — Гречкин приподнял лицо, смотря снизу на Макарова, — Я одинок, я не оправдываю своих действий, но таким образом, я огороживаю от себя людей. Я не хочу иметь каких-то отношений с кем-то, но… — Но что? — спросил Макаров. — Боюсь, что ты… — парень запнулся, — ты мне нравишься. Макаров округлил глаза от удивления, что они чуть не выпали. — Прости, что? — переспросил он, — Признавайся, кому ты проспорил? — Я был бы только рад, если бы это было бы спором, — Кирилл свёл брови в одну точку, поджимая губы, — Я одинок не потому, что мне это нравится, и мудак, как ты сказал, я тоже не поэтому. Если бы я был добрым, то со мной дружили бы одноклассники и вся школа только из-за моих денег. Поэтому, я вынужден относится так к людям, — он снова опустил голову, на этот раз ещё ниже, — Меня самого от себя тошнит, если бы ты знал насколько. Особенно тошно от того, что ты блять мне пиздецки как нравишься, но если это узнают другие, то меня сочтут за больного и ненормального. Кто сейчас в России адекватно относится к такому? Макаров стоял молча. Что сейчас надо было говорить? Они ненавидели друг друга всё это время, а сейчас, оказывается, что оба таким образом, пытались выгородить свои чувства друг к другу, ведь считали это ненормальным. — Лёша, почему ты молчишь? — он поднял на него глаза, полные сожаления и увидел, что у Макаров плачет, — Почему ты блять… Не успел Гречкин договорить, как парень заключил его тело в крепкие, до боли в рёбрах, объятия. Он не верил ни своим мыслям, ни его словам, но почему-то сейчас, парень хотел сделать именно это. Лёша не понимал, что плачет, он чувствовал, что соленые слезы текут по его щекам, но не понимал почему. Кирилл мягко гладил спину Макарова, тепло улыбаясь. — Встань на секунду, — сказал он, и Лёша, послушав его, встал. Гречкин подошёл к двери и выглянул в коридор, потом он посмотрел на часы. До конца урока пятнадцать минут, они успеют. Закрыв ключом класс изнутри, он оставил его в замке, чтобы можно было быстро открыть и подошёл обратно к Макарову. Его руки раскинулись по обе стороны, призывая Лёшу нырнуть в объятия, и он это сделал, утыкаясь своим лбом в плечо Кирилла. — Прости меня, — шепнул он, гладя его по голове одной рукой, — Если блять это возможно, пожалуйста, прости. — Не извиняйся, — тихо ответил Лёша. — Не могу, я так виноват перед тобой, перед всеми, — Кирилл отодвинул его от себя, смотря на покрасневшие глазные яблоки, — До конца года я не причиню никому вреда, я обещаю тебе. — Зачем ты покрасил свои волосы? — спросил Макаров. — А, это, — Гречкин коснулся волос, переминая их концы меж подушечек, — Устал просто притворяться, решил, что это будет началом перемен. Они стояли молча, смотря друг на друга, Кирилл потянулся к руке Макарова, заключая её в замок со своей. — Я не оправдываю своих поступков, они ужасны, — он поцеловал костяшки Лёши, смотря на его аккуратные руки и ногти, — Пожалуйста, только прими и поверь в меня. — Извинишься перед той девушкой с розовыми волосами? — Извинюсь, обещаю. — Хорошо, тогда я тебе поверю, — Макаров слабо улыбнулся, теперь расставляя свои руки, — Давай, знаю, что ты этого хочешь. Гречкин уткнулся своим носом в его плечо, поглаживая спину своими руками. Вернувшись вечером домой, после школы, Лёша сделал себе горячего чая и сварил овсяной каши. Позже удалил Гречкина из черного списка и добавил в друзья во всех социальных сетях. Больше его не мучали мысли о том, что что-то в его жизни не так. Всё будто встало по своим полочкам. Он подошёл к портфелю, открыл свой скетчбук и посмотрел на портреты Кирилла, что заполняли практически каждую страницу. Парень улыбнулся, прошел в спальню и открыл первый ящик своего письменного стола, бросая туда эти рисунки. — Вот и пришло моё время, — с этими словами, он выключил свет в комнате и вышел из неё, обувая комнатные тапочки, — Всё встало на свои места.